НЕ ВСЕ КОТУ МАСЛЕНИЦА

I

Два дня было потеряно на какую-то хрень. Страна стояла на ушах, а пацаны стругали бутерброды. Ну, не сами, конечно. Но все секретарши и прочая обслуга была занята этим наиблагороднейшим делом. Жрали защитники демократии, как птенцы — жадно, быстро и много. Только успевай — подвози.

Подвозили бойцы Фила. К Белому дому. Их там уже знали и подпускали к самым баррикадам...

В офисе сильно пахло колбасой предположительно краковской. Хозяйственный Пчела добыл где-то чуть ли не тонну этой роскоши.

Под всю эту свистопляску Саша заперся в кабинете и с упорством идиота пытался дозвониться в Душанбе, до Фарика. Связи не было напрочь, будто некто просто перегрыз все провода. Причем, Некто с большой буквы. Уши которого росли явно откуда-то из Министерства Добрых дел. Наглые, волосатые, рыжие уши. Впрочем, Игорь Леонидович со своей гэбэшной мордой пока не проявился. Понятное дело: выжидает. А если пока тихо соскочить?

— Фара, мать твою! Отзовись! — Белый в сердцах хлопнул трубкой по телефону. И тот вдруг запиликал.

— Алло! Белов! — рявкнул Саша в трубку.

— Белый, брат! Так ты не дома? — вкрадчивый голос Фархада, казалось, был совсем рядом.

— Какой дом, Фарик! У нас тут такое творится!

— А у нас тут передают: Белый дома, Белый дома. Звоню домой — тебя нет...

— Что ты несешь, Фара? — расхохотался Саша. — Что несешь? — он пытался говорить жестко, но радость, что Фарик, наконец, проявился, распирала его. — Слушай, Фар, тебе колбаса не нужна?

— Какая к черту колбаса, Белый? — Фара громко задышал в трубку: не иначе как удивился очень.

— Какая-какая — краковская. Пчела тут тонной разжился.

— Тонной? Какой?

— Все в поряде, Фарик, не волнуйся, брат, колбасняк — высший сорт, прямо с базы Совмина.

Тут, наконец, Фара понял, что Белый на самом деле в поряде, коли уж шутить не разучился.

— Ладно, твоя взяла. Скажи лучше, брат, куда ветер дует?

— Если честно, Фарик, то — хрен его знает. Одно скажу — схему пока не меняем. Только пережди пару дней с отправкой. И будь все время на связи! — закричал он напоследок в трубку.

— Люда! — рявкнул Саша, нажав кнопку громкой связи. — Всех свистать наверх!

— Куда наверх? — голос секретарши звучал тихо и вяло.

Спят они все там, что ли? Но оказалось, что никто не спал, дверь распахнулась почти мгновенно, и в ее проеме образовались две физиономии. С улыбками до самых до ушей.

— Что веселитесь, опричники? — стараясь сдержать ответный совершенно беспричинный смех, поинтересовался Саша.

Пчела хитро глянул на Фила и произнес трагическим шепотом:

— Космос-то у нас с раной.

— Чего? — не понял Саш.

— Коса подбили. На баррикадах, — уточнил Фил.

— А чего тогда ржете?

Назревал тот момент, когда всем вдруг попавшая в рот малюсенькая смешинка грозила обвалом дикого конского ржания. Повод, похоже, давно созрел. Так и оказалось.

Пчела буквально собрал волю в кулак:

— В общем, Белый, такие дела. Отправились мы с Косом защищать демократию. А меня хошь верь, хошь нет, прямо на подступал к Белому дому медвежья болезнь прихватила. Едва до ближайшего сортира добежал. — Пчела смешно скривил физиономию, изображая нечеловеческое страдание...

II

Космос и Пчела помчались в разные стороны. Пчела по направлению к метро «Краснопресненская», где был единственный на всю округу общественный туалет. Кос влился в поток людей, двигавшихся в одном направлении. Хотя «влился» про Коса сказать было сложновато — его долговязая фигура была видна издалека, и даже невооруженным глазом. Пчела с перекошенным лицом успел оглянуться и вяло помахать ему вслед рукой...

Накануне они зависли на «Динамо» у Верки-манекенщицы. Хорошо провели время. Классные все же девицы из ансамбля «Березка». «Бля-Березка» по версии Космоса.

А поутру они проснулись... От лязга и грохота. Глянули в окно — какая там березка! По Ленинградке в сторону центра шла колонна танков и бэтээров.

Космос бросился к телевизору. Щелкая переключателем каналов, он на всех подряд обнаруживал исключительно «Лебединое озеро».

— Что такое? — пожимал он плечами.

Верка вошла в комнату, попыхивая длинной сигаретой.

— Ребята, — невозмутимо сообщила она, — в стране переворот. — Горбачева в Крыму арестовали. Только что по «Свободе» передали.

— Пчела, звони Белому! — крикнул Космос возбужденно.

— То-то он порадуется, — не удержался и загоготал Пчела, — он как раз в Ялту сегодня лететь собрался. Медовый месяц у него! — он оперативно дозвонился до Белого.

— Ладно, пацаны, — выслушав Пчелу и с полминуты помолчав, ответил Саша. — Узнайте, что сможете и подтягивайтесь в офис. А я пока Фила и его бойцов мобилизую. И не зарывайтесь там, на рожон не лезьте...

На всем протяжении Тверской — от Белорусского до Манежной — на каждом углу, в каждом переулке стояли танки и бэтээры. Из люков время от времени высовывались любопытные физиономии солдатиков, их тут же окружала небольшая толпа, засыпавшая служивых вопросами. Но солдатики как один отвечали заученно-тупо: «У нас приказ. У нас приказ».

Машину пришлось бросить, не доезжая до Белорусского. Дальше гаишники никакой гражданский транспорт не пропускали.

— В следующий раз на танке приеду! — заносчиво пообещал им Космос, но те не обратили на него никакого внимания.

Обстановка на Тверской напоминала бы гуляния, если бы, конечно, не присутствие военной техники в количествах, явно превышающих разумные.

— Блин, они что, и вправду воевать собрались? — Пчела удрученно почесал макушку.

— Народ им этого не простит, — вставая в позу памятника и потрясая указательным пальцем, с пафосом ответствовал Космос...

Народ тем временем стихийно собирался в группы, в центре каждой из них всякий раз оказывался кто-то наиболее осведомленный. Потихоньку картина начала проясняться. Горбачев в Форосе, якобы болен. Власть — в руках какого-то ГКЧП. Пять или шесть козлов хотят вернуть советскую власть: границы на замок, бизнес на хрен, всех на картошку. Говорят, они только что выступали по телевизору. Ельцин то ли арестован, то ли в Белом Доме. Именно туда, к Белому дому народ и потянулся...

Потеряв по дороге верного товарища, Кос остался один, но тут же присоединился к группе парней спортивного вида, которые от всей толпы отличались некоторой организованностью и заметной целеустремленностью.

— Откуда, пацаны? — бросил он бритому парню, которого все называли Василич.

— Сборная Узбекистана по вольной борьбе, — солидно ответил Василич.

Кос с изумлением оглядел сборную — ни одного узбека он не обнаружил.

— Ну, если по вольной, тогда я спокоен. Мужики, я с вами. Ага?

— Давай, Длинный. Снаряды подносить будешь.

— Я бы лучше пострелять, — пробурчал в ответ Космос.

Бойцы дружно заржали. Кос к ним присоединился уже окончательно. Ему начинало нравиться защищать Родину. От кого? А хрен его знает. Разберемся...

Вокруг Белого дома толпился народ. Люди сбивались в кучки, бурно обсуждали происходящее. И вдруг все будто замерло — мгновенно пронесся слух, что сегодня будет штурм Белого дома. Самое удивительное, что на лицах людей не было страха. Была какая-то невероятная решимость.

Не хватало только организующего начала. Впрочем, беспорядочное движение продолжалась недолго. Из толпы как-то сами собой выделились решительные ребята с военной выправкой. Похоже, бывшие афганцы. По углам и у подъездов Белого дома стали концентрироваться основные силы защитников. Люди, как муравьи, начали стаскивать к оборонительным рубежам все, что могло пойти на строительство баррикад. Первым делом разобрали брусчатку вокруг памятника революции 1905 года. А так в ход шло все: мусорные баки, арматура, скамейки, бордюрный камень, и прочее, и прочее...

Кос вместе со своими «узбеками» оказался в группе, готовой защищать северо-восточный угол Белого дома. Место было вполне уязвимым. Нападавшие могли двигаться как со стороны Калининского проспекта, так и со стороны Пресни, от зоопарка.

— А ты, длинный, что стоишь, — бросил Косу плечистый Василич, вместе с другим борцом подтаскивая тяжеленный кусок бетона с торчащей из него арматурой.

— Подожди, Василич, не муравьи же мы, в самом деле, такую тяжесть на себе тащить.

— Думай, думай, а то другие за тебя подумают, — Василич удовлетворенно выдохнул, пристроив бетонную хреновину поперек дорожки, ведущей в подъезд.

— Мужики, я щас, — Космос развернулся и быстро почапал в сторону метро.

«Бегут крысы с корабля» — подумал Василич и заорал парням, с натугой тащившим покореженный остов «жигуленка». — Сюда, сюда, вот так, поперек, пристраивайте.

Через парк выбравшись к Киноцентру, Кос огляделся. В глубине улицы он узрел именно то, что уже почти материализовалось в его голове. Вдоль дороги медленно, взламывая старый асфальт, двигался огромный грейдер.

«Нашли время дороги строить», — подумал Кос.

Поправив за поясом тэтэшник, он отправился наводить революционный порядок.

— Стой, мужики, — подняв руку, Кос остановился в пяти шагах перед движущимся грейдером. Тот прополз еще метр-другой и остановился.

— Тебе что, жить надоело? — перекрывая грохот двигателя, завопил высунувшийся из кабины мужик в засаленной робе.

Работяги вокруг замерли, наблюдая за происходящим — любит русский человек, когда ему мешают трудиться.

Кос, вместо того, чтобы отвечать лысому, в три прыжка оказался у подножки грейдера и забрался в кабину, плечом сдвинув лысого в самую глубину. А сам уселся на водительское место и опустил руки на рычаги. Но вот как управлять этой зверской машиной, он понять никак не мог. Тем более что лысый никак не давал сосредоточиться, а все пытался выпихнуть Коса обратно на волю.

— Слушай, завязал пихаться, — миролюбиво проговорил Кос, впрочем, не забыв для профилактики двинуть локтем под ребра водителю.

Мужик охнул и, кажется, созрел для восприятия разумных доводом.

— Ты что, не понимаешь, — увещевал его Кос, — Родина в опасности. Там пацаны руками корячатся, а у тебя тут такая зверь-машина...

— Да я че, я ниче. — Лысый, кажется понял, что от него требуется.

— Давай, садись за свои рычаги, а то тут без высшего образования не разберешься. И пряменько, пряменько по этой улице, потом направо. Где Белый дом, знаешь?

— Угу, — кивнул лысый, сдвигая Коса на самый краешек сиденья. — Поехали!

— Твою мать! Вы тут что, специально все солидолом вымазали?! — пробормотал Кос, разглядывая безнадежно испачканный рукав своего любимого светло-серого пиджака.

Зато, оглянувшись назад, он увидел, что работяги, переглянувшись, вскинули на плечи лопаты — вечное, наряду с булыжником, оружие пролетариата — и бодрым шагом направились вслед за ними.

— Нашего полку прибыло! — крикнул Кос Василичу, когда рычащая громадина грейдера лихо подкатила к их северо-восточному крылу.

— Ура! — по-русски закричали «узбеки». Их клич понесся дальше, дальше, наверное, вокруг всего Белого дома...

Вскоре на строительстве баррикад заработала и другая стройтехника: пара автокранов и бульдозер. Это только из того, что было видно с места их дислокации. Баррикады росли прямо на глазах. Вечерело. Напряжение нарастало, будто кто-то медленно передвигал рычажок реостата.

Смешно было всем, кроме, конечно, Космоса. А виновата во всем была полосатая тварь по имени Перестройка.

Эта полосатая тощая кошка примкнула к стану защитников Белого дома с самого начала строительства баррикад. Однако за прошедшие дни и ночи она разъелась так, что едва передвигалась на своих коротких пухлых лапах.

— Нет, пацаны, это не конка. Это енот! — с абсолютно серьезным видом утверждал Космос.

— Да иди ты, — отмахнулся накачанный молоденький «узбек» Серега, кидая Перестройке очередной кусок уже осточертевшей всем краковской колбасы. — Может, она просто беременная.

— Да, беременный енот, — согласился Космос, — под шумок освободился из зоопарка.

— Но это же баба.

— Значит, освободилась.

Тем не менее, эта то ли кошка, то ли енот, странным образом привязалась именно к Космосу, и не отходила от него буквально ни на шаг. Он-то от нее и пострадал.

Тогда, во вторую ночь, Кос заночевал в кабине грейдера, воспользовался своим законным правом. Спал мертвым, вернее, мертвецким сном — выпито было немало, да и напряжении первой ночи, когда на самом деле ожидали штурма, сказывалось. С утрева, выбираясь из могучей машины, он на нее и наступил. Не на машину, а на эту долбаную Перестройку. И со всего, можно сказать, размаху грохнулся лбом о какую-то бетонную хрень. Благо этой хрени понатаскали со всей округи. Перестройка взвизгнула и умчалась, как укушенная, а Космос внятно и громко выругался. Искры кружились у него перед глазами, превращаясь в звезды крупные, едва ли не генеральские. На лбу, в месте соприкосновения его с посторонним предметом, за всего несколько минут вздулась огромная отвратительная шишка.

— Ты ее зеленкой помажь, — на полном серьезе посоветовал Василич.

— Да иди ты со своими советами, — отмахнулся Кос, оглядывая соратников по борьбе.

Те морщили лбы, старательно изображая сочувствие. Первым заржал Серега. И — понеслось! Космос тоже не выдержал — засмеялся-загоготал, осторожно прикасаясь кончиками пальцем к вздувшейся до невероятных размеров шишки.

— Ну, тварь! — приговаривал время от времени Кос, недоуменно пожимая плечами. — Пристрелить ее, что ли?

Но перестройка исчезла куда-то, словно чувствуя свою вину.

Пацаны подкатили вовремя, аккурат в тот момент, когда Ельцин забрался на танк и произнес с него пламенную речь. Слов слышно не было, но по толпе тут же понеслось «Россия, Россия, Россия!»

— Ну, что, пацаны, поздравляю, — широко улыбаясь, сказал Белов.

— С чем, Саня? — не понял Фил.

— С окончательной победой демократии.

— Ладно, будем считать, что не зря мою колбасу сожрали, — горестно посетовал Пчела.

— А где ж наш герой? — Саша все искал глазами среди толпы длинную фигуру Космоса.

— Да вон он, вон, с той стороны к нам пробирается, — и Фил призывно замахал рукой.

Уже через минуту скромно потупившийся Космос предстал пред их светлы очи.

— Хорош! — оценил Саша его нарост на лбу. — Прямо единорог!

— Да ладно вам, тут уже все и без вас оборжались.

— Все, все, проехали. — Саша еще улыбался, но взгляд его стал совсем серьезным. — Все, Кос, поехали. Пора за работу.

III

Оля весь день не отходила от телевизора. Она даже не услышала, как Саша вошел.

— Здравствуй, родная, — он легонько поцеловал ее в уголки губ. — Соскучился.

Она потянулась к нему, чмокнула, не отрываясь от экрана:

— Саш, это что, история?

— Ага, и знаешь, кто ее делает?

— Ельцин? — засмеялась Оля.

— Почти. Главным образом — Космос.

— Ты ж говорил, что не пойдешь туда, — Оля запоздало испугалась.

— И не ходил, Кос за всех отдувался. Наш генеральный посол. Я только в самом конце подъехал. Послушать Ельцина на броневике.

— Ну, и?..

— Да не слышно ни хрена. Но убедительно. Слушай, Оль, я голодный, как дикий зверь, — он легонько куснул ее в шею.

— Это в каком смысле, Белов? — Оля приподняла левую бровь и взялась за пуговичку на блузке.

— Да во всех смыслах. Но в первую очередь пожрать. Только, если можно — без колбасы.

— Перцы фаршированные устроят ваше величество?

— Благодарю, ваше высочество. — Саша церемонно раскланялся, снимая воображаемый парик и помахивая им перед собой.

Ужинали прямо перед телеком — оторваться было невозможно. Шла хроника последних дней. Космоса почему-то не показывали, но остального было вдоволь. Танки на улицах, баррикады у Белого дома, Ельцин на танке. Глядя на бодрого вождя, Саша размышлял о превратностях судьбы.

Вот, казалось бы, совсем недавно этот седой партийный босс послал всех своих подельников по Политбюро на три букву. И скатился с самых вершин. Казалось, безвозвратно. Мало кто мог понять его, и совсем уж никто — поверить в то, что он скоро поднимется. Да еще как! Президент России! Не жук начхал. И все рычаги власти, похоже, сейчас у него, а не у Горбачева, которого так кинули ближайшие соратники. Друзья, блин, называется.

— Вот, Оль, учись... — назидательным тоном сказал Саша.

— Чему учиться? — не поняла Оля.

— Как люди превращают поражение в победу!

— Есть такое выражение, Белов: на вершинах власти всегда царит холод. Там, на этих вершинах, свои законы, не для простых смертных.

— Ничего, придет время, посмотрим, — рассеянно сказал Саша, вглядываясь в экран.

Там подъемный кран снимал с постамента памятник Дзержинского. Такого железного и такого, казалось бы, несокрушимого.

— Глянь, глянь, что творится-то. Железного Феликса опустили. — Саша был страшно доволен.

У него были свои, особые счеты с той организацией, которую олицетворял этот монумент.

Комментатор захлебывающимся от восторга голосом сообщил, что народ, пусть пока еще не совсем стройными рядами, двинулся в сторону КГБ. Камера наехала на гэбэшное здание и крупным планом показала окна, одно за другим. Иногда за этими окнами видны были лица — немного размыто, но вполне узнаваемо. Вот один. Лысый, похоже, в генеральских погонах. Сегодня не твой день, генерал! А вот пара мужиков помоложе. Да ты смотри, никак квасят! То ли нервы слишком крепкие, то ли наоборот — сдали напрочь. А вот и что-то знакомое мелькнуло. Уж не Игорь ли свет Леонидович собственной персоной!? Куратор хренов! Саша аж поперхнулся.

— Что с тобой? Не то в горло попало? Давай постучу.

— Не, нормально, Оль. Кажется, знакомую физиономию увидел.

— Космос, что ли? — Оля пересела поближе к телевизору.

— Да нет, немного из другой оперы. «Каменный монстр» называется.

Саша задумался. Оля забрала у него пустую тарелку и поставила на журнальный столик чашку чая. Саша, похоже, этого даже не заметил.

— Вернись, Белов! — она пощелкала у него перед лицом пальцами. — Ты куда ушел?

— Да здесь я, здесь! — улыбнувшись, отмахнулся Саша.

Хотя был он на самом деле далеко не здесь. Он думал о том, что сейчас судьба предоставила ему шанс. Реальный шанс соскочить! Похоже, в том огромном здании на Лубянке совсем сейчас не до него, им самих себя спасать надо. От этих мыслей его оторвал звонок телефона.

— Саш, тебя, — протянула Оля трубку

— Александр Николаевич? — услышал он знакомый до отвращения голос Введенского.

Легок на помине. Может, он и впрямь вездесущ?

— Как поживаете? — ехидно осведомился Саша и уточнил. — В новой исторической обстановке.

— Не дождетесь, — ответил Введенской фразой из старого еврейского анекдота. В его устах это звучало вполне двусмысленно.

IV

По официальной версии, распространяемой самим Пчелой, приглашение в Голландию он получил от какого-то таинственного амстердамского друга. На самом деле это приглашение устроил Витя Зимчук, приятель Фила по спортивным делам. Зимчук уже несколько лет назад перебрался в Амстердам, открыв выгодный бизнес.

Но дальше все оказалось совсем непросто. Ходов-то не было, их надо было протаптывать. С выездной визой устаканилось быстро — там, в ОВИРе, правили наши, исконные чиновники. И цены были вполне умеренные. А вот как сунуться к голландцам, было неясно. Пришлось выяснять на месте...

Очередь, которую увидел Пчела на Большой Ордынке, поразила его воображение до глубины души. Причем в несколько этапов. Сначала она просто удивила его своими размерами. Такие очередюги даже он, дитя советской власти, видел только в ГУМе за кроссовками «Адидас».

Вскоре выяснилось, что очереди на самом деле две. Одна, поменьше, стояла собственно в голландское посольство. К ней Пчела и пристроился. Вторая шумная, разномастная, оказывается, вела в визовый отдел государства Израиль, чьи интересы, как выяснилось, представляли миролюбивые голландцы. Ведь дипломатических отношений между нами и Израилем не существовало. В этой очереди отбывавших на землю обетованную, было меньше всего тех, кто напоминал евреев.

Там толпились казахи, грузины, украинцы, даже цыгане — отчего они ехали в Израиль, Пчела так и не понял. Не успел, его стояние закончилось быстро. Мужичок в красной кепке тронул его за локоть:

— Седьмым будешь? — глазом он косил так страшно, что Пчела даже не сразу просек, что это мужик ему говорит. — Полтинник.

— Идет, — ответил Пчела, и через десять минут он в числе заплативших ловкачей был уже внутри посольства. Все места в первой партии были платными. «Не хило, но и не разгуляешься», — машинально прикинул Пчела доходы Косого и его трех соратников.

Голландский чиновник подозрительно долго сверял фотографию Пчелы с его физиономией.

— Похож? — лучезарно улыбнулся Пчела.

Голландец улыбнулся в ответ и произнес что-то длинное по-английски.

— Спасибо, — Пчела прямо светился доброжелательностью. «Ну, козел, давай, ставь свою печать!», — мысленно приказал он. Козел послушался...

Лейтенант Коноваленко собирался на особое задание и собирался особенно тщательно. Он гордился своей работой. Для таких, как сегодня, выездов у него был спецплащ. Заграничный чешский, с удобными карманами и воротником. На воротник он цеплял микрофончик, и, хотя пользовался им крайне редко, проверял постоянно. Техника не должна была подвести в ответственный момент.

Карманы в плаще также были особыми — глубокими и с отворотами. В левый карман Коноваленко положил «Москоу ньюз». Главное, чтобы заголовок советской газеты не был заметен, но при этом видно было, что газета — иностранная.

В Шереметьево, куда он собирался на проводы объекта, такие детали были важны чрезвычайно. Узкие темные очки завершали дизайн секретного агента. Если честно, то в них он ни хрена не видел — пластмассовые стекла были мутными — мэйд ин Грузия, — но все же именно этой частью экипировки Дмитрий Коноваленко гордился более всего. После микрофончика, конечно...

В Шереметьево провожать Пчелу поехали всей бригадой. Высадка друзей из древнего «Линкольна» напоминала бы десантирование спецназа, если бы не веселый, беззаботный настрой пацанов. По огромному гулкому залу аэропорта они шли, громко смеясь и дурачась, как школьники.

Пчела пристроился в конце довольно длинной угрюмой очереди к стойке таможенного досмотра: здесь преобладали люди с совково-напряженным выражением лица. Казалось, они не верили собственному счастью и ждали, что их вот-вот возьмут под белы руки и отведут, куда следует...

— Гуляй, Пчела, там за всех нас! — Фил дружелюбно стукнул Пчелу по плечу так, что тот едва не выронил дипломат.

— Ты чего, оборзел, Фил?! — Пчела пихнул друга локтем в бок.

Радостное возбуждение распирало их. Все-таки первый в жизни выезд за границу. И не в какую-то там Болгарию-Румынию. Голландщина! Наркотическая столица мира!

— В общем, гульдены тебе Витек передаст...

— Сам ты передаст, — заржал Пчела.

— Ладно, ладно, болтун, — миролюбиво осадил его Фил, — а я сейчас из Шереметьева сразу к его мамаше. Рубли отдам по курсу.

— Объявляется посадка на рейс 1362 Москва-Амстердам! — дикторша повторила то же самое для непонятливых — по-английски.

— Ну, бывай! Счастливо пересечь границу! — Фил поднял кулак в приветствии. Кулак был большим, натруженным.

Пчела ушел в загранку, как корабль, не оглядываясь. Огни большого города ждали его. В том числе и красные...

— Игорь Леонидович! — Коноваленко дозвонился начальнику с первого раза. — Наш мальчик отбыл.

— Замечательно. Там к его встрече тоже все готово, — голос Введденского был едва слышен.

Перед тем, как уехать из Шереметьева, Коноваленко свернул «Москоу таймс» в аккуратный рулончик и опустил в первую попавшуюся на пути урну. Заголовком вверх...

Если Пчеле предстояло завоевывать Амстердам, то Космоса ждала служебная командировка в Ашхабад. Кос счел это достойным поводом... На посошок пили они с Сашей уже в баре на Тверской, сидя прямо у стойки на высоких крутящихся стульчиках. Точнее, пил Кос, а Саша только потихоньку пригубливал.

— Да, такова жизнь, — философствовал Космос, разглядывая коньячок на свету лампочки. — Вот так всегда — одним вершки, другим корешки. Одним пчелам медом намазано, другим в пекло лететь. В пустыню, в Азию. Среднюю, между прочим. Кому-то амстердамщина, кому-то глину в пустыне месить...

— Ну, за пустынников, — посмеиваясь, чокнулся с ним рюмкой Саша. — Не ворчи, брат, будет и на твоей улице Вена.

— Почему Вена? — насторожился Кос: пьяный, а фишку сечет.

— Есть такая мысль. Амстердам — хорошо, а Вена — центр Европы. Вот смотри, — развернув розовую салфетку, Саша набросал на ней нечто продолговатое, очевидно, Европу. — Вот Москва, вот Амстердам. Это север, это море. А вот Вена, — начертил кружочек, который тут же превратил в знак восклицательный. — Это центр и юг одновременно. Мы-то — жадные. Нам одного Северного полушария мало.

— А Ашхабад где? — наливая по-новой, поинтересовался Космос.

— На другой салфетке, — серьезно ответил Саша. И уточнил. — На той, где растет прекрасный металл алюминий.

— А что? — вскинулся Кос и рюмку поднял высоко-высоко. — Это мысль! Давай за алюминий! — И он крутанулся на своем стульчике.

Саша взглянул на часы:

— Ого! Время. Погнали!

— Без меня не улетят, — уверенно заявил Космос.

— Брат, счастливо. Извини — провожать не поеду, дела, в библиотеку тороплюсь.

— В библиотеку? — хохотнул Космос. — Ты чего, Белый, опять к вулканам решил вернуться?

— Нет, Кос. Вулканы давно проехали, хотя и жаль. Тут — другое. Чтобы вести войну, надо уметь это делать. Это ведь целое искусство, которому много тысяч лет. Мы пока — в лучшем случае первоклассники. А противостоять нам выпускники, а то и академики будут.

— А мы их, этих академиков.., — Кос изобразил своими большими ладонями процесс жесткого формирования потенциальных врагов в нечто скрученное. — Ладно, ладно, бывай.

Саша и Космос поднялись со своих мест и направились к выходу. Миновав порог, они коротко обнялись:

— Ни пуха, Кос!

— К черту, Белый!

Глядя вслед удаляющейся по Тверской машине Коса, Саша думал о том, в какую же на самом деле драку с неизвестным финалом приходится ему втягивать пацанов. Да еще и делать это втемную. Как влезть в Европу, Саша пока не имел ни малейшего представления. Отправляя в Амстердам Пчелу, он не стал рисковать. Пчела ехал просто на разведку. Плюс заграницы понюхать настоящей. А первую пробную партию товара от таджикских коллег сопровождали совсем другие люди.

Н-да, а этим, куратором, все же стоит отдать должное. Введенский и его гребаное Министерство Добрых Дел знают свое дело. Так подставлять и подминать под себя человека, чтобы он никому открыться не мог! А с другой стороны, не мог бы и против них самих пойти. Ставят задачку почти невыполнимую. Так сказать, на выживание. Это как щенка на стремнине бросить: выплывет — станет волкодавом. Или — не выплывет. Другого в оборот возьмут. «Ладно, главное, пацанов сберечь. А с этими я как-нибудь сам разберусь. Еще посмотрим, кто из нас большая зверюга, Игорь Леонидович», — подумал Саша и озорно подмигнул собственному отражению в витрине кафе. Девушка, сидевшая за столико, кажется, приняла это на свой счет и охотно улыбнулась в ответ.

Сев в свой темно-синий БМВ, Саша покатил вниз по Тверской. Путь его и вправду лежал в сторону Библиотеки имени Ленина. Там ему предстояла важная встреча с собственным консультантом по военным вопросам...

V

Вадик Ухов, русский голландец, ехал на важную встречу. Не один, конечно, с нагрузкой от московских партнеров. Эти двое уральских качков прибыли позавчера из Москвы утренним рейсом и с тех пор не отходили от него ни на шаг.

Встреча была назначена недалеко от Центрального вокзала, в одном из старинных пакгаузов близ пассажирского порта. Место было богемное, и потому очень спокойное — здесь никто ни на кого не обращал внимания. Как раз потому, что здесь можно было встретить самые экзотические человеческие экземпляры. От какого-нибудь африканского шамана с кольцом в носу, до солидного господина в очках, с бородкой и дипломатом. Здесь у всех были свои дела. А полиция, похоже, этот район предпочитала обходить стороной.

В зданиях пакгаузов, тянувшихся вдоль берега бухты Эй, с давнего времени располагались художественные мастерские, всякого рода рок-клубы и прочие заведения не всегда понятного толка. Судя по всему, здесь вполне мирно уживались люди богемы и всякие темные личности, которые обычно сползались сюда с наступлением сумерек. Но сейчас был всего лишь двенадцатый час. Точнее, одиннадцать часов двенадцать минут утра.

Октябрь в этом году в Амстердаме стоял необычайно теплый. Воздух был прозрачен и пропитан запахами моря. Северное море пахло свежестью, йодом и немного рыбой. И только со стороны каналов ветер иногда доносил запахи большого города: жареных фриттов, вареных креветок и свежего пива...

Проехав тоннелем под железнодорожными путями, «форд» вынырнул по ту сторону Центрального вокзала и свернул направо. Несмотря на столь раннее время, позади вокзала толпились мелкие торговцы кокой, и рядком стояли дешевые проститутки всех цветов радуги.

— Смотри, а вон та, что с краю, даже очень ничего! — Вова Первый ткнул толстым пальцем в девчонку с европейскими чертами лица, которая скромно жалась чуть в стороне от основного ряда девиц. — Может, снимем на обратном пути, а, мужики? На всех?

— Да ты что, эта уж явная наркоша, за дозу себя продает. Помни, Володя, СПИД не дремлет. Знаешь, какой тут процент инфицированных, в чудном городе Амстердаме?

— Да иди ты, Вадик. Вечно кайф сломаешь. Скоро мы?

— Уже подъезжаем.

Вадик чуть притормозил и внимательно осмотрелся. Со своей усатой физиономией он так напоминал актера Боярского в молодости, что Вован Второй при первой встрече поинтересовался, не родственники ли они, часом. Оказалось, не родственники, и даже не просто знакомые.

— Давай, Вован, будь начеку! — Вова первый положил руку на плечо своему приятелю Вове Второму, сидевшему на переднем сиденье рядом с Вадиком, уверенно поворачивавшим руль в узких и извилистых проездах меж зданиями пакгаузов и прочих строений неизвестной архитектурной принадлежности.

— Слушай, Ухо, а эти твои фашисты нас, случаем, не грохнут?

— Ну что ты, Вов, какой смысл? Прикинь, мы только серьезный бизнес начинаем. На хрена им резать курочку, которая может нести золотые яйца?

— Это у тебя, что ль, яйца золотые? — заржал Вова Второй.

— Да идите вы! — отмахнулся Вадик.

Казарменные шутки уральцев достали его еще вчера. Вадику по-прежнему казалось, что эти двое парней с уральским акцентом все еще больше не доверяют ему, чем тем потенциальным покупателям, с которыми они сейчас, через десять минут должны были встретиться. Причем, не доверяли ему, похоже, еще с самой Москвы. Что с них взять — пельмени. На вокзальных заглядываются!

Сам Вадик этих уральских увальней с пудовыми кулаками, что сосватал ему Макс Карельский, всерьез не воспринимал. Какая из них охрана. Так, для пейзажу. Но все-таки посолиднее так, в компании. «Это еще советские издержки — любовь к коллективу», — усмехнулся Вадик.

В Голландию он перебрался давно, уже два года назад. Женился на студентке-славистке. Потом развелся, но гражданство успел получить. Так что считал себя европейцем на все сто. Только вот денег постоянно не хватало. Со всяким бизнесом как-то не вытанцовывалось. Да и не привлекало это Вадика Ухова.

Для любого серьезного дела нужен был первоначальный капитал. А молодые и хоть сколько-нибудь привлекательные голландки богатыми казались только в России. На самом же деле едва сводили концы с концами, да еще и были в долгах как в шелках: кто за образование расплачивался, кто еще за что-нибудь. Так что деньги надо было раздобывать своими силами. И, по возможности, сразу много. Много платили только за серьезные дела.

Вадиков папа, старший Ухов, пока не вышел на пенсию и не отбыл благополучно в Москву с молодой женой, был замминистра Морского флота Эстонии. Папочкины связи и без папочки помогли выйти на морячков, промышлявших мирной контрабандой — вместе с официальными цветными металлами толкали водку, часы, икру и прочие радости жизни. Вадик скорешился с одним довольно молодым капиталом сухогруза, регулярно мотавшимся между Таллинном и Кейптауном с заходом в Кельн, Лондон и прочие Африки.

Оставалось только найти форму и содержание будущего груза. И тут ему опять повезло. В Москве его вывели на некоего Макса Карельского. Тот и снабдил пробной партией супертовара и уральскими соглядатаями.

За Вадиком числилась зарегистрированная в Амстердаме фирма. Через нее и был составлен контракт с химзаводом в Новомосковске на поставку стирального порожка «Былина». Эта «Былина» полюбилась голландским фермерам чрезвычайно. Они использовали ее для обработки посевов знаменитых голландских тюльпанов. От «Былины» хилые европейские насекомые-вредители мерли еще при подползании и на подлете к тюльпановым плантациям. А сами цветочки — ничего, терпели.

Груз благополучно прибыл в Кельни столь же благополучно прошел все необходимые проверки. Собственно «Былина» ушла в момент. На немыслимой разнице цен в России и Голландии Вадик вполне прилично заработал. По крайней мере ближайший год думать о том, на какие шиши снимать квартиру, ему было не надо.

А главное содержимое мыльного груза поместилось в двух не слишком объемных кейсах. Ведь несколько килограммов чистейшего афганского героина — это такая малость. Зато когда Вадик думал о том проценте, что капнет ему с продажи, у него сразу начинал чесаться левый глаз. Это у него с детства была такая особенность — в минуты особых треволнений глаз вел себя неадекватно и требовал постоянного внимания.

Вообще, вся идея этой операции пришла в голову Вадику Ухову, когда он познакомился с Гюнтером, старым приятелем своей бывшей голландской жены. Как и многие европейцы, Гюнтер совсем не умел пить. И в тот единственный раз, когда они гудели в баре на Лейден-плейн, Гюнтер проговорился, на какие деньги он построил свой загородный особняк на среднем Рейне. Жена уже была в прошлом, но телефон белобрысого Гюнтера остался в записной книжке. Так оно все и срослось...

Красный «Форд» вильнул еще раз и остановился возле серого здания, вдоль второго этажа которого тянулся деревянный помост с перилами, выкрашенными в ярко-желтый цвет.

— Что, приехали? — Вова Первый завертел бритой головой во все стороны.

— Что-то не нравится мне это место, — мрачно сказал Вова Второй.

— Да что вы, мужики, все схвачено. Везде — свои люди.

Вовы поискали глазами «своих» людей, но кругом было пусто. Только под лестницей валялась рыжая псина.

— Дохлая, что ли?

Словно отвечая на дурацкий вопрос, псина вскочила на все четыре лапы и куда-то побрела.

Троица вышла из машины. Вадик открыл багажник, откуда здоровенные лапы Вов извлекли по кейсу. Пять килограммов весом каждый. Брутто-нетто.

— Ну, веди, Сусанин, — кивнул Вадику Вова Первый.

Вслед за Вадиком они поднялись на помост и остановились около металлической двери с глазком. Вадик нажал едва приметную кнопку звонка. Через минутку в глазке мелькнула какая-то день, и дверь неожиданно бесшумно открылась.

В дверном проеме материализовался огромный негр с длинными косицами на голове. И он улыбался.

— Хей! — сказал Вадик, едва удерживаясь, чтобы не чесать свой злополучный глаз. — Гюнтер ждет нас? — добавил он по-английски.

Негр кивнул и молча пропустил их внутрь. Легко обогнав русских гостей, он повел их длинным мрачным коридором в глубину здания. Они прошли через довольно просторное помещение с большими окнами, на стенах которого висели картины. В большинстве своем — незаконченные. Неизвестный художник рисовал все больше спирали — разного цвета. Преобладали грязновато-зеленые тона. В этом спиралевом царстве главенствовала одна картина. Там вихрем раскручивалась красная нить, в которой нагло поблескивали золотые вкрапление. Этакие гульдены — настоящие хозяева мира. Похоже, только этот холст полтора на полтора метра, как прикинул Вадик, и был закончен.

Затем негр распахнул перед ними еще одну дверь в белой стене и они оказались в огромной, тоже белой, комнате. Из мебели в комнате был только длинный пластмассовый синий стол и несколько красных пластмассовых кресел. Прямо пейзаж для пикника.

Навстречу им из красных кресел поднялись двое. Приземистый плотненький мужичонка в клетчатой байковой рубашке и темно-синих тесных джинсах. Второй — прямо арийский красавец, настоящая белокурая бестия. Его бледно-голубые глаза изучающе осмотрели Вов. Вадику ариец едва заметно кивнул.

— Гюнтер, товар прибыл, — сказал Вадик по-английски.

— Показывай, — кивнул Гюнтер.

— Ну, давайте, мужики, товар, — обернулся Вадик к Вовам.

— А бабки где?

— Вы не в церкви, здесь не обманут, — заговорил вдруг по-русски байковый крепыш. Правда, с сильным хохляцким акцентом. Прямо место встречи дружественных народов: от Урала до самых до окраин.

— Нет, ты бабки покажи, — упорствовал Вова Второй.

— Показывай товар — покажу бабки, — миролюбиво сказал хохол, наклоняясь к креслу, возле которого стоял аккуратный и весьма аппетитный коричневый кейс.

Вовы как по команде приблизились к столу и водрузили на него свои кейсы. Тоже кожаные, но черные. Да и размером поболе. Синхронно они щелкнули замками и откинули крышки.

Хохол поставил свой кейс на другую сторону стола, но открывать его не торопился, а кивнул веселому негру.

Негр приблизился к столу, откуда-то из глубины своих безразмерных штанов выудил перочинный нож. Внимательно оглядел упаковки, ровными плотными рядами выложенные в чемоданчике. Потряхивая косицами, он достал одну из упаковок и поцокал языком. Каждый пакетик был маркирован изображением очень красивого орла с гордым профилем и цифрами 777. Осторожно взрезав ножичком пакет, кончиком лезвия негр зачерпнул немного белого порошка, слизнул его пряма с ножа. И начал как бы перетирать губами. Наверное, так все на свете дегустаторы определяют качество проверяемого продукта. Процесс продолжался в полном молчании примерно с минуту.

Наконец, негр перевел взгляд на Гюнтера и кивнул. Затем, посмотрел на хохла. И вновь кивнул.

«Глухонемой, что ли», — подумал Вадик.

Хохол громко щелкнул замками, открыл крышку и раздвинул свой кейс в сторону продавцов:

— Считайте.

Вова Первый сначала пересчитал количество пачек в банковской упаковке. Затем, наугад вскрыв одну, пересчитал и ее. Купюры так и мелькали в его толстых и на удивление ловких пальцах, будто всю жизнь кассиром проработал. Подражая негру, он молча кивнул и Вадику, и Вове Второму.

— Ну что, все о'кей? — сказал Вадик как бы в пространство.

— Хоккей, хоккей, — проворчал хохол.

А Гюнтер похлопал Вадима по плечу:

— Бай!

— Ну что, погнали, — подытожил Вова Второй, захлопывая дипломат и направляясь к двери, что вела из белой комнаты. Негр, по-прежнему улыбаясь, вышел первым. Он шел разболтанной походкой, помахивая длиннющими ручищами. Следом за ним продвигался Вова Первый, внимательно поглядывая по сторонам. За Первым — Второй с дипломатом в руке. Миленьким таким дипломатом. Тяжеленьким. Завершал процессию Вадик. Глаз у него чесался неимоверно. Но он боялся не только потереть его, но даже вздохнуть полной грудью.

«Неужели все так просто, неужели все так просто», — безостановочно кружилось у него в голове, мысленно закручиваясь в спираль. В ту самую, красную, победную, с золотыми вкраплениями.

Между идущими дистанция составляла примерно в метр. Было совсем тихо. Только от тяжелых шагов мерно подрагивал деревянный дощатый пол. И вот — последний поворот. Веселый негр уже за ним скрылся. И в этот момент произошло что-то необъяснимое.

Вова Первый упал первым. Вова Второй, соответственно, вторым. Вадик не упал вовсе, хотя и споткнулся о кейс, который выронил Второй. Еще не поняв до конца, в чем дело, он на автопилоте потянулся к кейсу. Но тут же почувствовал на себе чей-то взгляд. Прямо ему в лоб уставился черный глазок глушителя. Глушитель, а равно и пистолет, на который он был навернут принадлежал какому-то незнакомому мужику, вылезшему из-за черных занавесок.

Остальное происходило как в тумане. Появился веселый негр и забрал дипломат. По-прежнему молча он подхватил Вадика под локоток и куда-то повел. При этом он не торопил Вадика и даже спокойно дожидался, пока тот аккуратно переступит через бордово-красные лужи, образовавшиеся под животами обеих Вов, что Первого, что Второго. Кровь в лужах закручивалась в спирали и темнела прямо на глазах. Золотых мазков, впрочем, не наблюдалось...

Потом перед Вадиком распахнулась дверь, и чья-то рука подтолкнула его на улицу, на свежий воздух.

Его красный «Форд» стоял на месте. Дверь позади негромко захлопнулась. Вадик постоял, схватившись за перила, еще с минуту. Потом, судорожно оглянувшись по сторонам, он мгновенно сбежал вниз по ступеням.

Лишь у Центрального вокзала он сообразил чуть сбавить темп: ведь у законопослушных голландцев скорость в населенных пунктах строго ограничена пятьюдесятью километрами в час.

VI

Нет, этот берет никуда не годится! Оля сердито зашвырнула ни в чем не повинную белую беретку обратно на вешалку и дунула на прядь волос, так и норовившую влезть прямо в глаза. Ну их вообще, эта шапки, дождя нет — значит, можно пройтись и «без головы», как говорит бабуля. Так, главное: определить цель похода. Хлеб черный, хлеб белый, икра заморская, баклажанная...

Оля засмеялась, вспоминая любимый фильм. Только вчера пересмотрела «Ивана Васильевича» по видаку. Чуть ли не в сотый раз. Уж больно здорово сделано: «Я требую продолжения банкета!»

Честно говоря, дневные походы в соседний магазин были чуть ли не единственным ее развлечением. Ну и, конечно, кино. На дому, естественно. Не одной же ходить в кинотеатр. А у Сашки времени нет. Что-то он совсем замученный стал. Но все равно — надо куда-нибудь выбираться. А то так можно мхом обрасти. Или мохом? Или все же правильно — мхом?

Под эти глубокие мысли она спустилась на лифте во двор. Погода стояла отменная. Позднее-позднее бабье лето. Дрожащий от прохлады воздух и жадные лучики солнца, не желающего уступать позиций. Оля откинула волосы назад и решительно двинулась в сторону сквера. Магазин подождет, сначала надо пройтись. Проветриться.

Несмотря на будний день, в сквере было полно народу. А животных-то, животных! Щенок-доберман на тонких дрожащих ножках мчался не разбирая дороги. Прямо не пес — жеребенок. Без хвоста. Куда это он?

— Ты ко мне, маленький? — Оля радостно погладила щенячий нос. Доберманчик ласково лизнул ей руку. И тут же умчался дальше — то ли за желтым листком, то ли за новыми жизненными впечатлениями.

Два мальчугана лет пяти-шести выгуливали белого хомяка. Они то отпускали его, то накрывали ладонями так, что оставалось только удивляться, как это хомяк еще жив. Но стоило его выпустить вновь на землю, как белый увалень ловко мчался куда-то вдаль, не разбирая дороги. Лишь бы подальше от своих малолетних хозяев.

Девочка, совсем крошечная, едва научившаяся ходить, старательно выискивала какие-то листки и корешки для своей смирной черепахи, которая иногда лишь выглядывала из клетчатого своего домика. В общем, все вокруг заботились о ком-то, кто меньше и слабее. Некоторые, например, мальчики с хомячком, заботились очень даже своеобразно. Но все же, все же... Была в этом такая гармония, что Оля даже вздохнула. Что там у нее? Хлеба белого, хлеба черного...

Загребая туфлями сухие листья, остро пахнущие какими-то запахами из детства, Оля шла вдоль скамеек, глубоко в карманы засунув руки.

— Сурикова! — окликнул ее знакомый голос.

Она оглянулась и не сразу увидела встающую с лавочки однокурсницу, рыжую Аньку Вьюгину.

— Вьюгина! — радостно закричала Оля, сразу забыв о всех свои печальных мыслях. — О! Твой пирожок? — изумленно спросила она, склоняясь над оранжевой коляской, где сопело что-то живое, но совсем малюсенькое.

— Мой! — горда ответила Вьюгина, поправляя кружева надо лбом существа. И уточнила. — Моя. Дочка. Полтора месяца уже. Только я не Вьюгина, а Иванова.

— Иванова? — Олю удивило не то, что Анька вышла замуж, а что сменила свою, такую вполне артистическую фамилию на простую, слишком простую. — Ты что, музыку совсем...

Оля сделала жест рукой, как бы отбрасывая что-то лишнее, ненужное.

— На время, Сурикова, на время, — хохотнула жизнерадостная Вьюгина. — Вскормлю детку, и снова в бой! Под гордым именем Вьюгина-Иванова!

Они радостно рассмеялись. И вдруг коляска затряслась — заходила ходуном. Оттуда раздался оглушительные рев. Голос у Вьюгиной-Ивановой-младшей оказался не только громким, но и редким.

— Меццо-сопрано, — определила Оля.

— А то! Фирма! — гордо ответила Анька, вынимая кружевной кулечек из коляски. Малышка мгновенно замолчала, всматриваясь в лица подруг. И вдруг улыбнулась. Да так беззубо-ослепительно, что Оля чуть не разревелась от умиления.

Да и, что уж тут скрывать, от зависти. Малышка чихнула столь же оглушительно.

— Да ты мокрая совсем, — причитала Анька, — а я все дома забыла, сейчас, поедем, переоденемся. Оль, — обернулась она к подруге, — мы пошли. Страшно рада была тебя видеть. Ты как сама-то?

— Нормально, — улыбнулась Оля. — Ну, ты иди, Ань, а то простудится.

Она смотрела и смотрела вслед Вьюгиной с коляской. Потом, развернувшись, резко пошла в сторону булочной. Одна. Отшвыривая ногами противные сухие листья. Все, прогулка закончена.

VII

Саше нравилось в библиотеке чрезвычайно. Наверное, он чувствовал себя в этом месте таким, каким мог бы стать в какой-нибудь другой жизни. Если бы эта другая жизнь у него была. Если бы все сложилось иначе. Но теперь пути назад у него не было. Только вперед и вперед. И это было одним из важнейших принципов науки о войне Карла фон Клаузевица.

Именно с ним, великим теоретиком и практиком войны, у Саши и была назначена здесь встреча.

Пусть пацаны и посмеивались над его новым «увлечением», но сегодня Саша как нельзя лучше понимал, что в том деле, в которое они ввязались, без науки не обойтись. Обязательно проиграешь рано или поздно.

Саша сидел за деревянным столиком, освещенным зеленоватым светом старомодной лампы и перелистывал пожелтевшие страницы дореволюционного фолианта. Книга была издана в Санкт-Петербурге в 1896 году «Товариществом Вольфа»

Время от времени наиболее значимые места Саша переписывал в толстую тетрадь в клеенчатой обложке.

«Итак, война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю».

«Цель военных действий заключается в том, чтобы обезоружить противника, лишить его возможности сопротивляться».

«Война не возникает внезапно; ее распространение не может быть делом одного мгновения. Поэтому каждый из обоих противников может судить о другом на основании того, что он есть и что делает, а не на основании того, чем он, строго говоря, должен был бы быть и должен был бы делать. Человек же вследствие своего несовершенства никогда не достигает предела абсолютно лучшего, и, таким образом, проявления недочетов с обеих сторон служат умеряющим началом».

«Чем меньше жертва, которой мы требуем от нашего противника, тем меньше сопротивления мы можем от него ожидать. Но, чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка».

«Полное равновесие сил не может вызвать приостановки развития военных действий, так как в этом случае сторона, поставившая себе положительную задачу (нападающую), должна продолжать наступление».

Закончив выписывать последнюю цитату, Саша откинулся на стуле и, словно первоклашка, покусывая колпачок шариковой ручки, задумался. Эта мысль ему очень нравилась. И полностью совпадала с его собственными представлениями о том, кто в какой ситуации правее.

Всегда более прав тот, кто нападает. Кто нападает, тот и сильнее, даже если на данный конкретный момент его реальные силы несопоставимы с силами противника. Сила — дело наживное. Главное — ввязаться в драку, но с умом» Первым делом чужими руками ослабить врага. А потом безжалостно добить и врага, и ослабевшие в борьбе «чужие руки». Вот тогда можно снова возвращаться к дипломатии. Но уже с позиций силы. Абсолютной силы.

Но силы Саши, если честно сказать, были уже на исходе. Непривычное занятие и вынужденная неподвижность вымотали его почище, чем несколько часов упражнений в тренажерном зале. Да и жрать хотелось неимоверно! Интересно, что по этому поводу сказал бы фон Клаузевиц? Что-нибудь вроде: «Чем меньше жратвы мы требуем от жизни, тем меньше подарков от судьбы мы вправе ожидать». Не очень казисто, но сойдет для начала. Мозги не меньше мускулов нуждаются в тренировке.

— Вам отложить? — серьезная библиотекарша, не поднимая глаз, приняла у него книгу.

— Обязательно, — и Саша с выражением процитировал, вздымая вверх указательный палец. — «Наряду со случаем в войне большую роль играет неведомое, риск, а вместе с ним и счастье».

— Что-что сказали? — она подняла глаза.

Оказалось, что библиотекарша совсем молоденькая, наверное, только после школы.

— Это не я, это Клаузевиц.

— Ой, вы, наверное, диссертацию пишете? — она с уважением разглядывала такого совсем нестарого и нестрашного ученого.

— Ее самую, — не стал спорить Саша.

Ему было ужасно приятно, что хоть в чьих-то глазах он может выступать в подобном качестве. Доктор, блин, наук.

VIII

Первое, что увидел Пчела, выходя в шумный зал амстердамского аэропорта Схипхол, была табличка с надписью по-русски «Пчела» и довольно неумело нарисованным полосатым насекомым с жалкими крыльями. Табличку держал подтянутый парень с волосами до плеч. Пчела, недолго думая, направился прямо к нему.

— Привет, — сказал он и представился. — Я Витя. Тот самый Пчелкин, — кивнул он на плакатик.

— Привет, тезка. Я тоже Виктор. Зимчук, — уточнил он. — Валера сказал мне, что ты любишь всякие приколы. Прикольно же? — он с удовольствием взглянул на свое произведение.

— Прикольно, Витя. Ну, поедем, что ли?

— Поедем. По дороге и введу тебя в курс дела.

Вырулив по каким-то невероятным автомобильным развязкам, вскоре они выскочили на широкое многорядное шоссе. Плоскость ландшафта по обе стороны дороги нарушали только аккуратные домики под черепичными крышами, небольшие стада коров, бродящие по искусственным островкам зелени, кое-где попадались даже настоящие ветряные мельницы. Ближе к городу пошли высотные жилые дома, выкрашенные в разные цвета.

— Это их Черемушки, что ли? — поинтересовался Пчела.

— Нет, скорее Юго-Запад. Мы ведь именно с этой стороны к городу и подъезжаем.

— Слушай, а это что за хрень серая с зеркальными окнами? На наш Центр международной торговли смахивает.

— А это, Витя, центральная женская тюрьма Нидерландского королевства. Не хухры-мухры. Условия содержания, говорят, превосходные.

— Спасибо — не надо, — отмахнулся Пчела. — Разве что на экскурсию.

— Могу устроить.

— Ладно, Витя, проехали. Все-таки не настолько я люблю женщин.

— Ты прав, — заржал Зимчук. — Мухи отдельно, котлеты отдельно.

Чем дальше они въезжали в город, тем уже становились улочки и тем ниже были разнокалиберные, словно игрушечные, домики.

— Первые несколько дней поживешь у меня.

— Угу, — кивнул Пчела.

— А через пару дней у меня сосед с чердака съезжает. Я его для тебя уже забил.

— Какой еще чердак? Я что тебе, Карлсон? — огрызнулся Пчела, все еще не пришедший в себя после выпитого в самолете, да еще и ошарашенный всем увиденным по пути. Больше всего поражала реклама во всех мыслимых и немыслимых видах.

— Да ты не думай, Витя, — миролюбиво отозвался Зимчук. — Этот чердачок получше многих московских квартирок будет. Просто он и впрямь под самой крышей. Аж на третьем этажа. Без лифта. И райончик замечательный. Прямо рядом с Вондел-парком, там куча богатеньких живет. Так что, место что надо.

— Ладно, посмотрим. Тут с бабами, говорят, клево?

— Со всем тут клево, Витя, со всем! Поживешь — уезжать не захочешь. Ох ты, че-то про русских говорят. — Зимчук сделал погромче звук.

— А ты что, по ихнему понимаешь? — с уважением поинтересовался Пчела.

— Да я уж здесь четвертый год...

Зимчук вслушался в сообщение и объяснил:

— Каких-то двух русских замочили.

— У меня алиби, — дурачась, Пчела поднял руки вверх, изображая полную непричастность к каким бы то ни было разборкам. — А что за русские?

— Да хрен их разберет! Тут же нас всех называют русской мафией.

— Слышь, Вить, а работать-то с ними можно?

Зимчук посмотрел на Пчелу, как на дауна:

— Тезка, они ж торгаши до мозга костей. Они тебе за гульден... Ну, в общем, если у тебя есть бабки — то у тебя зеленый свет по полной. Кстати, держи свои. Это тебе на карманные расходы. По поводу остального с Валерой будем параллельно решать. — Он достал из внутреннего кармана пиджака пухлую пачку ярких купюр и передал Пчеле.

Тот повертел в руках пачку, рассматривая незнакомые денежные знаки с портретами каких-то старинных мужиков и прочими экзотическими птицами:

— Ничего, веселенькие.

— А то!

— А пока давай о делах перетрем...

IX

Саша работал в своем кабинете с документами. И это не было шуткой секретарши. У Белова сидел человек из Министерства внешней торговли, который приходил дважды в неделю и на примере реальных контрактов учил основам бизнеса. А основа любого бизнеса, по глубокому убеждению сотрудника Министерства — это грамотно составленные бумаги.

— Александр Николаевич! — раздался по селекторной связи голос Людочки. — К вам Карельский.

— Пусть подождет. Я пока занят.

— Он говорит, это срочно.

— Хорошо. Пусть заходит. Извините, Сергей Викентьевич. С оффшором закончим в следующий раз. — Саша, улыбаясь, крепко пожал руку лощеному немолодому мужчине в ярко-синем галстуке с монограммой ручной вышивки — SV. Для себя Саша переводил это как «спальный вагон».

SV подчеркнуто вежливо откланялся...

— Что у тебя, Макс? — недовольно спросил Белов, глядя на вошедшего исподлобья.

— Хреновые дела, Белый.

Макс подошел к столу и выложил перед Сашей несколько фотоснимков.

— Ребята самолетом переслали.

— Какие-такие ребята?

— От Кабана.

Саша раскладывал фотографии на столе. Лицо его мрачнело с каждой секундой.

На полицейских снимках были мертвые Вовы. Вова Первый и Вова Второй.

— Так, Макс. Что-то я среди наших пацанов не вижу твоего протеже. Как его там — Вадик... Ухов, кажется?

— Саша, его среди убитых не было. Товар исчез.

— А бабки?

— Возможно, их и не было. Дело темное.

— Куда уж темнее! — заорал, приподнимаясь из-за стола. — Мои пацаны кровью умылись, а твой Ухов ни ухом ни рылом!

— Саша, мне пока нечего ответить. Но я разберусь. И обещаю, что разберусь по полной справедливости. Если мой виноват — ответит.

— Хорошо, иди. — Саша сопроводил Макса тяжелым взглядом.

Оставшись один, он еще раз просмотрел фотографии. К сожалению, он все это предполагал. Все Кос дурак со своим вечным ослиным упорством: давай попробуем, мы же все равно немного теряем. И впрямь — немного. А с уральскими братьями кому объясняться придется? Боцман — мужик серьезный. С товаром — хрен с ним, Фарик поймет. В конце концов, на этот убыток они закладывались изначально.

Ладно, пусть Макс разбирается, как все так срослось. Главное, схема не сработала. «А ты что, думал, что ларчик так просто открывался? Нет, Саня, ты так не думал. Значит, ты, Саня, пацанов на верную смерть посылал? Нет, шанс был. Но он пролетел мимо. Но кто-нибудь мне за это все равно ответит...» — И он с силой сжал шариковую ручку. Она с хрустом переломилась. Бросив обе половинки в корзину для мусора, Саша нажал на кнопку громкой связи.

— Люда, позови ко мне Фила. И соедини с Душанбе...

X

Квартирка и в самом деле оказалась клевой. Вообще, чем дольше пчела был в этом городе, тем больше удивлялся. Вот и с этой квартирой то же самое. Если посмотреть на их домик с улицы, то невозможно было бы представить себе, что в нем на самом деле целых три квартиры. По одной на этаже. И это при том, что весь домик-то шириной был с хорошую русскую избу о трех окнах.

Хитрость была в том, что дома в Амстердаме растут не вширь и ввысь, а вглубь. Квартира была длинной, как кишка. Окна главного фасада выходили на Вондел-парк.

А окна противоположные — в довольно обширный двор с деревьями, клумбами и даже маленьким фонтаном. Там у Пчелы был свой отдельный балкон, с которого по крутой лесенке можно было спуститься прямо во двор.

Всего в его распоряжении оказалось три просторных комнаты, маленькая кухонька и прочие места общего пользования. Мебель была самая простая, но из настоящего дуба.

У стен — стеллажи, на которых стояли книги на непонятном языке, большая кровать с толстенным матрасом, дерево в кадке — весь дом принадлежал одному хозяину.

Сам Зимчук и его подруга Мириам занимали второй этаж, а на первом жил какой-то художник. По внешнему виду — абсолютно сумасшедший. Но явно безобидный.

В общем, Пчеле в Амстердаме нравилось. Хотя города он еще толком не видел. В основном из окна машины. Дел было до хренищи.

День солидного российского бизнесмена Виктора Пчелкина был расписан буквально по минутам. Деловые завтраки переходили в деловые обеды, плавно перетекая в столь же деловые ужины, не оставляя сил на по-настоящему «деловые» ночи. Пчела даже ни разу не заказывал, что называется, «цветы на дом».

Кто бы мог подумать, что в этом маленьком европейском городе столько русских! И что нас здесь так любят. Точнее — наши денежки...

Первым делом Зимчук свел Пчелу с коллегами по спиртовому бизнесу. Недолго думая, Пчела заключил пару контрактов на поставку спирта из Москвы в Среднюю Азию. Но основное пока плохо вытанцовывалось. И Пчела понимал, что в тот бизнес, куда им надо протоптать дорожку, пути пока не было. По крайней мере прямого. Оставалось работать, работать и работать. Как завещал нам великий Ленин.

Проснувшись в двенадцать дня, Пчела потянулся. Сегодня пришло, наконец, время отдохнуть. По полной программе. А то крыша съедет.

Пчела поднял окно, выходившее на парк, и вдохнул влажного, но удивительно вкусного воздуха. И встал в стойку — охотничью.

По дорожке Вондел-парка шла девушка его мечты. Черные прямые волосы до пояса, низкая густая челка, ноги от ушей. Она, казалось, была столь близко, что ее можно было потрогать. Девушка вела на поводке длиннющую таксу.

— Девушка! — заорал он. — Выходите за меня замуж!

Совершенно неожиданно для Пчелы, девушка не только остановилась, но даже обернулась в его сторону и милостиво улыбнулась из-под челки. А такса подняла заднюю лапу и оросила куст. Это был кобель.

«Соперник, блин», — чертыхнулся Пчела, потому что кобель, сделав свое собачье дело, резко потянул девушку куда-то вглубь парка...

Пчела, натянув джинсы и футболку, через три ступеньки скатился вниз. В парке он был буквально через несколько минут. Но девушки и след простыл.

Пчела и почесал затылок:

— Ну, догнал бы, Пчелкин. И что бы ты ей сказал? Ай лав ю, гоу хом? Говорила тебе Майя Константиновна: учи, Витя, английский. А ты, Витя? — И он, махнув рукой, отправился бриться...

Размялись Витьки в громком баре на Рембрандт-плейн. От музыки, казалось, здесь дрожали стены. Разговаривать было просто невозможно. Да и лишнее это. Главное — Пчела научился объяснять тупому бармену, сколько ему нужно наливать в стакан виски. Вшивые европейские «дринки» по сорок граммов со льдом Пчелу никоим образом не устраивали. Тем более, что сегодня он решил наконец оторваться по полной.

— Витя! — Пчела только по губам мог читать то, что пытался ему сказать Зимчук. — Я уже оглох. Погнали! — и Зимчук постучал себя ладонями по ушам.

Сегодня ради праздника он свои длинные волосы укротил хвостиком.

— Слышь, Зима, а где у вас тут классного эля можно... — Пчела выразительно побарабанил пальцами по голу.

— Одно местечко, — загадочно сказал Зимчук. — Тут поблизости, инглиш паб. В гостинице Краснопольская.

— Польская, что ли?

— А хрен его знает. Пять звезд и бар соответственный.

Они вышли из одного вертепа, чтобы направиться в другой... Свернули с Рембрандт-плейн в сторону Дама...

Эль был, конечно, хорош, но обстановка в пабе Пчеле не приглянулась. И Пчела обстановке тоже не понравился. Надутые бюргеры со своими женами и дочками косились на него, как на зачумленного. И всего-то потому, что он приобнял пониже спины одну аппетитную официантку. А что, это Пчела, скажете, виноват, что она так зазывно вертит задницей?

— Пойдем, Вить, здесь это не принято.

— Да пошли они! Дам ей двести гульдей, сама за мной поскачет, — и Пчела с решительным видом полез за бумажником.

— Все, погнали, а то они полицию вызовут. Пошли лучше баб смотреть. — Зимчуку, все же удалось, не сильно растрепав хвостик, утащить Пчелу на свежий воздух...

Путь их лежал в места заповедные — знаменитый Красный квартал. Прямо напротив королевского дворца они в него и углубились. Границу обозначала огромная стеклянная витрина, буквально заваленная презервативами. Самым немыслимых цветов и в самых бредовых упаковках. Позолоченные ореховые скорлупки были еще самыми скромными.

Внутри же магазина под кодовым названием «Кондомерия» царило нечто и вовсе невообразимое. Пчела даже протрезвел. Чуть-чуть.

Хорошенькая, с лицом невинной старшеклассницы, продавщица с явным удовольствием демонстрировала Пчеле богатства этой пещеры Али-Бабы. Из банок горчицы выскакивали устрашающих габаритов фаллоимитаторы.

— Горчица с хреном! — восхитился Пчела. — Это я Космосу подарю. Его отец такого со своих симпозиумов почему-то не привозил.

Филу он выбрал изысканную коробочку для бисквитов, где на розовой бумаге рядком аккуратно лежали детородные органы из песочного теста.

— Пусть Валера с Тамаркой понервничают, — рассудительно объяснил он Зимчуку.

А чтобы чай удался на славу, в комплект к бисквитика он прикупил заварочный чайник с аппетитной розовой попкой. Наверняка копией той, что ему так и не дали ущипнуть в навороченном ирландском пабе с польским названием.

Секретарше Людочке он купил канцелярский набор. Подставкой для ручки там была бордовая лакированная вульва. Ну, а сама руска, естественно, изображала член. Маленький, но хорошенький. А набор ковриков для мыши демонстрировал разнообразнейшие позы из «Камасутры». То-то Людочка оторвется.

Самое сложное было выбрать подарок для Белого. Как только Пчела примеривался к какому-нибудь приколу, перед его глазами вставала Оля. То серьезная, то сердитая, то улыбающаяся.

— Переведи ей, — толкнул он Зимчука. — Есть ли у них что-нибудь поприличнее?

— Для молодых или пожилых? — ничуть не удивляясь, спросила девушка.

Пчела приосанился, приглаживая ладонью зачесанные назад волосы:

— Для молодой замужней дамы. Очень красивой, — уточнил он.

— У нас есть старинная фигурка из Франции. Восемнадцатый век.

— Покажите.

— Но это очень дорого.

— Я сказал — показывай.

Девушка ушла в глубину магазина и вскоре вернулась с деревянным футляром. Она достала оттуда завернутую в пергаментную бумагу фигуру. Это была обнаженная девушка. Точнее, женщина. Беременная, с заметно выпирающим животиком. Пчела взял медную статуэтку в руки — девушка была гладкой и почему-то теплой.

— Здесь есть секрет, — переводил Зимчук.

Продавщица нежно забрала у Пчелы фигурку, достала из футляра миниатюрный ключ и вставила его в пупок медной красавицы. Открылись створки на животе. А там, внутри, свернувшись, лежал человеческий детеныш. Сделано все было мастерски, можно было различить не только пуповину и черты маленького личика, но и пальчики на сжатых кулачках младенца.

Дата добавления: 2015-07-26