Глава восьмая. Все то, что было у меня,

Все то, что было у меня,

Я отдал бедным в одночасье

Будто с вершины бытия

Я в прошлое отправил счастье

Не будет в доме процветанья

Здесь только жизни прошлой крах

Где о тебе воспоминанья

На веки обратятся в прах

«ОТКЛЮЧЕНИЕ» ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА, ТРЕК 10

Вы когда-нибудь слышали о той собаке, которая всю свою жизнь гонялась за машинами, а когда, наконец, словила одну, не знала, что с ней делать? Я — та собака.

Потому что вот он я, наедине с Мией Холл, как и фантазировал на протяжении трех с лишним лет, и я задаюсь вопросом: что теперь?

Мы направляемся к забегаловке, которая, по-видимому, была ее пунктом назначения — довольно непримечательное место на западной окраине города.

— Здесь есть парковка, — говорит Миа, когда мы подходим ближе.

— Ага, — все, что я могу ответить.

— Никогда раньше не видела ресторан на Манхеттене с парковкой, и именно поэтому я впервые здесь остановилась. Потом я заметила, что здесь едят все таксисты, а они, как известно, отличные ценители хорошей кухни, но тогда я была не совсем уверена в этом, ведь тут есть парковка, а бесплатная парковка более востребована, чем хорошая, дешевая еда.

Теперь Миа бормочет без умолку. А я думаю: «Неужели мы, и правда, говорим о парковке? Тогда, как ни у кого из нас, насколько я могу судить, нет здесь машины». И меня снова поражает удушающая мысль, что я больше ничего о ней не знаю, ни малейшей детали.

Официант провожает нас до кабинки, и вдруг лицо Мии искажает гримаса раскаяния.

— Мне не стоило приводить тебя сюда. Ты, наверное, больше не ешь в таких местах.

В общем, она права, но не потому что я предпочитаю затемненные слишком дорогие эксклюзивные рестораны, а потому что меня обычно туда отводят и обычно там меня оставляют в покое. Но в этом месте полно пожилых седых нью-йорковцев и таксистов, вряд ли меня кто-то узнает.

— Нет, это место подходит, — говорю я.

Мы устраиваемся в кабинке у окна, рядом с хваленой парковкой. Спустя пару секунд перед нами возникает невысокий приземистый мохнатый парень.

— Маэстро, — обращается он к Мие. — Давно не виделись.

— Привет, Ставрос.

Ставрос со шлепком приземляет меню на стол и поворачивается ко мне. Поднимает густую бровь.

— Ты наконец-то решила познакомить нас со своим парнем!

Миа становится пунцово-красной, и хотя смущение от того, что ее окрестили моей девушки, кажется оскорбительным, меня успокаивает вид ее румянца. Эта стеснительная девушка больше похожа на ту, которую я знал, которая никогда бы не стала заглушать разговор по телефону.

— Он старый друг, — говорит Миа. Старый друг? Это понижение или повышение в должности?

— Старый друг, значит? Ты ни с кем раньше сюда не приходила. Такая красивая талантливая девушка. Ефимия! — кричит он. — Выйди сюда. Маэстро с парнем!

Лицо Мии практически побагровело. Когда она поднимает глаза, то произносит одними губами: «Жена».

Из кухни выкатывается женский эквивалент Ставроса: низенькая женщина квадратной формы с большим количеством макияжа на лице, половина которого, кажется, растаяла на ее толстой шее. Она вытирает руки о свой жирный белый фартук и улыбается Мие, показывая золотой зуб.

— Я знала! — вскрикивает она. — Я знала, что ты прячешь парня. Такая красивая девушка, как ты. Теперь я понимаю, почему ты не хочешь встречаться с моим Джорджи.

Миа поджимает губы и изгибает одну бровь, глядя на меня; она одаривает Ефимию делано-виноватой улыбкой. Подловила.

— А теперь иди, оставь их, — вставляет Ставрос, шлепая Ефимию по бедру и пробираясь мимо нее. — Маэстро, тебе как обычно? — Миа кивает.

— А твоему парню?

Миа действительно ежится, и молчание за столом затягивается, словно внезапный обрыв вещания, что до сих пор случается на радиостанциях колледжа.

— Мне бургер, картошку фри и пиво, — наконец говорю я.

— Чудесно, — восклицает Ставрос, хлопнув в ладоши, будто я только что поведал ему секрет излечения от рака. — Двойной чизбургер. С кольцами лука. Твой молодой человек слишком тощий. Как и ты.

— У вас никогда не будет здоровых детей, если не появится мясо на костях, — прибавляет Ефимия.

Мия обхватывает лицо ладонями, будто буквально пытается исчезнуть в собственном теле. Когда они уходят, она переводит взгляд на меня.

— Боже, это было так неловко. Они явно не узнали тебя.

— Но они узнали тебя. Не подумал бы, что они любители классической музыки. — Я смотрю на свои джинсы, черную футболку, изношенные кроссовки. Когда-то давным-давно я тоже был фанатом классики, так что тут не угадаешь.

Мия смеется.

— О, они не любители. Ефимия знает меня по игре в переходе.

— Ты играла в переходе? Трудные времена? — и тут я понимаю, что только что ляпнул, и хочу перемотать обратно. Таких, как Миа, не спрашивают про трудные времена, хоть я и знал, что в финансовом плане все было нормально. Денни взял дополнительную страховку на жизнь к той, что у него была благодаря сообществу учителей, и это дало возможность Мии чувствовать себя вполне комфортно, хотя поначалу никто и не знал о второй страховке. Это стало одной из причин того, что после аварии несколько городских музыкантов дали ряд благотворительных концертов и собрали около пяти тысяч долларов для Джуллиардского фонда Мии. Подобное проявление чувств тронуло ее бабушку и дедушку, как впрочем, и меня, но Мию привело в бешенство. Она отказалась брать пожертвования, называя их кровавыми деньгами, а когда ее дедушка сказал, что само по себе принятие щедрости других людей — уже акт щедрости, который может помочь согражданам почувствовать себя лучше, она с насмешкой заявила, что в ее обязанности не входит забота о чужих чувствах.

Но Миа просто улыбается.

— Это был сиюминутный порыв. И на удивление прибыльный. Ефимия увидела меня, и когда я пришла сюда, чтобы поесть, она вспомнила меня со станции Коламбус Сёркл. Она с гордостью сообщила мне, что положила в мой кейс целый доллар.

Звонит телефон Мии. Мы оба замолкаем, прислушиваясь к едва уловимой мелодии. Бетховен все играет и играет.

— Ты ответишь?

Она качает головой со смутно виноватым видом. Не успевает телефон перестать звонить, как начинает заново.

— Ты сегодня в почете.

— Не столько в почете, сколько в беде. Я должна была быть на ужине после концерта. Там куча «шишек». Агенты. Спонсоры. Я уверена, это либо профессор из Джуллиарда, либо кто-то с Концерта Юных Артистов, либо мой менеджер, который звонит, чтобы накричать на меня.

— Либо Эрнесто? — говорю я настолько беспечно, насколько возможно. Потому что Ставрос и Ефимия наверняка не просто так заговорили о манерном сосунке Мии, которого она не приводит в их Греческую забегаловку. Просто он не я.

Миа снова выглядит стесненной.

— Возможно.

— Если тебе нужно пообщаться с важными людьми или там посетить какое-то мероприятия, не откладывай все только из-за меня.

— Нет. Я просто выключу его. — Она достает из сумочки телефон и отключает его.

Ставрос приносит кофе со льдом для Мии и Будвайзер для меня и оставляет за собой еще одну неловкую паузу.

— Итак, — начинаю я.

— Итак, — повторяет Миа.

— Итак, у тебя в этом месте есть «как обычно». Часто здесь бываешь?

— Я прихожу, чтобы поесть спанакопиту[11]и наггинсы. Это недалеко от кампуса, так что раньше я часто бывала здесь.

Раньше? И уже в двадцатый раз за вечер я принимаюсь за расчеты. Миа уехала в Джуллиард три года назад. Значит, этой осенью она перейдет на последний курс. Но она играет в Карнеги Холл? У нее есть менеджер? Внезапно мне хочется, чтобы я тогда внимательнее прочел статью.

— Почему сейчас не бываешь? — мое разочарование разносится эхом сквозь шум.

На лице Мии отражается крайняя сосредоточенность, и тревожная морщинка складывается над ее переносицей.

— Что? — спрашивает она быстро.

— Ты ведь все еще учишься?

— А, ты об этом, — говорит она, с облегчением расправим брови. — Я должна была объяснить раньше. Я выпустилась этой весной. У Джуллиарда есть трехгодичная программа для…

— Виртуозов. — Я подразумеваю это как комплимент, но сквозящая в голосе досада, от того, что у меня нет бейсбольной карточки на Мию Холл — с перечнем полной статистики, основных фактов и музыкальных достижений — окрашивает фразу в резкий тон.

— Одаренных студентов, — поправляет Миа, почти извиняющимся тоном. — Я выпустилась рано, поэтому вскоре смогу начать гастролировать. В общем-то, уже сейчас. Все начинается сейчас.

— Вот как.

Мы сидим в неловкой тишине, пока не появляется Ставрос с едой. Я и не думал, что голоден, пока мы заказывали, но как только слышу запах бургера, чувствую, как урчит желудок. Я соображаю, что за весь день съел только пару хот-догов. Ставрос ставит перед Мией кучу тарелок: с салатом, с шпинатным пирогом, с картошкой фри, с рисовым пудингом.

— Это твое обычное? — удивляюсь я.

— Я же говорила. Я не ела два дня. И ты знаешь, сколько я могу смести. То есть, знал…

— Если тебе что-то нужно, Маэстро, просто крикни.

— Спасибо, Ставрос.

После того как он уходит, мы оба убиваем несколько минут, топя картошку и разговор в кетчупе.

— Итак… — начинаю я.

— Итак… — повторяет она. Потом добавляет: — Как там все? Как группа?

— Хорошо.

— Где они сегодня?

— В Лондоне. Или на пути туда.

Миа наклоняет голову набок.

— Ты вроде говорил, что улетаешь завтра.

— Да, ну, мне надо разобраться с некоторыми вопросами. Логистика и все такое. Так что я остался еще на день.

— Ну, это к счастью.

— Что?

— В смысле… это хорошо, ведь иначе мы бы не встретились.

Я смотрю на нее. Она это серьезно? Десять минут назад она выглядела так, словно у нее случится инфаркт от самой малой вероятности быть моей девушкой, а сейчас говорит, хорошо, что я выследил ее сегодня. Или это просто вежливая светская беседа сегодняшнего вечера?

— А как Лиз? Она все еще с Сарой?

Да, это и впрямь светская беседа.

— О, да, у них все серьезно. Хотят пожениться и спорят о том, стоит ли проводить церемонию в штате, вроде Айовы, где свадьба легальна, или подождать, пока это станет законным в Орегоне. Все эти проблемы с окольцеванием. — Я качаю головой в неверии.

— Что, ты не хочешь жениться? — спрашивает она, в голосе намек на вызов.

Трудно взглянуть ей в глаза, но я себя заставляю.

— Никогда, — отвечаю я.

— О, — выдает она почти с облегчением.

Не паникуй, Миа. Я не собирался делать предложение.

— А ты? Все еще в Орегоне? — спрашивает она.

— Не-а. Я теперь в Лос-Анджелесе.

— Еще один беглец от дождя спасается на юге.

— Да, что-то вроде того. — Не обязательно говорить ей, как возможность ужинать снаружи даже в феврале быстро перестала быть в новинку, и как теперь отсутствие времен года казалось в корне неправильным. Я вроде как противоположность тем людям, которым нужно сидеть под лампами солнечного света в пасмурные дни зимы. В середине солнечной зимы Лос-Анджелеса мне нужно сидеть в темной коморке, чтобы чувствовать себя хорошо. — Родители тоже переехали. Жара полезнее для папиного артрита.

— Да, с дедушкиным артритом тоже дела плохи. В бедре.

Артрит? Это больше похоже на новости на рождественской открытке: И Билли завязал с уроками плаванья, девушка Тодда забеременела, а тете Луизе удалили бурситы.

— Это ужасно, — говорю я.

— Ты знаешь, какой он. Стойко все переносит. Фактически, они с Ба собираются путешествовать, чтобы по дороге посещать меня, сделали себе паспорта. Ба даже нашла студента-садовода, чтобы присмотрел за ее орхидеями, пока ее не будет.

— И как поживают орхидеи бабули? — спрашиваю я. Прекрасно. Теперь мы перешли на цветы.

— По-прежнему завоевывают призы, поэтому, думаю, они поживают неплохо. — Миа смотрит вниз. — Я давно не была в ее оранжерее. Я не возвращалась домой с тех пор, как уехала сюда.

Я одновременно и удивлен, и нет. Вроде я знал об этом раньше, хоть и думал, что как только я уехал из города, Миа может вернуться. И снова я переоценил свою важность.

— Тебе нужно как-нибудь заехать к ним, — говорит она. — Они были бы счастливы услышать, как хорошо у тебя идут дела.

— Как хорошо у меня идут дела?

Когда я смотрю на нее, она выглядывает из-под водопада своих волос, удивленно кивая головой.

— Да, Адам, как у тебя все прекрасно. Я имею в виду, ты добился этого. Ты рок-звезда!

Рок-звезда. Эти слова пускают столько дыма в глаза, что за ними невозможно разглядеть настоящего человека. Но я и вправду рок-звезда. У меня есть банковский счет рок-звезды, платиновые диски рок-звезды и девушка рок-звезды. Но я, черт возьми, терпеть не могу этот ярлык, и от того, как беззаботно Миа прикалывает его ко мне, уровень моей ненависти взлетает до стратосферы.

— У тебя есть фотографии группы? — спрашивает она. — Может, на телефоне?

— Да, фотографии. У меня полно их на телефоне, но он остался в гостинице. — Полная чушь, но она все равно не узнает. И если она хочет фотографии, я могу купить ей в газетном киоске на углу журнал «Spin».

— У меня есть фотографии. Они бумажные, потому что телефон у меня древний. Думаю, даже есть с бабушкой и дедушкой и, о, есть отличные фото с Генри и Уиллоу. Они даже взяли своих детей, когда навещали меня на фестивале Мальборо прошлым летом, — говорит она мне. — Беатрикс, или Трикси, как они называют ее, помнишь их маленькую девочку? Ей теперь пять. И у них есть еще маленький мальчик, Тео, назван в честь Тедди.

При упоминании Тедди живот скручивает узлом. В плане чувств никогда нельзя точно знать, как отсутствие одного человека больше сказывается на тебе, чем отсутствие другого. Я любил родителей Мии, но мне как-то удалось принять их смерть. Они ушли слишком быстро, но в правильном порядке, перед детьми, ну, если не смотреть с точки зрения дедушки и бабушки Мии. Но у меня все еще каким-то образом не укладывается в голове, что Тедди навсегда останется восьмилетним. Каждый год я становлюсь старше, и думаю, сколько Тедди исполнилось бы. Ему было бы сейчас почти двенадцать, и я вижу его в лице каждого прыщавого подростка, который приходит на наш концерт и выпрашивает автограф.

Я никогда не говорил Мие, как сильно меня опустошила смерть Тедди, когда мы были вместе, так что теперь я точно не собираюсь ей этого говорить. Я потерял свое право обсуждать такие вещи. Я оставил или меня освободили от моего места за столом семьи Холл.

— Я сделала фотографию прошлым летом, так что она немного старая, но ты увидишь хотя бы приблизительно, как все теперь выглядят.

— Это ничего.

Миа уже перерывает свою сумочку.

— Генри все еще выглядит так же, как ребенок-переросток. Где же мой кошелек? — Она вываливает содержимое сумку на стол.

— Я не хочу смотреть твои фотографии! — мой голос резкий, как осколок льда, громкий, как выговор от родителей.

Миа перестает копаться.

— А. Ладно. — Она выглядит так, будто ее наказали и дали пощечину. Она закрывает сумочку и задвигает ее назад в кабинку, но в процессе переворачивает мою бутылку пива. Она начинает бешено хватать салфетки из автомата, чтобы собрать жидкость, как будто по столу разливается аккумуляторная кислота. — Проклятье! — ругается она.

— Ничего страшного.

— Все страшно. Я тут месиво устроила, — произносит Миа, почти не дыша.

— Ты вытерла почти все. Просто позови своего приятеля, и он соберет остальное.

Она продолжает маниакально все вытирать, опустошив автомат с салфетками и использовав каждую сухую бумажку в поле зрения. Затем скатывает в комок грязные салфетки, и я думаю, что она уже готова вытирать стол собственной рукой. Я наблюдаю за всем этим немного озадаченно. Пока у Мии не заканчивается энергия. Она останавливается, повесив голову. Потом смотрит на меня этими своими глазами.

— Прости.

Я знаю, что правильно будет сказать «я в порядке, ничего страшного, пиво даже не попало на меня». Но внезапно я уже не уверен, говорим ли мы все еще о пиве, не подразумевает ли Миа некоторые запоздалые извинения.

За что ты извиняешься, Миа?

Даже если бы я мог спросить ее об этом — а я не могу — она выскакивает из кабинки и бежит в туалет, чтобы смыть с рук пиво, будто она — Леди Макбет.

Ее долго нет, и пока я жду, та двусмысленность, которую она оставила в кабинке, продирается своими когтями в самую потаенную часть моей души. Потому что я прокручивал в голове кучу сценариев за эти три года. Большинство из них представляли все это, как Огромную Ошибку, гигантское недоразумение. И в моих фантазиях Миа ползает на коленях, вымаливая у меня прощение. Извиняется за то, что ответом на мою любовь было жестокое молчание. За то, что вела себя так, будто два года жизни — те два года нашей жизни — ничего не значили.

Но я всегда останавливаюсь на фантазии, где она просит прощение за то, что ушла. Потому что, хоть она сама и не знает об этом, она всего-навсего сделала то, что я разрешил ей сделать.

Дата добавления: 2015-07-17