Пять месяцев спустя 2 страница. – Питер рассказывал о своих родителях?

– Питер рассказывал о своих родителях?

– Да. Питер любил своих родителей, но не чувствовал, что может рассчитывать на их защиту.

– Защиту от чего?

От неприятностей в школе, от мыслей о самоубийстве. Джордан повернулся к присяжным.

– Исходя из ваших бесед с Питером и результатов обследований доктора Гертца, можете ли вы диагностировать с точки зрения медицинской психиатрии состояние Питера шестого марта 2007 года?

– Да, у Питера было посттравматическое стрессовое расстройство.

– Объясните, пожалуйста, что это значит.

Кинг кивнул.

– Это расстройство психики, которое случается после ситуации, в которой человека либо унизили, либо подвергли насилию. Например, все мы слышали о солдатах, которые, вернувшись с войны, не могут приспособиться к окружающему миру из‑за посттравматического стрессового расстройства. Люди, страдающие ПТСР, часто переживают эти события в кошмарных снах, имеют проблемы со сном, чувствуют себя одинокими. В особо сложных случаях, после серьезной травмы, у человека могут быть галлюцинации и диссоциация.[26]

– Вы хотите сказать, что утром шестого марта у Питера были галлюцинации?

– Нет. Я считаю, что он находился в состоянии диссоциации.

– Что это значит?

– Это когда человек физически присутствует, но мысленно отсутствует, – объяснил Кинг. – Когда человек может отделить свои эмоции по поводу происходящего от осознания того, что происходит.

Джордан сдвинул брови.

– Погодите, доктор. Вы хотите сказать, что человек в состоянии диссоциации способен вести машину?

– Конечно.

– А установить взрывчатку?

– Да.

– А зарядить оружие?

– Да.

– А выстрелить из этого оружия?

– Разумеется.

– И все это время человек не осознавал бы, что делает?

– Да, мистер МакАфи, – сказал Кинг, – именно так.

– Как вы считаете, когда Питер пришел в такое состояние?

– Во время наших бесед Питер рассказал, что в то утро, шестого марта, он встал рано и хотел проверить интернет‑сайт с отзывами о его видео‑игре. Случайно он открыл старый файл – электронное письмо, которое он отправил Джози Корниер, раскрывающее его чувства к ней. Это было то самое письмо которое за несколько недель до этого разослали по всей школе и которое послужило причиной еще большего унижения, когда в столовой с него стянули брюки. Питер говорит, что после того как он увидел это письмо, он больше ничего не помнит.

– Я постоянно открываю старые письма по неосторожности, – сказал Джордан, – но это не приводит меня в состояние диссоциации.

– Компьютер всегда был для Питера безопасным оазисом с помощью этого приспособления он создавал свой уютный мир. Мир, населенный людьми, которые его ценят и которых он контролирует, чего нет в реальной жизни. И когда эта безопасная зона вдруг стала еще одним местом, где его унижают, это спровоцировало состояние диссоциации.

Джордан скрестил руки на груди, входя в роль «адвоката дьявола[27]».

– Ну не знаю… мы говорим об электронной почте. Можно ли вообще сравнивать психологические травмы жертвы буллинга с состоянием ветеранов, воевавших в Ираке, или людей, выживших одиннадцатого сентября?

– Говоря о ПТСР, следует помнить, что травматические события оказывают на разных людей разное влияние. Например, для некоторых причиной возникновения ПТСР может стать жестокое изнасилование. А для кого‑то будет достаточно даже кратковременного ощупывания. Независимо от того, что стало травматическим событием – будь то война, нападение террористов, сексуальное насилие или буллинг, – важно эмоциональное состояние субъекта на тот момент.

Кинг повернулся к присяжным.

– Возможно, вы слышали, о синдроме избитых жен, например. Для постороннего наблюдателя кажется нелогичным то, что женщина – даже если она на протяжении многих лет подвергалась насилию – убивает мужа, когда тот крепко спит.

– Возражение, – сказала Диана. – Вы здесь видите жену, подвергавшуюся насилию?

– Разрешаю, – ответил судья Вагнер.

– Даже если женщина, жертва семейного насилия, и не подвергается угрозе в данный момент, психологически она уверена, что угроза есть. Из‑за того, что женщина постоянно подвергается насилию, она начинает страдать от ПТСР. Она живет в постоянном страхе, что что‑то произойдет, что будет происходить постоянно, и это заставляет ее взять оружие, несмотря на то что в этот момент ее муж храпит. Для нее он все равно представляет непосредственную угрозу, – сказал Кинг. – Ребенок, страдающий от ПТСР, как Питер, боится, что в конце концов те, кто над ним издеваются, его убьют. Даже если этот человек в данный момент не толкает его, не бьет, это может произойти в любую секунду. Таким образом, как и женщина, подвергавшаяся домашнему насилию, он начинает действовать, хотя в тот момент – для вас и для меня – причин для нападения нет.

– Разве возможно, что никто не заметил нерационального поведения? – спросил Джордан.

– Возможно. Ребенок, страдающий ПТСР, предпринимал неудачные попытки получить помощь, а поскольку издевательства продолжались, он перестал обращаться за ней. Он социально отделился, потому что не был уверен, что следующее взаимодействие не приведет к очередным издевательствам. Возможно, он даже думал о самоубийстве. Он убежал в выдуманный мир, где он главный. Но поскольку он возвращался туда все чаще и чаще, ему стало тяжело отделить этот мир от реальности. Во время акта насилия ребенок с ПТСР может вернуться в состояние измененного сознания – диссоциация от реальности, благодаря которой он не чувствует боли или унижения во время инцидента. Я считаю, что именно это и произошло с Питером шестого марта.

– Несмотря на то что никого из тех, кто над ним издевался рядом не было, когда на экране появилось то письмо?

– Правильно. Питера всю жизнь били, запугивали, угрожали ему, и он дошел до того состояния, когда решил, что эти ребята его убьют, если он ничего не предпримет. Это письмо спровоцировало состояние диссоциации, и когда он отправился в Стерлинг Хай и начал стрелять, он абсолютно не понимал, что делает.

– Сколько времени продолжается состояние диссоциации?

– По‑разному. Скорее всего, Питер пребывал в таком состоянии несколько часов.

– Часов? – переспросил Джордан.

– Конечно. Во время выстрелов не было ни одного момента, который подтвердил бы, что его действия были осознанными.

Джордан повернулся к прокурору.

– Мы все видели видеозапись, на которой Питер сразу же после выстрелов в столовой сел за стол и съел целую миску хлопьев. Это вписывается в ваш диагноз?

– Да. Честно говоря, это самое яркое доказательство, что Питер в тот момент находился в состоянии диссоциации. Перед нами мальчик, который абсолютно не осознает тот факт, что вокруг него одноклассники, которых он либо убил, либо ранил, либо заставил спасаться бегством. Он садится и не спеша, спокойно насыпает рисовые хлопья в миску, не реагируя на кровь вокруг.

– А как насчет того факта, что многие из пострадавших ребят не принадлежали к тем, кого обычно называют «популярными»? Среди жертв Питера были и дети с особыми потребностями, и отличники, и даже один учитель.

– Опять же, – сказал психиатр, – мы говорим о нерациональном поведении. Питер не просчитывал свои действия. На момент выстрелов он отделился от реальности происходящего. Любой, кто в течение тех девятнадцати минут попадался на его пути, рассматривался им как потенциальная угроза.

– Как вы считаете, когда Питер вышел из состояния диссоциации? – спросил Джордан.

– Когда Питер разговаривал с детективом Дюшармом в отделении полиции. Именно тогда он начал адекватно реагировать, учитывая весь ужас ситуации. Он начал плакать и проситься к маме – оба эти факта свидетельствуют о том, что он осознал, где находится, и являются характерной для ребенка реакцией.

Джордан перегнулся через перила, окружавшие места присяжных.

– В деле есть доказательства, доктор, свидетельствующие, что Питер не был единственной жертвой буллинга в этой школе. Так почему же он так отреагировал?

– Ну, я бы сказал, что у разных людей разная реакция на стресс. В случае Питера я увидел сильную эмоциональную уязвимость, что на самом деле и послужило причиной того, что он стал жертвой насмешек. Питер не соблюдал мальчишеский кодекс. Он не занимался спортом. Он не был сильным. Он был ранимым. То, что ты не такой, как все, не всегда пользуется уважением, особенно среди подростков. Они всегда стараются слиться с толпой, а не выделяться.

– Почему же эмоционально уязвимый ребенок в один прекрасный день принес в школу два пистолета и два ружья и перестрелял двадцать девять человек?

– Отчасти виновато ПТСР – это реакция Питера на длительные издевательства. Но больше всего виновато общество, создавшее Питера и тех, кто над ним издевался. Среагировать именно так Питера заставил мир, в котором он живет. Он видит жестокие компьютерные игры на полках магазинов, он слушает музыку, которая восхваляет убийства и насилие. Он видит, как его мучители толкают его, бьют, пинают его, унижают. Он живет в штате, мистер МакАфи, на гербе которого написано: «Живи свободным или умри». – Кинг покачал головой. – В то утро Питер всего лишь стал тем человеком, каким его хотели видеть все это время.

* * *

Никто об этом не знал, но однажды Джози бросила Мэтта Ройстона.

Они встречались уже около года, когда Мэтт заехал за ней как‑то в субботу вечером. Один старшеклассник из футбольной команды – какой‑то знакомый Бреди – устраивал у себя дома вечеринку.

– Ты не против, если мы туда сходим? – спросил Мэтт, хотя они уже ехали туда, когда он задал ей этот вопрос.

Когда они приехали, дом сверкал огнями, словно карнавал, машины стояли на тротуаре, на дорожках и лужайке перед домом. Сквозь окно, выходящее на крыльцо, Джози видела, как внутри танцуют люди, а когда они шли по дорожке к дому, какую‑то девчонку стошнило в кустах.

Мэтт крепко держал ее за руку. Они вместе прошли сквозь битком набитую гостиную в сторону кухни, где стояло пиво. Затем назад в. столовую, где обеденный стол отодвинули к стене, чтобы освободить место для танцев. Ребята здесь были не только из Стерлинга, но из других городков. У некоторых из них глаза покраснели, а рты приоткрылись из‑за выкуренной травки. Парни и девушки обнюхивали друг друга в поисках сексуального партнера. Она никого здесь не знала, но это не имело значения, потому что она пришла с Мэттом. Они плотно прижались друг к другу среди жара сотни чужих тел. Бедро Мэтта скользнуло между ее ног, музыка пульсировала, словно кровь, и она подняла руки, чтобы прильнуть к нему поближе.

Все пошло не так, когда она решила пойти в туалет. Сначала Мэтт хотел пойти с ней, сказал, что самой ходить небезопасно. Она с трудом убедила его, что это займет не более тридцати секунд, но стоило ей отойти, как какой‑то парень в футболке с изображением панк‑рок группы и кольцом в ухе, слишком резко развернувшись, вылил на нее пиво и выругался.

– Ничего страшного.

У Джози в кармане лежал бумажный носовой платок, она вытащила его и начала вытирать свою кофточку.

– Давай я, – сказал парень и забрал у нее салфетку. Но вскоре они оба поняли, что просто смешно пытаться промокнуть кое количество жидкости таким маленьким кусочком бумаги Он начал смеяться, и она тоже, а его рука все еще лежала на ее плече, когда подошел Мэтт и ударил его в лицо.

– Что ты делаешь?! – закричала Джози. Парень без чувств лежал на полу, а остальные старались отойти в сторону, но не очень далеко, чтобы иметь возможность наблюдать за дракой. Мэтт так крепко схватил ее за запястье, что Джози испугалась, что он сломает ей руку. Он потащил ее из дома к машине, куда усадил не проронив ни слова.

– Он просто хотел помочь, – сказала Джози.

Мэтт включил заднюю передачу и рванул в сторону ворот.

– Ты хочешь остаться? Хочешь стать шлюхой?

Он вел машину словно лунатик – проезжая на красный свет, поворачивая на двух колесах, в два раза превышая скорость. Она трижды просила его ехать помедленнее, а потом просто закрыла глаза и молилась, чтобы это поскорее закончилось.

Когда Мэтт, визгнув тормозами, остановился перед ее домом, она повернулась к нему с необычным спокойствием.

– Я больше не хочу с тобой встречаться, – сказала она и вышла из машины.

Его голос догнал ее у дверей:

– Отлично. И вообще, почему это я должен встречаться со шлюхой?

Джози удалось проскользнуть мимо мамы, притворившись, что у нее болит голова. В ванной она внимательно рассматривала себя в зеркало, пытаясь понять, кто эта девушка, которая внезапно стала такой смелой, и почему ей до сих пор хочется плакать. Она пролежала в постели целый час. Из уголков ее глаз текли слезы, а она спрашивала себя, почему, если она сама разорвала эти отношения, чувствует себя такой несчастной.

Когда около трех часов ночи зазвонил телефон, она схватила трубку и тут же ее бросила, чтобы мама, если снимет трубку на втором аппарате, решила, что кто‑то просто ошибся номером. Несколько секунд она просидела, не дыша, а потом взяла телефон и набрала «*69». Еще до того, как увидеть знакомый набор цифр, она знала, что звонил Мэтт.

– Джози, – сказал он, когда она перезвонила ему, – ты лгала мне?

– О чем?

– О том, что любишь меня.

Она зарылась лицом в подушку.

– Нет, – прошептала она.

– Я не могу жить без тебя, – сказал Мэтт, и она услышала звук, словно встряхнули пузырек с таблетками.

Джози окаменела.

– Что ты делаешь?

– А тебе какая разница?

Ее мысли бешено завертелись. Она уже получила водительские права, но сама вывести машину из гаража не сумеет, уже темно. Она живет слишком далеко от Мэтта, чтобы бежать туда.

– Ничего не делай, – сказала она. – Просто… не делай ничего.

Внизу в гараже она нашла велосипед, на котором не ездила с тех пор, как училась в средней школе, и проехала четыре мили к дому Мэтта. К тому времени начался дождь. Ее волосы и одежда облепили кожу. В спальне Мэтта горел свет. Комната находилась на первом этаже, поэтому Джози просто постучала в окно, и он открыл его, чтобы Джози могла забраться внутрь.

На его письменном столе стоял пузырек снотворного и открытая бутылка ликера.

Джози повернулась к нему.

– Ты…

Но тут Мэтт обнял ее. От него пахло ликером.

– Ты же сказала, чтобы я ничего не делал. Я все сделаю для тебя. – Затем он отстранился от нее. – А ты сделаешь для меня все, что угодно?

– Все, что угодно, – поклялась она.

Мэтт заключил ее в объятия.

– Скажи мне, что ты не хотела.

Ей показалось, что ее заключили в клетку. Слишком поздно она поняла, что ее сердце оказалось в расставленной Мэттом ловушке. И как любое животное, попавшее в капкан, Джози могла спастись, только лишившись части себя.

– Прости меня, – повторила она тысячу раз в ту ночь, потому что сама была виновата.

– Доктор Ва, – сказала Диана, – сколько вам заплатили за работу по этому делу?

– Мой гонорар составляет две тысячи долларов в час.

– Правильно ли будет сказать, что наибольшую роль в установлении диагноза подсудимого сыграли ваши беседы с ним?

– Абсолютно.

– На протяжении этих десяти часов вы, конечно же, полагались на правдивость его слов, правда?

– Да.

– У вас не было возможности проверить, говорит ли он вам правду, ведь так?

– У меня есть кое‑какой опыт, мисс Левен, – сказал психиатр. – Я проводил беседы со многими людьми и вижу, когда кто‑то пытается меня обмануть.

– Одним из способов определить, говорит ли подросток правду, является анализ условий, в которых он находится, правильно?

– Конечно.

– А условия, в каких находился Питер, – это тюремное заключение и обвинение в десяти убийствах первой степени?

– Правильно.

– Таким образом, – сказала Диана, – есть основания полагать, что у Питера был огромный стимул найти способ оправдать себя.

– Или, мисс Левен, – возразил доктор Ва, – можно с таким же успехом утверждать, что ему уже нечего было терять, сказав правду.

Диана поджала губы: обычное «да» или «нет» было бы куда как лучше.

– Вы сказали, что в определенной степени на ваш диагноз ПТСР повлиял тот факт, что Питер предпринимал попытки обратиться за помощью, но это ни к чему не привело. Вы опирались на информацию, полученную от него во время ваших бесед?

– Да, а также от его родителей, кое‑кого из учителей, которые выступали свидетелями обвинения, мисс Левен.

– Вы также сказали, что о диагнозе ПТСР свидетельствовало и то, что Питер убегал в мир фантазий, правильно?

– Да.

– И вы основываетесь на компьютерных играх, о которых вам рассказал Питер во время бесед?

– Правильно.

– Правда ли, что отсылая Питера к доктору Гертцу, вы сказали ему, что его мозг будут сканировать?

– Да.

– Разве не мог Питер сказать доктору Гертцу, что улыбающееся лицо кажется ему злым, если бы знал, что это подтвердит ваш диагноз?

– Полагаю, такое возможно…

– Вы также сказали, что прочтение электронного письма утром шестого марта привело Питера в состояние диссоциации, которое продолжалось достаточно долго, для того чтобы успеть устроить побоище в Стерлинг Хай…

– Протестую…

– Принято, – сказал судья.

– Руководствовались ли вы для определения заключительного диагноза чем‑либо еще, кроме слов Питера – Питера, который сидел в тюремной камере и обвинялся в десяти убийствах и в девятнадцати покушениях на убийство?

Кинг Ва покачал головой.

– Нет, но любой другой психиатр поступил бы так же.

Диана только приподняла бровь.

– Любой психиатр, который хочет заработать две тысячи долларов в день, – сказала она и, прежде чем Джордан успел возразить, отозвала свое замечание. – Вы сказали, что у Питера была склонность к самоубийству.

– Да.

– Значит, он хотел себя убить?

– Да. Это обычный симптом пациентов с ПТСР.

– Детектив Дюшарм в своих показаниях сказал, что в то утро в школе было обнаружено сто шестнадцать гильз. Плюс тридцать неиспользованных патронов, которые были найдены у самого Питера. Плюс еще пятьдесят два неиспользованных патрона лежали в рюкзаке, который он принес с собой, вместе с двумя ружьями, которые он не использовал. Посчитайте, пожалуйста, господин доктор, о каком количестве патронов мы говорим?

– Сто девяносто восемь.

Диана повернулась к нему лицом.

– На протяжении девятнадцати минут у Питера было двести возможностей убить себя, вместо любого из учеников, в которых он выстрелил в Стерлинг Хай. Правильно, господин доктор?

– Да, но между самоубийством и убийством чрезвычайно тонкая грань. Многие люди, находясь в состоянии депрессии и приняв решение покончить собой, в последний момент решают убить другого человека.

Диана нахмурилась.

– Мне казалось, Питер пребывал в состоянии диссоциации, – сказала она. – Мне казалось, он был не способен принимать решения.

– Так и было. Он спустил курок, не думая о последствия и не осознавая, что делает.

– Может быть, а может быть, думал, переступать ли ему тончайшую черту, да?

Джордан встал.

– Протестую. Она запугивает моего свидетеля.

– О, ради бога, Джордан, – рассердилась Диана, – не надо использовать свои адвокатские штучки в мой адрес.

– Порядок в суде, – предупредил судья.

– Вы также говорили, господин доктор, что это состояние диссоциации Питера закончилось, когда детектив Дюшарм начал задавать ему вопросы в полицейском участке, правильно?

– Да.

– Правильно ли будет сказать, что ваш вывод основывался на факте, что только тогда Питер начал адекватно реагировать учитывая ситуацию, в которой он находился?

– Да.

– Тогда как вы объясните, почему несколькими часами раньше, когда три офицера, нацелив на Питера оружие, приказали ему бросить пистолет, он смог сделать то, о чем его просили?

Доктор Ва заколебался.

– Ну‑у…

– Разве это не адекватная реакция на то, что трое полицейских достают свое оружие и целятся в тебя?

– Он бросил оружие, – сказал психиатр, – потому что даже на подсознательном уровне понимал, что в противном случае его убьют.

– Но, господин доктор, – сказала Диана, – мне казалось, вы сказали нам, что Питер хотел умереть.

Она села на место, довольная, что Джордан уже ничего не сможет сделать на перекрестном опросе свидетеля, чтобы испортить ее успех.

– Доктор Ва, – сказал он. – Вы провели много времени с Питером, верно?

– В отличие от некоторых моих коллег, – многозначительно ответил тот. – Лично я считаю, что необходимо знать лично человека, о котором будешь говорить в суде.

– Почему это так важно?

– Чтобы установить определенную связь, – сказал психиатр. – Выстроить отношения доктора и пациента.

– Принимали ли вы во внимание все, что говорил вам пациент?

– Конечно, нет. Особенно учитывая данные обстоятельства.

– На самом деле существует много способов проверить правдивость истории, рассказанной клиентом, правда?

– Конечно. В случае с Питером я разговаривал с его родителями. В школьных записях я обнаружил упоминания о буллинге, несмотря на отсутствие реакции со стороны администрации. Полицейский отчет подтвердил рассказ Питера об электронном письме, разосланном нескольким сотням учеников школы.

– Обнаружили ли вы какие‑либо факты, подтверждающие то, что шестого марта Питер пребывал в состоянии диссоциации? – спросил Джордан.

– Да. Несмотря на заявление полиции, что Питер составил список жертв, пострадало очень много людей, которых не было в списке… или которых он совсем не знал.

– Почему это важно?

– Потому что это говорит о том, что, стреляя, он не целился в отдельных учеников. Он всего лишь двигался вперед.

– Спасибо, господин доктор, – сказал Джордан и кивнул Диане.

Она посмотрела на психиатра.

– Питер рассказал вам, как его унизили в школьной столовой, – сказала она. – Он упоминал о еще каких‑либо местах особо?

– Игровая площадка. Школьный автобус. Туалет и раздевалка.

– Начав стрелять в Стерлинг Хай, заходил ли он в кабинет директора?

– Насколько мне известно, нет.

– А в библиотеку?

– Нет.

– А в учительскую?

Доктор Ва покачал головой.

– Нет.

– А в мастерскую?

– Не думаю.

– На самом деле из столовой Питер направился в туал том в спортзал, а оттуда в раздевалку. Он методично передв П° ся от одного места, где его обижали, к другому, ведь так?

– Похоже, что так.

– Вы сказали, что он всего лишь продвигался вперед, госп доктор, – сказала Диана. – Но разве не это называется планом?

Когда Питер в тот вечер вернулся в тюрьму, охранник, который отводил его в камеру, передал письмо.

– Ты пропустил сегодня почту, – сказал он, и Питер не нашел слов, настолько непривычной оказалась для него эта порция доброты.

Он сел на нижнюю койку, прислонившись спиной к стене и внимательно осмотрел конверт. С тех пор как Джордан устроил ему разнос за переписку с той корреспонденткой, Питер немного подозрительно относился к почте. Но, в отличие от предыдущего письма, это не было набрано на компьютере. Конверт подписан аккуратным почерком с маленькими воздушными, похожими на облака, завитушками.

Он разорвал его и достал сложенный листок. Письмо пахло апельсинами.

Дорогой Питер

Мое имя тебе ничего не скажет, но я была номером «9». Именно эту цифру написали фломастером мне на лбу, когда выносили из школы. Ты пытался меня убить.

Яне пришла на твой суд, поэтому не старайсяотыскатъменя в зале. Я не могла дольше оставаться в этом городе, поэто у мои родители переехали месяц назад. Здесь, в Миннесоте, я пойду в школу только через неделю, а люди уже знают обо мне. Они знают меня только как жертву из Стерлинг Хай. У меня нет ни интересов, ни личности, ни прошлого, кроме тех, которые ты мне дал.

У меня средний бал был 4.0, но отметки меня больше не волнуют. Какой смысл? Раньше у меня были мечты, как у всех, но теперь я не знаю, пойду ли я в колледж, потому все еще не могу уснуть по ночам. Мне страшно, если кто‑то стоит за моей спиной, если громко хлопает дверь, боюсь фейерверков. Я достаточно долго лечилась и могу сказать тебе одно: ноги моей больше не будет в Стерлинге.

Ты выстрелил мне в спину. Врачи говорят, что мне повезло, что если бы я чихнула или обернулась, чтобы посмотреть на тебя, то сейчас бы ездила в инвалидном кресле. Вместо этого, мне приходится иметь дело с любопытными взглядами, если я по забывчивости надеваю майку на бретельках – тогда видны шрамы после пули, плевральной дренажной трубки и швов. Мне все равно – раньше так же рассматривали прыщи на моем лице, а теперь всего лишь появилось другое место, которое привлекает внимание.

Я много думала о тебе. Я считаю, что ты должен сесть в тюрьму. Это будет честно – в отличие от того, что сделал ты, – и тогда установится некоторый баланс.

Я ходила вместе с тобой на уроки французского, ты знал об этом? Я сидела возле окна, за второй партой с конца. Ты всегда казался мне немного загадочным, и мне нравилась твоя улыбка.

Я была бы не против стать твоим другом.

С уважением,

Анджела Флаг.

Питер сложил письмо и спрятал в наволочку. Десять минут спустя он опять его достал. Он читал его всю ночь, снова и снова, пока не встало солнце, пока ему не нужно было смотреть на слова, чтобы прочесть их наизусть.

Лейси нарядилась для своего сына. Несмотря на то что на улице было около тридцати градусов, она надела розовый свитер из ангоровой шерсти, который откопала в коробках на чердаке. Питер любил гладить его, словно котенка, когда был маленьким. На запястье у нее был браслет, сделанный Питером в четвертом классе из кусочков журнальных страниц, скатанн в плоские цветные бусины. Она надела серую плиссированна юбку, над которой Питер когда‑то смеялся и говорил, что он похожа на компьютерную материнскую плату и которая не со всем подходила к свитеру. А волосы Лейси аккуратно заплела, потому что помнила, как кончик косы щекотал лицо Питера когда она в последний раз желала ему спокойной ночи.

Она дала себе обещание. Как бы тяжело ей ни было, как бы ей ни хотелось расплакаться во время дачи показаний, она не будет сводить глаз с Питера. Она решила, что он станет чем‑то вроде картинки с песчаным пляжем, на которых стараются сосредоточиться роженицы. Его лицо заставит ее сконцентрироваться, даже если ее пульс будет неровным, а сердце собьется с ритма. Она покажет Питеру, что есть еще человек, который стойко охраняет его.

Когда Джордан МакАфи вызвал ее в зал, случилось нечто очень странное. Она вошла в сопровождении судебного пристава, но вместо того, чтобы направиться к небольшому деревянному балкончику, за которым сидят свидетели, ее тело само собой двинулось в другом направлении. Диана Левен раньше самой Лейси поняла, куда та идет, и встала, чтобы запротестовать, но потом передумала. Лейси шагала быстро, руки висели вдоль тела. Она остановилась перед столом защиты. Она опустилась на колени рядом с Питером, чтобы в поле ее зрения оставалось только его лицо. А потом протянула левую руку и прикоснулась к его лицу.

Его кожа была все еще гладкая, как у младенца, теплая на ощупь. Ее ладонь обняла его щеку, а его ресницы гладили ее большой палец. Она каждую неделю навещала своего сына в тюрьме, но между ними всегда была разделительная черта. И то, что она могла почувствовать его своей кожей, живого и настоящего, было чем‑то вроде подарка, который время от времени придется доставать из коробки, осторожно держат в руках, любоваться им, чтобы не забыть, что он все еще у тебя есть. Лейси вспомнила мгновение, когда Питера впервые дали ей в руки, все еще скользкого от первородной смазки и крови. Его беззащитный ротик округлился в первом крике, его ручки и ножки разметались в неожиданно огромном пространстве. Наклонившись вперед, она сделала то же самое, что сделала когда впервые увидела своего сына: закрыла глаза, помолилась и поцеловала его в лоб.

Судебный пристав коснулся ее плеча.

– Мэм, – начал он.

Лейси дернула плечом, сбрасывая его руку, и встала. Она подошла к месту свидетеля, открыла дверцу и села.

Джордан МакАфи подошел к ней с упаковкой салфеток в руках. Он повернулся спиной к присяжным, чтобы они не видели, как он говорит.

– Вы в порядке? – шепотом спросил он.

Лейси кивнула, повернулась к Питеру и нацепила улыбку, словно принесла жертву.

– Назовите, пожалуйста, свое имя для протокола, – попросил Джордан.

– Лейси Хьютон.

– Где вы живете?

– 1616 Гольденрод‑лейн, Стерлинг, Нью Гемпшир.

– Кто живет с вами?

– Мой муж, Льюис, – сказала Лейси. – И мой сын, Питер.

– У вас есть еще дети, миссис Хьютон?

– У меня был сын, Джозеф, но он погиб по вине пьяного водителя в прошлом году.

– Расскажите нам, пожалуйста, – сказал Джордан, – когда вы впервые услышали о том, что случилось в школе Стерлинг Хай шестого марта.

– В тот день я была на ночной смене в больнице. Я акушер. Приняв роды в то утро, я вошла в ординаторскую, где все столпились возле радио. Сообщили, что в школе произошел взрыв.

Дата добавления: 2015-07-17