Возвращение

БЛУДНЫЙ СЫН

Вернуться в детство, сказать тому - вихрастому? нет? -мальчишке: «Ну, малыш, успокойся». Блудный сын сидит в гряз­ной харчевне, из собственного жестяного чайника себе подливает. Минуту назад к нему подбежал сын шинкаря и спросил на лома­ном кастильском:

- Дядя, есть закурить?

А он взял трубку, высыпал табак под лавку и трубку сунул в карман; а потом сказал голосом, смачным от перегара:

- Не надо курить. Никому не надо.

Убежал мальчишка, заорал во дворе петух (на ломаном кас­тильском?), а он пепел смахнул с усов и чудом вдруг догадался: это всё - от отца, и не только как пепел стряхивать, но и как труб­ку в карман прятать, чубуком вверх; а уж пуще всего - слова. Сло­ва те вылитые отцовские; вот точно так он сидел на лавке и курил, либо ногти разглядывал, а спросишь - так и ответит.

- Нет дома.

Что за зверь в чаще продирается, ветки гнет, вверх лезет? Как чёрный комок - по горлу? Или как пузырь в реке - радужный, или как сама река - только черная? Это стыд идёт, диким зверем воет, пустым ветром шумит. Стыд идёт! Ты стыд в своём мешке несешь, странник.

Сидят на скамье: справа стыд, подалее отец.

- Вы здесь меня обождите, я мигом.

Вот подходит он к давнему дому. Золоченые окна, ласковые перила. То-то челядь рты разевает. Как пропустили за ворота? Только он бочком - и мимо, по дорожке в сад. Вот он, мальчиш­ка. Неужели удалось?

- Здравствуй, малыш.

- Здравствуй, отец.

Я не отец. За отца стыдно. Я - ты сам, который вырос.

- Теперь тебе нечего бояться.

- Кроме дома.

- Ты скоро уйдешь отсюда.

- Куда?

- Куда окна не глядят, по дороге.

- А что я там найду?

- Всё, что искать будешь. Чего будешь искать - найдешь.

- А чего мне ждать?

- Ничего не жди. Всё исполнится.

- А если родители меня не пустят?

- Так не бывает. Посмотри на меня: видишь, ты вырос стар­ше их. Они за тебя не придумают; а я всегда помогу.

Ох ты, морда веснушечья, маленький принц.

- Пора идти.

- Ты меня будешь учить?

- И ты меня.

Снится блудному сыну, как он уезжает из дома. И раньше снилось, и теперь снится. Да только теперь рядом с мальчиком скачет он сам, какой вырос. И мальчик смотрит на него, смеется счастливо. Ветер прохватывает грудь и стыд выдувает.

Снится старому отцу, что сын возвращается. Братья выносят из дома яркую одежду. Мычит бык, которого ведут резать. Чудит­ся он сам себе тогда - Ноем, с лавром почему-то кругом лысины, спокойно стоящим у борта своего двора-ковчега. И идёт сын - как голубь летит без веточки, со сломанным крылом. Чует старик тог­да вдруг горячую кровь в шее, ходит она ходуном, а шея его -словно бычья холка до удара топора. Тогда он голубю кричит: «Улетай!» - и просыпается.

Зовет трактирщик сына:

- Глянь, сынок, тот бродяга не смылся втихаря?
Мальчик заходит в дом вместе со снопом вечернего солнца и

стаей затихающих мух. На скамье сидит странник с сияющими глазами и под бородой - улыбка.

- Поди сюда, - он машет рукою.

Мальчик осторожно подходит (странник сидит один на ска­мье в глухом углу), теребя наготове край полотенца, чтоб смести крошки или вытереть лужу. Пришелец всё машет рукой, и он ос­торожно садится на край скамьи.

- Глянь, - и из каких-то страшных глубин (сколько же на
нём одежды?) странник достает коробочку, кладет на стол, откры­
вает...

И уже захватывает дух: золотой медальон!

Щелкает крышка, они склоняются над столом. На картине -мальчик в богатой одежде, смотрит гордо и жадно: «Ну же!..» Странник подвигает медальон:

- Бери. Твой.

Безошибочно (знал!) мальчик придвигает руку и поднимает округлившиеся глаза.

Путник уже встал, завязал мешок.

Он прикладывает палец к губам, подходит к окну, ещё раз показывает: «Тише1», открывает раму и перелезает во двор.

Мальчик показывает на медальон, и взлетают брови: «А вы как?»

А странник осторожно, но торжествующе, тычет себя паль­цем в грудь.

И прикрывает окно.

Сын шинкаря остается в темнеющей комнате с золотым ме­дальоном, замирающим сердцем не смея выбрать шаг ни к двери, ни к окну.

Сюжет «Возвращения» знаменует конец «трудных» гекса­грамм, то есть конец того периода перемен, когда герой сталкива­ется с неудачами и проблемами (начавшийся с «Исправления пор­чи» и достигший кульминации в «Разрушении»). Пройдя через все эти трудные (но ценные и необходимые для духовного роста) моменты, герой возвращается к самому себе, «на свой путь», как говорит комментарий И Цзин. По символике Книги, этому сюже­ту соответствует время ранней весны - когда солнце после зимне­го солнцестояния возвращается в мир, света становится больше, дни увеличиваются. Полная тьма (шесть иньских черт, соответ­ствующие сюжету «принятия», гексаграмма 2) начинает напол­няться светом, который в виде одной янской черты вступает в нее снизу. Комментарий И Цзин говорит, что «в выходе и входе нет торопливости», потому что это закономерное возвращение, пери­од естественного развития.

Возвращение к собственным истокам, к первоначальным цен­ностям, к своему смысловому центру. Ошо говорил, что медита­ция - это возвращение домой.

* * *

В определенном смысле этот сюжет описывает один из цент­ральных - во всяком случае, очень популярных - мифов совре­менной психотерапии. С одной стороны, это фрейдовская идея о целительности воспоминаний детства, особенно вытесненного, «спрятанного» там материала. (Можно представить себе, что эти вытесненные сильные переживания лежат на дне памяти подобно нижней янской черте под пятью иньскими «темными» чертами забвения.) С другой стороны, это идея «внутреннего ребенка» -полуавтономной части психики, сохраняющей детские и даже младенческие черты «внутри» психики взрослого человека. Пси­хотерапия в таком сюжете во многом направлена на удовлетворе­ние потребностей «внутреннего ребенка», лечение его травм и -если получится - постепенное развитие самых инфантильных сто­рон. Предполагается, впрочем, что в любом случае во взрослом человеке такой «внутренний ребенок» будет занимать психологи­чески значительное место, и периодическое «возвращение» всегда будет актуально для профилактики невроза и для радости жизни.

«Перепросмотр» и изменение личностной истории, описан­ные Кастанедой, реимпринтинг из арсенала НЛП и многие другие техники следуют той же идеологии возвращения в детство, изме­нения там определенных вещей - как правило, перепроживания травматических эпизодов - и возвращения во «взрослое» состоя­ние, подвергшееся благотворным переменам. В сущности, наша сказка следует той же логике: блудный сын возвращается в свое детство и разыгрывает диалог себя взрослого с собой ребенком. Страдавший ребенок (от чего-то же он бежал когда-то из дома) наполняется ресурсами взрослого и дарит тому в ответ свои бес­ценные ресурсы. Когда это вправду происходит, многое в жизни взрослого изменяется. Он становится богаче на счастливое дет­ство. В сказке это выражено тем, что странник дарит свой детский медальон настоящему ребенку - наверное, потому, что ему это на­вязчивое напоминание о детстве больше не нужно, у него теперь есть живая связь.

* * *

Житейская история. Он и она, оба учителя, он у маленьких детей, она у студентов. Вспыхивает любовь, скоро они бросают прежние жизни (он - первую жену, она - маму) и начинают жить

вместе. Теперь они оба вспоминают о своем детстве как о чем-то болезненном и трудном (это обычно для работающих с детьми), там много обид на родителей и прочих фрустраций. В своей новой жизни вместе они проводят в постели львиную долю времени. Они подолгу с безумной силой занимаются сексом. Как-то неча­янно они начинают в сексе «разыгрывать сценки» из собственно­го детства. Ну как - вспоминают какие-то детские эротические переживания и «разворачивают» их в полноформатный секс. При­чем театральность они соблюдают полностью - дают друг другу имена, возраст, и всё это сохраняют до конца сцены. Им обоим это очень нравится. Месяца два-три-четыре они разыгрывают сцены из детства в постели на полную катушку. Как-то постепенно они переходят на подростковые сцены (причем никто из них этого со­знательно не замечает, это же всё спонтанно происходит, в очень измененном состоянии сознания, обычно по ночам). Только ког­да они «подобрались» (еще через пару месяцев) к возрасту конца средней школы, «повзросление» стало осознаваться. Он стал заме­чать, что собственное детство вспоминает теперь в теплых и «ро­зовых» тонах. Страсти в постели стали угасать. Когда они вспоми­нали это пару лет спустя (уже расставшись, причем совсем почти без войн, а как-то спокойно), они легко заметили, что последние «театрализованные» сцены в постели как раз разыгрывали возраст 18-20 лет, когда оба в реальности и начали жить половой жизнью. После этой истории у них у обоих довольно сильно поменялось отношение к собственному детству. Как будто оно изнутри напол­нилось счастьем. Он, кстати, еще через год-два перестал работать с детьми. А она следующий длинный любовный роман пережила с женщиной - как бы переписывая наново уже свою взрослую жизнь.

25. Невинность

Дата добавления: 2015-07-15