Одна неделя старого фокусника

(Из «Приключений принца Эно»)

Жил-был фокусник... вернее, бывший фокусник. Раньше он жил в городе Гренабль и давал представления по всей стране. По­том, невесть отчего, он бросил свою работу и уехал из города. И много лет, говорят, вполне счастливо прожил где-то на далеком юге. Это - история об одной неделе его жизни, когда он решил вернуться в свой старый город.

История началась в понедельник, когда ему внезапно стало очень-очень грустно. Трудно сказать, что случилось. Вдруг нич­то вокруг стало ему не мило, внимание размагнитилось, плечи опустились. Он остановился посреди улицы, где шел, и почесал в голове. Там всегда в запасе была пара фокусов. Он пошел на вокзал и купил себе билет до Гренабля. За оставшийся до поез-

да час он сбегал домой и собрал все игрушки и приспособления, которые когда-то использовал для фокусов. Получился солид­ный мешок. Уже в поезде он записал в свой блокнот, куда каж­дый день заносил несколько строк, подытоживавших прожитый день:

Я так устал, что не могу вспомнить,

чем отлучаются

глаза моей прекрасной мамы

от глаз моей безобразной мачехи.

Рано утром во вторник он приехал в свой родной город. Энергия била в нем ключом. Весь этот день он обклеивал город плакатами, приглашавшими на его выступление. На этих плака­тах он собственноручно нарисовал аллегорию: старость, которая показывала язык молодости. И знакомые, и незнакомые места города приводили его в одинаковый радостный трепет. Ему ка­залось, что каждый из прожитых здесь дней сейчас вернулся к нему, и он может раскрыть его, как страницу блокнота. Вечером он записал:

В старых местах над моей головою тысяча солнц.

В среду состоялось представление. Он хотел показать на нем все лучшие фокусы, которые помнил с прежних лет. Но представление провалилось. Люди не выходили даже на предло­жение его любимого трюка - превратить кого-нибудь из них в птицу. Публика осмеивала его, хохотала, улюлюкала. Он был взбешен и, не закончив представление, выбежал из театра. За­пись за среду - корявыми, постепенно успокаивающимися бук­вами - гласила:

Люди съели меня как вишню. Хорошо, что я спрятался в косточке.

В четверг он бесцельно бродил по городу. Те места, которые казались такими милыми позавчера, теперь были тоскливыми и пугающими. Прохожие были глупы. Делать до поезда было нече-

го. Уже к вечеру он вспомнил, что оставил мешок с реквизитом в театре, где давал представление. Идти туда не хотелось; но он пошел.

На входе в концертный зал сидела женщина-билетер. Она продавала билеты и на его вечер, но тогда он ее не заметил. Он спросил ее про мешок, прошел за ним в гримерку, взял, вернулся. Хотелось сказать хоть пару слов. Женщина была одета в какую-то темную мешанину: свитер, юбка, платок. Не молодая и не старая. «Как вам вчерашнее?» - наконец вымолвил бывший фокусник. Она ответила. Скоро он присел. Потом оказалось, что на поезд уже не успеть. Потом она пригласила его ужинать.

После вкусного горячего ужина он возвращался в гостиницу, уже совсем не дуясь на все эти улицы. Странно. Он не был влюб­лен - но он согрелся. Безразмерный свитер... Ужин... Она не была смешливой и не была пронзительно умной. Ее нельзя было на­звать очень теплой. Она была... Она была... В конце концов он за­писал:

Утреннее солнце

кажется холодным

тому, кто не ночевал в поле.

В пятницу с утра он снова пошел к ней домой, охваченный новой идеей. Он предложил ей выбрать любую вещь из своего мешка. Она выбрала, и он сказал: «Это подарок». Потом он дал выбирать ее соседке. Потом - соседкиной дочке. Мешок был боль­шой, и он вышел на улицу, продолжая раздавать его содержимое. Многие вещи, лежавшие там, были непонятны никому из прохо­жих, а он старался все же добиться какого-то соответствия между подарками и теми, кто их брал. Так прошел весь день. В этот день он опять не уехал на поезде, поскольку решил уйти из города пеш­ком, на следующее утро. Вот запись за пятницу:

Кленовый лист мчится над дорогой. Осень щедра.

В субботу с утра он вышел из города. Сразу за городом был холм, и когда старый фокусник поднялся на него, он увидел баш­ню, улицы и площадь прямо под своими ногами. Город лежал под

холмом, как на ладони. Он всмотрелся... Потом поцеловал пальцы и помахал ими городу. Не дожидаясь вечера, но уже придумав, что сделает дальше, он вытащил блокнот и записал:

Не вчера начался

и не завтра закончится

путь настоящего безумца.

Уже пятый сюжет подряд мы сталкиваемся с трудностями в окружающем мире. Можно сказать, что все последние гексаграм­мы, включая данную, описывают способы борьбы (точнее - взаи­моотношений) с трудностями и неудачами, с сопротивлением ок­ружающей среды. В этой гексаграмме вовне - в верхней триграм­ме - находится образ горы, символизирующей постоянство и не­изменность. Это могут быть, например, серые будни. Огонь нижней триграммы пытается разжечь хоть какой-нибудь костер внутри этой гнетущей скуки - как фокусник в нашей сказке. В общем смысле можно сказать, что в данном сюжете энергия на­правляется на убранство, на украшение, поэтизацию происходя­щего.

Это сюжет «убранства» (таково название соответствующей гексаграммы И Цзин). В нем не свершаются великие дела, в том смысле, что в кардинальных раскладах не происходит значимых изменений, подобных войне, свадьбе или обретению полцарства. В основном комментарии И Цзин говорится: «В малом благотвор­но иметь куда выступить». «В малом» - то есть данный сюжет из­начально посвящен «малым» делам. Ведь дом убранный и неуб­ранный - все равно дом, богато или бедно одетый человек - все равно человек. Как говорится, «и богатые не золото едят, и бедные камни не глотают». В этом смысле украшательство или поэтиза­ция имеют не очень большое значение.

С другой же стороны, в любой человеческой культуре на любом острове или материке, любого исторического или доисто-

рического времени значительное количество усилий людей тра­тится не на «хлеб насущный», а именно на «убранство». Готичес­кие соборы средневековья и серьги из древних могильников рав­но показывают это. И поэтическая речь, если уж смотреть в ко­рень, - не украшательство речи обыденной, а древнейшая форма речи; весьма вероятно, что она первична по отношению к речи бытовой. Возьмите сказки или песни - абсолютно необязатель­ные побрякушки, с одной стороны; а с другой стороны, они су­ществуют, сочиняются и передаются вечно - насколько вечна человеческая культура. Получается, что это «малое» - не такое уж малое.

* * *

Вот идет по японской земле бездомный бродяга. Вечером он ночует в промокшей листве на краю какой-то поляны, перед сном записав на обрывке бумаги что-то вроде:

На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер.

- и эти строчки, по какому-то удивительному капризу судьбы, пе­реживают современные ему дворцы, имена, дела и причуды коро­лей, устройство гвардии и государственной бюрократии. Это мо­жет показаться странным, но это так. Я привел в пример Мацуо Басё, а мог бы привести Сашу Пушкина или певца Гомера. То есть ночевка в осеннем лесу как бы приобретает другой смысл, когда становится поэтической строфой. Хотя менее мокро и холодно от этого, конечно, певцу не становится. Или, кстати говоря, становит­ся - как знать? Я, например, когда сочиню хорошую сказку, чув­ствую себя какое-то время просто священным животным, которое ступает только по мягчайшим коврам, а пьет только нектар и ам­брозию. Погружая «осенний вечер» в пространство поэзии, певец глубоко осознает, что тот просто прекрасно играет данную ему Господом роль, и все, что требуется от самого певца - не хуже иг­рать свою. Тут уже наши чувства определяются жанром разыгры­ваемой сказки - надо плакать и громко восклицать, если это тра­гедия, и можно потанцевать и посмеяться, если это плутовской роман.

* * *

Так и можно понять сущность данного сюжета - «гора» внешнего мира остается горою, но изнутри ее освещает свет искус­ства (нижняя, внутренняя триграмма огня). Это может быть строчками поэзии, хотя бы такой примитивной, как записывал по вечерам наш фокусник. Это может быть огонь фокусов, как в на­шей сказке, или огонь неожиданного праздника, возникающего прямо в будний день на улице (как в пятницу, когда наш фокус­ник раздавал по людям свои реквизиты), или музыка, или укра­шенная резьбою ручка кофейника. Это искусство, крылатый конь (возникающий, кстати, в комментариях И Цзин к этой гексаграм­ме: «белый конь точно крылат»), всякая ерунда, сказки.

* * *

Стоит еще заметить, что если поменять местами пятую и ше­стую черты этой гексаграммы, то получится самая «законченная» гексаграмма Книги Перемен, которая стоит под номером 63 и оз­начает «Уже конец». Близость к этой позиции подчеркивает «за­конченный» характер данного сюжета «искусства», его близость к «выходу из перемен», что проявляется как стабильность, самодо­статочность, способность к очень долгому существованию («Жизнь кратка, а искусство долго»). Эта одна из стабильных по­зиций Перемен - с учетом того, что совсем стабильных сюжетов у нас не бывает по условиям игры и по всему, что мы знаем о ми­роздании.

Следует помнить, что искусство всегда стоит на грани безумия, во всех смыслах этого слова, и всегда должно «плясать» на грани, не удаля­ясь далеко ни в сторону нормы, ни в сторону безумия как разрушения смысла и миропорядка. («Путь насто­ящего безумца» стабилен, как гово­рит последнее, субботнее стихотворе­ние фокусника). Когда искусство или убранство «раздувается» и становит­ся самоцелью, следует именно сюжет разрушения, жестокий и крайне не­уютный.

23. Разрушение

СКАЗКА О МИЛОСТИВОЙ СУДЬБЕ

Росли рядышком два деревца: молодых и красивых. Вечерами они шептались о судьбе.

- Я вырасту высоким и раскидистым, - говорило одно. - У меня в ветках поселятся птицы. В моей тени будут укрываться олени и зайцы. Я первой буду встречать солнечные лучи и утрен­ний ветерок. Пройдет время, и меня окружит поросль моих детей. Они будут такие маленькие и замечательные...

- Нет, - говорило другое, - расти страшно. Зимой бьют мо­розы, летом сушит солнце. Целый день труди корни, гони воду вверх, корми листья. Нет, пусть лучше меня возьмут дровосеки, а потом плотник выточит из меня что-нибудь прекрасное. Я буду лежать на бархатной подушке...

И что бы вы думали? Пришел бородатый дровосек и срубил второе дерево. Часть его сожгли в печке, а из ствола плотник сде­лал резную шкатулочку. И долго шкатулка лежала на бархатной подушке, храня в себе сережки, бусы и дорогие духи. Потом рас­сохлась потихоньку, замочек сломался. Шкатулку отдали детям, они ее быстро доломали и выкинули. Где-то на дворе валялись ее щепочки до зимы, а там уж - спроси у ветра! Ветер станет спра­шивать деревья в лесу, и одно из них - то, что было когда-то пер­вым деревцем, - расскажет, что вороны свили на нем гнездо, встроив в стенки щепочки старой шкатулки. Так подружки узна­ли друг друга и подивились милостивой судьбе.

Они достигли своих целей, а вы достигнете своих.

В символике гексаграмм верхняя триграмма считается «ухо­дящей», отходящей в прошлое, а нижняя триграмма - «приходя­щей», наступающей. В данной гексаграмме наступает, таким об-

разом, нижняя триграмма земли, состоящая только из черт тьмы. Можно сказать, что мощное иньское давление «вытесняет, «ски­дывает» верхнюю черту света. Слишком ненадежно она там ле­жит.

Основная часть комментария И Цзин говорит о разрушении ложа, кровати - то есть именно самого спокойного и безопасного для человека места. Другими словами, это сюжет разрушения за­щитных оболочек - пока не достигается кульминация, когда, по комментарию Книги, «ложе разрушено до кожи» (то есть одежда и прочие защиты сорваны полностью, до голой кожи самого чело­века). И тут оказывается, что дальше разрушение не идет. Ком­ментарий к следующей, пятой, черте вдруг утверждает: «Рыбная ловля. Милость благодаря придворной женщине. Ничего небла­гоприятного». То есть в развязке этой ситуации - спадает напря­жение. Придворная женщина - женское начало, близкое к царю, -очень сильный Инь, как все пять черт данной гексаграммы - «ме­няет гнев на милость», начинает оказывать благотворное влияние. Судьба, казавшаяся жуткой, оказывается милостивой, как в назва­нии нашей сказки.

В сказке про единорога (сюжет «Война», гексаграмма 7) есть похожий сюжет разрушения, когда орел склевывает у мальчика Сюни, которого он несет к единорогу, его глупые мозги, трусливое сердце и само имя. При этом Сюня не умирает и не теряет, похо­же, ничего существенного для жизни. Данный сюжет разрушения уничтожает ненужное и иллюзорное (слабый Ян), оставляя в це­лостности главное.

* * *

В психотерапии этому сюжету соответствует стадия разру­шения психологических защит, очень часто болезненная и труд­ная. Наши защиты в норме образуют «ложе» очень удобной и психологически защищенной позиции. Но лежание на этой кро­вати нередко развивается в невроз злоупотребления мягкостью ложа и ленью, когда мы становимся подобными Илье Муромцу, пролежавшему 33 года на печи, не видя ни врагов, ни красных девиц и - что важно - ходя под себя (то есть направляя «отхо­ды» своей психологической жизни вроде гнева вовнутрь, в себя, постепенно разрушая печень и прочее здоровье). Когда ложе пре­вращается в место застоя, когда силы наши направляются не на

дело, а на улучшение и украшение ложа и занавесочек вокруг него (а также часто крепостных рвов, колючей проволоки и про­чей прелестной защитной атрибутики), некие силы врываются в эту искусственную тишину и ломают ее стенки, принося с собой свежий воздух перемен. Такой врывающейся силой часто кажет­ся грубый психотерапевт, но это обычно лишь проекции испуган­ного Эго; это сама природа рушит слишком искусственные и же­сткие стенки, причем обычно скорее природа внутренняя, чем внешняя (чем более внешняя сила занимается разрушением, тем грубее оно происходит).

Даже в миролюбивом буддизме один из главных духов -Манджушри - держит в руках меч. Даже Христос сказал: «Не мир я пришел принести, но меч». Меч Манджушри рассекает челове­ческие иллюзии. От этого страдает человеческое Эго, но радует­ся - при хорошем развитии ситуации - истинное «Я», вечный и неразрушаемый центр бытия.

* * *

Второе дерево в нашей сказке - то, что боялось расти, - пе­режило многократное разрушение: его ломали вначале дровосек, потом плотник, потом время, потом дети. И всё же допустима та точка зрения, что судьба была к нему милостива, исполняя, по большому счету, его собственные желания. Первое дерево тоже «получило» немало страданий - летний зной, зимние морозы, постоянный труд и так далее. Вообще, родившись в этот мир и обладая плотью, существо обрекает себя на участие в сюжете раз­рушения, ибо эта плоть будет разрушена в любом случае. Мило­стивая судьба дает нам выборы, КАК будет разрушаться наше тело и психика: в огне или в тлении, естественно или искусствен­но и т.п.

Прекрасная буддистская медитация: практик визуализирует, то есть максимально живо представляет себе, как его тело старе­ет, дряхлеет и умирает; как начинает разлагаться труп, как тело поедают черви; как остаются кости распавшегося скелета; как ве­тер и дикие звери разносят эти кости по земле и пескам; как ве­тер выбеливает их в мелкие камушки. В ходе такой медитации практик естественным образом возвращается к центру сознания, к тому, кто наблюдает за всеми этими телесными процессами. Так начинается сюжет возвращения.

Дата добавления: 2015-07-15