Томас Бернхард

По мнению британского писателя Томаса Карлайла, задача биографической литературы состоит в "heroe-worship" - в поклонении герою, в преклонении перед гением, величием, бессмертием. Частная жизнь второстепенна. Авторы некоторых биографических работ о Марии Каллас воспользовались ее известностью, чтобы составить из личных, интимных подробностей ее жизни так называемую психограмму. О связи певицы с греческим предпринимателем Аристотелем Онассисом написано больше, чем о шестистах ее спектаклей, о скандалах - больше, чем о ее достижениях в искусстве. Раздобыть новые детали уже невозможно, гораздо важнее отсортировать маловажные. Это нужно не для того, чтобы окружить туманным ореолом певицу и стилизовать личность: просто только таким образом можно понять феномен Каллас и его место в истории оперы. Вальтер Легге пошел по этому пути, и от его описаний веет смесью восторга и холодности. "О ее несчастливом детстве написано больше чем достаточно, — утверждает он в своем очерке "Божественная", - о вечно ссорящихся родителях, о близорукости, лишнем весе и недостатке внимания, но почему-то никому не пришло в голову проследить, как все это отразилось на ее карьере и характере. У Каллас был чудовищный комплекс неполноценности. Именно он скрывался за ее непомерным честолюбием, непреклонной волей, необычайной эгоцентричностью и неутолимой жаждой славы. Она стремилась достичь полного совершенства в любой сфере своей жизни и работы. Когда я впервые обратил на нее внимание — за год или за два до нашей первой встречи, - она была громоздкой, на ней топорщилось бесформенное твидовое пальто, а походка напоминала неуверенные шаги моряка, впервые сошедшего на берег после долгих месяцев, проведенных в открытом море. Впервые встретившись с ней, я был неприятно удивлен ее чудовищным нью-йоркским говором... Ей понадобилось всего несколько месяцев, чтобы начать говорить на "королевском английском", как его называли англичане, пока его не истребило Би-Би-Си. Кроме того, она обнаружила отличные языковые способности и в скором времени уже хорошо говорила по-французски и по-итальянски. В результате строгой диеты она похудела со 180 до 126 фунтов и стала одной из самых элегантных дам Милана. Ее квартиры в Вероне, Милане и Париже свидетельствовали об изысканном вкусе и любви к порядку. В Милане на каждой вещи в ее гардеробе висела табличка, на которой значилось, когда и почем она купила эту вещь и по какому случаю надевала. Перчатки она хранила разложенными по парам в прозрачной пластиковой сумке; так же хранились и сумочки. У каждого предмета было свое место. Это было результатом той же педантичности, какую она проявляла в работе".

Что за ловкий ход, предотвративший опасность углубления в психологический экскурс наподобие тех, которыми изобилует массовая биографическая литература о Каллас! Когда речь идет о творческом пути певицы, отказ от сплетен не освобождает от обязанности "все видеть, все наблюдать или, по меньшей мере, на все намекать", как гласит максима Сент-Бёва. Нельзя умалчивать о том, что она была не особенно приятна в общении, что, говоря словами Легге, которого и самого не назовешь слишком приятным, "могла быть мстительной, скандальной и злобной по отношению к людям, в которых видела соперников или просто не любила, причем без какой бы то ни было видимой причины. Она была неблагодарной: на протяжении нескольких лет отказывалась не только что работать, а даже разговаривать с Серафином, который имел неосторожность записать "Травиату" с Антониеттой Стеллой; между тем он оказан ей неоценимую помощь и способствовал взлету ее карьеры после дебюта в Италии".

Подобное поведение привычно объяснялось ее робостью и неуверенностью в себе, связанной с несчастливым детством. Третий ребенок Евангелии и Джорджа Калогеропулос, она родилась 3 декабря 1923 года в Нью-Йоркском госпитале на Пятой авеню и при крещении получила имя Сесилия София Анна Мария. Арианна Стасинопулос пишет, что Мария Каллас всегда справляла свой день рождения 2 декабря. Доктор Ланцунис, присутствовавший при родах, подтверждает эту дату. Ее мать называет 4 декабря. В школьных записях значится 3 декабря.

21 августа того же года, после смерти трехлетнего сына, родители Марии эмигрировали из Афин в США. В книге "Моя дочь Мария Каллас" мать певицы рассказывает, что "молила Бога дать ей другого сына взамен умершего Василия, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в сердце". После родов она была горько разочарована и согласилась посмотреть на дочь "лишь спустя четыре дня". Но взгляд черных глазок ребенка, словно спрашивавший: "Мама, почему ты меня не любишь?", — пробудил материнскую любовь в ее сердце.

Материальное положение семейства ухудшилось. Аптекарь Джордж Калогеропулос, относительно удачливый в Афинах, оказался вынужден зарабатывать на жизнь, работая коммивояжером по продаже парфюмерных и аптекарских товаров. Его жена настаивала на том, чтобы дать дочерям музыкальное образование, а ему это казалось бессмысленной тратой денег перед лицом экономической депрессии. Евангелия рассказывает, что Мария уже в четыре года с восторгом внимала звукам домашней пианолы. Слушая купленные матерью пластинки с записями "Фауста", "Миньоны" и "Лючии ди Ламмермур", обе девочки восхищались голосом Розы Понсель и подпевали ей. От Евангелии пошла и легенда, будто в один прекрасный день семья слушала трансляцию "Лючии ди Ламмермур" из "Метрополитен Опера", и когда певица заглавной партии допустила ошибку в сцене безумия, Мария вознегодовала и воскликнула, что она спела бы лучше.

Уроки игры на фортепьяно Мария брала с восьми лет. Благодаря этому она уже взрослой певицей не нуждалась в аккомпаниаторе, когда разучивала партии. В десять лет пела арии из "Кармен", и, говорят, прохожие останавливались под окнами послушать, когда она пела "Ла Палома" и другие песни. На конкурсе, организованном "Мьючуа Радио Нетворк", она получила приз - часы Булова. Это послужило толчком к участию в бесчисленных конкурсах, на которых она оказывалась благодаря тщеславию матери, видевшей в обеих дочерях вундеркиндов. Позже Мария Каллас горько жаловалась на то, что мать лишила ее детства: "Это должно быть запрещено законом. Я чувствовала себя любимой, только когда пела". Еще большие страдания причиняли ей полнота и крайняя близорукость: "Моя сестра Джеки была красивой девушкой, а я была жирная, вся в прыщах и развита не по годам. Я чувствовала себя глубоко несчастной, настоящим гадким утенком".

В коние 1937 года мать решила вернуться в Грецию вместе с обеими дочерьми. Она была убеждена, что только в Афинах Мария сможет получить подобающее вокальное образование. Джордж Калогеропулос, ставший в Америке Калласом, согласился. Через несколько дней после окончания восьмого класса Мария с матерью и сестрой взошли на борт корабля "Сатурния". Во время путешествия она развлекала капитана и пассажиров тем, что пела "Ла Палома" и "Аве Мария", а под конец исполнила хабанеру из "Кармен" Визе. Рассказывают, что на последней фразе, "Prends garde a tot", она вынула из вазы гвоздику и бросила капитану.

Дата добавления: 2015-07-12