Игровая сущность техники в психотерапии (в свете Й. Хейзинги и Р.Кайуа). Виды игр в культуре и психотерапия.

В своем классическом труде "Человек играющий" Иохан Хейзинга изложил концепцию игры, как феномена культуры. Вот что он пишет: "Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием "иного бытия", нежели "обыденная" жизнь. (Й. Хейзинга, 1992, с.41)

Определение Р. Кайуа в существенных чертах воспроизводит дефиницию Й. Хейзинги. Он считает, что игра есть форма активности, свободной, изолированной, нечеткой (т.е. те правила, по которым она проводится, предоставляют определенную свободу действия), непродуктивной (т.е. в процессе игры не создается никаких новых материальных благ), регламентированной, т.е. протекающей по определенным правилам и фиктивной, т.е. сопровождающейся особым сознанием иной реальности (R. Callois, 1958, p.24).

Самые распространенные в культуре игры относятся к сфере искусства, спорта и т.д. Й. Хейзинга в своей книге предпринимает попытку свести к процессу игры все известные формы человеческой активности: научную, военную, артистическую, политическую. Культура как таковая в значительной степени редуцируется к игровому процессу. Игровая деятельность носит регламентированный характер, т.е. осуществляется по определенной системе предписаний и запретов.

В каждом виде игровой деятельности существует институт надзора за соблюдением этих правил, а также система штрафов за их нарушения. В психотерапии система технических запретов, помимо всего прочего, формирует так сказать процессуальную этику пациента. Надзор за соблюдением таких правил может иметь немалый удельный вес в рабочем процессе. Так в гештальт-терапии требуют воздерживаться от теоретизирования, которое идет в ущерб ощущениям "здесь и сейчас", а в психоанализе нельзя, например, давать ход "любви в переносе" к терапевту. В практиках, основанных на определенном усилии со стороны пациента - аутогенная тренировка, медитация, саморегуляция такая этика особенно важна. В контексте любой терапии у пациента может быть сформировано некое процессуальное "Супер-Эго". Терапевт может апеллировать к нему в процессе работы, и это обстоятельство само по себе создаст повод осуществлять контроль за ситуацией.

Очень важно добавление Р.Кайуа: игровая деятельность носит фиктивный характер т.е. в процессе игры создается параллельная реальность, которая существует именно вне контекста обыденной жизни. Нет сомнений, при сравнении со всеми другими видами терапевтической деятельности, становится ясно, что именно условно-игровой элемент является здесь тем, что отличает психотерапию от всего остального, придает ей своеобразие. Трудно представить себе, чтобы в какой-нибудь еще терапевтической медицинской практике пациенту позволялось бы "оказывать сопротивление", обсуждать правила проведения терапии, критиковать терапевта, причем все это помещается внутри процедуры, является неотъемлемой частью самой ситуации, а не располагается "около" нее.

Игра определяется, как "действие внутри установленных границ места и времени". Что касается места, то ясно, что терапевтическое пространство создает необходимые условия для формирования параллельной реальности. Эта параллельность, подобно игровой ситуации, создается также посредством процедурной регламентации. Условность терапевтической ситуации сродни театральной. Она вводит пациента в особый мир и крайне необходима для появления "чувства напряжения и радости, а также сознания "иного бытия", нежели "обыденная" жизнь", как пишет Й.Хейзинга. Любые нарушения игровой условности, ведут к ослаблению этих чувств, совершенно необходимых для успешной психотерапии особенно в тех случаях, когда смешивается обыденно-бытовое поведение и условно-игровое-терапевтическое.

В процессе игры, и это особо подчеркивают Й.Хейзинга и Р.Кайуа, не создается новых материальных ценностей. В процессе психотерапии тоже ничего не "производится", даже если речь идет о т.н. арттерапии, ибо не произведение искусства как таковое является целью терапевтического процесса.

Р. Кайуа описал четыре типа игр, которые могут прояснить сущность и смысл психотерапевтической акции:

1) Агон (др. греч. - борьба). Здесь речь идет о типе игр, построенных на принципе соревнования, борьбы с противником (спортивные игры, коммерческая конкуренция, система конкурсов и экзаменов) Параллель из психотерапевтического мира - те терапии или их составные части, где происходит конфронтация личностей (в психоанализе это - сопротивление плюс перенос).

2) Алеа (др. греч. - жребий). Здесь имеются ввиду игры, построенные на случайности, удаче, жребии и т.д., а именно, рулетка и кости, карты и скачки, биржевые спекуляции. Исходная стратегия психоаналитической практики, основанная на ненаправляемом высказывании клиента ("Говорите все, что вам приходит в голову.") носит вполне "алеаторный" характер. "Случайность", непреднамеренность в развертывании высказывания клиента может рассматриваться как оппозиция "неалеаторным" директивным способом организации высказывания, принятым в повседневном коммуникативном процессе.

3) Мимикрия (др. греч. - подражание). Здесь мы имеем дело с типом игр, основанных на воспроизведении разных типов человеческой деятельности. Театр и балет, игры в куклы и шарады, церемониал, униформа. В психотерапии, как это нетрудно понять, все психодраматические, групповые техники связаны с игрой в подражание. Ключевая задача любого психотерапевтического процесса, как ее определил З. Фрейд, "воспоминание, повторение, проработка" в мимикрических терапиях решается очень наглядно, отчетливо и интенсивно. Ясно, что психотерапия в целом подражает не самой жизни, но игре, которая сама подражает жизни.

4) Иллинкс (др. греч. - головокружение). Этот тип игр связан с интенсивным, форсированным изменением состояния сознания. Среди развлечений сюда относятся качели, карусели, гигантские шаги. В психотерапии изменение состояния сознания относится к самым ключевым проблемам. Более того, последнее время можно говорить о большом успехе в распространении иллинкс-практик. Достаточно вспомнить об интенсивных дыхательных трансперсональных терапиях, пневмокатарсисе, ребефинге,. Вовсе не случайно им предшествовала терапия, проводившаяся при помощи ЛСД, ибо любой наркотик, конечно, является "головокружительным" средством в чистом виде. Конечно, к этому этому разделу относится и гипноз.

Вовсе не обязательно школьные терапии подражают только одному какому-то типу игровой практики. Сочетания агона и мимикрии так или иначе присутствуют в любой терапии, уж не говоря о сочетании с иллинксом всего чего угодно. Это и понятно.

Не вызывает сомнения возможность построения многоуровневой структурной теории терапевтической игры, выделив, к примеру, такие уровни, как, скажем, 1. Нормативно-технический, состоящий из правил, т.е. системы предписаний и запретов; 2. Нормативно-сценарный, приблизительно описывающий развитие событий в некоем идеальном варианте; 3. Спонтанно-ситуационный, связанный с непредсказуемой частью процесса; 4. Ролевой, касающийся позиций каждого из участников игры; 5. И, к примеру, хроно -топологический, определяющие пространственно - временные закономерности игрового процесса. Не только ограничение пространства является задачей психотерапевтической акции. Приходится организовывать этот процесс и во времени.

36. «Процедурный» и «перспективный» аспект техники в психотерапии.

В структуре акции следует выделить два плана терапевтического проекта. Первое - это непосредственно процедурный план, связанный с тем, что мы должны сделать в рамках одной или нескольких психотерапевтических процедур. Второе - это перспективный план, а именно, некая цель, которую мы преследуем в объеме целого терапевтического процесса, нечто такое, что ориентированно на весь жизненный путь пациента.

Например, в юнговской аналитической психологии к действию процедурного плана относится амплификация ("расширение и угубление картины сновидения посредством направленных ассоциаций с параллелями из символической и духовной истории человечества (мифология, мистика, фольклор, религия, этнология, искусство и т.д.), благодаря чему смысл сновидения становится открытым для интерпретации (C.G. Jung, 1982, s.408). Перспективный же план здесь соответствует процессу индивидуации, т.е. обретению пациентом своей собственной самости посредством конфронтации с архетипами (ibid., s.412).

В трансактном анализе Эрика Берна: процедурный план - это анализ трансакций, т.е. того, как в той или иной стереотипной жизненной ситуации, которую он обозначает термином "игра" задействованы состояния "Я" участников этой "игры". В свою очередь анализ жизненного сценария - это план перспективный (Э.Берн, 1992).

В гештальт-терапии речь может идти о завершении гештальта как о процедурном действии и о личностном росте и обретении зрелости как о перспективном. Ясно, что перспективный план предполагает наличие некоего идеала, к которому надлежит терапевтически стремиться.

Перспективный план представляет исключительно большой интерес для терапевта в смысле совершенствования собственного образа в глазах пациента. Терапевт - тот, кто ведет пациента по прямой и верной дороге к новой заманчивой жизненной перспективе.

Первое, нам необходимо сделать выбор в пользу того, что именно мы хотим продемонстрировать пациенту в первую очередь, свою компетентность или свою харизму.

Чтобы явить клиенту свои «ясновидческие» способности, крайне желательно разобраться в проблемах личностной типологии и закономерностях клинических картин. Помимо демонстрации «ясновидения» очень важна демонстрация «всесилия». Здесь особое внимание следует обратить на директивно-суггестивные практики. Например, в классических гипнотических процедурах принято убеждать пациента, что терапевт на самом деле в состоянии эффективно воздействовать на них. Он проводит всем известные гипнотические пробы, крайне выигрышные в смысле театральной наглядности. Терапевт требует сжать руки в замок или напрячь их, растопырив пальцы, при этом угрожающе провоцируя запуганного пациента фразами вроде:"Пробуйте расслабить и не можете!!". В любом случае, мы имеем здесь дело с распределением властных функций между терапевтом и пациентом на время всего терапевтического процесса и это одна из ключевых задач введения в терапию. Совсем по другому распределяется "дозволенное" в недирективных терапевтических практиках, где условленные правила дают пациенту намного больше возможностей для влияния на процесс.

Одна из важных задач введения - сделать терапевтический процесс как таковой привлекательным делом. Терапевт заботится о создании положительного образа предстоящих процедур. Здесь в более выгодном положении, ясное дело, находятся те, кто предлагает в структуре акции способы изменения состояния сознания. Можно, однако, описывать, однако, не только удовольствия, но и артефакты, скажем, предсказывать появление сопротивления, если речь идет о аналитическом процессе.

Достойное введение может включать в себя описание механизма излечения. Назовем это описание рефекционной легендой. Есть обстоятельства, которые вынуждают нас изложить пациенту то, что мы собираемся с ним делать, а именно, в первую очередь, желание пациента.

Другая проблема психотерапевтической стратегии – проблема завершения терапевтической коммуникации, расставания. Традиции долгосрочного терапевтического общения, идущие от школ, ориентированных на архиниционно-эвольвентные концепции, создали, с одной стороны, привлекательный для терапевтов прецедент, с другой - вызов для всех других терапевтических практик. О том, что такая длительность безусловно необходима для усиления терапевтического эффекта, на самом деле не может быть и речи - известна и краткосрочная аналитическая терапия. Совсем другая традиция в психотерапии идет от терапевтов - "виртуозов", от тех кто стремится к краткосрочному эффекту. Исторически первыми здесь были гипнотизеры. Эти стремятся во что бы то ни стало добиться того, чтобы их терапия производила впечатление некоего "чудесного исцеления". Время осуществления "чудес" никак не может быть растянуто.

Трудности расставания связаны еще и с вполне понятным нежеланием пациента покидать условно-игровое карнавально-попустительское пространство терапии и возвращаться в обыденный мир. Почти всегда при завершении работы приходится давать напутствия в жизнь с тем, чтобы расставание действительно состоялось и не пришлось бы начинать все с начала. Готовность к безболезненному прощанию может быть с другой стороны, включена в структуру терапевтического идеала.

37. Эксквизиция как «исследовательская» часть психотерапевтической акции. Граница между эксквизицией и собственно акцией.

Процедуры определяющие то, что, собственно, надо лечить весьма заметно отличаются друг от друга в различных школах по способу осуществления, временным затратам, степени подробности и многому другому. Сбор анамнеза, интервью, исследование с помощью проективных тестов - все это, по нашему замыслу, может быть объединено неким единым концептом.

Эксквизиция (лат. exquisitio - исследование) - есть процесс определения объекта приложения терапевтических усилий. Эксквизиция исследует то, что должно быть подвергнуто собственно терапевтической процедуре.

Итак, прежде чем перейти собственно к акции, мы в той или иной степени пациента обследуем. Процесс эксквизиции - сбора анамнеза пришел в психотерапию из клинической психиатрической практики.

Если говорить, например, об аналитических терапиях, то совершенно ясно, что одним интервью процесс сбора анамнеза не ограничивается. Дело обстоит так, что большая часть анализа, в процессе которого происходит нестесненное разворачивание высказывания пациента, интенсивная работа воспоминания безусловно может считаться эксквизицией. Несмотря на полагающееся по процедурной инструкции воздержание терапевта от настойчивого вопрошания, речь идет именно об автобиографическом нарративе, то есть происходит в сущности то же самое, что - при помощи целенаправленных вопросов - в процессе интервью. Собственно терапевтический ход, а именно интерпретация, прокладывающая путь к инсайтам и катарсисам, осуществляется непосредственно перед моментом гипотетического исцеления.

Никакая другая гуманитарная практика в мире не идет в сравнение с психотерапевтической эксквизицией (в первую очередь это относится к аналитическим техникам) в смысле доступности совершенно недоступного во всех других случаях содержания интимных переживаний личности. В аналитических методах, как известно, месяцы и годы уходят на рассказ о таких переживаниях.

Напомним, что традиция отводить большие сроки под эксквизиционную процедуру сложилась в рамках метода, строившего свою теорию личности вокруг "сексуальности". Здесь, как известно, исходят из предположения, что длительность аналитической процедуры связана с необходимостью преодоления сопротивления, причиненного отчасти сознательным неприятием пациентом содержания своих желаний. Принцип невмешательства, дающий возможность ко всему прочему, занимать выигрышную выжидательную позицию в ответ на пациентский повествовательный и переносный напор, многократно умножает привлекательность процесса для аналитика.

Дата добавления: 2015-07-12