Соотношение ментальных и реальных социальных позиций

(Расчеты, приведенные в данном параграфе, выполнены студенткой НГУ А, Трушкиной).

Для выявления взаимосвязи между реальным социальным статусом индивидов по уровню доходов и особенностями структурирования социального пространства были выбраны два индикатора, характеризующие материальный статус респондента – величина месячного душевого дохода и субъективные оценки респондентов материального положения их семей.

Шкала, используемая для субъективной оценки материального положения семьи, предусматривала шесть градаций: высокообеспеченные, выше среднего уровня, среднеобеспеченные, ниже среднего уровня, бедные, очень бедные. Идентификация социальных групп по данной шкале материального благосостояния выглядит следующим образом. Около 40% респондентов отнесли себя к среднеобеспеченным, 31% – к группе с достатком ниже среднего уровня. Пятая часть опрошенных считает себя бедными людьми и еще 7% – очень бедными. Самая малочисленная группа населения (менее 1%) – это те, кто причислил себя к высокообеспеченным или к группе с доходами выше среднего уровня, 3,5% респондентов не смогли разместить себя на оси “материальное положение”.

Анализируя таблицу сопряженности переменных, отражающих субъективные оценки материального благосостояния и критерии типизации социального пространства, получаем следующую информацию. Почти половина (48,8%) респондентов, считающих себя очень бедными, видят социальную структуру, состоящую из групп, различающихся именно по уровню материального благосостояния. Примерно то же можно сказать и относительно самой малочисленной группы, относящих себя к высокообеспеченным. Доля выбравших критерий “доход” при структурировании сельского социума здесь также высока и составляет 47,2%. Причем это единственный критерий, используемый представителями данной группы при разделении социума. Оставшаяся часть “высокообеспеченных” не смогла определиться с ответом. В других группах доля, структурирующих социальное пространство по критерию “материальное благосостояние”, заметно ниже и составляет примерно 34–36%, хотя это наиболее часто встречающийся критерий типизации социального пространства. Из этого следует, что наиболее значим критерий “материальное благосостояние” для крайних групп: самых бедных и самых “богатых”.

Следующим шагом анализа было сопоставление объективного ряда распределения групп по душевым доходам с распространенностью критерия дохода при типизации социального пространства. Вначале вариационный ряд распределения среднедушевых доходов был разделен на 5 равнонаполненных групп (квинтилей). В первую квинтильную группу вошли беднейшие слои с доходами менее 58 тыс. руб. (неденоминированных) в месяц, во вторую – с достатком ниже среднего и с доходами от 58 до 151 тыс. руб. Средний слой, имеющий доход от 152 до 265 тыс. руб., образовал третий квинтиль. В четвертый – включены группы, чей душевой доход превышал средний уровень и составил 266–300 тыс. руб. И, наконец, пятый квинтиль представлен “богатой” частью сельского населения, имеющий доходы свыше 350 тыс. руб. в месяц. Максимальный размер душевого дохода по данной выборке – 2010 тыс. руб. в месяц, минимальный – 0 рублей (денег не получали), при этом размер душевого дохода внутри выделенных групп значительно варьировался. Если доходы внутри первых четырех групп отличались не более чем на 100 тыс. руб., то в группу высокообеспеченных попадали лица со значительным разбросом в уровне доходов.

Проанализировав таблицу сопряжённости двух признаков: фактический доход и критерии структуризации социального пространства, можно также говорить о том, что для каждой доходной группы наиболее значимым критерием категоризации социального пространства является доход или материальный статус. Причём значимость этого критерия зависит от уровня реальных душевых доходов данной группы. Так, среди “очень бедных” доля сторонников разделения окружающих по материальному статусу самая большая – 44%, для “бедных” она несколько ниже – 37%. В группе с достатком ниже среднего уровня, а также в группе со средними доходами процент выбравших данный критерий примерно одинаковый и составляет 33 и 35% соответственно. При переходе к более обеспеченным группам доля респондентов, типизирующих социальное пространство по данному критерию, снижается и составляет 32%. Напрашивается вывод о том, что критерий “доход” имеет большую важность для людей, находящихся на самой низкой ступени иерархии по материальному благосостоянию.

Для более тщательной проверки выдвинутой ранее гипотезы о том, что чем более крайние позиции (по тому или иному критерию) занимает индивид в реальной социальной структуре общества, тем более значимым для него становится этот критерий при типизации социального пространства, были проделаны следующие процедуры. Во-первых, был составлен более подробный вариационный ряд распределения респондентов по уровню среднедушевых доходов, с тем чтобы разбить на подгруппы слой “обеспеченных”. В результате были получены следующие группы:

1) не получали денег совсем – –

2) очень бедные – до 100 тыс. руб.

3) бедные – от 101 до 200 тыс. руб.

4) со средними доходами – от 201 до 400 тыс. руб.

5) выше среднего уровня – от 401 до 800 тыс. руб.

6) высокообеспеченные – свыше 800 тыс. руб.

Затем полученный ряд распределения доходов был сопоставлен с переменной, отражающей критерии категоризации социального пространства. В результате была получена следующая картина. Как и при первом (квинтильном) разбиении доходных групп, примерно 40% самых бедных сельских жителей при типизации социального пространства выбрали критерий “доход”. По мере возрастания уровня доходов важность этого критерия вначале убывала, а затем для высокообеспеченных групп сельского населения, имеющих душевой доход более 800 тыс. руб. в месяц, значимость рассматриваемого критерия значительно возросла. Примерно 56% “богатых” использовали критерий “материальное благосостояние” при структурировании сельского социума.

Следующая процедура состояла в статистической оценке наличия взаимосвязи между рассматриваемыми переменными. С этой целью были рассчитаны коэффициенты правдоподобия и Z-статистики отклонения частот [44, 82]. Небольшие значения этого критерия, а также величины его наблюдаемой значимости (далекое от нуля) свидетельствуют о том, что вероятность существования устойчивой связи между уровнем доходов и уровнем предпочтений критерия “доход” при типизации социального пространства – невелика. Однако постулирование отсутствия общей связи между переменными потребовало дополнительной проверки. С этой целью были рассчитаны Z-статистики отклонения частот для крайних доходных групп, “замкнутых в кольцо”. Расчеты показали, что в условиях односторонней зависимости 0,05 есть основание говорить о существовании положительной взаимосвязи (или о таковой тенденции) между описанием социальной структуры в терминах “богатства-бедности” и крайним (самым низким и самым высоким) уровнем душевых доходов.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что положение индивида в реальной социальной структуре, рассматриваемое как положение в иерархии по материальному благосостоянию, действительно влияет на то, каким образом индивид структурирует социальное пространство. Есть достаточно оснований утверждать, что самые крайние позиции, занимаемые индивидами на оси “материальное благосостояние”, повышают значимость критерия “доход”. По всей вероятности, это связано с тем, что постоянная нехватка денег на одном полюсе или появление широких возможностей, связанных с повышением статуса по материальному благосостоянию, – на другом, оказывает заметное влияние на сознание индивидов. И для них резкое расслоение общества на бедных и богатых является наиболее актуальной проблемой, так как крайние позиции богатых и бедных, во-первых, ставят их в оппозицию друг к другу, а во-вторых, их стиль жизни отличается от стиля жизни “промежуточных” слоев, составляющих большинство населения. Но при этом важно и то, какой уровень материального благосостояния индивид воспринимает как свой.

Эти утверждения корреспондируются с выводами других авторов о том, что трансформация социально-экономических условий жизни постсоциалистического общества приводит к качественному изменению социальных идентичностей, в которых начинают отражаться реально занимаемые индивидами и группами позиции в социальной структуре [7, 61, 79].

Дата добавления: 2015-07-11