Контакт эмоциональный

Состоит из пяти основных компонентов, причем с каждой стороны контактирующих. Например, со стороны терапевта:

А) Насколько терапевт позволяет себе переживать эмоциональные состояния — не «замораживает» ли себя (насколько сам находится в контакте со своими чувствами)? Отметим, что в основном это связано с собственной психотерапией терапевта — насколько он научился безопасно для других и для себя самого сталкиваться с различными своими эмоциональными состояниями.

Б) Насколько терапевт позволяет выражать свои эмоциональные состояния партнеру — невербально (то, что называется экспрессивностью)? Сразу подчеркнем: некоторые люди (естественно терапевт может быть также таким человеком) умеют очень внятно и ярко предъявлять свои эмоциональные состояния другому человеку — про них говорят, что «у них на лице все написано» — (таких людей не так много — из-за природного генофонда или за счет обрезания эмоционального самовыражения в ходе социального воспитания — в данном случае неважно). У других людей лицо и тело маловыразительно в отношении передачи эмоционального состояния.

В) Насколько терапевт конкретно, четко и понятно может описывать вербально для себя и для другого человека собственные эмоциональные состояния?

Независимо от указанных в предыдущем пункте первичных различий в экспрессивности, вербальное самовыражение эмоций является необходимым инструментом психотерапевтического контакта — хотя во многих случаях может выглядеть «искусственным» средством: не говорят же в жизни «как я зол!!!», а просто выражают эту злость лицом, а если и словами, то уж скорее малопечатными.

Ясное описание собственных эмоциональных переживаний, дает полезную информацию для процесса формирования значений (понимания) как самого человека, так и дают однозначные послания партнеру. (Для терапевта этот навык очень важен, поскольку от него во многом зависит уровень безопасности клиента; ясности эмоциональности послания нужно специально обучаться — не случайно американцы тренируют навык предъявления эмоциональных посланий по определенной схеме построения предложений и обеспечивая терапевта списком и описанием наиболее распространенных эмоций).

Поддержка клиента в понимании эмоционального состояния терапевта крайне полезна — иначе никто не гарантирует, если терапевт не предъявит себя словесно, что клиент вполне обоснованно будет находиться в плену своих проекций или трансферентных представлений.

Г) Насколько терапевт чувствует (сопереживает) эмоциональное состояние клиента (может испытывать то, что выражается словам эмпатия)?

Д) Насколько терапевт может ясно и аккуратно «считывать с лица» клиента его эмоциональные состояния и описывать свои наблюдения?

Несколько слов о нюансах эмоционального контакта.

Отметим, что хотя мы говорим о интерпсихическом контакте, тем не менее интрапсихический контакта всегда присутствует — см. например, выше пункт А — контакт со своими чувствами, являющийся предпосылкой для эмоционального контакта с партнером.

Второе — в отличие от перцептивного контакта внешнюю вербализацию собственных чувств мы связываем с эмоциональным уровнем (хотя словесное предъявление может одновременно являться и терапевтическим действием).

Третье — «хороший» двухсторонний эмоциональный контакт мы прежде всего связываем не с феноменом эмпатии — резонансным откликом одного из партнеров в ответ на чувства другого (п. Г. — например, клиент плачет от боли, и у терапевта наворачиваются слезы от резонирующей собственной боли) — хотя он безусловно важен, а эмоционально — «другим» или «эмоционально-независимым» ответом, но очень точно откликающимся на эмоциональное состояние партнера (в том же примере о плачущем клиенте терапевт может не испытывать резонансной боли, но переживать и предъявлять клиенту «нежность», «сотрадание-жалость» или «стыд», что он равнодушен к боли клиента. Особенно в последнем случае «равнодушие» и «стыд» точно не являются «эмпатичным», но сильным эмоциональным откликом в гештальт-диалоге терапевта).

Здесь можно вспомнить перлзовское разделение эмоциональных терапевтических отношений на «а-патию» в психоанализе (благожелательный нейтралитет), «эм-патию» в роджерианстве (сильная эмоциональная включенность и идентификация с клиентом), и на «сим-патию» в гештальт-методе (включенность и независимость, «отдельность» терапевта).

Еще один комментарий про эмпатию. Не очень любим это слово в своей тренерской работе, поскольку не знаем, как обучать этому процессу терапевтов. Посему предпочитаем обучать «эмоциональному дублированию» — приему, взятому из психодрамы: занять ту же позу, что и клиент (телесное дублирование), пытаться повторять те же слова, что и клиент (вслух или про себя), делать те же движения и затем попробовать переживать те же самые чувства, пробуя быть в «шкуре клиента»... Проверить, насколько вам удается переживать похожие чувства можно «опережающим дублированием»: попросив разрешения у клиента, проговаривать его чувства от первого лица, до того, как он их сам предъявляет словами и затем спрашивать, насколько точны ваши угадывания, у самого клиента.

Непростой вопрос: как относиться к эмоциям следующих типов с точки зрения успешности эмоционального контакта.

Прежде всего, мы выделяем «истинные» эмоции — целесообразная эмоциональная реакция человека организма в ответ на определенное действие организма, определенную ситуацию или воздействие среды. Попробуем для простоты привести примитивные примеры.

Например, человек очень хотел поступить в Университет, и сдал успешно все экзамены. Целесообразная эмоция — радость, восторг, и т.п. Или человека справедливо обвинили, что он ворует — целесообразная эмоция — вина. Несправедливо обвинили — обида, злость.

Понятно, что мы принципиально не можем приписать всем видам действий и событий определенные простые чувства, «целесообразные эмоции» — например, друзья перестали видеться и дружить — недостаточно прописан контекст, а даже если он будет прояснен, то «алгоритмически правильные» чувства невозможно описать. Тем не менее, многие авторы, изучающие эмоции в теории и на практике, и опирающиеся на биологические и социальные функции эмоций, выстраивают вполне полезные классификации.

Следующая категория — «привычные» чувства. Поговорка «плаксивый наплачется, счастливый насмеется» довольно четко схватывает феномен специфических реакций людей на одну и ту же ситуацию в зависимости от характерологии данного человека. «Привычные» чувства таким образом не относятся в основном к стимулу (внешнему или внутреннему), но обозначают некоторую ригидную, устойчивую бессознательную реакцию самого человека — поэтому иногда называются «реактивными» чувствами (в отличие от «активных», относящихся к актуальной ситуации, и активно изменяющихся в зависимости от характера ситуации и состояния человека).

Еще одна разновидность чувств — «трансферентные». «Случаются» так же бессознательно, так же как и «привычные» не связаны адекватным образом с конкретной ситуацией и не выполняют регуляторной функции в поведении. В каком-то смысле еще более иллюзорные, чем «привычные». В случае «привычных» чувств человек «видит» реальные объекты и ситуацию, но реагирует негибко, с помощью одних и тех же устойчивых эмоций. (Аналогия если у человека есть из инструментов только клещи, то он и вытаскивает гвозди клещами, и забивает их клещами).

В случае «трансферентных» чувств (напомним, что трансфер происходит, когда вместо реального объекта, действующего на человека в определенной ситуации, человек «видит» «трансферснтный объект»: воспринимает в своем психологическом переживании свою жену, как свою маму, например, если мама проявляла давление и унизительную критику, то и жена воспринимается как давящая и унижающая — что бы она на самом деле не делала). В нашем банальном примере с клещами трансферентные чувства проявляются в том, что человек, не обращая внимания, что перед ним — гвозди, книги, животные — все равно так или иначе работает клещами — поскольку в его внутреннем взоре перед ним гвозди, которые надо вытаскивать...).

И последнюю категорию чувств вспомним здесь — «фасадные» чувства. Само название показывает, что в человеке существуют «истинные» чувства, а внешне (на «фасаде» его организма) проявляются другие, зачастую ничего общего не имеющие с его истинными переживаниями.

Бывают «пассивные», бессознательные «фасадные» чувства — например, на похоронах «хорошие мальчики и девочки» автоматически надевают на себя грустные, скорбящие лица — даже если внутри они достаточно равнодушно или злобно относились к покойному — и таким образом на «фасаде» проявляют «конвенциональные» — социально-одобряемые чувства. (Что в общем-то лучше, чем если бы они демонстрировали свои реальные чувства безразличия, презрения или злости — уважение к умершему и его скорбящим родным и близким — вполне может быть уместным).

«Фасадные» чувства бывают и «активными» — например, ребенок может привыкнуть добиваться своих целей, предъявляя на «фасаде» «безграничное отчаяние», «безутешное горе» или «разрушающий все гнев», хотя внутри его переживание — всего лишь досада, обида или раздражение оттого, что ему отказывают в покупке игрушки. Таким образом, выражаемые вовне чувства являются активным инструментом для получения желаемого — манипуляция взрослыми. Или в психологических группах предъявление участником «слез» иногда бывает средством привлечения группового внимания или выражение желания побыть в роли клиента.

Итак, мы обозначили истинные, привычные, трансферентные и фасадные чувства, называем ли мы хорошим эмоциональным контактом только обмен истинными чувствами?

На наш взгляд, это нецелесообразно — поскольку тогда мы вынуждены постоянно оценивать выражаемые чувства на «истинность» или «манипулятивность». Более полезно признавать хорошим эмоциональным контактом обоюдный обмен естественными эмоциональными реакциями, не проверяя «на зуб» их качество.

Другое дело, что, если терапевт наблюдает у клиента разнородные не согласующиеся между собой признаки эмоционального поведения — например, клиент говорит, что очень расстроен, что опоздал, а на лице его не выражаются никакие признаки сожаления или вины, и опаздывает он с каждым разом все больше и больше, а терапевт в ответ сочувственно и дружественно улыбается (и внутри возможно также не чувствует себя обиженным), то вполне может быть, что с эмоциональным контактом в этой паре все хорошо, но вот на уровне «понимания» ситуации и клиента (см. четвертый уровень контакта), а уж тем более на уровне терапевтической работы (см. шестой уровень контакта) вряд ли у данного терапевта все благополучно (в отношении данной конкретной ситуации, конечно).

Или другой пример, достаточно часто встречающийся в нашей супервизорской практике. Клиент садится перед терапевтом и начинает плакать. Терапевт придвигается к нему, говорит, что сильно сочувствует, готов поддерживать клиента во всем или иногда даже начинает его гладить, обнимать и т.п. Эмоциональный отклик у терапевта явно хороший, но уровень понимания, а, следовательно, и уровень терапевтических действий столь же явно страдает — раз терапевт не спрашивает, о чем плачет клиент, о том, что с ним что-то случилось сейчас во время сессии или до сессии и т.д. А, следовательно, вполне находится в плену своих проекций, что клиент нуждается в заботе, защите, и прочая. Хотя если бы терапевт прояснил ситуацию, то вполне возможно, что его адекватным бы чувством была бы злость на клиента — вспомним анекдот про плачущего дракончика, которого сочувственно спрашивают: «Ты один?.. — Один:.. — А где ж твой папа?.. — Я его съел... — А мама?.. Я ее тоже съел... И кто ж ты после этого?!!! — Сирота...»

Еще раз подчеркиваем, что, только выйдя в зону «понимания», можно опознавать истинные (по признакам согласованности многоуровневого поведения клиента и переживанию «доверия» самим терапевтом), «привычные» (за счет накопления в памяти терапевта данных об устойчивых эмоциональных проявлениях клиента), «трансферентные» эмоции клиента (по признакам неадекватности, сверхинтенсивности и ригидной повторяемости и собственным контртрансферентным реакциям терапевта), «фасадные» чувства (с помощью анализа внешне-выражаемого и внутреннего состояния клиента, а также состояния «недоверия» у самого терапевта). Внутри зоны самого эмоционального контакта невозможна проверка эмоций клиента, как впрочем, и эмоций самого терапевта на «качество».

Прежде чем приступить к обсуждению следующего уровня контакта (уровень Понимания), вернемся к нашей метафоре о «пирамиде опыта» (поскольку мы уже рассмотрели кратко два базовых уровня контакта, связанных с основанием Пирамиды — Эмпирическим Опытом).

Итак, можно сказать, что «невротическую» Пирамиду, которую выстраивает человечество в связи с гордыней Разума («cogito ergo sum»), можно обозначить следующей стратегией. «Совершенствовать Понимание (уровень мыслей) — делиться им в виде Интроектов (жестких формулировок «абсолютного Знания» — оснащать им следующие поколения...» «Нижние уровни опыта — ощущения, эмоции — «унижать», дискредитировать — отсюда: «чувства надо контролировать, подавлять, первичные эмпирические уровни — недостойный человека мусор, «животный атавизм».

Может быть, не стоит впрягать все человечество в эту «философскую рамку», так как в основном это касается «западной культуры», а в «восточной культуре» — наоборот, первичные ощущения и эмоции, по крайней в некоторых сферах признаются достаточно сильно — например, японское «любование кленами» — достаточно нерациональное времяпровождение...

Разумеется, мировоззренческая рамка существования — в том числе и на основе каких ценностей строить собственную Пирамиду Опыта — личное дело каждого, но во что верит гештальт-терапевт (опять же в моем понимании) — «невротическая пирамида опыта» (мысли в «основании» и т.д.) в случае трудностей психической регуляции хорошо бы (по старой гештальтистской привычке избегаем словосочетания «должна быть»), чтобы была перевернута с главной опорой на первичные уровни: ощущения, восприятия, эмоции.

Вспомним классику. М.Булгаков: «Мастер и Маргарита» [5].

Когда Директор театра Варьете Лиходеев дьявольской силой был «вынесен» из Москвы в Ялту, его помощник после сильной фрустрации (и полной потери психической регуляции — в нашей терминологии) от телеграмм ялтинского угрозыска, требовавших подтвердить личность их начальника, дошел до гениального телеграммного гештальт-послания, опирающего исключительно на первичные феномены, и не рискующего на «понимание» (чтобы окончательно не сойти с ума): «Сегодня, около половины двенадцатого. Лиходеев говорил со мною по телефону в Москве. После этого на службу не явился, и разыскать его по телефонам не можем. Почерк подтверждаю».

3. Уровень Контакта «Понимание»

Этот уровень непосредственно связан с мыслями клиента, его рассуждениями, выводами, которые он делает из анализа своих конкретных жизненных ситуаций, и передачей этих размышлений терапевту. Таким образом, уровень понимания состоит из контакта клиента с собственным актуальным эмпирическим опытом и прошлым опытом, переработкой этого опыта в определенные суждения о себе, о целесообразности того или иного своего поведения, и предъявления этой рефлексии терапевту, а со стороны терапевта, целенаправленным уточнением понимания рефлексивного процесса клиента. Вот уж где вотчина терапевтических вопросов: «Правильно ли я понимаю, что...?»

Попробуем проще, на уже упоминавшемся примере — уровень ощущений: «я вижу уголки губ подымаются наверх»; уровень восприятия: «я вижу, что вы улыбаетесь»; уровень чувств: «я испытываю радость»; уровень понимания: «я осмысляю эту ситуацию так: вы улыбаетесь, потому что рады меня видеть и я так же рад встрече». (Вариант — на уровне чувств: «я испытываю настороженность»; на уровне понимания: «я думаю, что вы вовсе не радуетесь встрече со мной, а просто вы вежливый человек и поэтому предъявляете мне улыбку, я тоже вежливо улыбаюсь, но внутри настороже...»).

Таким образом «понимание» отвечает в отличие от предыдущих уровней за осмысление целостной ситуации, а не отдельных ее компонентов.

Этот уровень контакта прекрасно освоен когнитивной психотерапией [2, 9] и герменевтикой — с другой стороны, даже не обладая знаниями о правилах силлогизмов и о других логических фигурах, гештальтист вполне может, оперируя вопросами «И как ты делаешь это умозаключение?», «И как это связано?», «И как ты получаешь такой смысл из описанного события?», и, опираясь на простой здравый смысл, помогать клиенту осознавать, насколько правильно он строит значения на основе получаемого эмпирического опыта и самому определяться, насколько он как человек и терапевт понимает логику клиента.

У данного уровня контакта удивительная судьба — как источник мыслей, он достаточно часто на заре гештальт-метода подвергался остракизму самим Перлзом и его ярыми учениками — вспомним уже упоминавшиеся язвительные ремарки о многочисленных видах дерьма.

С другой стороны, безусловно, Осознавание, которому так поклонялся Перлз и его последователи, непосредственно относится к процессу Понимания — является и его источником, средством и существенной частью...

Процессу осознавания процесса формирование значений («Meaning- making» [64]) современные гештальт-школы (в частности, Лос-Анджелессцы-ГАТЛА, в том числе и мы) уделяют особое внимание — от «правильности» значений, которыми начинает наделять человек те или иные ситуации и ее элементы, напрямую зависит эффективность его Эго-функции, определяющей какую потребность в данный момент выбирает человек для удовлетворения, с какими объектами он взаимодействует, какой оптимальный способ удовлетворения потребности он определяет, какой опыт выносит человек из очередного цикла удовлетворения потребностей.

Естественно, что и эффективность, «здоровье» функции Персона, вовлеченной во все указанные процессы развития потребности также напрямую зависит от «правильности» накопленных в ней «значений».

Поэтому в ходе процесса взаимодействия с клиентом гештальт-терапевт постоянно следует челночным образом за тем, какие эмпирические феномены поступают в «феноменологическое поле сознания» клиента, и какие и каким образом он выстраивает «значения» из полученного эмпирического материала, а затем, какие новые эмпирические факты он добывает, опираясь на уже имеющиеся «значения» ситуации.

Отдельным важным «фокусом понимания» мы признаем также понимание клиентом (и терапевтом) механизмов прерывания собственных потребностей — классический объект внимания гештальт-терапии.

В начале обучения гештальт-терапии мы предлагаем включать терапевту осознавание-понимание только для определения того, какого уровня контакт присутствует у клиента, для чего он ему нужен, как он его организует, как прерывает контакт и потребность, что способствует восстановлению контакта и потребности.

Отдельным полезным навыком гештальтиста (мы называем это «профессиональным непониманием») является умение говорить ясно о границах своего понимания и о том, что делает (или не делает) клиент для того, чтобы терапевт был ограничен в понимании.

Например, гештальтист помогает себе продвинуться в понимании, и стимулирует клиента помогать ему в этом давая следующую обратную связь: «Я не понимаю, что с тобой произошло, и мое непонимание связано с тем, что ты употребляешь в рассказе очень много слов, не успеваешь мне рассказывать о своих переживаниях, и почти не смотришь на меня».

4. Уровень Контакта «Действие»

Если уровень «понимания» в «отместку» за чрезмерное возвеличивание его человечеством был незаслуженно «опущен» Перлзом, и только усилиями его учеников и последователей был наконец-то восстановлен в законных правах, то уровень действия — «законнорожденный сын» гештальт-метода.

Может быть, даже гипертрофированно поддерживаемый Перлзом — во всяком случае «действию» как отреагированию чувств, или как нарочитому «завершению Гештальта» достаточно часто приписывался статус высшей ценности.

(Что, конечно, делало гештальт-терапию ярко-зрелищной и привлекательной для широкой публики — поскольку «освобожденное действие», вырванное гештальтистом из «оков ретрофлексии» сопровождается взрывом энергии и соответственно катарсическими сопереживаниями у наблюдателей).

Современными гештальтисты называют этот период демонстрационных сессий Перлза с «выпуклыми изменениями-действиями» клиентов «бум — бум — гештальт-терапией», хотя и признают, что благодаря этим «шоу-сессиям» гештальт-терапия наконец-то получила доступ к широкой публике...

В результате возникает иногда другой крен — уровень действия (изменения) вообще исключают из зоны психотерапевтической работы гештальт-терапевта.

Наша позиция состоит в том, что первичный фокус внимания гештальт-терапевта — «осознавание — понимание», но действие довольно часто является необходимой предпосылкой для процесса осознавания во всяком случае достаточно часто поддерживаем специальный процесс «осознавание в действии». Например, исследование нарушения сексуальности клиента и поддержку его осознавания, невозможно производить без жесткой привязки к модельным действиям (разумеется, в специальном безопасном масштабе).

Некоторые темы клиентов, например, посттравматический стресс, вообще на первый план выводят совершение восстанавливающих действий — речевых и телесных — а затем уже закрепляют эффект с помощью осознавания и ассимиляции полученного в действии опыта.

Действия бывают речевые и телесно-невербальные. Любые ли слова или телодвижения являются действиями? Для терапевтической практики целесообразно, на наш взгляд, называть действиями только фразы и движения, относящиеся непосредственно к контакту, целесообразному с точки зрения удовлетворения (или прерывания) потребности. Это касается и клиента, и терапевта. Если терапевт почесал голову при затруднении, и это не оказало непосредственного влияния на его потребности и потребности клиента (если пренебречь тем, что почесывание стимулировало его мыслительную деятельность и прочая, а также благосклонно повлияло на клиента как непосредственное естественное самопредъявление терапевта), то, наверное, не имеет особого смысла называть это движение «действием» в контексте терапии (хотя в обыденном языке можно и назвать).

Так и слова и фразы, не имеющие сильного смысла в контексте терапевтической деятельности, например, когда терапевт от бессилия и растерянности вдруг задает клиенту вопрос «Что ты чувствуешь?» или чуть агрессивно «Что же ты хочешь?» и не может объяснить, почему он в этом месте его задал, то вряд ли полезно означать эти слова «терапевтическими действиями» — разве что только в коннотации «нарушения терапевтического контакта».

Как мы относимся к телесным действиям? Если телесные проявления и контакт является аутентичным средством взаимодействия терапевта вообще с окружающими людьми (например, он любит обниматься или трогать другого человека и часто это делает, и допускает такие же действия по отношению к себе), то на наш взгляд, полезно объявить об этом клиенту, пояснив, что данный канал доступен для контакта, но четко объявив, что это не означает, что клиент должен «терпеть» телесные проявления терапевта или что вообще терапевт будет самостоятельно использовать телесные действия.

Скорее это означает, что терапевт доступен для телесных действий клиента, разумеется, каждый раз с разрешения терапевта. На наш взгляд, несмотря на «большую свободность» гештальт-терапевта в телесной модальности [9, 10] по сравнению со многими другими психотерапевтическими направлениями — к примеру, психоанализом, телесный контакт требует особого внимания терапевта.

В частности, ясного предъявления и взаимного согласования «значения» телесного действия — иначе трансферентные или проекционные реакции клиента будут недоступны процессу терапевтического осознавания. Например, я могу спросить клиента, нужна ли ему эмоциональная поддержка, если я вижу признаки сильных чувств и думаю, что уровень его эмоций чрезмерен для оптимального терапевтического процесса, и если он отвечает утвердительно, то спрашиваю, может ли это быть в форме прикосновения.

Или иногда, если в некоторых ситуациях терапевт спонтанно уже прикоснулся к клиенту, он может спросить «задним числом»: «Я коснулся тебя, чтобы поддержать — помогает ли тебе это и нужна ли еще моя поддержка?»

Уровень действия в гештальт-терапии в отличие от предыдущих уровней контакта сильно отличается от обычных человеческих действий. Например, в жизни не принято сказать собеседнику: «Я замечаю, что у вас подергивается левое веко...» или уж тем более: «Скажи видеокамере «Я тебя боюсь, я боюсь, что меня оцениваешь!..»

На первое действие в жизни принято отвечать: «А вам какое дело!», а на второе — «Я не шизофреник, чтобы с камерой разговаривать!..»

Начинающие гештальт-терапевты часто жалуются: «техника двух стульев» не работает — клиенты отказываются «по стульям скакать»... Конечно, искусственные техники и не должны работать в контексте обычных человеческих отношений. Для того чтобы искусственные терапевтические техники вызывали бы ожидаемый отклик у клиента, по крайней мере необходимо договориться о том, что терапевт с клиентом будет делать некоторые искусственные экспериментальные действия и обсудить их полезность для терапии. (Позволим себе привести медицинскую аналогию — если человек не знаком с процедурой «ставить клизму» и медсестра неожиданно для пациента начнет осуществлять это действие, то вряд ли «техника клизмы» будет иметь полезный эффект для обоих...).

Мы уже писали, что не употребляем понятие «сопротивление» по отношению к клиенту («Эскизы к ведению гештальт-групп»), поэтому и здесь отказ клиента участвовать в непонятных игровых действиях не относим к его «сопротивлению», а к естественной опаске клиента и разумной привычке «не зная броду не лезть в воду» и некорректным объяснениям терапевта о правилах, способах существования и действиях в психотерапевтическом пространстве.

Дата добавления: 2015-07-11