Переведено для группы: https://vk.com/bellaurora_pepperwinters 18 страница

Я посмотрела на часы: 2:14 утра. Сердце замерло, словно неисправный механизм.

Никто ко мне не пришел. Отсутствие шума говорило о том, что Кью увели из его дома. Может, он даст им взятку и вернется завтра? Я затаила надежду и мечтала, что все наладится. А если нет, то я пристегну себя наручниками к столбику кровати и откажусь уходить, пока не вернется Кью. И мне совершенно все равно, кто вернется за мной — родители или Брэкс.

Я не знала, как действует эта штука — ордер. Давал ли он им право обыскивать дом? Тогда почему никто ничего не осматривал?

Это бессмысленно. Потому что я все еще в доме человека, которого Брэкс обвинил в моем заточении; так или иначе, Кью смог сдержать офицеров от того, чтобы они забрали меня и арестовали его. Он обладал большей властью, чем я полагала.

Неизвестность.

В 2:30 я бросила бесполезную затею уснуть. Взяла со стола папку для набросков, которую мне принес Кью. Затем потянула и включила торшер.

Боль стиснула мою грудь, когда я вытащила чистый лист и взяла угольный карандаш. Мои пальцы обхватили стержень уголька как старого доброго друга, но я сидела и потерянно смотрела на лист.

Так много чувств, эмоций и мыслей боролось во мне. Я хотела бежать, драться, кричать. Я хотела упасть в ноги и вымаливать прощение у Кью, а затем залепить ему звонкую пощечину за то, что он сделал со мной.

Набросок был отражением всего, что я испытываю, я выпустила все чувства на бумагу.

Неспешно моя рука наносила штрих за штрихом, накладывая все более четкие линии то там, то тут. Я работала, выпуская все, что накопилось у меня внутри. Я успокоилась и расслабилась, это помогло утихомирить перегруженное сознание. Я детально прорисовывала линии и контуры, вырывая образы из своих воспоминаний, находя в этом действии успокоение от беспокойства и желания.

Я хмурилась, если допускала где-то ошибку, но продолжала. Раньше я предпочитала рисовать с фотографии или сидя напротив здания либо объекта, который я рисовала, чтобы солнце меня согревало.

Сидя на кровати, я ожидала свою судьбу, рисуя особняк Кью. Я делала наброски на листах, что он подарил. Его подарок наполнил мое сердце теплотой. Оно билось для него. Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы его задержали. Мое неясное будущее пыталось украсть тот оазис спокойствия, в котором я сейчас находилась. Я тяжело вздохнула. А куда делась Сюзетт? Думаю, она бы меня ударила, если бы Кью предостерегающим жестом не остановил ее.

Постепенно ночь уступала свои права раннему утру, а я до сих пор не выключила свет, придвигая набросок ближе к себе, как если бы от этого зависела безопасность мира. Особняк Кью оживал под моими руками. Я добавила фонари и лепнину под изогнутые окна, не забыв при этом дорисовать пухлых краснощеких херувимов и замысловатые оконные рамы.

Как правило, я любила рисовать четкие линии красивых зданий из бетона и стали, а не исторические особняки. Но этот рисунок будет одним из лучших. Как бы я хотела уметь рисовать людей. Тогда бы я запечатлела черты Кью на листе бумаги, его властность, жесткость, осанку. Но ничто не сможет передать истинную сущность и красоту Кью, даже самая точная цифровая фотография. Кью был чрезвычайно живым. Он был уникальным.

Кью воссиял... перевоплощаясь в человечного Квинси. Но я не хотела доброго и человечного. Я хотела своего Господина. Любовника, который доминировал.

Усталость вела борьбу с печалью, и я откинулась на кровать чуть дальше, в мягкость подушек.

Так и уснула с папкой для эскизов в руках; угольная пыль покрывала руки, пальцы, затем перешла на щеку.

— Эсклава. Я имею в виду... Тесс.

Мое сердце замерло, кровь понеслась по венам с бешеной скоростью.

Тварь. Водитель.

Руки. Член. Боль.

Кошмар разрушил сон, оставляя меня во власти страха. Теплая большая ладонь легла на мое плечо. Я вздрогнула и инстинктивно во сне рванулась в сторону.

С криком я ударила кого-то рукой и соприкоснулась с жесткими мышцами. Боль взорвалась в моем запястье, я приподнялась, вскрикивая:

— Что за черт?

Звуки мужского ругательства заполнили предрассветную тишину. Мне в нос ударил запас цитруса, смешанный с острым перегаром виски и бренди.

Кью отшатнулся.

— Merde! (прим. пер. фр. — Дерьмо) Ты не должна ч-чертыхаться н-на м-меня, — пробормотал Кью, потирая грудь, и нетрезво поднялся с кровати.

О, боже мой! Это Кью.

Мое тело расслабилось, наполняясь теплом, в то время как разум нашептывал: «Будь осторожна».

Он хмыкнул, отшатнулся от матраса и повалился на него снова.

Хах, мой Господин был чертовски пьян. Я знала, ему не следовало пить при мигрени. Его плечи были сгорбленными, а не расправленными как обычно, не было гордой осанки, взгляд стеклянный и расфокусированный. Только не говорите, что все это время он пил с полицейскими офицерами?

Я села, отбрасывая одеяло и пододвигаясь к нему.

Кью моргнул, качая головой. И споткнулся, хватаясь за столбик кровати. Я подошла к нему, с опаской вытянув руки, чтобы если что подхватить его, сердце билось как ненормальное.

— Кью... пойдем в кровать, пока ты не упал.

Кью захихикал. Да-да, захихикал как маленькая девочка.

— П-пытаешься в-воспользоваться моим нетрезвым сос-состоянием, эсклава? — он произнес слова невнятно, с французским акцентом, это не давало мне понять его точно.

Стоило подойти немного ближе, в нос ударил резкий запах алкоголя. Внезапно он сильно качнулся назад, как человеческое подобие Пизанской башни. Ради всего святого, сколько он выпил?

Я быстро кинулась вперед и поймала его, подперев мощное тело плечом. Алкогольный аромат дразнил мои ощущения. Клянусь, я почувствовала даже запах сигар, который окутал и затуманил мой рассудок. Или это просто было его горячее, твердое, соблазнительное тело? Глубокий мускусный аромат, смешавшийся с сандалом и лосьоном после бритья?

Мой желудок сжался, когда Кью прижался ко мне и наклонился, вдыхая запах моих волос. Он вздохнул.

— Так... так хорошо пахнешь. Чертовски приятно. Как дождь. Нет, нет, нет — словно мороз. Колючий, свежий, ледяной и... и болезненный. — Он прикрыл глаза, бормотание перешло в шепот: — Любить тебя — испытывать боль.

Мое сердце замерло. Я причиняю ему боль. Все было абсолютно наоборот. Я никогда за всю мою жизнь так не страдала, как в то время, когда принадлежала ему.

Наши взгляды встретились, я увидела в его глазах водоворот боли, которая закручивалась в алкогольной дымке.

— Это именно ты. Ты причиняешь боль. — Закрывая глаза, он нахмурился и сглотнул.

Обуреваемая непонятными чувствами внутри, я толкнула его по направлению к кровати.

— Сядь, пока не упал. — Тяжело дыша, я помогла ему взобраться на кровать и положила его.

Он застонал, до боли стискивая мое предплечье, когда я хотела отойти. Он держал меня мертвой хваткой, поэтому у меня не было выбора, и я присела рядом с ним, позволяя ему крепко ухватиться за запястья.

Пододвинувшись ближе, я пробежалась руками по его коротким волосам, наслаждаясь возможностью прикосновения. Я думала, что больше не увижу его, не останусь с ним наедине. Тот факт, что утром он не вспомнил, как приходил ко мне, не волновал меня. Он был здесь. Сейчас. В этот период времени, перед рассветом — он был полностью моим

Он затих, успокоился, мурлыча под моими нежными прикосновениями. Печаль захватила меня, когда я поняла, что он просто отключился от большого количества выпитого. А я так хотела, чтобы он обласкал меня. Он же почти приполз в мою кровать и оставил меня в одиночестве.

Его дыхание успокоилось, стало тихим и размеренным. Он спал. Когда я двинулась, то его пальцы только крепче стиснули мое запястье.

— Сноу[11]. Сноу. Ты названа в честь снега и зимы... мое любимое время года.

Я притихла. Он говорил без запинки. Голос стал четче.

— Почему ты любишь зиму? — прошептала я, уверенная в том, что он отключится раньше, чем сможет ответить на вопрос.

— В это время все умирает для того, чтобы возродиться. — Он открыл глаза, поморщившись, приподнимаясь на локтях. — Ты знаешь, я делаю так же. Я зима.

Я совершенно не понимала, о чем он толкует, но оставалась тихой, насколько это возможно. Только, пожалуйста, продолжай говорить.

Странный свет наполнил его глаза.

— Пятьдесят семь, — пробормотал он.

Мое сердце понеслось быстрее. Я знала, что сейчас Кью настроен на откровенный разговор. Он отпустил свою охрану, которая неусыпно наблюдала за его сердцем и душой, и позволил мне заглянуть вовнутрь. Я переплела пальцы с его и нежно поглаживала его руку.

— Пятьдесят семь чего, Господин?

Он закрыл глаза и вздрогнул, застонал и прижался к моей ласке, затем отпрянул в сторону.

— Не говори это слово, я его ненавижу. Не Господин. — Его челюсть сжалась. Он вел молчаливую битву внутри. Его нефритовые глаза, таившие в себе огонь, поймали меня в ловушку и не хотели отпускать.

Пьяная дымка вновь завладела им; он вздохнул и протянул:

— Неправда. Я люблю это слово, когда я твой Господин. Когда я — он, то обожаю причинять тебе боль. Мне нравится играть с тобой в игры разума. Но это делает меня похожим на него.

Кью сжал кулак и с силой ударил себя в грудь, я вскрикнула от неожиданности.

— Я больной придурок. Во мне нет ничего человеческого, я дьявольское отродье. — Он с силой сжал меня, затем резко потянул на себя и прижал, мы были нос к носу. — Но затем пришла ты и заставила принять мою темную сторону!

Я не понимала, что он имеет в виду. Мне не нравился его тон, его поведение и ненормальный, странный свет в его глазах. Сглатывая комок в горле, я решила перевести тему:

— Чего пятьдесят семь? Что значит это число?

Кью усмехнулся темной улыбкой.

— Девушек, конечно. Пятьдесят семь маленьких птичек, которых я заморозил своей зимой и потом позволил им оттаять.

Девушек? У него до меня было пятьдесят семь девушек? Сумасшедшая ревность заполнила меня, я застыла. Что все это значит? Мой разум выл, словно раненный зверь, мне причинили боль. Глупые пьяные метафоры Кью совершенно не волновали меня. Никто не может владеть пятьюдесятью семью девушками. Он был монстром

Я хотела сильно ударить его.

— Ты владел таким количеством девушек?

Он кивнул, как будто это имело какое-то долбанное значение.

— Да, пятьдесят семь. — Он провел пальцем между грудей, опуская его ниже. — Ты — пятьдесят восьмая. — Его глаза впились в мою грудь, он втянул шумно воздух, затем жестко схватил грудь руками и проскрежетал: — Ты, ты, пятьдесят восьмая, пришла и разрушила мою привычную жизнь

Я оттолкнула его руку в сторону.

— Я разрушила твою жизнь? — злость наполнила мое тело, смешиваясь с ревностью, гнев пожирал меня. Мое сердце отказывалось сбавлять скорость, оно неслось с ужасной скоростью: миллиард ударов в минуту. — Ты, чертов придурок, спал с пятьюдесятью семью девушками и задавал мне долбанутый вопрос «сколько мужчин побывало в моей киске». Ты чертов лицемер. — Я вскочила с кровати, нервно погружая пальцы в волосы, не в силах избавиться от сильной боли, которую мне причинила правда. — Ты даже не представляешь, насколько ненормальной и извращенной ты меня сделал.

Он тяжело поднялся на ноги. Но затем вновь опустился на кровать, поддерживая рукой голову.

— Прекрати истерить, эсклава. Иди ко мне. — Он продолжал держать голову склоненной, а руку вытянутой, пребывая в абсолютной уверенности, что я подчинюсь. Не в этот раз. Это перешло все границы.

Я подошла ближе и ударила его.

— Я была права, что позвонила в полицию. Ты ублюдок.

Воздух в комнате затрещал от напряжения, когда Кью поднял голову и посмотрел на меня. Он стиснул зубы, и его состояние за секунду изменилось из просто чертовски пьяного до злого, гневно пьяного. В одно мгновение Кью поднялся с кровати, схватил меня на руки и бросил на кровать, наваливаясь сверху и прижимая к кровати.

Он разъяренно прорычал:

— Я ублюдок? Это похоже на настоящую причину, почему я являюсь твоим Господином? Разве мне не нужно быть жестоким и неприступным? — он провел языком дорожку, облизывая кожу до моего уха, обдавая меня ароматом бренди. — Мне нравится обращаться с тобой как с грязью. Это делает меня чертовски твердым. — Он толкнулся твердой эрекцией, прижимая мои бедра к кровати, потираясь о них. — Ты чувствуешь это, эсклава? Видишь, до чего ты меня довела своей борьбой! Сопротивлением. Я стал твердым от желания наказать тебя, трахнуть тебя, показать тебе, что твое место подо мной.

Он толкнулся снова, ярость затмила его лицо.

— Каждое чертово мгновение с тобой для меня — долбанная пытка. Каждый раз, когда я вижу тебя, я хочу подарить твоей коже боль, оставить свои метки, чтобы твое дыхание срывалось от желания. Я хочу делать все, что мне непозволительно делать, что я не должен хотеть делать с тобой. Понимаешь? Ты оживляешь во мне чудовище, которое желает доставлять ужасную боль!

Мой разум закрутился от каждого слова, которое он проговорил мне. Руки были слабыми, дрожащими, тело нуждающимся, и я была влажной для него. Опасная темнота в его голосе согревала меня, ужасала, радовала, заставляла его желать, трепетать. Все чувства обострились. Я хотела выцарапать ему глаза, чтобы разозлить еще больше.

Моя киска пульсировала, желая, чтобы в нее вошли жестко, хотя разум восстал против Кью по миллиону причин.

— Пошел на хрен от меня, урод!

Его ответом мне был поцелуй. Язык скользнул между губ, утверждая свою власть. Я извивалась, пытаясь вырваться, но это не принесло результата. Пока он пробовал меня на вкус, углубляя поцелуй, схватил мои запястья, поднял над головой и крепко зафиксировал их в своей хватке. Кусая меня за нижнюю губу, он тяжело дышал, затем отстранился и пробормотал:

— Почему ты не хотела, чтобы я знал твое имя?

Внезапная смена его настроения оставила меня опьяненной его жесткими ласками. Я поджала губы.

Когда я не ответила, ярость заискрилась на его лице, и он поцеловал меня настолько сильно, что я закричала от боли. Кью воспользовался моментом, когда я разомкнула губы, и глубоко погрузил свой язык. Когда он отстранился от моих губ и дал отдышаться, то прикусил кожу на шее и потряс головой, словно лев. Кожа загорелась болью, когда он укусил меня.

— Черт! — вскрикнула я, он рассмеялся.

Он прошелся нежно языком, зализывая рану, покрывая ее слюной.

Я плотно закрыла глаза и пробормотала:

— Почему ты такой жестокий со мной? — На глаза набежали слезы, состояние сменилось от возбужденного до яростно-возбужденного. — Я бы так хотела, чтобы полиция арестовала тебя. — Когда дело касалось Кью, я не могла наверняка говорить о своих чувствах, потому что в один момент я правда хочу, чтобы он умер, а в другой мечтаю подарить ему частичку себя, стать для него той самой, идеальной рабыней, подарить ему свою любовь.

Он прорычал в ответ, глядя на меня взглядом, полным гнева и сожаления. Под его взглядом мое сердце неуверенно застучало, затем помчалось галопом в груди. Сегодня он сполна показал свои особенности характера и желания. Я не могла примириться с некоторыми из них.

Кью пробормотал на французском:

— Tu ne peux pas être á moi, mais je deviens á toi

Мой живот скрутило узлами, желудок наполнился игристыми пузырьками, как будто я пригубила большой бокал шампанского. Когда наши взгляды встретились, я не смогла отвести от него глаз. Кью нежно прижался губами к моим и тихо прошептал, повторяя то, что он сказал на французском:

— Может, ты и не принадлежишь мне, но я уже давно твой.

Время замерло.

Его признание связало меня по рукам и ногам, украло мой разум. Его пьяное состояние позволило мне увидеть всю глубину его чувств. Затем время вновь ожило, даря и сверкая новыми возможностями. Мое тело больше не принадлежало мне, она принадлежало Кью. Все принадлежало Кью.

— Черт возьми, ты играешь не по правилам, — прошептала я, смахивая предательскую слезинку, которая без разрешения покатилась по щеке.

Кью приподнялся на локте. Одним пальцем обвел нежную кожу вокруг соска под тонкой футболкой. Затем пробормотал с глубоким французским акцентом:

— Эсклава... я не могу... я не хочу...

Я накрыла ладонью его щеку. Влажная от пота кожа зажглась огнем под моим прикосновением. Он придвинулся ближе ко мне, прижался, будто я была его последней надеждой, его спасательным кругом.

Я приглушенно проговорила.

— Чего бы вы хотели, Господин? — мое тело прекрасно знало, чего бы он хотел. Я все знала. После его пьяных разговоров я начала потихоньку понимать, насколько глубоко были скрыты его чувства. — Скажи все, чего бы хотел.

— Я убил его за те вещи, которые он делал с девушками. Но по иронии судьбы, теперь хочу делать все эти вещи с тобой. — Он отклонился на колени, все еще немного в алкогольной дымке, но уже более сосредоточенно глядя на меня. — Он сделала глубокий вдох и продолжил. — Разреши мне делать этой ночью все, чего я захочу. Подчинись мне полностью. Прекрати спорить и ругаться, драться со мной. Стань на сегодняшнюю ночь идеальной рабыней. — Он понизил голос. — Для меня.

В его просьбе я увидела сильную потребность, которая затмила мое собственное желание.

— Ты не просто моя собственность или игрушка, эсклава. Я могу тебя заставить сделать это, но я не хочу. — Он провел большим пальцем по моей нижней губе. — Я даю тебе право выбора.

Связь между нами становилась прочнее. Предоставляя мне право выбора, он показал, насколько он заботится обо мне.

Весь остальной мир прекратил существовать в данную минуту. Полиция не имела значения. Брэкс не имел значения.

Я и Кью — мы стали целой вселенной друг для друга. Я собиралась преподнести ему ценный подарок. Себя.

Я встала с кровати, опустилась на колени, склонила голову и раздвинула ноги, — так должна сидеть покорная рабыня возле своего Господина. Я склонила голову еще ниже и прошептала:

— Je suis à toi. (прим. пер. фр. — Я твоя) Трахни меня. Я исполню все твои фантазии. Сделай мне больно. Унизь меня. Сделай меня своей.

Кью поднялся с кровати и подошел ко мне. Его дыхание было тяжелым, грудь вздымалась и опадала. Он погладил меня по голове, прежде чем грубо схватить в кулак волосы, заставляя поднять на него взгляд.

— Ты сделала свой выбор. Ты не сможешь забрать обратно то, что преподнесла мне в подарок. — Он потянул меня вверх за волосы. Кожа головы неистово заболела от жесткости его движения, я вздрогнула.

Когда я поднялась на ноги, он сказал:

— Ты можешь кричать. Ты можешь плакать. Но я обещаю тебе одно, я остановлюсь лишь тогда, когда ты скажешь стоп-слово!

— Какое стоп-слово? — Но по большому счету, мне даже не нужно было спрашивать. Я его уже знала.

Одновременно, мы прошептали:

— Воробей.

Когда Кью посмотрел на меня вновь, я поняла, что мы только что заключили негласный договор. Словно за несколько секунд он наполнился властью. Силой, которую я не знала, как еще назвать, кроме как — сила Кью.

— Сегодня ночью ты вся моя. — Он поцеловал меня в щеку.

— Да, — выдохнула я, я стала шлюхой Кью. Его любимой, его желанной, маленькой шлюхой.

Тело Кью вибрировало от неуемной сексуальной энергии. Он схватил меня за руку и потащил из комнаты. Я последовала за пьяным Господином по богато украшенному коридору, мы поднимались вверх по лестнице.

Лестница спиралью закручивалась вверх и вела все выше и выше, мы шли пока Кью не вытащил из кармана ключ и не открыл какую-то дверь, по своему виду напоминающую средневековую.

Он практически затолкал меня в комнату, затем закрыл дверь на ключ.

Мои глаза расширились от удивления, когда я увидела, что комната была цилиндрической формы. Это была, скорее всего, башня, примыкающая к особняку, но тщательно скрытая от глаз посторонних.

Большой белый пушистый ковер лежал у огромного камина. Он был таких невообразимых размеров, что я могла зайти в него, и он бы все равно не покрыл меня. Старинное оружие и картины покрывали стены, там же стояла кровать, которая по размеру была в три раза больше обычной.

Личная территория Кью.

Интерьер комнаты так и кричал о мощи, охотничьей силе, тут должны были осуществляться любые, даже самые темные желания, тут можно воссоздать и разрушить что угодно. Огромная комната показывала, насколько Кью любит власть и контроль. Он привел меня сюда, чтобы сделать все, что хочет? Скольких девушек до меня он приводил в эту комнату?

Я нахмурилась, игнорируя болезненные мысли. Сегодня это не имело никакого значения, все, что происходило сейчас, не затрагивало прошлого, это наше настоящее.

Пока я как зачарованная осматривала комнату, Кью подошел ко мне сзади и шлепнул по попке.

— Встань в центр комнаты. — Запах алкоголя говорил о том, что для него не существовало протестов. Может, мне нужно было подождать, пока Кью протрезвеет.

Когда я не двинулась с места, он резко схватил меня за горло и сжал его. Страх промчался по моим венам.

— Подчиняйся, эсклава.

Он отпустил меня, и я поспешила в центр комнаты. Мои ноги утопали в серебристо-белых ворсинках мягкого ковра. Повернувшись к камину, я заметила фигурки резные фигурки лисиц, на которых охотятся собаки; оленей, насаженных на пики. На первый взгляд, мило и красиво. Но когда я присмотрелась внимательнее, то поняла — лучше бы я умерла.

Страх и ужас поползли по спине. Я испуганно посмотрела на Кью, который стоял у стены и нажимал на рычаг.

Звякающий и лязгающий шум раздался над головой, я изогнула шею и посмотрела наверх, откуда спускалась цепь с кожаными манжетами.

Мое горло стянуло от ощущения ужаса. Он хотел закрепить меня на цепи, как и в той комнате. Паника вспыхнула в крови, которая потекла по венам раскаленной лавой, грозясь перейти через край.

Кью прижался ко мне горячим телом. Я вздрогнула, когда он потерся эрекцией у попки.

— Подними руки вверх, эсклава.

Я согласилась сделать все, чего он хотел, но он желал подвесить меня на цепи, а на это у меня не было смелости. Все, о чем я могла думать, когда смотрела на цепи — Русский и его нож.

Я покачала головой и прохныкала:

— Я этого не сделаю.

Он втянул воздух

— Ты не слушаешься? — его голос звучал как в одном из кошмарных снов. — Я накажу тебя за то, что ты не слушаешься. Быстро подняла руки вверх.

Я прикусила до боли губу. Но послушалась его властного приказа, медленно поднимая руки. Все, что собирался сделать Кью, подвергало проверке мои желания. Готова ли я полностью погрузиться в любовь и отдать ему себя без остатка, или отвергнуть, потому что данное действие может разрушить меня. Я хотела этой боли. Я хотела почувствовать ее каждым дюймом своего тела, но воспоминания о Русском были такими живыми в моей голове. Но, возможно, он смог бы заменить воспоминания о том Русском и его ноже, как тогда, когда он помог мне справиться с последствием изнасилования.

Мои глаза были крепко закрыты, когда он затягивал на моих руках кожаные манжеты. Когда он затянул и туго закрепил их, я прошептала еле слышно:

— У меня есть одна просьба.

Он прижался лицом к моей шее там, где чуть ранее укусил и ласкал ранку языком.

— Одна и не больше. Я считаю.

Я вздрогнула, сметая все барьеры изнутри. Это просьба была важна для меня.

— Я хочу, чтобы ты называл меня Тесс.

Кью замер в нерешительности, прижимаясь ко мне твердым членом, я чувствовала, как застучало его сердце, как твердые мышцы груди поднимались и опадали, пытаясь успокоить дыхание.

— Ты хочешь примешать к этому свое имя? Но ты так боролась, так скрывала его от меня.

Я кивнула, сглотнув, когда он толкнулся бедрами, заставляя меня покачиваться на цепях.

— Я знаю. Но я хочу, чтобы ты называл меня по имени. Я хочу, чтобы ты полностью владел мной. — Моя киска сжалась, когда Кью простонал. Его пальцы нашли мой сосок и жестко ущипнули, по телу разлился пожар.

— Как тебе будет угодно, эсклава. Когда я буду называть тебя Тесс, запомни, ты будешь делать все, что я захочу. Я, черт побери, буду полностью владеть тобой. После сегодняшней ночи, когда я называю твое имя, ты становишься влажной для меня. Я владею не только твоей душой, но и телом. Ты не будешь отрицать?

— Я не буду отрицать, я твоя полностью и всецело.

Он направился к камину, но не стал возиться, чтобы его разжечь. Одно нажатие кнопки, и огонь вспыхнул огромными языками пламени.

Кью посмотрел на меня, затем провел рукой по волосам. Сделал шаг вперед по направлению ко мне и вытащил из кармана серебряные ножницы.

Я нервно сглотнула, но не проронила ни слова, когда он остановился рядом со мной, я затаила дыхание. Он лязгнул ножницами, улыбнувшись натянутой улыбкой, схватился за материал и разрезал его.

Лезвие ножниц поддразнивало мой живот, кожу между грудью, пока не сделало последний щелчок и не разрезало горловину тонкой футболки. Кью сжал челюсть, разрезал бюстгальтер и шортики. После этого, когда одежда болталась лохмотьями на моем теле, он добавил последний штрих: разрезал трусики

Я стояла перед ним прекрасная в своей наготе, гордо расправив крылья, счастливо распушив перья.

Он собрал разрезанную одежду и бросил ее в камин, запах гари наполнил комнату. Когда он посмотрел мне в глаза, то я увидела, что на его лице было выражение желания, его превосходства, и немного пьяного тумана таилось в глубине глаз.

Я не могла остановить свою панику, быстро задышала, ненавидя, что Кью отошел от меня. Я слышала звук, как будто что-то открылось. Мое восприятие обострилось до предела, посылая воображению страшные образы. Я немного отклонилась и попыталась через плечо рассмотреть, что он делает.

Я ничего не слышала, кроме шипения огня. Паника возрастала все больше и больше. Ожидание вело опасную игру с моим разумом. Что я делаю? Я не хочу этого. Этой боли и унижения. Возможно, мне следовало произнести стоп-слово и прекратить все это, признать, что это большая ошибка. Я не должна была соглашаться на то, чтобы он меня пристегнул к цепи, полностью обнажил. Я дала ему карт-бланш в руки, он мог делать со мной все, что ему заблагорассудится. И я не смогла бы это остановить.

Тихий, скользящий звук раздался позади, я напряглась. Я не желала знать, что это было. Кью беззвучно подошел ко мне сзади.

— Смотри-ка, в какую компрометирующую позу я тебя поставил. И я собираюсь воспользоваться этим для своего же блага, — его голос наполнился грехом.

О боже, как же я хотела спросить, что он имел в виду. Он остановился позади, мне показалось, в паре метров от меня. Почему так далеко?

— Как долго ты мечтаешь о том, чтобы тебя оттрахали? Мучали? Использовали? — он сделала акцент на слове «оттрахали». Оно нашло отклик в эротических волнах в моем животе. Это, вероятно, самый чувственный, и в то же время самый грубый вопрос, который мне когда-либо задавали.

На этот вопрос напрашивалась ложь. Я не могла рассказать ему, что с наступления половой зрелости я жаждала того, чего не знала. Я доводила себя до оргазма, мечтая о доминировании и страхе. Я сжала губы, не отвечая.

Откуда ни возьмись, мою лопатку уколола боль, словно от тысячи пчел. Щелчок и удар хлыста эхом разнесся по комнате.

Я крикнула, дернувшись в цепях.

Он, мать вашу, хлестанул меня! Боль прошлась по моей спине, согревая, покусывая. Мой живот сжался от сожалений. Я не подписывалась на то, чтобы меня били и унижали. Я лишь согласилась, чтобы меня жестко оттрахали. Слезы вырвались после следующего удара, когда на спину приземлился мучительный поцелуй хлыста. Мой позвоночник кричал от боли, а влажность между ног стала еще сильнее.

— Ответь мне, Тесс. Как долго? Насколько сильно? Мне нужно знать.

Я захныкала, опустив голову.

— Всегда. Мой разум был извращен столько, сколько я себя помню. Это пугало меня. Я не могла контролировать это. Это разрушило мои отношения с прекрасным парнем, и все потому, что мне нужно, чтобы меня жестко оттрахали, больше чем, чтобы со мной занялись любовью, — правда сорвалась с моего языка единым быстрым потоком слов. — Я нуждаюсь в этом. Ты даже не представляешь себе как сильно.

Он захихикал.

— Ох, я думаю, представляю, — хлыст вновь стеганул меня, посылая в агонию.

— Прекрати! — крикнула я, позволяя слезам свободно падать из глаз.

— Разве хлыст не делает тебя влажной? Отчаянной?

— Да! Черт, да. Даже очень.

Кью засмеялся, его смех был мрачным и наполненным желанием, мое сердце сжалось. Он нуждался в том, чтобы причинять боль, я не могла забрать у него это.

Хлыст вновь щелкнул, но вместо того, чтобы напрячься и подготовиться, я приветствовала удар. Мое тело согласно таяло, а плоть стала податливой.

— Расскажи мне свою саму темную фантазию, — приказал он, перемещаясь, скольжение хлыста следовало за его тихой поступью.

Я застонала, от картинок, которые появились в моей голове, где он хватает меня за волосы, шлепает и связывает. Он знал, что мне нравится — точно знал. Но я не знала, что нравится ему. Я сжала связанные руки в кулаки.

— Все, что ты делаешь со мной — моя фантазия. Я хочу узнать твою. Насколько темные твои желания? Насколько далеко ты готов зайти?

Кью ударил ниже, по моей пояснице и попе.

— Тебе нельзя задавать вопросы. — Каждый удар горел, но он скорее менял меня, чем наносил вред. Я стала фениксом с пылающей спиной, приветствующим поцелуй хлыста. Мое тело примерилось с ударами не на моей спине, а в моем лоне. Жар превращался в костер.

Дата добавления: 2015-10-29