The Unknown Soldier

Выройте могилу неизвестному солдату

Что прилег на вашем фальшиво-скорбящем плече

Весной 1971 низкобюджетная концепция «L.A. Woman» окупилась. Наша предыдущая пластинка стала для нас камбеком, но на ней не было хит-синглов. Президент «Elektra» Жак Хольцман позвал нас на совещание, чтобы обсудить, какую песню стоит отобрать для издания на сингле - из материала, которому суждено было стать нашим последним альбомом.

Я смотрел на огонь в испанском камине в офисе Жака. Джим и Рей уселись в старинных креслах, обитых новым зеленым бархатом. Жак выдвинул свое деловое предложение.

- У меня есть такое ощущение, что надо продвигать «Love Her Madly».

У меня оно тоже было.

- Nah, слишком коммерческая, - тут же отозвался Робби из угла комнаты.

Я ушам своим не поверил. Он же сам написал эту песню, неужели он не хочет еще раз взлететь на вершину с новым хитом («Light My Fire» была его предыдущим монстром)?

- Коммерческая? А разве это не то, что надо для сингла? – возразил Жак.

- Да… ну… - сказал Робби, перемещаясь к камину. – А как насчет «Riders» или «Changeling»?

- «Riders» слишком длинная, Робби, - вступил в разговор Рей.

Джим казался амбивалентным.

- Как по мне, круче всего «L.A.Woman», - добавил я, - но она на семь минут, надо урезать, но где - я не представляю.

- «Love Her Madly» будет в топ-файв, - настаивал Жак. – Давайте начнем с нее, и если пойдут заказы на выступления, выпустим второй сингл. «Riders on the Storm» будут крутить по FM больше, чем любую другую песню в истории, помянете мои слова. «Love Her Madly» - для первого выстрела, а потом сразу печатаем «Riders».

- Звучит окей, - сказал я, оглядываясь на Робби за одобрением. Рей с Джимом кивнули, и Робби с неохотой согласился. И то лишь потому, что Жак пообещал раскошелиться на второй сингл. Меня потряс тот факт, что защищая свое представление об имидже «Дорс», как «мальчишей-плохишей», Робби готов пожертвовать раскруткой в эфире своих собственных творений.

***

Песня за песней, предсказания Жака Хольцмана в точности сбылись. 24 апреля 1971, «Love Her Madly» поднялась до четвертого места в национальном хит-параде. Мы снова вернулись на радиоволны, где нас закрутили по полной. Я еще не знал, что строчки этой песни предсказывали то, что станется между мной и Джулией.

Ведь ты ее безумно любишь

Её любимым хочешь быть

Её лицо ты обожаешь

Ты правда ее любишь, когда она выходит прочь за дверь

Они в точности описали шаткость моего внутреннего мира, и нашей внешней, публичной жизни, шаткость, которая все усиливалась. А тем временем на радиостанции, где крутился наш сингл «Love Her Madly», приходили пачки заявок на «Riders on the Storm», и с этим надо было что-то делать. Но песня была длиной в шесть минут, и никто не знал, как ее сократить. Кроме меня. Благодаря своей джазовой выучке, я слышал несколько секций в сольной партии Рея на фоно, которые можно было изъять, не пожертвовав душой ни в коей мере. Я созвонился с Ботником, подъехал к нему домой, и мы произвели хирургию. Мы с Брюсом были очень горды, когда Рей не смог определить, где были сделаны купюры в урезанной версии. Фортепианное соло звучало по-прежнему мелодично и логично, но сконденсировано. Жак издал «Riders» сразу после «Love Her Madly». Несмотря на то, что эта песня уж точно не рассматривалась, как коммерческая, она тоже взлетела в чартах.

Сансет Стрип теперь был весь уставлен биллбордами, рекламирующими музыкальные альбомы, тренд, начало которому положил Хольцман, с нашей первой пластинкой. Он не пожалел баксов на наш второй биллборд, с изображением, взятым с внутренней вкладки в конверте пластинки. Это был пронзительный образ женщины, распятой на телеграфном столбе: L.A. Woman.

Гоню по твоим автострадам

По полночным аллеям бреду

Копы в машинах, топлесс-бары

Еще не видели женщины, столь одинокой

Столь одинокой, столь одинокой, столь

Одинокой

Чего не знал Жак – какими символическими в нашей судьбе окажутся оба этих рекламных щита. Никто из нас не знал. Биллборд «L.A. Woman» был установлен у въезда в Лорел Каньйон. Там же, где и борд с нашим первым альбомом четырьмя годами раньше, но с противоположной стороны дороги. Как два книгодержателя, между которыми уместилось все, что мы создали и прожили вместе. Въезд в Лорел для меня был, как двери храма. В котором жили Джим, Робби и я. Биллборд нашего первого альбома, «The Doors», был обращен на восток – к восходящему солнцу, как западная культура, земля, которую мы покорили. Биллборд «L.A. Woman», нашей последней пластинки, смотрел на запад: закат, конец Западной цивилизации, и конец нашей публичной жизни как группы.

Действа чудные в недрах шахты златой

Едь на запад по царскому хайвею, бейби

Закат – всем богат

Доедешь, и мы довершим, что осталось

***

Лорел Каньон, январь 1978

- Джон, срочно едь сюда, - пронзительно выкрикнула моя сестра. – Джим, твой брат, ведет себя, как сумасшедший… Я заехала к родителям, а он схватил маму и папу за руки и не хотел отпускать. Только повторял: «Мы теперь семья. Настоящая семья».

- Окей. Сейчас буду. Я положил трубку. Черт подери. Который час? От Голливуд Хиллс до Пэлисейдз ехать и ехать. А там дело серьезное, судя по всему.

Я гнал по Сансет в сторону набережной. Время за полночь, копов не видно, и я выжимал все из своего Ягуара. Ягуар Джон. Так прозвал меня Фриц Ричмонд, ассистент-инженер с «Elektra Studios». Я, дурачок, повелся на эти английские тачки, которые изнутри, как гостиная, но по механике полный отстой.

Что там сейчас творится, в гостиной у моих родителей? За несколько месяцев до этого я чуть не подавился, сидя рядом с братом на заднем сиденье в машине родителей, когда Ма обернулась к нам и пошутила, что Джим был ошибкой - забыла вовремя принять пилюлю от беременности. Папа промолчал, уткнувшись в руль. Он никогда не вмешивался, к большому сожалению.

Вот и я никогда не смел перечить Моррисону, разумеется. Я гадал, сколько во мне этого New-England-стоицизма с плотно поджатыми губами? Джим пел насчет прорваться сквозь и «Отец… да, сын… я хочу убить тебя», а я, как всегда, вжимался на заднем сиденье родительской машины, боясь прекословить. Видно, кровь не та. Пожиже. Глядя со стороны, можно было сказать, что вот уже лет десять, как я сам был за отца своим родителям: купил им дом, оплачивал счета. Но с изнанки выходило, что Ма по-прежнему называла меня не иначе, как Джонни. Они всегда будут моими родителями, я всегда буду их сыном. В пятидесятые, когда церковь жестко осуждала контроль над рождаемостью, а общественное мнение настаивало, что в нормальной американской семье должно быть не мене трех детей, я полагаю, маме с папой было проще быть как все. Звучит так, словно я сам считал, что моему брату Джиму лучше бы и не рождаться. Нет. Просто я очень сильно переживал из-за ситуации в нашей семье. Мне так хотелось, чтобы его жизнь сложилась полегче. Будь ему полегче, нам всем бы было посветлей. Моя психика работала с перегрузкой.

Когда я припарковался на стоянке родительского дома, мне навстречу выскочила моя сестра с перепуганным лицом.

- Наш братик вцепился в маму с папой и не отпускал их руки целых полчаса!

А Джим теперь был парень крупный. Совсем не тот маленький братишка, которого я любил тискать и бороть. Шесть футов ростом, 160 фунтов весом… по сравнению с моими 130 фунтами, и выше меня на два дюйма.

Трансцендентальная медитация не принесла ему успокоения. Я с надеждой подумал о ТМ после его первой отсидки в психушке в Камарилло, и проплатил курс инициации. Но медитация – молча и неподвижно сидеть дважды в день по двадцать минут – оказалась непосильной для такого нервного и беспокойного человека, как мой брат. Легковоспламеняющееся самосозерцанье.

Я знал, что он не употребляет наркотиков, хотя некоторые из его друзей курили траву.

Джим сидел на диване, когда я вошел в гостиную, сразу окунувшись в напряженную атмосферу, царившую там. Он вскочил и приветствовал меня. Чересчур дружелюбно.

- Привет!

- Привет, Джим! А где Энн?

- О… она уехала домой, - отозвался папа.

- А мама?

- Она в своей комнате, - еще одна быстрая и короткая реплика папы в ответ.

Мы уселись на диван рядом с братом, я слева, отец – справа.

- Я думаю, нам надо съездить в UCLA, - бодро произнес отец. – У них там молодые ребята работают, толковые и заботятся хорошо.

Он говорил о NPI, Нейропсихиатрическом Институте при Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса. Определенно, на голову выше государственных клиник.

- Я не знаю… может быть… а ты не хочешь послушать мою новую песню? Я думаю, это хит, - пробормотал Джим.

- Конечно, - сказал я, как можно более умиротворенным тоном.

У него были вспухшие глаза и было трудно выдержать его взгляд. Прямо как Моррисона.

Песня была ничего. Те, которые он записывал для меня мне прежде, были и вовсе неплохи, но у них всех была одна общая особенность: они были по-детски невинны, нежный мир фантазии. Когда я как-то раз проиграл их Робби, чтобы услышать его мнение, он сказал, что мой брат звучит, как американский Донован, ныне вышедший из моды.

«Трудновато будет заинтересовать им звукозаписывающую компанию», - подытожил Робби, сильно поумерив мое рвение делать дальнейшие попытки.

В течение последующих трех часов мы с мамой и папой пытались вытянуть брата из дому и усадить в машину. Он вставал, шел за нами, а потом круто разворачивался и вновь усаживался на диван. Хотя мое терпение было на грани, я не мог оставить брата ночевать в доме родителей.

Мама, вся дрожа, удалилась в свою спальню, к своим розовым четкам.

Наконец, мы вытащили его из дома и усадили на заднее сиденье моей машины, но он не позволял нам захлопнуть дверцу, выставляя наружу то ногу, то руку. Он был перепуган. Что его так пугало? Больница? Или некие глубокие провалы в его собственном сознании? Я вспомнил свой первый кислотный трип, и ту гигантскую пропасть, что привиделась мне рядом с кроватью.

Боязнь упасть и пропасть.

Мы с отцом тоже были в ужасе. От моего брата. Нам пришлось приложить все свои душевные и физические силы, чтобы усадить его в эту чертову машину. Я вдруг ощутил себя безжалостным мерзавцем, пытаясь заставить его ехать в больницу. Я понял, почему он не всегда соглашался принимать препараты, прописанные ему психиатром в госклинике. Возможно, в UCLA ему будут давать массированные дозы витаминов. Это новый метод, и они на переднем краю.

Мы прибыли туда, завели его в двери и, разумеется, приемная процедура длилась как обычно бесконечно. С каждой минутой Джим все больше выходил из себя. Почему же они так долго? Могли бы и пошустрей, в случае с психической проблемой. Похоже, они решали, принимать его или не принимать. Мы с папой то и дело обменивались тревожными взглядами. А что, если его не примут? Уже 2.30 ночи, а мы все еще в подвешенном состоянии.

Явился врач. Джим вел себя, как идеальный душевнобольной. Когда врач задавал ему вопросы и заполнял свои формы, Джим начал бессвязно лепетать. Чувство жалости. И печали… и облегчения. Большого облегчения.

Я добрался до кровати около 4 утра, гадая, что все это значит. Похоже, остается только одно – молиться.

Глава 20

The End

Лос-Анджелес, 1981

…Well, это я опять, наверно, достал уже. Я думал, хватит мне вызывать тебя с того света, но - вот, только что купил в газетном киоске, свежий номер журнала “Rolling Stone”. Ты – на обложке! И заголовок: «Он горяч, он сексуален, и он мертв!» Безвкусно, но по-своему забавно.

Мы тут перегнали на видео целую кучу наших старых шестнадцатимиллиметровых пленок, и Рей говорит, что «это замечательный средство для повышения Дорсовского сознания». Звучит, как Махариши. Еще одна цитата из Отца Манцарека: «Я верю в “Doors». Наша музыка была действиительно провидческой для второй половины двадцатого века. Я не остановлюсь до тех пор, пока все и каждый не узнают, кто такой Джим. Мне предстоит говорить и говорить, наверное, до конца моей жизни».

Мы с Робби говорили Рею, что это дело публики и критиков – высказываться на тему того, насколько мы важны, но Рей продолжает проповедовать: «Doors» делают то, что делают «Doors». И это не имеет отношения к тому, какое время на дворе. Это имеет отношение к эволюции человечества». И на закуску: «Надо быть умным и интеллигентным, чтобы любить и понимать «Doors». Изумительно, ха! Тебя там, это, может, и забавляет, ну а здесь вся эта помпа вгоняет в краску. Я так жестко наезжаю на Рея, потому что переживаю. Переживаю до такой степени, что просто не могу сдержаться.

По той же причине меня так накрыло, когда ты исполнял в Майями. Из-за этого мне, как я писал, «бывало так горько, что белели костяшки пальцев», стиснувших барабанные палочки. Я называю это любовью. Досаду не скрыть, если заботишься и волнуешься всерьез.

Короче, крестовый поход Рея приносит свои плоды, и налицо толпа вновь расплодившихся фанов «Doors». Статья в “Rolling Stone” написана молодой женщиной, которая ходила в детский сад, когда мы были на пике. Одна ее фраза попадает прямо в точку: «Самый важный аспект в Воскрешении Моррисона, это сегодняшняя потребность у детей – и, вероятно, у всех нас – в идоле, который бы не был чистеньким до скрипа». Есть на кого сослаться, когда охота загулять и набухаться. Хорошо работаем, Дионис.

Я сходил на премьеру «Апокалипсис сейчас», фильм Копполы, о котором я упоминал. Между зрительными образами в начале и нашей песней «The End» была некая магическая связь, несмотря на обратные утверждения Рея, который видел картину на доэкранном просмотре. На просмотр его пригласил сам Коппола, знавший Рея по киношколе. Он хотел, чтобы «Doors», то есть мы втроем, написали еще музыку для звуковой дорожки. Рей не сказал об этом ни Робби, ни мне, зато сказал Копполе, что «The End» плохо вяжется с кадрами, где Мартин Шин сидит на кровати. Шин садится, когда темп в песне ускоряется. Я думаю, Копполе не понравилось, когда ему стали рассказывать, как снимать кино, и Рея он послал.

Помнишь Денни Шугермана? Мальчишку, который крутился у нас в офисе и разбирал фанскую почту? Над ним еще все посмеивались каждый раз, когда я захлопывал дверь перед его пятнадцатилетним носом, который он норовил засунуть в нашу заднюю комнату во время приватных бесед? Представь, его нахрапистости, благодаря которой он получил свою первую в жизни работу у «Doors», хватило на то, чтобы написать о тебе книгу! Книга - еще та. Вспоминается одно твое стихотворение из «Богов» («The Lords»).

Бани, бары, бассейн внутри. Наш ушибленный лидер ничком на потном кафеле. Дышит хлоркой и хлорка в его длинных патлах. Гибкое, хоть и подпорченное, тело претендента. Рядом с ним доверенный журналист, наперсник. Ему нравилось, чтоб рядом были люди с большим чувством жизни. Но в массе своей представители прессы были стервятники, что слетаются на скандал на потребу любопытствующего американского апломба. Камеры внутри гроба берут интервью у червей.

Во-первых, название: «No One Here Gets Out Alive», «Отсюда никто не выходит живым». Знакомая строчка, а? Национальный бестселлер. Во-вторых, очень богатый фактаж, спасибо Джерри Хопкинсу, он накопал. Да, да… тот давнишний журналист из «Rolling Stone», с которым ты дружил и которому предложил написать книжку про Элвиса. Ну, так он написал и про тебя, только вот его издательство, “Simon & Schuster”, отказалось ее печатать. Твой образ, который вылепился у Джерри после пяти лет исследований, получился очень отталкивающим, и сорок издательств, которым он предлагал рукопись, ее не приняли. И тут появляется Денни Шугерман, строитель империи и первый поборник Св. Джеймса. Называет себя доверенным лицом «The Doors», сочиняет предисловие, в котором превозносит тебя, как бога. Затем, вместе с Манцареком они перешерстили рукопись, повычеркивали кучу всякого bad stuff – и заключили контракт с издательством «Warner Brothers», которое дважды заворачивало ее до этого. В «No One Here Gets Out Alive» ты предстаешь полным засранецем, гениальностью, которая всему этому сопутствовала, даже не пахнет… - и книга попала в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс», вызвала всплеск продаж альбомов группы, Дэнни построил себе целую карьеру, а я получаю больше гонораров, чем когда мы гастролировали! Денни в качестве религиозного фанатика-зилота, и Рей в качестве Св. Павла, распевают тебе госпелы, как по давно усопшему мессии. Такие вот чудеса. Что я хочу сказать: нашим песням, думаю, от этого не убудет, но твое само-разрушительство было подано в глянцевой обложке. Гламурно. Французское декадентское движение девятнадцатого века – твои герои Бодлер и Артюр «священный разрушитель сознания» Рембо – явились американскому среднему классу.

О, каким я милым трупом стану.

Я на такое не ведусь, и никогда не велся. Когда тебя не стало, мы втроем сочли, что найти тебе замену невозможно, и поэтому запели Рей и Робби. Мы сделали два альбома и затем, имея на руках весьма прибыльный договор еще на три альбома (с гарантированными $250 000 за каждый), мы осознали, что режущая грань нашего алмаза утеряна, и потому остановились. Задним числом вспоминая те дни, Рей говорит, что нам бы стоило выдержать промежуток, период траура, прежде чем выпускать альбомы без тебя. Но мы так горели идеей сделать что-то самостоятельно – когда ты уехал в Париж и, как оказалось – навсегда – что не смогли до конца осознать горе и сам факт твоей смерти.

Ты был из тех, кто по жизни швыряет в крайности, но когда дело касалось создания музыки, ты был серьезен. Как сказал на днях Рей: «Джим всегда выдавал». А крайности – это то, что тебя сгубило, для нас и для наших слушателей.

Винс сказал: «В последние два года нашей карьеры после концертов ко мне постоянно подходили из публики с вопросом: «Зачем он это делает?» Они не хотели видеть его таким пьяным, что он забывал слова. Они хотели, чтобы Джим был певцом Джимом Моррисоном, а Робби чтоб был Робби Кригером с электрическим хайром и электрической гитарой, чтобы Джон Денсмор был тем невысоким парнем, который так круто играет на барабанах, и Рея Манцарека с его знаменитым клавишным басом и органной техникой, граничащей с классикой».

Well… не прошло и десяти лет, как до меня, наконец, дошло, что клеймо «один из «The Doors» навеки вытравлено у меня на лбу. Я полагаю, это прогресс, если судить по тому, что сразу после твоей смерти, я чувствовал, что иду на компромисс с совестью и верностью тебе, соглашаясь сохранить изначальное название группы. В конце концов, мы ведь все вместе начинали в Венеции, четверо парней против целого мира, когда у нас не было ни агентов, ни менеджеров, ни фанов.

- Так как, черт возьми, мы себя назовем? – снова и снова доставал я Рея и Робби, когда мы репетировали вещи для нового альбома.

- Мы – «The Doors», с Джимом ли, без Джима, - отрезал Рей.

- Я не согласен, - отвечал Робби.

- Решайте без меня, - кривился я.

Наш первый альбом после того, как ты помер, «Other Voices», «Другие Голоса», был неплох. Рей написал песню, «Tightrope Ride», «По тугому канату», посвященную тебе – post mortem, посмертно. Лишь раз и только в этой песне он выразил свой гнев на тебя за то что ты так наплевательски к себе относился:

Думал ты, что мы были все вместе?

Думал ты, что мы были все как один?

И вот ты одинок, как Катящийся Камень

Как Брайан Джонс, на канате тугом, никого

С тобой рядом, и расходимся мы по домам.

В 1972, Никсона переизбрали, и его вице-президент, Спиро Т. Агню, наехал на «наркоманскую культуру». Он издал список «опасных» произведений, в который попали фильм «»Easy Rider» -«Беспечный Ездок», и тексты рок-песен: битловская “A Little Help From My Friends”, «White Rabbit” «Jefferson Airplane”, «Eight Miles High» “Birds”. «Рок-поэзия промывает мозги молодым людям и подталкивает их к приему наркотиков. Нас могут обвинить в том, сто мы вводим цензуру на песни, но вы вслушивались в слова этих песен?... Рок – это антиамериканская музыка», - заявил Агню на заседании комитета по расследованиям при Конгрессе. Ввести официальную цензуру и запреты на эти песни у него не вышло, но…

Между «Other Voices» и «Full Circle», «Полный Круг», нашим вторым альбомом без тебя, у нас с Джулией начались по-настоящему серьезные проблемы. Атмосфера в доме странным образом изменилась, и как-то раз я спросил у Джулии, есть ли у нее кто-то. Она ответила, что есть. Я быстренько проглотил свой гнев, ощутив при этом, как мышцы в глотке судорожно сжались.

Я перетащил свои шмотки в гостевую спальню на другой стороне дома, а затем животик Джулии стал округляться по мере того, как там рос ребенок бас-гитариста “Allman Brothers” Барри Окли. Я уже был почти готов был дать волю гневу, как пришло известие, что Барри погиб, разбившись на мотоцикле.

После такого рожать Джулии было предопределено. Я в порыве заявил, что позабочусь обо всем, будучи преисполнен сочувствия к Джулии и ее будущему ребенку и надеясь, что теперь она вновь будет со мной.

Она отказалась.

Ей хотелось съездить домой, во Флориду, на время беременности. Я давно хотел перевезти к себе брата, чтобы он пожил со мной, так что я оплатил ее путешествие. Как сказала Джулия, видишь, как удачно все совпало.

Мой брат, Джим – ты можешь помнить его по временам, когда мы ходили на спагетти к моей маме – жил на квартире в Вествуде (они тогда очень дешево сдавались) и ходил на приемы к психиатру, после того, как несколько раз отсидел в психбольницах. Однажды, когда я забирал его с очередного сеанса, он вел себя так беспокойно, что я боялся, что врач потребует немедленной госпитализации, или пропишет ему усиленные дозы успокоительного, или что-то в этом духе. Когда я зашел за ним в кабинет, он непрерывно дергал ногой, словно по ней ползали муравьи.

Я отвез его к нему домой и не узнал места. Я навещал его и прежде, но на этот раз там был полный бардак. Как после атомной бомбы. Грязная посуда в мойке громоздилась до потолка, вонючая одежда разбросана повсюду, а от одного взгляда на санузел можно было подхватить заразу.

- Ты этот аквариум хоть раз чистил? – осторожно спросил я. Стекло позеленело настолько, что рыбок было не разглядеть. В его квартире у меня возникло то же ощущение, которое я испытывал, находясь в одном лимузине с тобой. Словно попал в ловушку.

- Рыбкам нормально, - ответил мой брат. Он стоял вплотную, нависая над моей головой, и черная поросль у него на груди торчала из прорези футболки.

Взрослый мужик. Я ощущал, как его колбасит от несбалансированной энергии, он продолжал дергать ногой. От тебя тоже исходило похожее чувство неотцентрованности, только без всяких внешних физических проявлений.

Я предложил ему пожить недельку у меня, и мы переехали в мой дом. Он часами напролет говорил о том, что музыка теперь увлекает его куда сильней, чем живопись. Мне нравились его песни, но они были не совсем удобоваримы, плюс я переживал, что мой мpublic image слишком велик, чтобы тянуть из-за спины близкого родственника. Какого ляда ему понадобилось выбирать себе ту же профессию? Живопись, кстати, у него была уникальная.

Разговоры на тему его проблем истощили меня совершенно. Интуиция подсказывала мне говорить как можно мягче, он был готов был сорваться на крик от любой резкой интонации. Когда он начинал психовать, я тоже начинал психовать. В эти моменты я чувствовал, что меня самого вот-вот захлестнет волна ужаса и паники. В книге Джона Перри «Дальний край безумия», «Far Side of Madness», написано, что во всех документально подтвержденных случаях, когда шизофрению удавалось подлечить, за этим стоял кто-то, посвятивший больному всю свою жизнь (минимум десяток лет безотрывной заботы). Я почувствовал себя так, словно пытаюсь удержать на плаву кого-то, не умеющего плавать. И понял, что не протяну и нескольких дней в роли психотерапевта. А ведь то был мой родной брат.

Я позвонил папе и мы устроили его в halfway house ("дом на полпути" - учреждение для реабилитации отбывших наказание заключённых, вылечившихся наркоманов, алкоголиков, психических больных) еще до того, как Джулия вернулась.

Я еще никогда не испытывал такой депрессии, чем в день, когда мы ходили вместе с Джулией из комнаты в комнату в нашем доме, приговаривая: «Я хочу это… это мое, а ты возьмешь себе это… Нет, вот это я это оставлю себе… Ладно, но тогда я заберу вон то». В день, когда я выезжал с вещами, дул ветер Санта Анна (знаменитый калифорнийский сухой и жаркий ветер, дующий из пустыни, прим. пер). Упаковав все, я обернулся к ней, долго молча смотрел, затем спросил: «Ты уверена, что это именно то, чего ты хочешь?» Она быстро кивнула, ее длинные каштановые волосы взлетели и опали на ветру. Закрывая за собой дверь, я еле сдерживал слезы. Прощай, Американская мечта. И живи долго и счастливо. А я опять один среди улиц, со своими воспоминаниями.

Наверное, мы восприняли наши свадебные обеты – «наполнять чашу друг друга, но не пить из одной, давать друг другу от хлеба своего, но не есть от одного ломтя» - слишком буквально, как лицензию на право иметь внебрачные связи, вместо того, чтобы понять это более глубоко, как уважение к индивидуальности друг друга в пределах брачных уз.

При всех ваших напрягах, вы с Пэм никогда не выбрасывали на ринг полотенца, никогда не отказывались друг от друга, ведь так? Ну да, и при том вы никогда не селились вместе и не поженились. Возможно, наркотики сыграли роль более традиционных ритуалов.

Я вселился в пластиковый «висячий-на-скале» аппартамент на соседней горе, с видом на мое бывшее семейное гнездышко на Аппиан Вей. По крайней мере, у меня по-прежнему оставался Отто, мой пес.

Ты же любишь ее, любишь всякой

Так скажи мне, ответь

Ты же любишь ее, когда она уходит прочь за дверь

Весь следующий год я ходил на свиданки и гонялся за каждой юбкой, что казалась мне симпатичной – с чувством мести. Мои сексуальные фантазии не замыкались на одной Джулии, но что-то в ее душе влекло меня к ней. Теперь мои глаза не знали покоя. Плотские контакты приносили короткое удовольствие и долго не утихающую боль.

Я совершал массу бесцельных поездок по городу и окрестностям, выискивал девчонок, но на самом деле я пытался найти сам себя. И я однажды нашел себя, когда мне пришлось резко затормозить и остановить машину прямо на обочине автострады, потому что меня всего трясло. Мое подлинное «я» потеряло свою сердцевину.

Я дошел до дна по нисходящей спирали, оставаясь мальчишкой. Пришло время взрослеть. И сделать это предстояло в одиночку. Как и каждому мужчине и женщине – в некий отчаянный момент жизни. С верой – я верил – что природа исцеляет, я нервно носился по Топанга Каньону, словно то был Эдем, и нашел дом на продажу. Это был риск – переехать куда-то к черту на кулички, как сочло бы большинство городских людей, но мое здравомыслие уже уперло меня носом в стенку. У меня за спиной было семь или восемь лет рок-н-ролла и Голливуда, и депрессия поджидала за углом.

Почему? Я имел все, о чем мечтают люди в окружавшем меня мире. Мой внутренний мир был чем-то иным. Он был похож на пол, сделанный из швейцарского сыра. Куда ни глянь, повсюду дыры, и в каждую можно упасть, как в ту, которую я повстречал в самом начале своего первого кислотного трипа. Время вернуться в то маленькое бунтарское богемное сообщество, где я впервые познакомился с тем, что шаманы называют «не-рельность», и обрести свою сердцевину вновь.

Наши адвокаты оформили внесудебное соглашение, и мы расписались под словом с большой буквы «Р». Калифорнийский закон о разводах гласит, что каждый из супругов получает половину собственности, нажитой за время пребывания в браке. Суммы на чеках, которые я подписывал на имя Джулии дважды в год, когда приходили гонорары, вызывали у меня шок, но они свидетельствовали, что если ей так хорошо живется благодаря мне, то уж мне-то живется хорошо до неприличия. Миф «Doors» продолжал свой марш.

***

Время лечит. Вспоминается, Джулия очень поддерживала меня в моих взаимоотношениях с тобой. Да, чувак, ты был не из легких… Во время записи второго после твоей смерти альбома, Рей и Робби повздорили из-за выбора музыкального направления. Закончив запись, мы отправились в Англию, искать тебе замену. Мы так плотно сыгрались между собой за шесть лет, что отказаться от этого было очень трудно. Может, нам стоило понаделать инструменталок, по твоему совету, на случай, если вдруг нам случится распасться.

В Англии мы нашли несколько подходящих нам по духу музыкантов, но к несчастью, Дороти, которая была в положении, запсиховала, и Рей был поставлен перед выбором: заморачиваться нашей карьерой, или везти жену домой. Конечно, оставить Дороти, которая столько лет была его главной душевной опорой, одну в такой момент, он не мог и не собирался.

Так что в итоге я, Робби и его теперь уже жена Линн (ее-то ты помнишь!) зависли в Англии, гадая, что делать.

Мы с Робби просто обязаны были что-то предпринять, раз уж проделали путь на другую сторону шарика. Не желая бесславно ретироваться домой, мы сформировали группу, назвали ее «Butts Band» («Оркестр Окурочки»,  прим пер.) и проплатили запись целого альбома: первую половину решили записывать в Англии, вторую – на полпути домой, на Ямайке.

«Blue Thumb Record», джазовый лейбл, выпустил диск, но группа не пошла. Это была реггей-джазовая запись, сделанная за несколько лет до того, как “Bob Marley and the Wailers» появились здесь. Oh, yeah, ты упустил реггей. Марлей был самым важным из всех, кто двигал музыку в семидесятых. По значению его мало с кем можно сравнить.

Дэвид Геффен, ныне большая шишка в мире звукозаписи, был прав. Он прослушал записи из Лондона и с Ямайки и сказал, что нам нужно совершить еще один визит в студию, здесь, и дописать еще пару классных песен – и альбом получится очень сильный. Мы не воспользовались его советом, потому что трое новых музыкантов лелеяли в душе мысли о соло-карьере и вернулись в Лондон. Я убедился, что преданность – это первое, что нужно, чтобы создать и запустить группу. То, что безусловно было у “Doors”.

«Должны собраться вместе четверо-пятеро равно талантливых ребят, - сказал Робби в одном из поздних интервью. – Не может быть так, чтобы один был настоящим музыкантом, другой пришел поснимать девочек, а третий - чтобы поучиться играть. В «Doors» все были очень вместе – физически». При всем при том, мы с Робби провели пару очень приятных творческих лет, играя с теми музыкантами.

В 1973 году завершился мой бракоразводный процесс с Джулией – одновременно с концом «конфликта» во Вьетнаме. Так некоторые политики называли поначалу эту войну, которая стоила Штатам $109,5 миллиардов и 360 000 убитых и раненных, не говоря о 3250 000 убитых и раненных вьетнамцев, солдат и гражданских.

В августе 1974 Никсон подал в отставку, чтобы избежать импичмента в связи с крупным скандалом, получившем название «Уотергейт». Республиканцы вломились в офис Демократам во время предвыборной кампании и затем попытались припрятать концы. Никсон был вовлечен. Ему так же пришлось выплатить полмиллиона долларов задолженности по налогам! Почти за год до этого Спиро Т. Агню выступил на суде с заявлением nolo contendere – «я не желаю оспаривать», по поводу иска о сокрытии истинной суммы доходов и уклонении об уплате налогов, и был уволен с поста Вице-Президента.

О более важном: умер один из величайших свинговых барабанщиков, Джейн Круппа.

Прожив пару месяцев в Топанга, я встретил девушку, Дебби Файф, которая присматривала за домом напротив моей новой обители. «Ну ты и дылда», - хамовато сказал я, повстречав ее впервые. Так я прятал свою неуверенность в общении с женщинами. Мне казалось, что если я буду вести себя грубо, они не заметят, какой я стеснительный. Интересно, что ее ко мне привлекло, первое или второе? Когда мы познакомились поближе, Дебби сказала, что я не очень-то вписываюсь в темный мачо-имидж «Doors». Ее работа в доме напротив вот-вот должна была закончится, и она собиралась вернуться домой к маме в Долину, когда я попросил ее поселиться у меня, чтобы пожить вместе.

Затем я огорошил ее идеей завести ребенка.

Внебрачного! Я почувствовал, что меня возбуждает шокировать людей.

Или, что более вероятно, я просто боюсь привязанностей.

На предложение о ребенке Дебби не повелась, но ей понравилось, что можно подвязать с работой - и не надо вставать в полседьмого утра, чтобы уезжать в пригород.

Мы прожили вместе почти год, а я все еще не был формально разведен. Я поощрял Дебби установить дружеские отношения с Джулией, пытаясь воссоздать в своей жизни атмосферу шестидесятых, но когда она устроила неожиданную вечеринку в честь моего дня рождения и пригласила на нее Джулию, ощущал себя я дурновато. Пришло время простимулировать адвокатов на тему развода, что я и сделал. А затем обнаружил, что провожу чуть не каждую ночь, шлясь по барам, пока Дебби сидит дома одна.

Откуда бралась эта неприкаянность? Былая жизнь в скоростном ряду? Я ведь вроде как собрался взрослеть. Перебравшись в Топанга, я перестроился в правый ряд, где тихо едут семейные пары, но остановиться был не в состоянии. Я знакомился с девушкой, заезжал к ней на хату, делал свое «грязное дело» и к часу ночи прыгал в тачку и рулил домой. Однажды, после бессонной ночи, я не утерпел и утром рассказал Дебби о своем приключении. Она всерьез расстроилась, и это меня напугало. Я понял, что подрываю наши отношения.

Похоже, у вас с Пэм подобные выяснения случались каждые пару месяцев. Небось, выгребал под первое число. Почему мужчине так трудно быть лишь с одной женщиной? Что-то в генах зовет разбрасывать семя? Мы должны вдоволь намучить себя и других, прежде чем остепениться. А затем за нами тянутся долги.

Деб вроде как пришла в норму через пару недель, и я понадеялся, что урок дошел до меня в зоне ниже пояса. Я вел постоянный диалог с нижней частью своего тела, пытаясь как-то синхронизировать ее с мозгами.

Президент Форд, который сменил Агню, а затем сменил Никсона - сразу вспоминается принцип Питера (Peter's principle, шуточное объяснение постоянно возникающих проблем в любой компании, сформулированное Лоуренсом Питером: в любой иерархии каждый сотрудник имеет тенденцию достигать уровня своей некомпетентности; следствия: с течением времени каждая должность будет занята служащим, который некомпетентен в выполнении своих обязанностей; работа выполняется теми служащими, которые еще не достигли своего уровня некомпетентности; входит в серию законов Мерфи, прим. пер), скостил своему предшественнику все криминальные грешки, совершенные за время пребывания на президентском посту. Форд так же отменил уголовное преследование уклонившихся от призыва во Вьетнам и дезертировавших со службы за период войны. Я мог быть одним из них.

По правде говоря, именно подколки Дебби на тему женитьбы заставили меня наконец щелкнуть хлыстом на неторопливых до одури адвокатов, чтобы завершить-таки наш развод.

Хотел ли я вновь жениться? Well… где-то да. А как насчет тебя? Как Пэм, ставила ли она вопрос ребром? Дабы утвердить за собой твое наследство, ее родственники из Аризоны извлекли на свет регистрационный журнал мотеля в Финиксе, в качестве доказательства, что вы спали вместе. По всей видимости, в Аризоне совместное проживание приравнивается к гражданскому браку. Затем явились твои родители, и Курсоны решили отдать им половину. Они сделали это без принуждения. Так что оставшееся после тебя было поделено между вашими с Пэм семьями – и я считаю, что это правильно.

Дебби никогда не была замужем, так что… на этот раз скромная церемония в нашем собственном дворике показалась мне наиболее подходящей для такого события, в свете моей предыдущей свадьбы, которая была глобальным мероприятием, отняла кучу денег, времени и сил – и невзирая на это пара все же разошлась. На тот момент мы проживали во грехе уже два года в доме под названием «Feather Hill” в Топанга, который помог мне снова обрести почву под ногами после стольких лет в Лорел Каньйон. Построенных в двадцатых, он стоит на вершине холма, окруженный дубами. Патио, дворик с тыльной стороны, украшают пучки лиловых и белых азалий и решетки, увитыми лозой. Отличная площадка для свадьбы. Семья Смитерсов, у которых я купил дом, называли задний дворик «Круг Друидов», из-за ощущения, которое здесь возникает в сумерках.

Само собой, мне полагалось не видеть невесту до начала церемонии, но я столкнулся с ней в коридоре, и она сказала, что так волнуется, что пришлось принять валиум. Неужели церемония так много для нее значит? Или ее охватили сомнения в последний момент? Я уже проходил этот ритуал прежде и знал чего ожидать, но это меня встревожило.

Маленький симпатичный священник поженил нас, но не думаю, что он понял, что мы собирались доказать этой церемонией. Задним числом, я не думаю, что мы сами это понимали. Брачный обет: «С этим кольцом я беру тебя в жены…», прозвучал в сокращенном варианте, кусок «пока смерть не разлучит нас» вычеркнули за ненадобностью. На тот момент мы думали, что это несовременно. И патологично. И вообще, зачем думать, что будет с нашими взаимоотношениями, скажем, лет через десять? Нам виделось в этом нечто такое, что относится только к старикам. Слишком сентиментально. Мы были молоды… и свободны!

А тем временем Рей выпустил два альбома. «The Golden Scarab», «Золотой Скарабей», был первым и самым интересным. В нем он в открытую высказал свою позитивную жизненную философию, с обществом, движущимся к золотой расе. Помнишь споры, которые вы частенько вели с Реем? Ты отстаивал индивидуальность культур, а Рей был за гомогенизацию, слияние. Его сольная карьера не задалась, так что он сформировал группу «Night City», которая стала косить под «Doors». Это задело меня за живое. Неужели Рей думает, что может вот так взять и заменить нас? Я видел их в “Whiskey”, они исполняли несколько наших старых песен, и Игги Поп (в футболке с твоим портретом на груди) пел «Light My Fire». Рей махнул мне, приглашая на сцену, но я развернулся и выскочил вон из клуба. Лидер-вокалист (Имярек Такой-то) расхаживал с таким видом, словно он уже сам Бог, ничем за это не заплатив. Мне хотелось заорать на Рея: «Этот парень – карикатура на Джима!». Они распались.

Я ушел в актерство, а Робби сделал пару собственных музыкальных проектов. Очень приятных – в джазовом духе. Робби отчаянно старался создать впечатление, что его кожа темней, чем на есть самом деле. Немножко перестарался. И ты знаешь, как сильно я люблю джаз.

Наше индивидуальное творчество, возможно, и не произвело эффекта землетрясения, но я ощущаю себя по-прежнему полным творческих сил. Не будь этого, представляю, я бы решил, что кусок меня где-то потерялся.

Время от времени огромная тень, которую отбрасывают «Doors», вызывает у нас огорчение. Но и гордость вызывает тоже. Огорчение и гордость, огорчение и гордость. Горько и сладко одновременно – осознавать, что главного пика своей жизни ты достиг давным-давно, в двадцать шесть лет, но я поймал новый ветер в свои паруса, в актерстве и писательстве. Иной способ взглянуть на вещи. Иное творческое средство, даже целых два, открыли новую дверь в моей внутренней жизни.

Моя жена, Дебби, согласилась перестать предохраняться, и мы приготовили солнечную маленькую спаленку в конце холла, где, по словам бывших владельцев, Хью Лофтинг написал «Путешествия доктора Дулиттла». Мы оба хотели девочку. И у нас родилась девочка! Я никогда не переживал по поводу сохранения моей ФАМИЛИИ, как и по поводу спорта, впрочем. Для меня это было время спокойного счастья.

Осенью 1977, шесть лет спустя после твоей смерти, Рей, Робби и я начали прослушивать твои стихи, которые ты начитал на свой день рождения, совсем незадолго до того, как ты переправился на другую сторону. Полтора года спустя мы закончили «An American Prayer», «Американскую Молитву», поэтический альбом, который ты мечтал записать.

Наш старый продюсер, Пол Ротшильд, сказал в прессе, что это было «изнасилование Джима Моррисона». Да, изначально ты думал о симфонической оркестровой подложке, тебе хотелось сделать что-то сугубо свое, но, к несчастью, твое физическое тело сдало прежде, чем проект успел вступить в плодотворную фазу. Рей, Робби и я, мы работали над записью исключительно напряженно, стараясь превратить ее в «кино для ушей», прекрасно отдавая себе отчет, что этот проект не имеет ничего общего с коммерцией, и я очень ею горжусь. Я ЗНАЮ, тебе бы понравилось.

По мне, поэтический альбом был одним из немногих стоящих пост-Моррисоновских проектов. Мы отдавали дань уважения твоим словам, а не пытались их попользовать. Затем мы отправились в тур по Европе, давать интервью и промоутировать пластинку.

***

- Я думал, что мы собираемся просто посидеть в клубе на концерте! – заорал я на Денни Шугермана, теперь нашего пресс-агента, в переполненном лимо, по дороге на дневной саунд-чек. – А тут выясняется, что мы пьем пару дринков, а затем местный бэнд вызывает нас на сцену! - продолжал я вопить.

- Парни, может, вы уйметесь? – неожиданно подала голос Дороти, жена Рея.

- Концерт удумали, ЁПРСТ! – огрызнулся я.

- Зато мы получим отзыв в «Rolling Stone», в «Случайных заметках» - в унисон сказали Денни и Рей. Пока ты был жив, разве мы не получали отзывы в прессе, просто делая то, что делали? На хрена эти манипуляции? Тем более, что мы не могли воспроизвести «American Prayer» живьем, это был промо-тур, мы должны были просто общаться и рассказывать.

Мы уже подходили к центральной сцене парижского Palace disco, а я, не в силах сдержаться, продолжал ныть и причитать:

- Мы три года не играли вместе - и будем лабать целый fucking концерт, на чужих инструментах?!

Я с мстительной радостью увидел, как у Рея вытягивалась физиономия, пока он озирался на здоровенной сцене с просцениумом. До него начала доходить мысль о том, что это была плохая мысль.

- Играть на чужих барабанах, все равно, что надеть чужой гандон, - сказал я вслух, ни к кому в особенности не обращаясь. Рей и Робби начали пытаться вспомнить аккорды некоторых наших старых песен.

Тем вечером, когда поднялся занавес, оказалось, что у нас еще стоит, но со скрипом. Пойми меня правильно. Я согласен с тем, что ты сказал в том интервью, что наша музыка с годами становилась все лучше, плотней, и что мы «издавали до фига звука - как для трех парней». Я думаю, что наша троица смогла выйти за пределы своих личных музыкальных способностей и достичь чего-то коллективного, чего-то большего, чем сумма из трех составляющих. Но в тот раз мы выступали на одолженной аппаратуре, не отрепетировав, как следует. И делали это из ложных соображений. Когда все закончилось, я напился в хлам, как в Нью-Орлеане, после того говняного концерта в «Warehouse». Я терпеть не могу играть лишь бы как, и мы отыграли честно.

Машина подобрала нас в 9 утра, и мы ехали с первый визитом к твоей могиле. На похмелье.

***

После нескольких лет, в видимом блаженстве прожитых в Топанга, включая один раскрепощенный встречный эксперимент с нашим дантистом и его женой – которому весьма поспособствовали таблеточки метаквалона и стабильный прогресс в курении травы – мы с Дебби переехали обратно в город.

Затем она мне изменила.

Она сказала, что это должно помочь нашим взаимоотношениям, поскольку теперь она чувствует себя более открытой. Она повстречалась с парнем еще пару раз и все закончилось.

Затем она изменила мне снова. На этот раз наш брак треснул.

Я внял ее предложению сходить к психотерапевту по семейно-брачным отношениям, хотя, по тем временам, мне это казалось делом отстойным. Терапевты были для поколения «Bob & Carol & Ted & Alice» (американский фильм 69-го и комедийный телесериал 70-х годов на тему «шведской семьи», прим. пер.). У нас была кислота, так что мы могли и сами с собой разобраться. Дебби казалась серьезно настроенной, так что мы обратились к парной терапии. Как я теперь понимаю, тогда она все еще хотела побороться за наши отношения. С определенного момента она перестала этого хотеть.

Ты, помнится, тоже как-то разок сходил к психиатру? Мне хотелось превратиться в муху на стене во время этой процедуры. Ты, я слыхал, подшучивал над ним весь сеанс. Теперь я думаю, что психотерапия может принести пользу. Как и кислота, или медитации, или музыка. Все это – как дорожные указатели, которые время от времени возникают на пути у любого, и если вы восприимчивы, их энергия сможет подпитать вас.

Когда-то, в 66-м, Махариши сказал нам, небольшой группе своих учеников, что через пару лет, не позднее 1970-го, он намерен вернуться в свою пещеру в Гималаях. Так туда по сей день и не вернулся. Он по-прежнему мотается по миру между своими центрами медитации, и продает то, что превратилось в духовный Мак-Дональдс.

Это огорчает меня, потому что медитация по-прежнему хороша для души. Любая техника. По крайней мере, он не окружает себя пятнадцатилетними девочками, как еще один восточный гуру, Свами Муктананда. Похоже, это главное испытание для тех, кого признали мудрецами: отправится в края секса, власти и алчности и не сойти там со своего духовного пути…

Я по-прежнему могу привести свой ум в состояние покоя с помощью моей мантры, однако.

Позаботься особо, чтоб чувство свое не утратить

Следи, чтобы пища простой была и натуральной

Цветы поливай, что растут у тебя на холме,

Указывая путь твоим виденьям – в небеса,

И небесам – в твое сознание земное

Мой новый дорожный указатель гласит, что присутствие психотерапевта само по себе помогает разгрести чушь у себя в башке и подбадривает быть честным. Если, конечно, не замыкаться в себе и не издеваться над врачом, как поступил ты, насколько мне известно.

Я выяснил, что на момент, когда нашей здоровой и жизнерадостной дочке исполнилось пять, Дебби переживала кризис самоидентификации. До того, как мы поженились, она работала и теперь вновь захотела найти себе работу. Жена Робби, Линн, решила, что Дебби сошла с ума, зная, что в деньгах мы не нуждаемся. Но Дебби было нужно нечто другое.

Психотерапевт, женщина, сказала, что растит ребенка – возможно, более важное занятие, чем карьера. Но Дебби это не помогло. Она хотела вновь поискать себя на рынке труда, я был не против, но этого тоже оказалось недостаточно.

Мне было легко удовлетворяться сознанием того, что мы – хорошие родители, потому что я уже и так добился достаточного признания в окружающем мире. Куда сложней для меня было высказать – или выразить – особое тепло и поддержку. Я поддерживал Дебби в ее стремлениях, но, очевидно, недостаточно. Мой извечный бзик – твердокаменное ново-английское упрямство – не давала мне проявить особую заботу. Тут требовались более сильные чувства, чем я был в силах проявить. Я всегда думал, что она знает, что я ее люблю. Я не знал, что должен демонстрировать это настолько явно.

Тень от моей известности тоже сработала против меня. Не то, чтобы мы с Дебби соперничали. Но с тех самых пор, как мы начинали в Венеции, и вокруг не было никого, меня постоянно задевает и кажется важным все, что касается группы.

Я учусь больше радоваться своему успеху и испытывать меньшее чувство вины по этому поводу. Я прошел через Дантов ад с тобой. Как сказал Робби: «…возможно, нас помнят отчасти потому, что у других музыкантов не хватило бы мочи выдерживать безумие Джима».

И, в конце концов, я – хороший барабанщик. Не самый быстрый, но я вроде бы знаю, как играть музыкально.

За все надо платить свою цену, так или иначе.

А может, она просто меня разлюбила.

***

25 апреля 1978 мне позвонили из приюта в Санта-Монике, где последние несколько месяцев постоянно находился мой брат.

- Можно ли пригласить к телефону Рея Денсмора?

- Нет.

- Вы – Джон Денсмор?

- Да.

- Я безуспешно пытался дозвониться до Рея Денсмора. Вы – его сын?

- Да. – Я понял, что-то случилось.

- Не могли бы вы передать сообщение Рею Денсмору?

Я хотел ответить: «разумеется», но тон у звонившего был официальный.

-Yes.

- Джим Денсмор покончил жизнь самоубийством.

- Он что?

- Yes. Можете ли вы сообщить об этом вашему отцу?

- Yes.

- Thank you.

Мой брат. Я еще не осознал до конца того, что услышал по телефону. Я даже не подумал спросить, как это случилось. Я положил трубку и сразу позвонил папе. Но его не было дома. Я был в шоке. Попытался приготовить себе завтрак, затем снова стал звонить отцу. Когда я, наконец, дозвонился, слова выговаривались механически.

- Здравствуй, папа. У меня новость, в общем. Ты сейчас сидишь или стоишь? Я думаю, ты лучше присядь, плохая новость. – Я чувствовал, что он начинает волноваться.

Сделав глубокий вдох, я продолжил.

- Звонили из приюта. Джим совершил самоубийство.

- Что? Что ты сказал? Ты уверен? Ты уверен, что все правильно понял?

- Да, папа.

Он попросил меня повторить звонок слово в слово. Я уверен, что все расслышал именно так? Его голос дрожал все сильней с каждой секундой.

- Well, как все случилось?

- Я не знаю. Они не сообщили подробностей, а я не спросил.

На трассу выйди, что ведет за ночи край

За ночи край, за ночи край

В путь к ясной полночи пустись

За ночи край, за ночи край

Мой брат был кремирован и похоронен на Вествудском кладбище под перечным деревом. Моя сестра Энн прилетела из Бостона со своим вторым мужем, хирургом-онкологом. Именно она собрала всю семью вместе, чтобы отправиться на кладбище, почтить и оплакать смерть моего брата. Мама сказала, что не хочет похорон – что она их не перенесет – но импровизированная церемония дала всем нам так остро необходимое чувство близости. Когда мы стали у могилы, взявшись за руки, я подумал, что лишь время и обстоятельства могут заставить нас осознать суть некоторых старых традиций.

Кто знает? Доживи ты до сегодняшнего дня, Джимбо, может, ты приглашал бы своих предков к себе домой на обед? Хотя, вряд ли. Ты скорее был бы напрочь сбуханным сорокасемилетним алкашом. Начало нашей карьеры было как «sweet delight», сладкой утехой, но последние годы ты прожил так, как сам напророчил, в строчках, которые ты «позаимствовал» у Блейка:

Царства счастья, сферы света

Кто рожден для ласки светлой

Кто рожден для ласки светлой

Кто для ночи беспросветной

Во время похорон папа с Энн пошли в офис к сотруднику кладбища, который готовил тело к церемонии, чтобы выяснить подробности смерти. Я порывался пойти с ними, но не успел. Я был возле отрытой могилы в момент, когда они узнали все. Он, сказали, был в отличном настроении в тот день, после ланча в приюте. Так часто бывает с самоубийцами. Мне кажется, приняв решение, они перестают страдать, зная, что все вот-вот кончится. Он взял на кухне нож, пошел с ним в свою комнату и несколько раз ударил себя под грудь.

Сэппуку.

Харакири.

А ты думал, что ты беспередельщик.

Дебби сказала, что папа до боли сжал ее руку, слушая все это.

Какая ярость. И боль. Как мне принять, как уместить в себе столь невероятный акт жестокости, который мой брат совершил с собой?

Когда я был пацаном, я и в мыслях не мог представить, что кто-то из моих знакомых сверстников умрет, пока я сам не стану таким старым, как мои родители. А теперь вот люди из моего круга – как ты, Джимми, Дженис, Брайан Джонс, Эл Уилсон, Боб Хайт, Майк Блумфилд, Кейт Мун, Пол Баттерфилд, Ричард Уилсон, Ричард Мануэль… и мой брат – падают, как мухи. Шестидесятые начались, неся в себе столько надежды, которую символизировала наша «Light My Fire» - «Зажги мой огонь».

Пора колебаний прошла

Пора выбираться из грязи

Попробуй, не медли, чего нам терять

Теперь догорают.

И любовь наша станет костром погребальным

Давай, родная, мой огонь зажги

Попробуй ночь разжечь, чтоб запылала

Тогда, по ходу, «The End» казался договором со смертью. А может, это просто проклятие, которое несет в себе успех, достигнутый в юности. Когда за спиной у тебя нет плавного, осмотрительного восхождения, если ты не потратил добрых две трети жизни, чтоб достичь вершины – имей в виду, спуск с нее может оказаться обрывом. Ты слыхал о восточных поэтах, которые не публиковали свои творения прежде, чем им стукнет полтинник? Мудрые люди.

Припомнилось мне наша ранняя промо-фотка. Мы сделали ее на пляже в Венеции. Мы стоим на дощатом настиле, за скамейкой, на которой плотненько расселись четверо древних старушек- евреек. Я тогда подумал, вот бы мы изумились, узнав истории их жизней. Они уже прожили их до конца, и теперь это просто старые, вялые, распадающиеся тела. Ты не хотел бы дотянуть до состояния полного износа своего транспортного средства, как выразился Рей, скажи? Это уничижительно. А с другой стороны, время, оказывается, важная штука.

Лишь со временем мне удалось кое-как поставить себе крышу на место. Несколько месяцев после гибели моего брата я боялся брать в руки кухонные ножи. Меня одолевала мысль, если я совершу то же, что и он, может, хоть так я смогу что-то поправить. Компенсирую, за то что не спас его. Что-то искуплю.

Мой отец напугал меня до смерти, спустя несколько дней после трагедии. Мы были у меня на кухне, и я впервые увидал, как он плачет. Он рыдал навзрыд, весь день. Моя сестра, Анна, все еще была у себя дома, на востоке, так что на поминках были только мама, папа, я и моя жена Дебби, она накрывала на стол.

Мы сидели в гостиной, и тут папа начал всхлипывать. Мама сделала неодобрительное выражение лица, и мы с папой ушли на кухню.

То была католическая семья со стеснительным, ново-английским отцом-интровертом и матерью, которая настаивала на том, чтобы все мы носили розовые очки.

«La Vie en Rose», жизнь в розовом цвете.

Мой брат содрал их с наших лиц.

- Джим говорил, что я был его одним-единственным другом, - всхлипывая, произнес мой папа.

- Наверное, так оно и было, - согласился я. – В последний раз я был у него несколько месяцев назад, я пытался поднять ему настроение, но у него была такая грязь дома, что я сам ушел, весь расстроенный. А ты, пап, только ты был рядом с ним до конца, прибирал за ним, выслушивал, обстирывал и следил за счетами».

Папа поднял голову, открыл рот и издал протяжный, жалобный крик, и меня передернуло от ужаса. Мама не смогла бы его остановить, даже если бы захотела. Казалось, он выливает в плаче все тридцать лет, в течение которых он подавлял свои чувства. Слезы по его лицу текли таким потоком, что я не мог поверить своим глазам. Так продолжалось минут десять, после чего мы вернулись в гостиную. Мама вся напряглась, из последних сил стараясь не подать виду, ее глаза были полны боли.

- Твой отец и я, мы поговорили и решили, что его следует кремировать, - произнесла она. – Что ты думаешь по этому поводу? Ты и он, вы как будто увлекались индийской религией.

- Мне кажется, это хорошо. Хорошо. Мне кажется, так будет правильно.

А разве католики одобряют кремацию? – мелькнула мысль.

- Я помогу всем, чем смогу, с организацией, - предупредительно вызвалась Дебби.

- Без похоронной церемонии. Я этого не выдержу, не выдержу, - сказала мама.

Никто не ответил.

***

… В конце нашей маленькой импровизированной службы мы отпустили руки друг друга и разложили цветы вокруг маленькой коробочки в земле и я подумал, будь я проклят… как мой брат смог так уменьшится, чтобы уместиться в объеме коробки из-под туфель?

Твоя могила тоже показалась слишком маленькой. Но я знаю, теперь, что ты – в ней. Ты в натуре went downtown, ушел под город, выходит так? Об этом не писали в прессе, но так было на самом деле – знаешь, у жены Сиддонса, Шери – была чуйка о твоей смерти. Билл вспоминает: «Меня разбудил среди ночи звонок из Европы, и моя жена немедленно села в постели, вся напряглась и сказала: «Что-то случилось с Джимом. Джима больше нет». Я дозвонился до Памелы в Париж, она вскрикнула, стала плакать и сказала: «Ты не ошибся, okay, он умер».

Вернувшись с твоих похорон в Париже, Билл Сиддонс рассказал мне, Рею и Робби одну весьма любопытную историю, которую он настоятельно попросил никому не пересказывать.

«Гроб стоял прямо там, в спальне, так что можете представить себе атмосферу в помещении. Я так и не решился попросить дать мне взглянуть на тело, поскольку Пэм была явно не в себе (что и породило впоследствии слухи об инспирированной смерти). В один из моментов, оставшись один в гостиной, я открыл резную коробочку на кофейном столике и обнаружил там белый порошок в чистом конвертике. Пэм была на кухне, так что я решил попробовать чуть-чуть, было любопытно, что это такое. Это был не кокаин. Вскоре после чего я испытал приступ тошноты и мне стало очень нехорошо. Я такого еще не пробовал, точно».

Героин.

Сдается мне, ты хряпнул добрую понюшку, запил Курвуазьерчиком, полез в ванную… и привет. Так и было, а, Джим? Радио-интервью, которое я дал в 1986 году на Public Broadcasting, проливает больше света:

Цитата:DJ Роджер Стефенс: Давайте перейдем к ключевому вопросу, частичный ответ на который я знаю, и это шокировало меня, когда я в конце биографим the Doors “No One Here Gets Out Alive” - Никто Не Выходит Отсюда Живым - я прочитал, смотрите… «Спустя год после ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ смерти Джима Моррисона»… и я думаю, что это очень больно задевает людей, делать намеки, что он еще жив, потому что я знаю людей, которые обнаружили его тело. Мэриэнн Фейтфул (Marianne Faithful) одна из них, и меня восхищает, что она никогда не высказывалась на публике на эту тему. Не вдаваясь в подробности – я жил в Марракеше в то время; человек, который многократно упоминается в этой книге, французский граф, его звали Жан ДеБретти, был одним из любовников Памелы – любовников давней подруги Моррисона – и когда они все были вместе в Париже, Пэм позвонила Жану и Мэриэнн и сказала: «Джим в ванной, дверь заперта, он не отвечает, вы не могли бы приехать, немедленно?» О дальнейшем они рассказали мне двумя днями позже. Они взломали дверь и обнаружили Джима, мертвого, в ванне. На следующее утро они вылетели в Марракеш, где жил я, и все мне описали, их все еще трясло, когда они говорили об этом. У меня нет сомнений в том, что они говорили правду. Так почему же продолжает существовать этот миф? Что Джим на самом деле не умер?

Джон Денсмор: Прежде всего, спасибо Вам за эту информацию. Я не знал о Мэриэнн Фейтфулл. Я знал о существовании того графа, что ошивался вокруг Памелы.

РС: Которая сама погибла через год от овердозы героина.

ДД: Хммм. Very interesting stuff. Интересный расклад получается. Well… Джим умер на выходные, и вскрытия не было. Гроб был закрыт, и таким образом, Памела была последней, кто видел его живым. А пару лет спустя умерла и она… и тогда понятно, почему возник слух и продолжает существовать миф… Умер ли он на самом деле? Ты будешь надеяться, что нет – если тебе семнадцать, потому что он для тебя олицетворяет прорыв, отрыв и все такое. А так же есть в этом еще и… коммерция.

РС: Хммм.

ДД: Я той книги не писал.

РС: Машинерия мифотворчества.

ДД: ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ было дописано кем-то еще.

Джим и Пэм в Париже

Мэриэнн Фэййтфул, Париж, начало 70-х

***

… И последний гвоздь в твой гроб: Дэнни Шугерман недавно сказал, что он был рядом с Памелой после твоей смерти, и она жутко терзалась от чувства вины, потому что та нычка с порошком была ее.

Вот так, короче: еще одна смерть из-за наркотиков. Я считаю алкоголь (наркотик) столь же причастным. Теперь мне совершенно ясно, что ты жив только в нашем сознании.

Мы с Робби знали, чего ожидать, когда второй раз отправились на Пер-Лашез и увидели твой маленький прямоугольник из бетона. А вот Рея накрыло. Он явился к тебе, чтобы выразить наконец свой респект сполна, потому что в прошлый раз, когда мы впервые посетили Францию, он был на глухих отходняках после выступления в парижском найт-клубе. Или слишком испуган. Мы поднялись к твоему надгробью, на котором теперь установлен твой бюст работы некого парня из Чехословакии, который вырезал его из камня за Железным Занавесом и сумел тайно провезти сквозь. Рей застыл и испытал большой трехсекундный стресс… затем он оправился и стал пить вино с фанами, сплескивая его на твою могилу и посыпая тебя пеплом своих сигарет. Мы с Робби смотрели друг на друга с высоко поднятыми бровями, но я знаю, что Рей слишком сильно любил тебя. Слишком сильно, чтобы ассимилироваться с твоей смертью. Да. В те три секунды нахлынуло слишком много чувств, и стена была воздвигнута мгновенно. А разбирать стены надо аккуратно, по кирпичику.

***

Итак, мой брат совершил самоубийство, а ты – тоже мой брат в каком-то смысле – совершил медленное самоубийство. Прежде, чем моя семья покинула Вествудское кладбище, я трясущимися руками вытащил клочок бумаги, на котором рукой брата было записано одно из его стихотворений, и прочитал его вслух.

Посреди комнаты сижу

И в окошечко гляжу

Кто-то в дверь стучится вновь

Все с вопросом, что со мной

Ему в ответ – из жести сделан я

Гляжу на радугу-дугу, прошу, к себе возьми меня

Последняя строчка была выгравирована на его маркере.

***

Полагаю, ты в курсе, что, спустя пару лет после того, как ты съехал отсюда, твоя подруга Пэм отправилась вдогонку за тобой, на овердозе. (язва-Денсмор играет словами и цитатами из Дорс: your mate Pam followed you down, with an OD, прим пер.). Пол Ротшильд рассказал, что Пэм, вернувшись из Парижа, стала часто захаживать к нему домой, чаще всего по ночам, предлагая угоститься колесами метамфетамина и героином. Тема для общения была только одна. Ты, Джимбо.

Каждый заход заканчивался одинаково. Разговоры о твоей смерти, сопровождавшиеся самыми глубокими и отчаянными рыданиями, которые Полу приходилось видеть в своей жизни. Я надеюсь, вы с Пэм вместе теперь.

Коли уж речь о трагедиях, самая большая у нас тут стряслась в 1980-м. Наше первое рок-н-ролльное убийство. Мне до сих пор до конца не верится: пророческая строчка Джона Леннона «они распнут меня, должно быть» в точности сбылась. Некий психопат застрелил его, когда он возвращался к себе домой. Когда ты был на сцене, я вечно переживал, как бы какой-то невменяемый не пальнул в тебя из зала. Это очень страшно, когда фаны превращаются в фан-атиков. Когда я думаю обо всех этих ненормальных, которых мы постоянно притягивали к себе, мне кажется, нам просто повезло, что мы избежали подобной трагедии (если исключить твое само-разрушительство).

Рей, по ходу, как-то раз получил по морде прямо возле офиса «Electra», помнишь? А ты знаешь, в чем там было дело? Тот парень подкарауливал нас, обозлившись, что мы без спроса спели о нем – он считал, что это он был Королем Ящериц – и врезал кулаком первого из группы, кто появился на пороге. А помнишь, еще был красавец, завсегдатай психушки в Белльвью, что каждый день закидывал тебя письмами с фразочками типа «Ты капитан моей души. Ты Христос, признайся», и ты ответил ему в письме с просьбой не писать больше, мол, твоя девушка ревнует. Артисты не могут нести ответственности за состояние психики всех своих поклонников, но я скажу, ты здорово расстраивался из-за таких ненормальных «обожателей».

Дата добавления: 2015-10-24