Глава хххVIII 33 страница

ГЛАВА LXXIV

Френсис Бомонт и Джон Флетчер. Было сравнительно нетрудно доказать участие Шекспира в создании"Перикла" и "Тимона". Оно заметно в самых важных сценах. Те писатели,которые сотрудничали с ним вместе, удостоились этой чести почти случайно ине представляют поэтому теперь для нас никакого интереса. Иначе обстоит делос двумя другими драмами, возникшими в тот же период. В данном случае имяШекспира упоминается в связи с именем другого писателя и, по мнениюбольшинства критиков, совершенно основательно. Я имею в виду пьесы "Дваблагородных родственника" и "Генрих VIII". В этих двух произведениях перуШекспира принадлежит лишь немногое, в одном из них почти ничего. А тотписатель, который создал все остальное, выступил тогда с особенным успехом,занял видное место в современной драматической литературе, и Шекспир не моготноситься к нему равнодушно. Поэтому невольно возникает вопрос, чтозаставило Шекспира вступить с ним в сотрудничество. В 1608 году на сцене театра "Глобус" была представлена драма "Филастр",встреченная очень сочувственно и имевшая продолжительный успех. Авторамиэтой трагедии были 22-летний Френсис Бомонт и 28-летний Джон Флетчер. Успехэтой пьесы был настолько поразителен, что имена обоих поэтов сделались сразузнаменитыми. До этого момента (1606 - 1607) Флетчер успел уже поставить однусвою, якобы веселую, в действительности же плоскую пьесу, написанную прозой,"Женоненавистник". Здесь встречаются, правда, некоторые комические фигуры,но ничто не позволяет угадать будущих творений поэта. После нашумевшей пьесы "Филастр" оба поэта написали в 1610 году своюлучшую драму "Трагедия девушки" ("The Maid Tragedy"), а в 1611 г. столь жеизвестную драму "Король - не король". С тех пор Флетчер продолжал своюдраматическую деятельность, сначала в сотрудничестве с Бомонтом, а после егосмерти (1615) еще десять лет, последние годы своей жизни, самостоятельно(впрочем, одну пьесу он написал вместе с Роули) и даже затмил своей славойимя Шекспира, быть может, еще при его жизни, но во всяком случае после егосмерти. Его авторитет с течением времени все возрастал, так что в 1668 г.Драйден утверждает в своем известном сочинении "Опыт драматической поэзии":"Пьесы Бомонта и Флетчера нравятся больше всех и даются чаще всех. Если впродолжение года на подмостках появится одна пьеса Шекспира, или Джонсона,то из произведений обоих поэтов дают, по крайней мере, два". Впрочем, еслисравнить это утверждение с замечаниями в дневнике Пеписа, то оно покажетсяпреувеличенным. Что же касается Шекспира и Бена Джонсона, то звезда второгозатмила с течением времени звезду первого. Самуил Ботлер не только личнопредпочитает Бена Джонсона, но считает его превосходство над Шекспиромобщепризнанным фактом. Оба вновь выступивших поэта не принадлежали, подобно старшему поколениюписателей (Пиль, Грин, Марло), к литературному или ученому пролетариату, иликак Джонсон и Шекспир - к среднему сословию. Оба происходили из знатныхфамилий. Флетчер был сыном высокопоставленного священника, человека личнознакомого с придворной жизнью в царствование Елизаветы и Иакова; отецБомонта был гражданским судьей и находился в родственных отношениях сомногими аристократическими семьями. Современников сразу поразило умениеобоих поэтов рисовать в совершенстве беспутство и остроумную находчивостьзнатных господ. Френсис Бомонт родился, вероятно, в 1586 году в Грас-Дие (Grace-Dieu),в Лейстершире, в семье, принадлежавшей к судебной знати, члены которойотличались поэтическими наклонностями и способностями. В тот год, когдаФренсис умер, в семье существовало не менее трех поэтов, носивших одну и туже фамилию. Десяти лет Френсис Бомонт сделался студентом второго курса вБродгейт-Холле в Оксфорде и переехал затем в Лондон, где его приняли вкачестве студента-юриста в корпорацию "The Inner Temple". Впрочем, он изучалюриспруденцию не очень серьезно; он с большим удовольствием писал драмы и"маски", которые в то время часто разыгрывались на юридических факультетах.Еще в 1613 году Бомонт является автором той "маски", которую в день свадьбыпринцессы Елизаветы с пфальцским князем ставили на придворной сценеюридические корпорации "The Inner Temple" и "Grays Inn". Одинаковое увлечение пьесой Бена Джонсона "Volpone" сблизило,по-видимому, Бомонта и Флетчера. Как только оба познакомились, они заключилитакую братскую дружбу и вступили в такое интимное сотрудничество, котороередко в летописях истории. Обри, который сохранил нам несколько анекдотов оШекспире, описал их сожительство в следующей сильной фразе: "Они обиталивместе, недалеко от театра, оба они были холостые, имели одну и ту же...которую в высшей степени уважали, то же платье, один плащ и т. д." Едва лиможно сомневаться в том, что собственно подразумевал Обри под многоточием,которое включил так стыдливо в текст, тем не менее Чалмерс пытался в своевремя заменить его бессмысленным словом "bench", т. е. скамейка. Обатоварища стали в скором времени писать сообща. По-видимому, оба набрасываливместе план пьесы, а затем каждый отделывал те сцены, которые были по силамего таланту. На это обстоятельство указывает один анекдот, сохраненныйВинстенлеем, анекдот, быть может вымышленный, быть может исторический.Однажды оба поэта сидели в таверне, занятые распределением между собойотдельных частей пьесы. Вдруг из их комнаты послышался крик: "Я беру на себяубить короля!" Человек, стоявший за дверью, вообразил, что в комнате сидятполитические заговорщики и сделал донос. За достоверность этого анекдотаговорит тот факт, как метко заметил Джордж Дарлей, что в пьесе Флетчера"Женоненавистник" подобное недоразумение также ведет к доносу, и что вообщеэта пьеса проникнута горькой ненавистью к доносчикам. Прочтите третью сценупервого действия, где дается не очень лестная характеристика их поведения иобраза мыслей. Мы не знаем, как распределили оба поэта работу над драмой "Дваблагородных родственника", но они, во всяком случае, просмотрели свой трудвместе и старались, по мере возможности, стушевать различие в стиле. Вотпочему нам теперь так трудно воздать каждому должную честь, хотя мы имеем итакие произведения, которые написаны ими порознь. Впрочем, существуют разные признаки, особенно метрического свойства,позволяющие нам разграничить их разнородные таланты. Насколько мы теперь всостоянии судить, Бомонт был в большей степени трагическим поэтом. Егопоэтический стиль глубже и полнее флетчеровского. Он не обладал такимостроумием и такой технической ловкостью, но его вдохновение отличалосьбольшей серьезностью, его чувство - большей глубиной, а егоизобретательность - большей смелостью. В глазах потомства его хорошенькоеличико окружено ореолом страдания. Подобно двум другим выдающимся поэтамАнглии, Марло и Шелли, он умер, не достигнув тридцатилетнего возраста. Бомонт привязался с трогательной искренностью к Бену Джонсону, былзавсегдатаем в клубе "Сирена" и воспел происходившие там литературныевечеринки в поэтическом послании, из которого выше мы привели несколькостихов. Насколько страстно Бомонт увлекался Беном Джонсоном, видно особенноиз того стихотворения, которое он посвятил автору пьесы "Volpone". Здесь онставит искусство Бена Джонсона и прелесть его комического стиля выше всего,что было создано для английской сцены остальными поэтами, в том числе, сталобыть, также и Шекспиром. В ответ на это послание Бен Джонсон написал своистихи "К мистеру Френсису Бомонту", где благодарил за посвящение теплымобъяснением в любви и заверением, что он "не стоит, в сущности, и самыхснисходительных слов", выходящих из-под его пера, что он завидует болееблестящему таланту своего друга. Если верить Драйдену, то Бен Джонсон давал свои произведения напросмотр Бомонту, покуда тот был жив, и всегда советовался с ним о них. Еслиимена Бомонта и Бена Джонсона соединены таким образом вместе, то имяФлетчера составляет с именем Шекспира другое созвездие. Джон Флетчер родился в декабре 1579 года в местечке Рей в Суссексе. Онбыл, следовательно, 15 годами моложе великого поэта, бьюшего, по преданию,несколько раз его сотрудником. Его отец был сначала священником в Петерборо,потом епископом в Бристоле, в Ворстере и, наконец, в Лондоне. Это былкрасивый, красноречивый человек, любивший пожить и попользоваться всемиблагами царедворцев с ног до головы. Все его мысли постоянно былисосредоточены на том, чтобы расположить к себе государя и сохранить егодоверие. В жизни этого человека был один момент, в высшей степени интересный висторическом отношении и исполненный драматического или даже трагическогосмысла. Он, вероятно, любил в беседах с сыном повторять этот рассказ,производивший глубокое впечатление на подраставшего трагика. Дж. Флетчер былтот священник, который должен был присутствовать при последних минутах МарииСтюарт. Он был, следовательно, не только пассивным зрителем, но и активнымучастником в эпизоде кончины "шотландской Клеопатры". Когда он пошелнавстречу королеве в зале, обитом черным сукном, и предложил ей вместепомолиться, она повернулась к нему спиной. "Мадам, - начал он тихим голосом.- Ее величество королева... мадам, ее величество королева..." - триждыпытался он продолжать, но голос его дрожал от внутреннего волнения. Когда онв четвертый раз повторил эти слова, она прервала его с резкостью - "Господинсвященник, я католичка и хочу католичкой умереть. Вы напрасно меня мучаете,ваши молитвы мне не помогут". - "Так образумьтесь! - воскликнул он, сноваполучив господство над своим языком. - Раскайтесь в своих грехах, возложитесвои надежды на Христа: он вас спасет". - "Не беспокойтесь, господинсвященник, я возлагаю свое упование на собственную веру, за которую теперьумираю". - "Мне жаль, - воскликнул Шрусбери, - что вы так преданы папскойереси!" В эту минуту ее дамы сняли медленно вуаль с головы, чтобы нерасстроить прическу. Они помогли ей снять длинное черное платье, она стоялаперед ними в юбке из пунцового бархата. Они сняли с нее черную кофту, и онаосталась перед ними в темно-красном корсаже. Плача, надели они на неетемно-красные рукава и темно-красные туфли. Так стояла эта гордая женщина вчерном зале, одетая в пурпурное платье. Это превращение совершилось сбыстротой сценической метаморфозы. Дамы громко плакали. Она крикнула им: "Necriez vous pas, j'ai promis pour vous. Adieu, au revoir!" И произнося вслухмолитву, она положила голову на плаху. Конечно, Ричард Флетчер запомнил навсю жизнь как душевную стойкость и непоколебимое мужество, обнаруженное приэтом случае великой комедианткой, так и то своеобразное сочетание ужасного скомическим, которое характеризовало последующую часть этого эпизода. Первыйудар взволнованного палача был неудачен. Он скользнул по щеке и по платку,которым были завязаны глаза. После второго удара голова повисла только наодной тонкой полоске кожи. Палач перерезал ее обратным движением топора. ИФлетчер снова сделался свидетелем превращения столь чудесного, как будто онобыло вызвано чародейством. Богатый, но фальшивый головной убор упал сотрубленной головы. Когда королева опустилась на колени, чтобы умеретьпозорной смертью, она казалась женщиной, обладавшей всей прелестью зрелоговозраста. А когда палач показал отрубленную голову небольшой кучкесвидетелей, это была голова морщинистой поседевшей старушки. Кажется, ни один рассказ из всемирной истории не мог познакомитьмолодого Флетчера нагляднее с ужасами трагической катастрофы, с ужасамисмерти, с тем сочетанием возвышенного и карикатурного, котороеобнаруживается иногда в важных моментах жизни, как именно этот рассказ,слышанный им от отца и словно посвятивший его в поэтыкарикатурно-трагических театральных эффектов. Джон Флетчер воспитывался в Кембридже и приехал в Лондон, по-видимому,раньше Бомонта, чтобы здесь попытать счастье в качестве драматурга. В 1608году он положил начало своей карьере пьесой "Филастр, или Любовь, истекающаякровью". Шекспир испытывал, вероятно, какое-то особенное настроение,присутствуя при первом удачном представлении этой пьесы. Эта драма должнабыла ему показаться местами просто отголоском собственных произведений.Принц Филастр находится в таком же положении, как Гамлет, так как и онлишился противозаконно престола, и он объясняется иногда с королемсовершенно в стиле Гамлета. Например, в первой сцене первого действия: Король. Он словно одержим бесом. Филастр. Нет, не бесом, а духом моего отца. Этот дух присутствуетздесь, король, и это - опасный дух. Он нашептывает мне, что я наследникпрестола, и приказывает мне заявить свои права на этот престол. Он уверяетменя, что все эти люди - мои подданные. Странно, что он мне не дает покоя иво сне. Он нисходит в мое воображение и создает там фигуры людей, которыепреклоняют предо мною колени, которые служат мне и приветствуют менякоролем. Но я порабощу этого духа. Мой государь! Вашу руку! Я ваш слуга! Король. Прочь! Я не стерплю этого... Впрочем, Филастр не опасен королю. Он любит его дочь Аретузу, котораямолится на него. Отец хочет ее выдать замуж за надменного испанского принцаФарамонда. С другой стороны, Филастр не замечает, что дочь придворногоДиона, Эвфразия, также обожает его. Под именем Бел-ларио она поступает кнему на службу, переодетая пажом. Она любит его с такой преданностью, чтовыходит победительницей из всех предстоящих ей испытаний. Она готова дажебыть посредницей между Аретузой, в пользу которой она отказывается отвозлюбленного, и этим последним, лишь бы помогать ему. Она находится в томже самом положении, как Виола в "Двенадцатой ночи", с тою только разницей,что в шекспировской пьесе этот сюжет обработан в духе комедии, а здесь вседышит серьезным романтическим и трагическим пафосом. Шекспир должен был вспомнить в гораздо большей степени еще одну изсвоих пьес, когда присутствовал при постановке "Филастра", драму, в которой,как гласило здесь заглавие, любовь действительно истекала кровью, т. е."Отелло". В самом деле, весь ход действия ставит Филастра и Аретузу вположение Отелло и Дездемоны. Вот как это происходит. Так как принцесса обходится со своим женихомФарамондом в высшей степени холодно и не желает до свадьбы признать егосупружеских прав, то принц, объявляющий зрителям наивно, что его организм недопускает этой отсрочки, приглашает на свидание крайне услужливую придворнуюдаму по имени Мегра, одну из тех ветреных красавиц, которых Флетчер умел такмастерски рисовать. Она напоминает Хлою в его прелестной пьесе "Вернаяпастушка". Однако придворные узнали время и место ее свидания с принцем.Король, возмущенный позором, причиненным его дочери, расстраивает свиданиетем, что стучится в дом Мегры и осыпает ее самыми жестокими браннымисловами. Тогда в пылу самозащиты Мегра грозит его величеству, что есликороль опозорит публично ее имя, то она расскажет всем и каждому о технежных отношениях, которые существуют между его дочерью и только чтопоступившим к ней на службу молодым, хорошеньким пажом. Как только корольузнает, что Белларио находится на службе у Аретузы, он верит клевете итребует в грубых выражениях удаления пажа. Придворные, любящие Филастра ижелающие, подобно всему народу, чтобы он свергнул короля с престола, виделис прискорбием, как страсть к принцессе парализовала его волю. Они немедленнопередают Фил астру клевету, и один из них, сам отец Белларио, Эвфразий,уверяет его даже ложной клятвой, что он лично был свидетелем свиданияпринцессы с пажом (впрочем, этот мотив и все те события, которые являютсяследствием переодевания, не кажутся здесь избитыми, так как зритель до концане знает, кто и что Белларио). С этого момента Филастр превращается вОтелло. Он грозит мечом бедному Белларио, который изнывает и гаснет от любвик нему, и прогоняет его прочь. Паж чувствует, что Филастр опутан сетьюнеизвестных ему интриг. Он произносит следующие слова, которые подходят какнельзя лучше к Отелло: But through these tears Shed at my hopeless parting I can see A world of treason practised upon you And her and me {Но сквозь эти слезы, которые я проливаю, расставаясь с вами, я вижуцелый мир предателей, окружающих вас, и ее, и меня.} Подобно тому как доверчивая Дездемона заступается тепло за Кассио передОтелло, так точно здесь Аретуза горюет в присутствии Филастра, что еепринудили отказаться от дорогого посланника (III, 2): О ты, жестокий! Так и ты бессердечен! Кто тебе теперь расскажет, как ятебя люблю? Кто поклянется теперь в этом перед тобой? Кто будет проливатьэти слезы, которые я тебе посылала? Кто передавал тебе письма, кольца ибраслеты? Кто изнурит свое здоровье, служа тебе? Кто будет проводитьбессонные ночи, рассказывая мне о твоих достоинствах? И Филастр испытывает при этих словах такие же муки, как венецианскиймавр. Но отличаясь с самого начала более мягкой натурой, он отвечает ейнесколькими репликами, исполненными трогательного пафоса, глубину и красотукоторого трудно превзойти. Но когда он потом застает в лесу Аретузу иБелларио, которые случайно встретились, в нем просыпается бешеная ревность,и он ранит сначала Аретузу, а потом и Белларио, подставившего свою грудьудару и позволяющего себя арестовать, будто за покушение на жизнь принцессы.Глубокая преданность Дездемоны нашла как бы двойное трогательное воплощениев этих двух женских образах. Потом все кончается благополучно. Революциявозвращает Филастру престол. Раны обеих любящих женщин заживают. Клевета иподозрение против Аретузы замолкают в ту минуту, когда Белларио оказываетсяженщиной. Филастр женится на Аретузе и эта последняя заключает пьесусловами, приглашающими Белларио-Эвфразию остаться с ними и разделить ихжизнь, причем она обнаруживает даже больше великодушия, чем королева в"Carmosine" Мюссе. Шекспир не мог не заметить таланта, проявившегося в этой пьесе,переполненной отголосками его собственных работ. Ему, вероятно, особенно понравились женские характеры обоих поэтов,отличавшиеся в высокой степени кротостью и прелестью, в противоположностьЧапману и Марло, не обладавшим способностью понимать и рисовать женщин. Вдрамах Чапмана, даже в лучших, как например, в драме "Заговор и трагедиягерцога Шарля Бирона, французского маршала", воспроизводившей так точносовременную историю, Шекспир едва ли нашел что-либо привлекательное. Этоскорее поэма в десяти актах, чем драма. А комедии Чапмана, даже лучшие, вроде "Eastword Hoe!" ("На Восток!"),рисующей такую удивительною живую картину тогдашнего Лондона, отталкивали,по-видимому, Шекспира своим реализмом, тем реализмом, которого он сампостоянно избегал. А действие драмы Бомонта и Флетчера происходило нафантастическом острове Сицилии, или, вернее, в царстве фантазии, куда обапоэта переносили и впоследствии обыкновенно действие своих пьес. Вообще вся эта драма отличалась какой-то отвлеченной поэзией.Характеристика людей и страстей напоминала стиль романских народов, которомуШекспир должен был сочувствовать особенно в этот период своей жизни. Пьеса "Король - не король", изданная обоими писателями после"Филастра", отличалась приблизительно теми же достоинствами и недостатками.Здесь Шекспиру также было нетрудно уловить следы собственных творении. Если,например, мать короля опускается на колени перед сыном, а он ее поднимает,то явственно чувствуешь, что молодые поэты видели недавно на сцене, какВолумния преклоняла колени перед Кориоланом. Здесь есть далее комическаяфигура, воин Бесс, последний из трусов, несмотря на свой капитанский чин,хвастун, лгун, иногда сводник и всегда шутник. Создавая этот тип, оба поэтаобнаружили значительное поэтическое дарование. Однако нельзя отрицать, чтосквозь рисунок просвечивает порою контур мощной фигуры Фальстафа. Иногдапоэты заимствуют у него целые обороты. Так, в одном месте (IV, 3) учительфехтования говорит с намеком на Бесса: "Он обнаружил осторожность, т. е.лучший вид храбрости". Подобно тому, как в пьесе "Филастр" страсть героя к Аретузе глохнет подвлиянием совершенно безосновательного подозрения, так точно еще болееглубокая страсть короля Арбака к принцессе Пантее приводит к замешательствами к ужасу, так как оба в продолжение всей пьесы крепко убеждены, что онибрат и сестра. Только в конце пятого действия Арбак узнает тайну своегопроисхождения, как в пьесе "Филастр" главные действующие лица узнают тольков последнем действии настоящий пол Белларио. Спакония, сознающая, что корольТигран, которого она обожает, также любит Пантею, находится в том жеположении, как Эвфразия относительно Филастра. Но в этой пьесе психологиягораздо глубже. Характер Арбака, в котором смешано преувеличенноесамомнение, тщеславие, хвастовство с редкими добродетелями, отличаетсясложностью, естественностью и симпатичностью. Психология страсти напоминает"Федру" Расина. Любовь вспыхивает с дикой силой, с неутолимой жаждой, нострах кровосмешения вступает с ней в борьбу. Здесь поэты обнаруживают пафоси диалектику первоклассной силы. Около 1609 или 1610 года Флетчер и Бомонт находились в зените своейпоэтической славы. Пастушеская идиллия "Верная пастушка", написанная однимФлетчером, эта пьеска, от которой веет свежим лесным воздухом, была,вероятно, издана ранее весны 1610 года, так как сэр Вильям Скипвит, один изтех людей, которым посвящена идиллия, умер уже в мае этого года. Флетчернашел здесь сюжет, который был как раз под силу его свежему, легкому играциозному лиризму. И здесь, сквозь эту пьесу, Шекспир видел, как дальнийобразчик, очертания одной из собственных драм, именно "Сна в летнюю ночь".Здесь влюбленные также переодеваются. Перигот, обнимая Аморета, воображает,что обнимает свою возлюбленную Амарилис. Впрочем, он ранит Аморета так же,как Филастр Аретузу. Другим источником пьесы послужил "Пастушескийкалендарь" Спенсера. Дарлей доказал, что Флетчер заимствовал несколькостихов из этой поэмы и, по какому-то странному совпадению, именно такие, вкоторых Спенсер подражал, в свою очередь, Чосеру. Но ни тот, ни другой недостигли изящной прелести Флетчера. Третьим образцом для Флетчера была пастораль Гварини "Pastor fido", каквидно уже из самого заглавия. "Верная пастушка" - поистине прелестная пьеса. Она была слишком изящнаи воздушна, чтобы ее оценили после первого представления. Но еще теперь выпрочтете ее с большим удовольствием. Она на долгое время составила славупоэта. Можно с некоторою достоверностью предполагать, что Шекспир осталсядоволен этим образчиком настоящей поэзии. Тотчас после создания этой легкой трагикомедии в пастушеском стилеФлетчер представил дирекции театра "Глобус" трагедию "The Maid Tragedy",лучшую из всех, написанных им в сотрудничестве с Бомонтом, лучшую, которуюему вообще суждено было оставить. Первое действие заполнено приготовлениямик пышной свадьбе. Король (родосский) приказал честному дворянину Амиторуотказаться от руки кроткой, любящей Аспасии и жениться на обворожительнойЭвадне. Ее брат, великий полководец Мелантий, лучший друг Аминтора. Так какАминтор считает приказания короля священными, и так как он невольноподчиняется чарующей прелести Эвадны, то он и порывает с Аспасией. Мыстановимся свидетелями глубокой печали Аспасии, бешеного гнева ее отца,трусливого Калианакса, и, наконец, представления "маски", в которую вставленряд песен, принадлежащих к лучшим лирическим произведениям поэтов. Во втором действии картина брачной ночи. Во вступительных сценахподруги раздевают невесту и сопровождают эту церемонию всевозможнымишутками. Затем следует в спальне первое объяснение между женихом и невестой.Это такая же смелая и эффектная сцена, как любая, написанная Шекспиром.Аминтор подходит к Эвадне с нежными словами на устах. Она его скромноотстраняет. Тогда он пытается обезоружить ее мнимую стыдливость. Онаотвечает ему холодно-спокойно, что никогда в жизни не будет принадлежатьему. Он решительно не понимает, что все это означает, и сам, трепеща отжелания, старается ее образумить. Тогда она поднимается во весь рост, какраздраженная змея поднимается на своем хвосте, и заявляет ему, шипя отзлости, что она любовница короля, ею она хочет остаться, и король устроилэтот брак только как ширму для их связи. Когда Аминтор узнает свой позор, онприходит в бешенство, но жажда мести стихает при одной мысли, чтооскорбителем является король: на короля подданный не имеет права поднятьруки. Третье действие открывается дерзким утренним визитом короля. Онрасспрашивает Аминтора спокойно, доволен ли он своей ночью. Когда же Аминторотвечает на все прозрачные вопросы еще более спокойным тоном и ведет себявообще, как счастливый жених, то король теряет спокойствие духа, призываетЭвадну и осьшает ее за мнимую неверность грубыми обвинениями. Эваднастрастно протестует. Тогда король, забывая элементарнейшие правила приличия,призывает Аминтора. Эвадна бранит и поносит его неверный рассказ королю отайнах их брачной ночи. После этого король грубо объясняет Аминторусуществующую между ними любовную связь и ею роль в этой истории. Эти двесцены написаны также мастерски и с замечательным знанием драматическихэффектов. Конец третьего действия не имеет никакой цены. Он состоит издиалога между Аминтором и его другом Мелантием, который узнает при этомслучае о позоре своей сестры. Но здесь все неестественно. Друзья то и делохватаются за мечи, чтобы в следующую же минуту опустить их обратно в ножны,сначала потому, что Мелантий не хочет поверить обвинению против Эвадны,затем потому, что Аминтор отказывается от совета друга мстить, чтобы неразглашать его позора. Все это слишком напоминает манеру испанскихпредшественников Кальдерона. В четвертом действии встречаются опять в высшей степени эффектныеместа. Это, во-первых, та сцена, где Мелантий объясняет сестре ее позор. Онахладнокровно отрицает свою вину. Тогда он с мечом в руках заставляет еепоклясться, что она отомстит опозорившему ее необузданному и сладострастномукоролю. Затем та сцена, где переродившаяся Эвадна умоляет мужа на коленях опощаде, и когда он, убедившись в ее искреннем раскаянии, прощает ее.Наконец, к числу эффектных сцен принадлежит также та, прекрасно задуманная имастерски изложенная, где смешной, старый Каллианакс обвиняет перед королемненавистного ему Мелантия в том, что он уговорил его, Каллианакса, передатьему городские укрепления, а Мелантий выслушивает это справедливое обвинениес совершенно равнодушным лицом и объясняет все дело тем, что Каллианакс впалв детское состояние и говорит глупости. В пятом действии находится вторая главная сцена пьесы, когда Эваднапревращается в Юдифь. Эвадна идет мимо передней, где придворные острят на еесчет, в спальню короля. Затем следует сцена, разработанная поэтами скакою-то сладострастной жестокостью, сцена между королем, которыйпросыпается и замечает, что его руки привязаны к постели, и его бывшейкровожадной любовницей, которая мучает короля ядовитыми словами и потомвонзает ему в грудь нож. Конец действия испорчен пристрастием поэта ксентиментальным сценам. В костюме брата Аспасия подходит к Аминтору, скоторым не может расстаться. Он встречает ее сначала любезно, но потом онаглумится над ним, бьет и отталкивает его ногой, чтобы добиться блаженстваумереть от его руки. Наконец, Аминтор выходит из себя и убивает мнимогомужчину. Он узнает слишком поздно, что умертвил свою возлюбленную. Затемпоявляется Эвадна, горя страстью, с окровавленными руками. Но Амишоротталкивает ее, так как она осквернила свои руки цареубийством, величайшимиз всех ее преступлений. В отчаянии она кончает самоубийством, и Аминтортакже налагает на себя руки. Как видно, Аспасия олицетворяет собою тип молодой, покинутой женщины,постоянно встречающейся в произведениях Бомонта и Флетчера, всегда одинаковокроткой и преданной. Старый трус Каллианакс является также одной изстереотипных фигур. Побратимство между Мелантием и Аминтором представляет,несмотря на некоторую натянутость, много интересного, так как образцомслужили, вероятно, взаимные отношения обоих друзей-поэтов. Что же касаетсяхарактера Эвадны, правда, не совсем ясного, то он - hors ligne и даетбогатейший материал исполнительнице этой роли. Наконец, драматическая исценическая стороны пьесы блещут мастерской отделкой и должны былипроизводить впечатление на умы тех, для которых искусство Шекспира былослишком возвышенно. Неудивительно, что друг обоих поэтов, Шерли, издавшийпосле их смерти их произведения, мог написать следующие строчки, не боясьуслышать возражения: "Имена обоих поэтов затмевают своим блеском имена всехписателей прошлых времен, а также и поэтов будущего, так как эта книга, мыговорим без лести, является величайшим сценическим памятником, когда-либоизданным, и так как она, и только она одна, венчает наш народ славой изаставляет краснеть от стыда другие нации".

ГЛАВА LXXV

Шекспир и Флетчер. - "Два благородных родственника" и "Генрих VIII". В 1634 г. появилась впервые драма под заглавием "Два благородныхродственника, - пьеса, представленная в Блэкфрайрсе слугами его королевскоговеличества с большим успехом, написанная знаменитыми современнымиписателями: Мистером Джоном Флетчером, джентл. Мистером Вильямом Шекспиром, джентл., напечатанная в Лондоне Томасом Котсом для Джона Ватерсона и продающаясяпод вывескою "Короны" на Павловском кладбище". Пьеса не была включена в первое издание in-folio произведений Бомонта иФлетчера (1647). Она появилась в печати только при втором издании (1679).Даже в том случае, если издатели первого шекспировского in-folio знали обучастии Шекспира в этой пьесе, она едва ли была им доступна. Рукописьоставалась во владении Флетчера до его смерти, последовавшей в 1625 году. Эта драма не имеет особенной ценности. Она далеко уступает лучшимпьесам Флетчера и не выдерживает никакого сравнения с любым из произведенийШекспира. Но целый ряд выдающихся английских исследователей нашего столетиянашли в ней яркие признаки стиля как великого поэта, так и другого, болеепосредственного. Сюжет перешел, подобно легенде о Троиле и Крессиде, от древних поэтов,в данном случае от "Тебаиды" Стация, к Боккаччо, от него к Чо-серу и был втаком виде положен в основу нескольких английских драм из эпохи Елизаветы иИакова. Почти все важные подробности в пьесе "Два благородных родственника"уже встречаются дословно в поэме Боккаччо "Teseide". Это рассказ о двухнежно преданных друг другу друзьях, возгоревших романтической любовью кодной и той же даме, прогуливающейся по саду, которую они видели из окнатемницы, куда были брошены Тезеем. С этой минуты их дружбе - конец. Каждыйсчитает только себя вправе получить руку Эмилии, сестры герцога. Одного издрузей отпускают на свободу под условием не возвращаться никогда в страну.Но тоска по возлюбленной гонит его назад, и он проживает переодетым вблизинее. Вскоре после этого освобождают его друга. Они встречаются, вступают впоединок, но герцог прерывает дуэль и узнает от одного из них историю как ихвзаимных отношений, так и их любви к его сестре. Тогда герцог устраиваетправильный турнир между ними. Победитель женится на Эмилии, побежденныйумрет позорной смертью. Но победитель падает с лошади и получает смертельныйушиб, и тогда побежденный женится на княжне. Что одним из авторов этой пьесы был Джон Флетчер, в этом никто не будетсомневаться. Во многих местах драмы заметна его версификация, и многиедругие особенности напоминают его более слабые работы, например, слабаякомпозиция, в силу которой два действия развиваются параллельно, не сливаясьи не сплетаясь, неодолимая страсть к чисто внешним театральным эффектам,наконец, желание поразить зрителя неожиданностями в ущерб психологии, тоесть отсутствие необходимой мотивировки. Во всей пьесе вырисовываютсявзгляды Флетчера на добродетельные и порочные отношения между мужчиной иженщиной. Под добродетелью Флетчер подразумевает целомудрие в смыслебезусловного воздержания, и он рисует рядом с некоторыми удовольствиямибесстыдную, чисто чувственную страсть. Эмилия постоянно говорит о своем"целомудрии", а дочь тюремщика - о своей страсти к Паламону, причемвыражения этой последней отталкивают своим бесстыдством. Любящие женщины уШекспира никогда не бывают ни целомудренны, ни страстны в этом смысле. Те изних, которым Шекспир симпатизирует и которых уважает, любят только одногомужчину, любят его с постоянством и без вероломства. А у Флетчера любовьподвергается быстрым метаморфозам, как мы видели это в пьесе "The MaidTragedy". Вот почему только он и мог создать такую фигуру, как героиня этойдрамы, которая воображает, что любит то одного, то другого из друзей, смотряпо тому, на чью сторону клонится победа. Если в этой пьесе встречаются частые отголоски шекспировскихпроизведений, то это обстоятельство говорит не против, а в пользу тогомнения, что главным автором пьесы был Флетчер. Мы видели, что даже в лучшихего работах слышались такие отголоски. Здесь они находятся еще в большемколичестве. Это реминисценции из "Сна в летнюю ночь", из "Юлия Цезаря" (спормежду Брутом и Кассием) и особенно плоское и непристойное подражание сценесумасшествия Офелии там, где дочь тюремщика ищет в лесу Паламона, сходит сума от страха, говорит бессвязные слова и поет песни в припадках безумия.Шекспир подражал самому себе только с целью превзойти себя, а не ради того,чтобы, как в данном случае, пародировать себя. Не Шекспир создал план этой пьесы. Он отличается отсутствием идеи, иесли порою просвечивает некоторое мировоззрение, то оно не напоминаетшекспировское. Поэтому мнение Суинберна едва ли верно. Он утверждает, что мыимеем перед собою шекспировский план, дополненный после смерти великогопоэта Флетчером. Такое предположение нелепо уже потому, что рука Шекспиразаметна, по мнению Суинберна, особенно в последних сценах. Труднопредположить, чтобы поэт начал отделывать пьесу с конца. Но существуют ливообще в этой драме такие отрывки, которые должны быть приписаны Шекспиру?Гардинер и Делиус отвечают "нет". Но едва ли это справедливо. Правда,Бирфрейнд не смущается тем обстоятельством, что целый ряд выдающихсяанглийских исследователей разделяют ныне противоположный взгляд. Но этотфакт обязывает иностранного критика просмотреть как можно добросовестнееэтот вопрос, и такое исследование приводит, на мой взгляд, к томузаключению, что если Флетчер построил план и отделал главные части, тоШекспир ретушировал пьесу. Он сделал это, потому что интересовался молодымпоэтом и питал к нему дружеские чувства, и потому, что тот отдал ему своюпьесу на просмотр и попросил его о помощи. Мы утомили бы читателей, если бы разобрали всю пьесу от начала доконца, чтобы указать на те места, которые запечатлены стилем Шекспира. Следыего пера встречаются особенно часто в первом действии. Обратите, например,внимание на воззвание королевы к Тезею во вступительной сцене, начинающеесясловами: "Мы три королевы..." и т. д. Это поистине ритм, свойственныйпоследним произведениям Шекспира. Обратите также внимание на смелые образныевыражения, встречающиеся здесь; например, в блещущей фантазией репликекоролевы: Царственные вдовы, дадим друг другу руки; будем вдовами нашего горя;время осуждает нас на бесплодную надежду. Обратите далее внимание на последнюю реплику Тезея в этом действии, нато, как он здесь перечисляет обстоятельства и условия, напоминающую собоюмонолог Гамлета (бич и посмеяние века, гнет тиранов) или пространную репликуУллиса (красота, ум, происхождение). Это место гласит: С тех пор, как я узнал страх, ярость, заповедь друзей, призывы любви,рвение, обязанность, налагаемую возлюбленной, жажду свободы, горячку,безумие и т. д. Не следует смешивать те части пьесы, которые написаны в подражаниеШекспиру с теми, которые носят отпечаток его собственного стиля. Сюдапринадлежит то место, достоинство которого в Англии обыкновеннопереоценивают, где Эмилия говорит о своей нежной и страстной дружбе спокойной Флавиной. Это плохое подражание той речи в "Сне в летнюю ночь"(III, 2), где Елена описывает свою дружбу с Гермией. Здесь любовь носитьболезненный, чисто флетчеровский характер, тем более отталкивающий, чтоЭмилия, характеризуя эту любовь, употребляет в немногих стихах три разаслово "невинный". В третьем действии чувствуется снова кисть Шекспира, именно в монологедочери тюремщика, занимающем вторую сцену. Обратите, например, внимание навыражение "Горе во мне убило страх" и на многие другие. Но начиная с тогомомента, когда она сходит с ума, и вплоть до ее последнего слова Шекспир ненаписал ни единой реплики и, вероятно, возмущался неумелому подражанию егособственным репликам. Первая сцена пятого действия принадлежит, по всей вероятности, опятьперу Шекспира. Первая реплика Тезея прекрасна, а слова Арситы, обращенные крыцарям, и ее воззвание к Марсу - прямо великолепны. В конце пьесы мы сноваслышим в стихах шекспировскую мелодичность, например, в следующем выраженииТезея, которым так восхищался Суинберн: That nought could buy Dear love, but loss of dear love. {Ничто не может так оценить дорогую любовь, как ее потеря.} Но все это не имеет для нас особенного интереса, так как Шекспир неповинен в психологии, или, вернее, в ее отсутствии. Значительнее ли его участие в создании "Генриха VIII"? Пьеса явиласьвпервые в издании in-folio 1623 г., заключая собой ряд "хроник". Первыечетыре действия построены на основании хроники Холиншеда, последнее действиеосновано на "Церковных актах и памятниках" Фокса, именуемых обыкновенно"Книгой мучеников", и затем, косвенно или непосредственно, на "Жизнеописаниикардинала Вульси" Джорджа Кавендиша, которое существовало только в рукописитогда и которым заметно пользовались Холиншед и Холл. Намек на пьесу о Генрихе VIII встречается впервые в книгопродавческомрегистре под 12 февраля 1604 - 1605 гг., где говорится об интерлюдии "КорольГенрих VIII", хотя здесь имеется в виду, по всей вероятности, плохая,фанатическая протестантская пьеса Роули. Затем такая пьеса упоминается визвестном письме о пожаре, происшедшем в театре "Глобус" 29 июня 1613 г. Водном письме Томаса Лоркина к сэру Томасу Пикерингу, написанном в последнихчислах июня 1613 года говорится: "Не далее как вчера, когда Бербедж и еготруппа давали на сцене театра "Глобус" пьесу "Генрих VIII", несколькопушечных выстрелов оповестили торжество. При этом загорелась соломеннаякрыша, и огонь распространился с такой быстротой, что за два часа театрсгорел дотла (публика была слишком занята своим собственным спасением)". Водном письме сэра Генри Воттона к племяннику, от 6 июля 1613 года, сказано:"Оставляю в стороне политические дела и расскажу тебе, что случилось на этойнеделе в театральном мире. Актеры короля давали новую пьесу "Все - правда",в которой изображались некоторые эпизоды из царствования Генриха VIII. Драмабыла поставлена в высшей степени пышно и эффектно. Сцена была покрытаковрами, и на ней появлялись рыцари св. Георгия или рыцари Подвязки,гвардейцы в затканных золотом мундирах и т. д. Всего этого было совершеннодостаточно, чтобы опошлить и осмеять на некоторое время королевское величие.Когда Генрих VIII приблизился в маске и с большой свитой к дому Вульси ипереступил за порог, послышалось несколько выстрелов. От бумаги или материи,которой были заряжены эти пушки, загорелась соломенная крыша. Сначала всесочли показавшийся дым незначительным и продолжали внимательно следить запьесой. Вследствие этого огонь распространился внутрь театра, охватил всездание, и менее чем в час весь дом сгорел дотла". То обстоятельство, что в прологе подчеркивается трижды каким-тодемонстративным образом, что в пьесе изображается сущая правда, доказывает,в связи с другими совпадающими подробностями, что трагедия, упоминаемаяздесь как новинка, была наша пьеса "Генрих VIII". До 1850 года никто не сомневался в том, что эта пьеса, которой едва ликто восхищался, написана одним только Шекспиром. В наше время никто большене разделяет такого взгляда. Теперь вопрос об этой пьесе находится почти втаком же положении, как о драме "Два благородных родственника" Многие изсовременных компетентных критиков утверждают, что Шекспир не написал в нейни одного стиха Тонкий наблюдатель Эмерсон обратил в своей книге"Representative Men", там, где он говорит о "Генрихе VIII", вниманиечитателей на то обстоятельство, что здесь заметно два различных ритмашекспировский и более незначительный. Одновременно Спеддинг напечатал вжурнале "The Gentleman's Magazine" в августе 1850 года статью, изданную имвпоследствии под другим заглавием "Кто написал шекспировскую пьесу о ГенрихеVIII9" Здесь он также указывает на два различных вида стихов и утверждает,что в одной группе видна манера Флетчера. В 1874 году к нему примкнули Флейи Фернивалль. Чтобы понять смысл этих исследований, пусть читатель вспомнит следующуюпростую эволюцию пятистопного ямба. В английском языке не существуетконтраста между мужскими и женскими рифмами. Первая попытка внести в белыйстих некоторое разнообразие состояла в том, что к первоначальным 10 слогамприсоединялся один липший (double-ending) В "Генрихе VIII" на каждые стостихов встречается 18 таких Бен Джонсон пытался восстановить старую манеруверсификации, но должен был в конце концов подчиниться новому обычаю.Флетчер употребляет 11-сложвый стих часто с такой правильностью ипреднамеренностью, что впадает порой в однообразие и явную манерность В последних произведениях Шекспира насчитывается 33 одиннадцатисложныхстихов на 100, у Мессинджера 40, у Флетчера 50-80 и даже больше. Но Шекспирвсе чаще и чаще переносил мысль, начинающуюся в одном стихе, в следующий.Особенно в драмах, возникших в самый мрачный период его жизни, господствуетэтот стиль У него стих оканчивается теперь все чаще и чаще вспомогательнымглаголом, союзом или наречием. В каждой из последних пьес Шекспирапопадается около ста таких стихов. В "Цимбелине" даже 130. Его преемникивпали в крайность. Драмы Мессинджера, которые короче шекспировских, содержатоколо 150 или 170 подобных стихов. Если сравнить стиль Флетчера сметрическим стилем Шекспира, то первый покажется далеко не мужественным.Если стиль Шекспира похож на ионический, то стиль Флетчера коринфский. Этидва стиля трудно смешать. Запутаннее становится вопрос в том случае, еслиоба стиля встречаются вперемежку в одном и том же произведении, т е в"Генрихе VIII". Перед нами та же дилемма, как при разборе "Двух благородныхродственников" - оставил ли Шекспир, умирая, неоконченное произведение,дополненное потом Флетчером, или же этот последний построил план пьесы, аШекспир принимал только некоторое участие в работе, оставляя и дополняяотдельные сцены? Для меня первая возможность не существует. Нет, не Шекспирпостроил эту пьесу Нет, не мог он написать этого произведения, лишенногоцелости и единства. Но в самом ли деле встречаются в этой драме такие части, которые должныбыть приписаны ему? Вопреки Ферниваллю и Саймонсу, я утверждаю "да" Неследует, во-первых, пренебрегать тем фактом, говорящим в пользу такогомнения, что Геминдж и Кондел включили пьесу в первое издание in-folio. Вовсех остальных случаях никто не сомневается в том, что они были лучше нашегопосвящены во все тайны шекспировского авторства. Ни одна из пьес, включенныхими в первое издание in-folio не была заподозрена в подложности. Толькосамые веские причины могут нас, следовательно, заставить отказаться от"Генриха VIII". Однако единственный аргумент, приводимый обыкновенно противэтой драмы, заключается в ее недостатках, в отношении слабости даже техотрывков, о которых только и может быть речь, а это далеко не основательныйдовод. Шекспир, сотрудничая с другим писателем, не отдавался всецело своейработе, не призывал на помощь все свои силы и не давал свободно расходитьсясвоему воображению. Ведь случай с "Генрихом VIII" не единственный в своемроде. А с другой стороны, в тех местах, которые ему приписываютсябольшинством английских критиков, встречаются явные аналогии с темиработами, которые написаны в этот же период им и только им одним Уже Самуил Джонсон, не сомневавшийся в авторстве Шекспира, заметил всвое время (1765), что гений Шекспира является и исчезает здесь вместе скоролевой Екатериной; все прочее было нетрудно придумать и написать. В 1850году Джеймс Спеддинг, пользуясь указанием Теннисона, открыл, как мы ужеупомянули, что только одна часть пьесы написана Шекспиром, тогда как другаяпринадлежит Флетчеру. Мнение это поддерживал также Самуил Гиксон, заявившийпо этому поводу публично, что он года три или четыре тому назад занималсятем же вопросом и пришел, по крайней мере относительно отдельных сцен, ктому же выводу. Эта догадка получила новое подтверждение, когда послетщательных метрических изысканий Флей всецело примкнул к упомянутомувзгляду. Что не Шекспир начертал план пьесы - было заранее известно Спеддингметко заметил, что пьеса не производит в целом никакого впечатления, так какс ходом действия интерес зрителя ослабевает, вместо того, чтобы усиливаться,и потому что вызванная в зрителе симпатия не гармонирует, а контрастирует сразвитием самой пьесы. В первых действиях героиней является, бесспорно,королева Екатерина. Все внимание зрителя сосредоточивается на ее фигуре.Хотя необходимость почтительно отнестись к монарху, который был почтисовременником, к отцу королевы Елизаветы, не позволяла осветить слишком яркофактические отношения, но автор делает довольно прозрачный намек на то, чтоугрызения совести, которые терзают короля по поводу почти двадцатилетнегобесплодного брака, вызваны собственно желанием жениться на Анне Болейн.Однако, тем не менее, зритель должен, по мнению автора, испытывать потом приторжественном короновании Анны чувство радости и удовольствия, а когда у нееродится дочь, то настроение должно перейти в настоящее ликование. Затем,включенное в пятое действие обвинение против архиепископа Кранмера в ереси,покровительство короля, оказанное ему, его оправдание и назначение кумомЕлизаветы - все это не находится ни в какой внутренней связи с самимдействием. Вульси, являющийся одним из главных действующих лиц пьесы и какбы злым демоном королевы Екатерины, исчезает с подмостков ранее ее и непереживает конца третьего действия. Вся пьеса остается в памяти только какряд обстановочных сцен с пением, музыкой и танцами. Экстренное заседаниегосударственного совета по поводу судьбы Бекингема; большой праздник смаскарадом и балом в доме Вульси; допрос английской королевы; коронационнаяпроцессия с трубными звуками, балдахином и королевскими драгоценностями.Видение умирающей королевы, хоровод ангелов в позолоченных масках и спальмовыми ветвями. Наконец, торжественные, пышные крестины во дворце иопять процессии, балдахины, трубачи и герольды. Незримыми буквами написаны над пьесой в ее целом слова: "работа позаказу". Это, кроме того, крайне спешная работа, состряпанная на скорую рукудля придворных празднеств по случаю свадьбы принцессы Елизаветы, подобно,следовательно, небольшой "маске" Бомонта "The Masque of the Inne Temple andGrag's Inn" или подобно великому шедевру Шекспира "Буря". В "Генрихе VIII"Шекспиру принадлежат следующие сцены: I - 1 и 2, II - 3 и 4, III - 2 (допервого монолога Вульси), V -1 и 4. Эту пьесу поэтому не следуетсопоставлять с другими драмами Шекспира из английской истории. Мы ужеупомянули, что события, выведенные в ней, были слишком близки шекспировскойэпохе, чтобы сделать возможным строго правдивое их изображение. Нельзя жебыло говорить правду о Генрихе VIII, об этом грубом и жестоком рыцаре,"Синей Бороде", имевшем семь жен. Ведь он был виновником реформации и отцомЕлизаветы. С другой стороны, Шекспир не имел никакого права говорить сподмостков о материальных и светских причинах, благоприятствовавшихраспространению реформации, о ее религиозном и политическом характере.Связанный и стесненный в своем творчестве, он исполнил предстоявшую задачу словкостью и тактом. Не рисуя Генриха лицемером, который испытывает угрызениясовести за долголетний брак с женой брата, всякий раз, когда перед нимпоявляется красивая придворная дама, Шекспир позволяет, тем не менее,угадать, что влюбленность придавала этим нравственным мучениям особенноострый характер. Он создал характер Вульси на основании данных хроники иподчеркнул несколькими легкими штрихами дерзкое и, при всей своейбеззастенчивости, рабское поведение даровитого выскочки. Флетчер испортилэту фигуру плохими монологами, которые кардинал произносит после своегопадения. В слегка проповедническом тоне этих монологов слышится голос сынасвященника. Наконец, Шекспир нарисовал легкий эскиз фигуры Анны Болейн,искаженный впоследствии Флетчером. Но особенно ярким светом осветил онпокинутую католическую королеву, Екатерину Арагонскую, в том виде, как онавырисовывалась на страницах старой хроники, как тип благородной,непризнанной женщины, как тот тип, который теперь занимает поэта с особеннойсилой. Она напоминает Гермиону в "Зимней сказке" - эту непризнаннуюкоролеву, которую бросают в темницу и разъединяют с супругом. Она неперестает любить своего обидчика, как Имоджена Постума, когда он от нееотказывается. Хотя Шекспир не придумал в данном случае ничего от себя, авложил в ее уста слова хроники, тем не менее Екатерина вышла прекрасной иблагородной фигурой в ее характере соединяется кастильская гордость сбезусловной простотой, непоколебимая решительность с кротким самоотречением,горячий темперамент с искренней религиозностью. Шекспир рисовал эту фигуру систинной любовью. Эта королева не красавица, она не блестяща и не остроумна,но она правдива, правдива до мозга костей и гордится своим происхождением икоролевским титулом. Но она тает, как воск, перед своим коронованнымповелителем, которого любит после 24-летнего брака так искренно горячо, какв первый день. Эта характеристика не противоречит истории. Несколько писем,написанных ее рукой и дошедших до нас, показывают, как она была нежна исимпатична. Здесь она называет супруга "Ваше Величество, мой муж, мойГенрих" и подписывается "Ваша преданная супруга и верная служанка". В техсценах, где королеву заставляет говорить уже Флетчер, он следовал какуказаниям Шекспира, так и данным хроники. Даже в предсмертный час Екатеринаделает выговор послу, который не опустился перед ней на колени и необращается с ней как с королевой. И в то же время она прощает своего врагакардинала и просит приветствовать короля следующими словами:...Вы государю И обо мне напомните. Скажите, Что в мир другой уж скоро перейдет Виновница его мучений долгих, Скажите, что оставила я жизнь, Его благословляя... так умру я. Ее благородное спокойствие напоминает Гермиону. Но она отличается отэтой последней каким-то странным сочетанием религиозного благочестия ссословной гордостью. Гермиона ни высокомерна, ни набожна. Таков был и самШекспир. Доказательством служит прозаическая сцена в конце этойобстановочной праздничной пьесы (V, 4). Когда любопытная толпа теснится вдворцовый двор, чтобы полюбоваться торжеством крестин, привратниквосклицает: Это - гуляки, которые в театре шумят и дерутся из-за отведанногояблока, и шума которых не могут выносить никакие слушатели, кромеТоверчильского цеха, да члены Лаймхауса, достойные соперники их. Лаймхаус состоял из квартир для ремесленников, которые оглашалисьспорами религиозных сектантов. В высшей степени забавно видеть, как здесьШекспир поднимает на смех как ненавистных ему театральных "groundlings", таки буржуазных пуритан. Пьеса заканчивается, как известно, пространным, льстивым предсказаниемКранмера о Елизавете и Иакове. Эти стихи звучат по-английски оченьоднообразно. Это - самый плохой стиль Флетчера. Шекспир не написал, безвсякого сомнения, ни одной строчки этой тирады. Как странно поэтомуприписывать этому предсказанию какую-нибудь роль в вопросе о религиозной ицерковной точке зрения Шекспира, которую часто истолковывали с полнымотсутствием психологического чутья. Как много раз утверждали, что выражение"под скипетром Елизаветы мир познает истинного Бога" служит неопровержимымдоказательством в пользу твердых протестантских убеждений великого поэта, астих этот вовсе не принадлежит ему и ни в одной строчке этой грандиознойреплики не слышится ни его пафоса, ни его стиля. Вообще во всей пьесе о Генрихе VIII мы только изредка видим проблескего поэзии. Мы чувствуем, что он был стеснен и несвободен в своемтворчестве. Он работал в союзе с другим писателем над неблагодарным сюжетом,и только призывая на помощь всю силу своего гения, он сумел оживить егокое-где драматическим интересом.

ГЛАВА LXXVI

Дата добавления: 2015-10-24