Глава хххVIII 25 страница

ГЛАВА LIII

"Отелло". - Значение и характер Яго. Если мы обратим внимание на то, что "Макбет" объясняет трагедию жизникак результат нравственной грубости в союзе со злобой, или точнее, грубости,отравленной злобой, то окажется, что отсюда всего один шаг до "Отелло". Но визучении трагедии жизни как целого, злобы как мирового фактора, в "Макбете"нет еще уверенности, нет крупного стиля. Несравненно более крупный, более уверенный стиль представляет нам вэтой области "Отелло". "Отелло", с точки зрения профанов, есть просто-напросто трагедия натему ревности, как "Макбет" - трагедия на тему честолюбия. Весьма наивныечитатели и критики в своей невинности воображают, что в известный моментсвоей жизни Шекспир решил изучить несколько интересных и опасных страстей ипредостеречь против них зрителей. С этой целью написал он произведение натему честолюбия и вытекающих опасностей, затем сходное с этим произведениена тему ревности и всех злоключений, которые она причиняет. Но ведь не таксовершается это дело во внутренней жизни творческого духа. Поэт пишет несочинения на данную тему. Он начинает творить не в силу какого-нибудьпредвзятого решения или выбора. В нем затрагивается какой-нибудь нерв, иэтот нерв приходит в колебание и реагирует. Что Шекспир пытается выяснить себе здесь, это не ревность и нелегковерие, а единственно только трагедию жизни: как возникает она, каковыее причины, в чем заключаются ее законы? Он был поражен властью злобы и ее значением в жизни. Отелло в гораздоменьшей степени представляет собою этюд ревности, нежели новый и болеевеский этюд злобы во всей ее мощи. Питательная нить, идущая от мастера кпроизведению, приводит к личности Яго, а не Отелло. Некоторые наивные исследователи полагали, что Шекспир создал Яго пообразцу исторического Ричарда III, - следовательно, нашел его в какой-нибудьлитературе, в хронике. Нет, Шекспир несомненно встречал Яго в своей жизни; он прожил своизрелые годы бок о бок с различными чертами его характера, изо дня в деньсталкивался на своем жизненном пути то с той, то с другой стороной этойличности и, наконец, в один прекрасный день, когда он вполне почувствовал ипонял, что могут сделать умные, злые, низкие люди, он сплавил все этифрагменты и отлил их в один мощный образ. Яго - в этом образе более крупный стиль, чем во всем "Макбете". Яго - водном этом характере более глубокомыслия, более знания человеческой природы,чем во всем "Макбете". Яго - это само воплощение великого стиля. Он не злое начало, не старозаветный дьявол, который, как известно,глуп, и не мильтоновский дьявол, который любит независимость и изобретаетогнестрельное оружие, и не гетевский Мефистофель, говорящий цинизмы, умеющийделаться необходимым и по большей части оказывающийся правым, - и в то жевремя он не величие в неустрашимой злобе, не Цезарь Борджиа, наполнившийсвою жизнь ужасными деяниями. У Яго нет иной цели перед глазами, кроме собственной выгоды. Что не он,а Кассио получил пост лейтенанта Отелло - вот обстоятельство, с самогоначала побуждающее его коварство строить козни. Он хотел иметь эту должностьи пытается завоевать ее. Но со всем тем он подбирает по пути к ней всякуювыгоду, которая только может достаться ему в руки, не задумывается вытянутьу Родриго все его состояние и драгоценности. Он постоянно прикрывается ложьюи лицемерием, но он выбрал себе иную непроницаемую маску: смелую суровость,прямую, честную угрюмость солдата, не считающегося с тем, что думают илиговорят о нем другие. Никогда не старается он подслужиться к Отелло, никогдак Дездемоне, никогда даже к Родриго. Он откровенный, честный друг. Он ищетсвоей выгоды, в то же время косясь на других. Яго - это злорадство вчеловеческом образе. Он делает зло, чтобы иметь наслаждение вредить; онторжествует при виде чужих мук и невзгод. И при этом он - вечная зависть,разжигаемая преимуществами и удачами других. Он не мелкая зависть,довольствующаяся тем, что желает для себя чужих достоинств или чужогоимущества, или считает себя более заслуживающей чужого счастья. Нет, ввеликом олицетворении Яго - это завистливое недоброжелательство, выступающеев человеческой жизни державной силой, самим двигателем ее, это отвращение кчужим совершенствам, проявляющееся в упорном отрицании этих преимуществ, внедоверии или пренебрежительном к ним отношении; это инстинктивнаянепроизвольная ненависть ко всему открытому, прекрасному, светлому, добромуи великому. Шекспир не только знал, что подобная зависть существует, он выхватил ееиз жизни и заклеймил навеки. В этом его бессмертная слава как психолога. Всякий слыхал возражение, делаемое против "Отелло", будто трагедияпревосходна потому, что герой и Дездемона правдивые и редкие образы, но Яго- кто его знает? И чем обоснован его способ действий? Чем объясняется такаязлоба? Добро бы еще, если бы он был прямо влюблен в Дездемону и ненавиделОтелло по этой причине или из другого сходного с этим мотива! Да, если бы он был просто-напросто влюбленным плутом и клеветником, товсе вышло бы, бесспорно, проще. Но тогда действительно вся драма не была бывыше пошлости, и Шекспир не стоял бы здесь на высоте своего гения. Нет! Нет! В мнимой недостаточности мотивировки в ней-то и лежит здесьвеличие и глубина. И Шекспир это понял. В своих монологах Яго беспрестанноуказывает самому себе причины своей ненависти. Читая монолога в другихпьесах Шекспира, мы можем видеть из них, каково на самом деле действующеелицо; оно прямо исповедывается в них перед нами; даже такой злодей, какРичард III, совершенно искренен в своих монологах. Иное дело Яго. Этотполудьявол постоянно старается объяснить самому себе свою ненависть,постоянно чуть не дурачит самого себя, представляя себе половинчатыепобуждения, в которые он немножко верит и в сильной степени не верит.Кольридж метко определил это движение в его душе словами the motive huntingof a motiveless malignity (искание причины беспричинной злобы). Снова иснова объявляет он себе, что верит, будто Отелло был чересчур близок с егоженой, и что он хочет отомстить за оскорбление. По временам, чтобы найтиоснование для своей ненависти к Кассио, он прибавляет, что подозревает и егов интимных отношениях к Эмилии. Как побочным мотивом, который во всякомслучае стоит взять в придачу, он не брезгует даже мотивом влюбленности вДездемону. Он говорит (II, 1): Да, наконец, я сам ее люблю - Не страстною любовника любовью, Хоть, может быть, такой огромный грех Нимало я не искупаю этим, Но потому отчасти, что хочу Я отомстить ему, из подозренья, Что этот мавр распутный на постель Ко мне не раз взбирался. Все это - наполовину бесчестные попытки самоуразумения исамооправдания. Желчная, ядовитая зависть всегда имеет за себя мотив,узаконивающий скрытую в ней ненависть и превращающий в справедливую местьжелание повредить более достойному человеку. Но Яго, несколькими строкамивыше сказавший об Отелло, что у него "верная, нежная и благородная душа",тысячу раз слишком умен, чтобы думать, будто он обманут мавром; ведь он жевидит сквозь него, как сквозь стекло. Общечеловеческая способность к любви или к ненависти по какой-нибудьвполне определенной причине умалила и унизила бы превосходство, которое Ягодостигает в злобе. Под конец ему угрожают пыткой, так как он не хочетсказать ни слова в объяснение или оправдание. Непреклонный и гордый, он,наверное, и в пытке не разомкнет своих уст, но он и не мог бы датьнастоящего объяснения. Он медленно и настойчиво отравлял душу Отелло. Мыможем проследить действие яда на простодушного мавра и видим, как сам тотфакт, что процесс отравления удается, все более и более ожесточает иопьяняет Яго. Но откуда яд проник в душу Яго, об этом было бы нелогичноспрашивать, да и сам он не может на это ответить. Змея ядовита по природе ипроизводит яд, как шелковичный червь свою пряжу, как фиалка своеблагоухание. Незадолго до окончания драмы (III, 2) встречается обмен репликами,принадлежащим к самым глубоким репликам в пьесе и дающим ключ к недоумению,овладевающему Шекспиром в эти годы при виде злобы и при его исследованиисилы зла. Эмилия, бывшая свидетельницей того, как Отелло разразился бешенствомпротив Дездемоны, говорит ей:...Я дам себя повесить, Коль клеветы такой не распустил С желанием добыть себе местечко, Какой-нибудь презренный негодяй, Какой-нибудь бездельник, подлипала, Какой-нибудь подлейший, льстивый раб! Да, это так, иль пусть меня повесят! Яго. Фи, да таких людей на свете нет! Не может быть! Дездемона. А если есть такие - Прости им Бог! Эмилия. Нет! Виселица пусть Простит! Пусть ад его все кости сгложет! Все три характера как бы высечены резцом в этих кратких репликах. Нореплика Яго самая знаменательная из них. "Таких людей на свете нет! Не можетбыть!" - вот та мысль, под сенью которой он жил и живет, мысль: другие неверят, что подобные вещи существуют. Здесь мы снова встречаем у Шекспира гамлетовское изумление перед зломкак парадоксом, и встречаем то же косвенное обращение к читателю,выступившее в "Гамлете" и "Мере за меру", повторяющееся теперь уже в третийраз: не говори, не верь, что это невозможно! Вера в невозможность того, чтона свете существуют злодеи, есть жизненное условие для такого короля, какКлавдий, такого правителя, как Анджело, такого офицера, как Яго. Отсюдаслова Шекспира: истинно говорю я вам, что эта наивысшая степень злобывозможна. Она является одним из факторов в трагедии жизни. Глупость - другойфактор. На этих двух столпах зиждется главный итог всех бедствий земнойжизни.

ГЛАВА LIV

Дата добавления: 2015-10-24