Хозяйство

У энцев до прихода русских бытовали следующие модели хозяйственного комплекса (ХК): тундровый, промыслово-оленеводческий ХК (главная отрасль — охота на дикого оленя, как дополнение — промысел дичи, рыболовство, транспортное оленеводство) — у тундровой группы энцев; таежно-самодийский, промыслово-оленеводческий ХК (охота на дикого оленя, рыболовство, промысел лося, мелкого зверя и дичи, транспортное оленеводство) — у лесных энцев. Их трансформация в тундре связана, прежде всего, с развитием крупнотабунного оленеводства и, как следствие, снижением роли охоты на дикого оленя; а в лесной зоне — с ростом значения пушнодобычи, кризисом промысла крупных копытных (Головнёв, 1995. С. 47).

В культуре определенного народа ХК можно выявить, анализируя народный календарь. В календарной системе энцев наиболее полное отражение нашла историческая роль охоты на дикого оленя как важнейшего хозяйственного занятия. В календаре лесных энцев март назван сойда дюнгула дири — «снег меньше шумит, дикий олень шум не слышит» (доел.: «хорошей охоты на дикого месяц»), что соответствует весеннему способу охоты на оленя загоном и скрадыванием. Ноябрь именовался у тундровых энцев — кэдэро ирио, у лесных энцев кэдэр кора дири с одинаковым значением «гон дикого месяц». В этот период практиковалась охота на дикого оленя с манщиком. Кроме охоты на дикаря в календаре отразилась также охота на водоплавающую птицу. Август у тундровых энцев — кану ирио («птенцов месяц»), у лесных энцев — дедю дири («лебедя месяц»). По мнению В.И.Васильева и А.В.Головнёва, в этом, возможно, проявляется древняя традиция наименования времени охоты на линную птицу месяцем лебедя (Васильев, Головнёв, 1980. С. 36). Обращает на себя внимание малый удельный вес в народном календаре промысла пушного зверя. Это объясняется прикладным значением продуктов пушного промысла (утепление и украшение одежды).

Название ряда месяцев связано с оленеводством: апрель у тундровых энцев — пади ирио («первые телята родятся»), май у лесных энцев — нади дири («рождение оленьих телят»). Сентябрь в календаре лесных энцев именовался отудай дири («гон оленей»), октябрь — могуди дири («конец оленьего гона»). Октябрь у тундровых энцев назывался могоди ирио — «месяц, когда пороз-олень роняет рога» (Мифологические сказки…, 1961. С. 69). В настоящее время сентябрь у лесных энцев характеризуется фенологическим признаком — дебэсэда дири («без листьев месяц»), а октябрь — корэ дири («оленя-самца месяц»), в чем, вероятно, сказалось влияние ненецкого календаря, где месяц гона именуется кор’ дири (ноябрь у лесных ненцев). С рыболовным промыслом связаны преимущественно названия летних месяцев. Так, июнь у лесных энцев имел название наар дири («лов рыбы»).

Можно сделать вывод, что в современном календаре энцев получил отражение сравнительно поздний хозяйственный уклад, сформировавшийся на протяжении двух последних столетий под влиянием становления крупнотабунного оленеводства и его все возрастающей роли в экономической структуре. Обращает внимание присутствие в календаре названий месяцев, связанных с орлом (напр.: у лесных апрель — либэ дири («прилет орла»). В.И.Васильев и А.В.Головнёв склонны видеть в этом отражение чрезвычайно архаичной, возможно, общесибирской традиции; очевидно, названия месяцев орла имеют не только фенологический смысл, но и несут определенную мировоззренческую нагрузку (Васильев, Головнёв, 1980. С. 39). При анализе энецкой календарной системы выявились основные виды хозяйственной деятельности: оленеводство, охотничий промысел, рыболовство. Их соотношение у лесной и тундровой этнографических групп на разных исторических этапах было различным.

Развитие оленеводческого хозяйства у тундровых и лесных энцев происходило по разным направлениям.

К моменту встречи с русскими (XVII в.) у всех тундровых народностей Крайнего Севера, в том числе и у предков тундровых энцев, преобладало комплексное промысловое хозяйство с господством охоты и рыболовства и транспортным, вспомогательным оленеводством. Главной отраслью была почти круглогодичная охота на дикого оленя, являвшегося основным источником пищи. Домашние олени почти никогда не забивались для питания, так как играли исключительно транспортную роль. Чем больше обученных ездовых оленей было в стаде охотника, тем успешнее был промысел. В стадах энцев содержались и специальные охотничьи олени-манщики, с которыми охотились вплоть до начала 1960-х годов. В энецкой традиции домашний и дикий олени обозначались разными терминами: kedeђ — «дикий олень», tїa — «домашний олень» (Прокофьев, 1937б. С. 77).

Энецко-нганасанское оленеводство практически зависело от поведения диких оленей. Обычно домашние олени содержались возле летних пастбищ, где проходила весенняя охота на диких оленей, а затем происходило движение дальше на Север. Большая часть людей после отела домашних оленей оставалась на «поколочных» местах и занималась летним промыслом редких диких оленей. Затем в сентябре следовала «осенняя поколка» — добыча оленей на воде, после которой стада домашних заворачивались на юг. Домашний олень постоянно держался позади диких стад, которые, проходя через пастбища домашних животных, как правило, уводили некоторое количество домашних. Поэтому пастухи всегда старались отделять стада домашних оленей от диких, держа их на некотором расстоянии.

У энцев, как и у нганасан, запрягались практически все взрослые группы оленей — и самцы, и самки, и даже стельные важенки весной. В энецких хозяйствах доля маточного поголовья в стаде была больше, чем в хозяйствах ненцев. Но, поскольку маточная часть также использовалась в транспорте, то и приплода получалось меньше, чем в нагульных стадах. По той же причине процент яловых маток был очень высок. Это обстоятельство, наносившее ущерб в обычных хозяйствах, для охотников Таймыра было полезным явлением, так как именно яловые важенки — бангаи являются предпочтительнее в упряжке. Они быстроходнее и выносливее других оленей. Вообще энецко-нганасанские домашние олени — самые мелкие в Арктике и Субарктике, но исключительно выносливы. В пургу они могут лежать несколько дней без корма и только если пурга затягивается более чем на 5–6 дней всегда уходят против ветра (Гулевский, 1993. С. 190).

В течение XIX в. охота на дикого оленя постепенно утратила роль ведущей отрасли хозяйства тундровых энцев. В результате длительных контактов с ненцами постепенно на смену ей пришел ХК крупных оленеводов зоны тундры. Этому также способствовал процесс сокращения популяции дикого оленя и роста поголовья домашнего. У хантайских самоедов значительным по размерам считалось стадо от 250 до нескольких тысяч голов. По данным Б.О.Долгих, в 1926 г. у одной из семей тундровых энцев было 3470 оленей (1970б. С. 132).

Энецкое содержание оленей отличалось от способов тундровых ненцев. Энцы никогда не ездили на животных летом, всегда окарауливали стада пешком при помощи собаки (нганасанская лайка). Энецкий оленеводческий цикл отсчитывался от отела, после которого важенок и телят вели на север, куда уже ушли животные других половозрастных групп. Часть мест было постоянным, их выбирали недалеко от летних стойбищ, примерно в километре; учитывалось господствующее направление ветров; отельные места находились в холмистой местности. Пастухи тщательно окарауливали телящихся маток. Размещение стада с подветренной стороны требовалось для того, чтобы и оленухи, и новорожденные телята постоянно обоняли людей.

Стадо начинали уводить сразу же после окончания отела подавляющей части важенок; задержавшиеся матки оставлялись на попечении специальных людей, которые потом подгоняли их к основному стаду. Самок и малышей соединяли с молодняком прошлогоднего отела и ездовыми быками. Самым тяжелым временем было лето, период активности комаров и оводов. Постоянно существовала угроза «отколов». Все «беглецы» обычно устремлялись на север, и пастухи должны были всегда следить, чтобы не потерять свое основное богатство. Стадо разбредалось также и в грибную пору. После окончания осенней «поколки» домашние стада поворачивали на юг, начиналось движение к местам зимнего кочевания.

Многооленные хозяйства хантайских энцев имели большие по протяженности маршруты кочевий. Лето они проводили в тундре, в окрестностях станка Гольчиха, а на зиму откочевывали к границе леса на левобережье Енисея, иногда уходя в лес по р. Малая Хета и Дудинка примерно на 150–200 км. Однако, по свидетельству Б.О.Долгих, в конце 1940-х годов пастухи колхоза им. Кирова, в состав которого входила основная часть тундровых энцев, в лес уже не заходили, а проводили зиму в тундре, в ее южной кустарниковой зоне по р. Сухая Дудинка, в 100 км от края леса, так как зимние пастбища находились на территории колхоза «Новая жизнь» Мало-Хетского с/с того же Усть-Енисейского района. Далее оленеводы ходить права не имели (Долгих, 1949а. С. 78).

Оленеводческий цикл у энцев низовьев Енисея был следующим: зимовка — конец ноября — середина марта; отел — середина апреля — начало мая; летовка — начало июня — конец августа; гон — конец сентября — октябрь; забой — конец октября — начало ноября. Следует отметить, что по традиции забивалось очень небольшое количество оленей, так как потребность в мясе и шкурах удовлетворялась за счет охоты на диких животных.

Сложившееся к началу XX в. крупнотабунное оленеводство у тундровых энцев — явление сравнительно позднее, его становление приходится, в основном, на XIX в., когда при сохранении утратившей основную роль охоты на дикого оленя энцы, по большей части представители тундровых родов, превратились во владельцев крупных оленьих стад. Для них характерны большие по протяженности маршруты кочевий, несколько сократившиеся после образования колхозов. Весь хозяйственный цикл был связан с оленеводством, значение охоты и рыболовства в производственной жизни было сравнительно небольшим.

Самодийские компоненты, вошедшие в состав лесных энцев, принесли на Север оленеводство вьючного типа. По мнению Б.О.Долгих (1970б. С. 267), вероятно, это были предки рода Чор (Муггади). Подобный тип оленеводства (по крайней мере у энцев, проживавших в таежной зоне бассейнов Таза и Турухана) сохранялся до конца XVII в. Вероятно, от энцев или через посредство лесных ненцев вьючный тип оленеводства и характерный для него вольный выпас оленей в летнее время с устройством дымокуров и сараев был заимствован тазовскими и баишенскими селькупами и северными группами кетов

В конце XVII в., будучи вытесненными под давлением ненцев, селькупов и кетов в тундровые и лесотундровые районы низовьев Енисея, энцы перешли к упряжному оленеводству, распространение которого привело к резкому снижению роли вьючного способа транспортировки грузов на оленях, который постепенно сошел на нет, хотя в отдельных случаях (особенно летом) вьючные седла еще использовались. Что же касается характерного для вьючно-верхового типа оленеводства выпаса оленей с использованием дымокуров (те ба’ — «оленье место») и сараев (те тэ’ — «олений дом»), то он практиковался при пастьбе личных оленей вплоть до недавнего времени.

Второстепенное значение оленеводства в хозяйстве потаповских энцев обусловлено немногочисленностью поголовья и, в силу этого, невозможностью существовать исключительно за счет продуктов этого вида хозяйственной деятельности. Можно говорить об особом типе полукочевого упряжного оленеводства таежной зоны Сибири. Сезонные перекочевки малооленнных хозяйств были значительно короче, чем в тундре, и осуществлялись в бассейнах р. Большая и Малая Хета. Зимой олени паслись поблизости от жилища. После отела, совпадавшего по времени с таянием снегов (середина мая), их отпускали в лес. Там они находились без присмотра вплоть до появления комаров в первые числа июля, когда олени возвращались из леса на стойбище, поблизости от которого сооружали дымокуры или специальные сараи, обеспечивавшие защиту животных от насекомых. В конце августа, когда «спадал» комар, оленей вновь отпускали в лес, надевая им на ноги деревянные колодки — «башмаки» бакана (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 135). Применение «башмаков» весьма характерно для оленеводства таежной полосы Сибири. Надеваются они на левую переднюю ногу, так что конец доски почти достигает задней ноги животного, затрудняя ему передвижение по лесу. Так как «башмаки» стирают у оленей кожу на ногах, то их нередко заменяют массивной деревянной палкой (лёголи), один конец которой привязывается к шее, в то время как другой волочится по земле. Использование подобных приспособлений вызывается тем, что осенью олени в поисках грибов могут далеко разбрестись по лесу, и это очень затрудняет их поиск. Собирают оленей по первому снегу, обычно в конце сентября, когда обнаружить их местонахождение по следам сравнительно легко.

Описанная выше система оленеводства лесных энцев — достаточно поздняя по времени бытования, когда в обиход вошли уже такие элементы, как железные печки, а также толь в качестве кровельного материала. Она была зафиксирована В.И.Васильевым во время его поездки к лесным энцам Дудинского района Таймырского округа в 1960 г. (Васильев, 1962б. С. 67–75).

По некоторым данным, в 1911 г. на одно хозяйство карасинских самоедов приходилось в среднем по 15,44 голов оленей (Исаченко, 1915. С. 10). Эти сведения неполные, так как относятся лишь к тем семьям лесных энцев, которые летом выходили для рыболовного промысла на Енисей. Значительная часть «карасинцев» летом оставалась в лесотундре, занимаясь озерным рыболовством. Это были хозяйства, сравнительно обеспеченные оленями (в среднем от 30 до 50 голов). По сведениям Б.О.Долгих, в 1926 г. 11 семей лесных энцев владели в общей сложности 398 оленями (Долгих, 1970б. С. 132). Стоит отметить, что часть лесных энцев к этому времени стала откочевывать летом в тундру совместно с представителями тундровых родов, так как в ее распоряжении находились очень большие стада домашних оленей. Это были 14 семей карасинских баев, на долю которых приходилось 7124 голов животных.

Регулярность движения диких оленей обусловила благоприятные возможности для коллективных способов охоты. Наиболее распространенными были «поколки» и загонная охота. Поколки практиковались в тех местах, где традиционные пути сезонных перекочевок диких оленей пересекали реки, у энцев — на р. Агапе и ее притоках. При переправе через них плывущие животные были беспомощны. Первые стада важенок проходили переправу еще по льду. Задние стада быков пересекали реки уже вплавь, в это время энцы выходили на основные места поколок. Чумы при этом ставились на некотором отдалении от тех мест, где обычно происходил промысел. Часть охотников отправлялась в разведку, чтобы определить точное направление движения стада. Обычно охотничий коллектив состоял из 8–10 мужчин, из которых 5–6 человек, наиболее сильных и ловких, должны были производить поколку. Каждый из них имел лодку и копье. Остальные подбирали на воде добытых животных и буксировали их к берегу. Руководителя поколки выбирали стихийно из числа самых опытных. Поколыцики выплывали на лодках тогда, когда большая часть стада входила в воду. Они заплывали в гущу животных и преследовали их, нанося удары в корпус, за линию ребер. Другим приемом коллективного промысла была охота с загоном (Даллас, 1788. С. 120–122). Весной легкие временные загоны сооружались на традиционных путях, по которым стада диких оленей перекочевывали с юга на север, вглубь тундры. Излюбленным местом для такой охоты в потаповской лесотундре являлся узкий перешеек между озерами Поколка и Сиговое на правобережье Енисея (Васильев, 1963. С. 47).

В течение XIX — начала XX в. техника охоты коренным образом изменилась. Например, для покрытия маскировочного щитка вместо снега стали использовать белую ткань. Из нее шили и накидку, которую охотник надевал поверх одежды, чтобы осторожно подкрасться к животному. В 1926–1927 гг. энцы охотились на диких оленей главным образом с огнестрельным оружием. Правда, более 60% ружей были шомпольными, заряжавшимися с дула (Долгих, 1970б. С. 134). В конце 1940-х годов колхозники колхоза им. Кирова добывали 300–400 диких оленей в год. Часть этой добычи они потребляли сами, часть сдавали в заготовительные организации (Долгих, 1949а. С. 80). Произошли и другие изменения: исчезли «поколки» на речных переправах, требовавшая большой затраты труда охота с помощью кожаных сетей, сложная, доступная лишь самым опытным охотникам охота с манщиком. В основном стали охотиться с винтовками, позволяющими бить оленей издалека, без долгого подкрадывания и при этом бить на выбор, главным образом самцов, оставляя в живых маток и телят.

Объектами пушной охоты являлись песец, белка, соболь, горностай, росомаха, заяц. Песца добывали в тундре, белку, лисицу, горностая — в тайге. Основной целью данного вида промысла было приобретение ценных шкурок — одного из основных средств уплаты ясака как для лесных, так и для тундровых энцев. Поэтому, в отличие от прочих разновидностей охоты, сезонность добычи «мягкой рухляди» определялась не столько оптимальностью для проведения промысла, сколько состоянием меха в то или иное время года. В связи с этим непромысловым считался период линьки пушного зверя, начинавшийся в первой половине весны, а также в летнее время, когда шкурки белки, соболя, горностая не представляли ценности. Рыночная цена раннеосеннего песца, например, в 5–8 раз уступала цене зимнего.

Интенсивная охота на песца начиналась с ноября и завершалась в марте накануне линьки зверька. Проходной песец (сэдара), который на Енисейском Севере обычно назывался «береговым», появлялся поздней осенью, перед самым ледоставом. Он двигался с севера на юг вдоль берега, следуя изгибам прибрежной линии. До 1920-х годов широко использовались на песцовом промысле деревянные самодельные капканы с железными зубьями. Техника промысла в целом остается традиционной. Капканы чаще ставятся на естественных кочках, искусственных холмиках, на заячьих тропах и у привад.

Сверху они, как правило, прикрываются травой и слегка припорашиваются снегом, поверх которого разбрасывается приманка (накроха) — кусочки оленьего мяса и рыбы, тушки куропаток, нерпичий и белужий жир. Ловушки располагаются в основном по долинам замерзших рек, по направлению от Енисея в тундру, причем самая дальняя ставится иногда на расстоянии 60–80 км от самой ближней. Осмотр производится примерно через 5–7 дней. Эта весьма сложная операция (требующая в каждом отдельном случае от трех до пяти дней в темную пору и до двух дней в светлую) повторяется за сезон 20–25 раз. Для выезда к месту расположения ловушек охотники используют оленей или собак. В 1926 г. на одну энецкую семью приходилось в среднем 5 капканов. В целом же инвентарь пушного промысла колхоза им. Кирова состоял из 1400 стальных капканов и более 2000 деревянных самодельных ловушек («пастей»). Последняя информация относится к 1948–1949 гг. «Пасть» (фэдюко) представляла собой закол из бревен в виде угловой стенки, за настороженным бревном располагалась приманка. Зверь, пытаясь ее достать, попадал в ловушку. По данным на 1926 г., у энца-охотника в личном пользовании находилось примерно 15 ловушек-«пастей».

Повсеместно в низовьях Енисея добывали зайца, чаще в кустарниковой зоне левобережья. Ловили его петлями, которые укрепляли в тальнике над заячьими тропами на уровне головы зверька. В рассказах энцев отражен ряд способов охоты на зайца: «…ушканов (зайцев) добывают пастями на краю озера, а также нарубят талин и из них настораживают, ушкан и попадает. Лопатой нагребут снег, вороточки из тальника сделают и тут ставят петлю. Петли из оленьих жил. Потом третий у них есть способ добывать ушкана. Есть ушканьи тропы, а у них клепца есть. Ставят ее на тропы. (…) Вот они (род Ючи) стали этими ловушками промышлять. Добывают довольно…» (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 167). Значительно уступая всем прочим видам пушных зверей в отношении ценности шкурки, заяц в то же время является единственным из объектов пушной охоты, который пригоден для употребления в пищу.

Пушной промысел таежного населения отличается от пушной охоты в тундре прежде всего тем, что в зоне тайги основным ее объектом является белка. Сезоном охоты на нее было два этапа зимнего полугодия: осенний (с ноября до середины декабря) и зимний (с середины января до середины — конца марта). В качестве основных орудий промысла по традиции выступали лук, с XIX в. — ружье. В пределах лесотундровой территориальной группы добывалось до 30, а в отдельных хозяйствах — до 100 шкурок за сезон (Васильев, 1970а. С. 117).

Мясное направление в охотничьем промысле занимает сравнительно небольшое место. Ведущая роль здесь принадлежит охоте на куропатку, которая добывается в течение всего зимнего периода, за исключением «темной поры» (декабрь-январь), особенно в большом количестве в тальниковой зоне правобережья и левобережья, где ее промышляют петлями. В тундровой зоне правобережья Енисея использовали сеть. Раньше такие сети делали больших размеров. Их устанавливали с наветренной стороны в направлении на север, и один охотник на упряжке оленей загонял в ловушку до 20–30 птиц сразу. Сейчас размер сети обычно не превышает 5 м, а охотник как правило, загоняет птиц пешком, так что в ловушку редко попадает больше 4–5 куропаток (аба). Значительным подспорьем в хозяйстве был промысел водоплавающей птицы (гуся, лебедя, утки) и боровой дичи (глухаря, тетерева, рябчика). В самом общем виде эти занятия имели два направления — охота на водоплавающую птицу и осенне-зимне-весенняя охота на боровую дичь. Промысел водоплавающих выглядел следующим образом: на гусей в период весеннего перелета охотились посредством замаскированных капканов, установленных на песчаных отмелях. На заберегах ставили сети, куда, наряду с рыбой, попадали нырковые утки. Прерванный на период гнездования и выведения птенцов промысел возобновлялся в августе-сентябре, когда проводили загоны линной птицы. Они были основаны на том, что в период линьки птица лишена возможности летать и тысячными табунами собиралась на озерах, где и становилась верной добычей охотников.

В качестве охотничьего оружия широко использовался лук (ido). Ю.Б.Симченко обнаруживает известное подобие в терминах, обозначающих «лук» у ряда народов циркумполярной зоны (напр.: у юкагиров — eje-deje, у нганасан — динта), на основании которого делает вывод о возможности существования в прошлом в Заполярье единого в общих чертах простого лука (1976. С. 135). До середины XIX в., энцы делали луки сами. Процесс их изготовления зафиксирован в энецком фольклоре (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 168–169). Со второй половины XIX в. они стали употреблять преимущественно завозные луки, среди которых особенно ценились кетские и селькупские, сложные по своей конструкции (2–3‑слойные, из нескольких видов древесных пород: сверху — береза, внутри — кедр, листвень; в качестве прослоек — костяные пластины; слои склеивались рыбьим клеем). Древко стрелы могли делать из лиственницы и кедра, оперением служили жесткие перья орла (Там же. 1962. С. 170). Наконечники стрел были функциональны: вильчатый (эа) использовался при охоте на птиц, четырехгранный (тэтто-чюдозо) — при охоте на диких оленей. В фольклоре упоминается также стрела с наконечником в виде рогатины, обозначающаяся термином норы (Мифологические сказки…, 1961. С. 145). Охота с помощью лука и стрел дожила до середины 1930-х годов, хотя некоторые старики пользовались этим видом оружия вплоть до 1960-х годов. Если в тундре с отлетом птиц промысел в основном прекращался до зимы, то лесные энцы с сентября по ноябрь проводили охоту на боровую дичь, применяя при этом орудия пассивного лова (например слопцы).

В хозяйстве энцев рыболовство занимает одно из важнейших мест. Однако его значение у тундровой и у лесной групп населения различно. Многооленные хозяйства тундровых энцев занимались рыболовством эпизодически, в то время как лесные, имея ограниченное количество оленей, приурочивали свои летне-осенние перекочевки к районам богатых рыбоугодий, т.е. больше занимались ловом рыбы.

Главными рыболовными угодьями в предреволюционные годы, были неводные пески. В пределах территорий центральной группы наиболее удобными местами рыболовного промысла являлись: на правобережье — бассейн р. Муксуниха; в дельте Енисея — Лебяжья, Рыбная, Каменная протоки и остров Насоновский в Бреховском архипелаге, далее вверх по течению — все побережье от станка Караул до Селякинской косы; на левом берегу — пески близ устья р. Малая Хета. В пределах лесотундровой территориальной группы главными участками промысла являлись рыболовные пески по левому берегу Енисея вблизи станков Лузино и Липатниково, а на правобережье — устье р. Убойная и район Грибанова мыса (Васильев, 1970а. С. 118).

Орудиями лова повсеместно служили небольшие «пущальни» — ставные рыболовные сети нередко по 120–150 м длиной. Невода имелись в распоряжении далеко не всех семей. Некоторые владели только половиной, а иногда даже четвертью невода (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 115). Размеры неводов варьировали по длине от 50 до 470 м. Собственных материалов для изготовления сетей энцы не знали. Распространение сетей связывается с русской колонизацией. Энецкое население приобретало у русских мешковину, которую раздергивали на нити и получали материал для плетения сетей: «…Тогда так было: попадет куль, куль распустят на сетку, попадет конопля, из конопли прядут…» (Там же. 1962. С. 202). Нити сучили, скручивали до необходимой длины и приступали к изготовлению рыболовных снастей.

В.И.Васильев достаточно убедительно показал, что названия сети у всех финно-угров восходят к терминам, обозначающим плетеные ловушки. В частности, энецкие названия сети — фогга (тундр.), погга (лесн.) соотносятся с общеуральским корнем фон, пан, который, собственно, и означает «плетеная рыболовная ловушка» (Васильев, 1962а. С. 146–147). Из других орудий рыболовного промысла можно назвать переметы (преимущественно по 60–65 крючков), а в отдельных хозяйствах и самоловы (по 100 крючков). Энцы и ненцы лесотундровой группы при лове рыбы на небольших речках устраивали заграждения из прутьев тальника — запоры (йу), а для промысла рыбы на озерах применяли ставные сетные ловушки — вентеря.

В рыболовстве использовались лодки-долбленки, которые, по мнению Ю.Б.Симченко (1976. С. 136), были заимствованы от хантов или русских и вытеснили традиционные типы лодок — каркасные лодки с кожаным покрытием (термин куба-оддо — «кожаная лодка» — был сообщен энцем С.И.Силкиным из поc. Воронцово).

Годовой хозяйственный цикл в рыболовстве низовьев Енисея складывался обычно из двух периодов: лова по открытой воде и подледного лова. Лову по открытой воде предшествовал так называемый забережный лов, начинавшийся обычно в конце мая — первой половине июня и продолжавшийся в среднем от десяти дней до двух недель, а в ранние весны — и до месяца, когда у берегов Енисея образуются «забереги». Лов в это время велся сетями, как правило, с весельных лодок. Этот способ наиболее продуктивен на юге тундровой зоны. В более северных районах, в частности, в колхозе им. Кирова, это практически невозможно, поскольку береговой лед настолько прочен, что «заберегов» почти не бывает. С окончанием ледохода на Енисее (середина июня — начало июля) начинался сезон, называемый обычно ловом по открытой воде, который длился в течение всего лета вплоть до глубокой осени, пока на реке не появится первая шуга. В этот период рыболовный промысел ведется на самом Енисее и по его крупным притокам (р. Большая и Малая Хета, Соленая, Танама). Объектами промысла являются сиговые и сельдь, основной ход которой начинается в августе, а также красная рыба (осетровые). Основными орудиями в период путины служат сети и невода.

С середины октября, когда Енисей уже прочно сковывается льдом, начинается следующий этап — период подледного лова, который продолжается вплоть до конца мая, т.е. обычного времени появления «заберегов». Основным объектом промысла в зимний период является в ноябре-декабре белая рыба (муксун, чир, сиг), а в феврале-марте — корюшка. Орудиями лова в течение зимы служат те же сетные снасти, что и в период путины.

В советский период энцы колхоза им. Кирова продолжали активно заниматься рыболовством. Рыболовный инвентарь колхоза в 1948–1949 гг. составляли 11 неводов, 372 ставные сети и 10 лодок. В 1947 г. государству было сдано 851, а в 1948 г. — 1359 ц рыбы. Больше всего добывали муксуна, затем шли сельдь, омуль (tone) и нельма (ade). Кроме рыболовства, осуществляемого специальными бригадами в Енисее и Енисейском заливе, колхозники занимались и индивидуальным рыболовством (для личного потребления), осенью подо льдом в тундровых реках и озерах.

Дата добавления: 2015-07-08