VII. Увы,но истина – блудница,ни с кем ей долго не лежится

Цель жизни пониманью не дана

и недоступна мысли скоротечной;

даны лишь краски,звуки,письмена

и утоленье смутности сердечной.

Я охладел к научным книжкам

не потому,что стал ленив;

ученья корень горек слишком,

а плод,как правило,червив.

Вырастили вместе свет и мрак

атомного взрыва шампиньон;

Богу сатана совсем не враг,

а соавтор,друг и компаньон.

В цинично-ханжеском столетии

на всем цена и всюду сцена.

Но дом. Но женщина. Но дети.

Но запах сохнущего сена.

Укрывшись лозунгом и флагом,

не зная лени и сонливости,

зло покупает нас то благом,

то пустоцветом справедливости.

В прошлом были те же соль и мыло,

хлеб,вино и запах тополей;

в прошлом только будущее было

радужней,надежней и светлей.

Глубокая видна в природе связь,

основанная Божьей бухгалтерией:

материя от мысли родилась,

а мысль – от спекуляции материей.

Толпа естествоиспытателей

на тайны жизни пялит взоры,

а жизнь их шлет к ебене матери

сквозь их могучие приборы.

Смешно,как тужатся мыслители -

то громогласно,то бесшумно

– забыв,что разум недействителен,

когда действительность безумна.

Власть и деньги,успех,революция,

слава,месть и любви осязаемость -

все мечты обо что-нибудь бьются,

и больнее всего – о сбываемость.

Прошли века,и мы заметили

природы двойственный урок:

когда порочны добродетели,

то добродетелен порок.

Дай голой правды нам,и только!

Нагую истину,да-да!

Но обе,женщины поскольку,

нагие лучше не всегда.

Дорога к истине заказана

не понимающим того,

что суть не просто глубже разума,

но вне возможностей его.

Язык искусства – не залог

общенья скорого и личного,

а лишь попытка. Диалог

немого и косноязычного.

Чем долее наука отмечает

познания успехи сумасшедшие,

тем более колеблясь отвечает,

куда от нас ушли уже ушедшие.

Смущает зря крылатая цитата

юнца,который рифмами влеком:

поэзия должна быть глуповата,

но автор быть не должен мудаком.

Как ни торжествуют зло и свинство,

а надежды теплятся,упорны:

мир спасет святое триединство

образа,гармонии и формы.

Покой и лень душе немыслимы,

Вся жизнь ее – отдача хлопотам

по кройке платья голым истинам,

раздетым разумом и опытом.

Должно быть потому на берегу

топчусь я в недоверии к судьбе,

что в тайне сам себя я берегу

от разочарования в себе.

На собственном горбу и на чужом

я вынянчил понятие простое:

бессмысленно идти на танк с ножом,

но если очень хочется,то стоит.

В духовной жизни я корыстен

и весь пронизан этим чувством:

всегда из двух возможных истин

влекусь я к той,что лучше бюстом.

Пролагатели новых путей

и творцы откровений бессмертных

производят обычно детей

столь же косных,насколько инертных.

Бежишь,почти что настигая,

пыхтишь в одежде лет и знаний,

хохочет истина нагая,

колыша смехом облик задний.

Прекрасна благодушная язвительность,

с которой в завихрениях истории

хохочет бесноватая действительность

над мудрым разумением теории.

В юности умы неосторожны,

знания не сковывает гений,

и лишь по невежеству возможны

птичии полеты обобщений.

Добро так часто неуклюже,

туманно,вяло,половинно,

что всюду делается хуже,

и люди зло винят безвинно.

Навеки в душе моей пятна

остались,как страха посев,

боюсь я всего,что бесплатно

и благостно равно для всех.

Наш ум и задница – товарищи,

хоть их союз не симметричен:

талант нуждается в седалище,

а жопе разум безразличен.

Два смысла в жизни – внутренний и внешний,

у внешнего – дела,семья,успех;

а внутренний – неясный и нездешний -

в ответственности каждого за всех.

Двадцатый век настолько обнажил

конструкции людской несовершенство,

что явно и надолго отложил

надежды на всеобщее блаженство.

Я чертей из тихого омута

знаю лично – страшны их лица;

в самой светлой душе есть комната,

где кромешная тьма клубится.

Наездник,не касавшийся коня,

соитие без общего огня,

дождями обойденная листва -

вот ум,когда в нем нету шутовства.

Подлинное чувство лаконично,

как пургой обветрившийся куст,

истинная страсть косноязычна,

и в постели жалок златоуст.

Признаться в этом странно мне,

поскольку мало в этом чести,

но я с собой наедине глупей,

чем если с кем-то вместе.

Духу погубительны условия

пафоса,почтения,холуйства;

истинные соки богословия -

ересь,атеизм и богохульство.

Только в мерзкой трясине по шею,

на непрочности зыбкого дна,

в буднях бедствий,тревог и лишений

чувство счастья дается сполна.

Наука в нас изменит все,что нужно,

и всех усовершенствует вполне,

мы станем добродетельно и дружно

блаженствовать – как мухи на гавне.

Живи и пой. Спешить не надо.

Природный тонок механизм:

любое зло – своим же ядом

свой отравляет организм.

Нашей творческой мысли затеи

неразрывны с дыханьем расплаты;

сотворяют огонь – прометеи,

применяют огонь – геростраты.

Вновь закат разметался пожаром -

это ангел на Божьем дворе

жжет охапку дневных наших жалоб.

А ночные он жжет на заре.

Владыка и кумир вселенской черни

с чарующей,волшебной простотой

убил фольклор,отнял досуг вечерний

и души нам полощет пустотой.

Высшая у жизни драгоценность -

дух незатухающих сомнений,

низменному ближе неизменность,

Богу – постоянство изменений.

Мудрость Бога учла заранее

пользу вечного единения:

где блаженствует змей познания,

там свирепствует червь сомнения.

Сегодня я далек от осуждений

промчавшейся по веку бури грозной,

эпоха грандиозных заблуждений

останется эпохой грандиозной.

Во всех делах,где ум успешливый

победу праздновать спешит,

он ловит грустный и усмешливый

взгляд затаившейся души.

На житейских внезапных экзаменах,

где решенья – крутые и спешные,

очень часто разумных и праведных

посрамляют безумцы и грешные.

Я чужд надменной укоризне,

весьма прекрасна жизнь того,

кто обретает смысл жизни

в напрасных поисках его.

Слова – лишь символы и знаки

того ручья с бездонным дном,

который в нас течет во мраке

и о совсем журчит ином.

Растут познания ступени,

и есть на каждой,как всегда,

и вечных двигателей тени,

и призрак Вечного Жида.

Наш век машину думать наловчил,

и мысли в ней густеют что ни час;

век скорости – ходить нас отучил;

век мысли надвигается на нас.

Нам глубь веков уже видна

неразличимою детально,

и лишь историку дана

возможность врать документально.

Чем у идеи вид проворней,

тем зорче бдительность во мне:

ведь у идей всегда есть корни,

а корни могут быть в гавне.

Всю жизнь готов дробить я камни,

пока семью кормить пригоден;

свобода вовсе не нужна мне,

но надо знать,что я свободен.

Науку развивая,мы спешим

к сиянию таких ее вершин,

что дряхлый мой сосед-гермафродит

на днях себе такого же родит.

В толпе прельстительных идей

и чистых мыслей благородных

полно пленительных блядей,

легко доступных,но бесплодных.

Нету в этой жизни виноватых,

тьма находит вдруг на государство,

и ликуют орды бесноватых,

и бессильно всякое лекарство.

Творчеству полезны тупики:

боли и бессилия ожог

разуму и страху вопреки

душу вынуждают на прыжок.

Мы тревожны,как зябкие зяблики,

жить уверенно нету в нас сил:

червь сомнения жил,видно,в яблоке,

что когда-то Адам надкусил.

Найдя предлог для диалога,

– Как ты сварил такой бульон?

– спрошу я вежливо у Бога.

– По пьянке,– грустно скажет Он.

Уйду навсегда в никуда и нигде,

а все,что копил и вынашивал,

миг отразится в текучей воде

проточного времени нашего.

О жизни за гробом забота

совсем не терзает меня;

вливаясь в извечное что-то,

уже это буду не я.

Дата добавления: 2015-07-08