Три друга

Пока он читал молитвы, его спутники ушли вперед; однако молодая кровь

и свежий утренний воздух пробуждали и в нем жажду быстрых движений. Держа в

одной руке палку, а в другой суму и слегка подпрыгивая, бежал он с

развевающимися кудрями по лесной тропе, живой и грациозный, как молодой

олень. Однако идти далеко ему не пришлось: за одним из поворотов он вдруг

очутился перед домиком, стоявшим у края дороги; дом был окружен деревянным

забором, возле которого задержались Большой Джон и Эйлвард-лучник, и на

что-то пристально смотрели. Когда юноша поравнялся с ними, он увидел двух

мальчуганов - одного лет девяти, другого немного старше; они стояли перед

домом, каждый держал палку в левой руке, вытянутой на уровне плеча, оба

безмолвные и неподвижные, словно две маленькие статуи. Это были хорошенькие

голубоглазые белокурые ребята, стройные, крепкие, покрытые здоровым

загаром, что говорило о жизни в лесу.

- Перед вами два молодых ученика какого-нибудь старого лучника! -

радостно воскликнул Эйлвард. - Вот правильный способ воспитывать детей.

Клянусь эфесом, я сам не смог бы их учить лучше, если бы этим занялся!

- А что тут происходит? - спросил Хордл Джон. - Они словно окаменели,

но, я полагаю, едва ли они чем-то уж настолько поражены.

- Да нет, они просто упражняют левую руку, чтобы научиться крепко

держать лук. Так и меня заставлял упражняться мой отец. Шесть дней в неделю

я держал в вытянутой руке его палку, и рука словно наливалась свинцом.

Hola, дети мои! А вы сколько можете выдержать?

- Пока солнце не будет вон над той липой, добрый господин, - ответил

старший мальчик.

- А кем же вы будете? Лесорубами? Лесничими?

- Солдатами! - крикнули они в один голос.

- Клянусь бородой моего отца, вы щенята чистых кровей! Отчего же вы

так горячо желаете быть солдатами?

- Чтобы сражаться со скоттами, - пояснили они. - Папа пошлет нас бить

скоттов.

- А почему именно скоттов, милые мальчуганы? Мы видели французские и

испанские галеры не дальше, чем в Саутгемптоне, но чтобы скотты так уж

скоро появились в этих местах, я сомневаюсь.

- У нас счеты со скоттами, - сказал старший. - Это скотты отрезали

папе по три пальца на каждой руке.

- Верно, ребята, так оно и было, - произнес низкий голос за спиной

Аллейна.

Обернувшись, путники увидели костистого человека с ввалившимися щеками

и болезненным лицом; он незаметно появился позади них. С этими словами он

поднял обе руки и показал их: на каждой большой палец, указательный и

безымянный были оторваны.

- Ma foi, приятель! - воскликнул Эйлвард. - Кто же это так постыдно

обошелся с тобой?

- Сразу видно, что ты, приятель, родился далеко от шотландских болот!

- ответил незнакомец с горькой усмешкой. - К северу от Хамбера нет ни

одного человека, который бы не знал о злодеяниях этого дьявола Дугласа,

Черного лорда Джеймса.

- А как же вы попали к нему в руки?

- Я родом с севера, из города Беверли, Холдернесского прихода, -

ответил он. - Было такое время, когда от Трента до Твида не нашлось бы

более меткого стрелка, чем Робин Хиткот. И, видите, он меня, как и многих

других бедных лучников, стоявших на англо-шотландской границе, лишил

возможности держать в руках топор или лук. Все же король дал мне домик вот

здесь, в южной части страны, и, если угодно будет господу, мои два паренька

когда-нибудь рассчитаются за меня. Сколько стоят папины большие пальцы,

ребятки?

- Двадцать убитых скоттов, - ответили они в один голос.

- А остальные?

- Половину.

- Когда они будут в силах согнуть мой военный лук и попасть в белку за

сто шагов, я пошлю их служить к Джонни Коплэнду, губернатору Карлайла,

клянусь моей душой! Я бы отдал все свои остальные пальцы, чтобы увидеть

Дугласа под градом их стрел.

- Дай бог вам дожить до этого, - сказал лучник. - И послушайте меня,

старого солдата, mes enfants*, примите мой совет: налегайте на лук всем

телом, пусть бедро и ляжка работают не меньше, чем предплечье. И еще

научитесь, прошу вас, стрелять так, чтобы стрела падала сверху вниз, ибо

хотя лучнику иногда и надо стрелять прямо и в упор, ему чаще приходится

иметь дело с гарнизоном, находящимся за городской стеной, или с

арбалетчиком, заслонившимся щитом, и вы можете надеяться, что причините ему

вред, только если ваша стрела упадет на него как будто прямо из облаков. Я

уже недели две не натягивал тетивы, но все же могу показать вам, как это

делается.

______________

* Дети мои (франц.).

Он отвязал свой лук, передвинул колчан наперед, затем решительно

посмотрел вокруг, ища мишень. Неподалеку под развесистым дубом стоял

пожелтевший, старый пенек. Лучник прикинул на глаз расстояние, затем извлек

из колчана три стрелы и так быстро пустил их друг за другом, что первая еще

не успела достичь цели, а последняя была уже на тетиве. Каждая стрела

прошла высоко над дубом; из трех две глубоко вонзились в пень, а третью,

подхваченную порывом ветра, отнесло на два-три шага в сторону.

- Ловко! - воскликнул северянин. - Слушайте его, ребята! Он мастер

своего дела. Ваш папа согласен с каждым его словом.

- Клянусь эфесом, - отозвался Эйлвард, - если я примусь учить стрельбе

из лука, мне целого дня не хватит. У нас в Отряде есть стрелки, которые

попадут в любую щелку и любой винтик в доспехах тяжеловооруженного

всадника, начиная со шлема и до наколенников. Но, с вашего разрешения,

друзья, мне следует собрать свои стрелы, ибо каждая стоит пенни и человеку

небогатому едва ли положено оставлять их воткнутыми в придорожный пень. Нам

пора в путь, и я от всего сердца надеюсь, что вы воспитаете как надо этих

двух ястребков и что они будут готовы к охоте даже на такую дичь, о которой

вы говорили.

Расставшись с беспалым лучником и его потомством, путники зашагали

дальше между разбросанными хижинами Эмери Дауна, а затем вышли на широкие

пустоши, заросшие вереском и высоким папоротником, где среди небольших

холмов паслись полудикие черные лесные свиньи. В этом месте леса отступали

вправо и влево, дорога поднималась в гору, и резкий ветер обдувал покатый

склон. На фоне черной, жирной земли особенно ярко пылали пурпуром и

желтизной широкие полосы папоротника. Царственная самка оленя, которая там

паслась, подняла морду с белым лбом и вопрошающе посмотрела на путников.

Аллейн с восторгом разглядывал гибкое прекрасное создание; однако пальцы

лучника играли с колчаном, а в глазах вспыхнул свирепый инстинкт,

побуждающий человека к убийству.

- Tete Dieu!* - прорычал он. - Будь мы во Франции или даже в Гиени, мы

бы уже раздобыли к ужину свежую ножку, что очень важно при нашем мясопусте.

Законно там или нет, но я намерен пустить стрелу.

______________

* Черт побери! (франц.)

- А я сначала переломаю эту твою палку о свое колено! - воскликнул

Хордл Джон, кладя свою ручищу на лук. - Разве так можно? Слушай, я родился

в лесу и знаю, чем такие штуки кончаются. В нашем местечке Хордле двое

поплатились глазами, а третий - своей шкурой. Когда я в первый раз тебя

увидел, я, честное слово, не почувствовал особой любви к тебе, но с тех пор

я научился очень уважать тебя, и поэтому мне не хотелось бы видеть, как

тебя обрабатывают живодеры лесничие.

- Рисковать своей кожей - мое ремесло, - пробурчал лучник; все же он

откинул колчан на бедро и повернулся лицом к западу.

Они шли, а тропа все поднималась, из зарослей вереска она то выводила

в рощицы падубков и тисов, то снова бежала через вереск. Сердце радовалось,

слыша веселое посвистывание дроздов, когда они стремительно перелетали из

одних кустов в другие. Время от времени дорогу путникам преграждал

янтарно-желтый ручей с заросшими папоротником берегами, и пегий зимородок

озабоченно перепархивал с одного берега на другой, или серая задумчивая

цапля, надутая и важная, стояла по лодыжки в воде среди осоки. Болтали

сороки, громко ворковали лесные голуби, пролетая над самой головой, и

отовсюду, из каждой придорожной канавы, раздавалось равномерное

постукивание лесного столяра - большого зеленого дятла. По мере того как

тропа поднималась, кругозор распахивался с обеих сторон все шире, желтые

леса и заросли вереска спускались до далеких дымков Лимингтона и до

глубокого туманного канала, тянувшегося у самого горизонта, а к северу леса

словно откатывались уступами, роща поднималась над рощей, туда, где

далеко-далеко белый шпиль Солсбери выступал жестко и четко на безоблачном

небе. У Аллейна, жизнь которого протекала до сих пор на прибрежной

низменности, свежий воздух возвышенностей и широта свободных далей

пробуждали такое ощущение жизни и такую радость бытия, что его молодая

кровь бурно бежала по жилам. Даже тяжеловесного Джона затронула красота

дороги, а лучник весело насвистывал или мурлыкал отрывки из французских

любовных песен, притом так фальшивил, что напугал бы самую смелую девушку,

когда-либо внимавшую серенадам.

- А мне нравится этот северянин, - заметил он наконец. - Он умеет

ненавидеть. Видно по лицу и по глазам, что он полон горечи. Люблю человека,

у которого есть желчь в печени.

- О нет! - вздохнул Аллейн. - Не лучше ли, если бы у него было в

сердце хоть немного любви?

- Я этого не отрицаю. Клянусь, никто не скажет, что я был предателем

крылатого божества. Пусть человек любит прекрасный пол. Ей-богу, на то

женщины и созданы чтобы их любили, от косы до шнурка на башмаке. И я очень

рад, что добрые монахи воспитали тебя так мудро и хорошо.

- Да нет, я имел в виду не мирскую любовь, а пусть бы его сердце

смягчилось по отношению к тем, кто обидел его.

Лучник покачал головой.

- Человек должен любить людей своего племени, - пояснил он, - но не

годится англичанину любить скотта или француза. Ma foi! Если бы ты видел

толпу нитсдэлских всадников на их галловейских клячах, ты бы не говорил о

любви к ним. Я бы охотнее заключил в свои объятия самого Вельзевула. Боюсь,

mon garcon, что тебя плохо воспитывали в Болье, ведь уж епископ-то,

наверное, знает лучше, чем аббат, что хорошо и что дурно, а я сам, своими

собственными глазами видел, как епископ Линкольнский зарубил шотландского

всадника боевым топором, а это, согласись, был довольно странный способ

выказать ему свою любовь.

Аллейн не знал, что ответить на столь решительное суждение о действиях

высокопоставленного представителя церкви.

- Значит, вы воевали против скоттов? - спросил он.

- А как же! Я впервые пустил стрелу в сражении, когда мне было на два

года меньше, чем тебе, у Невиллс Кросса, под командованием лорда Мобрея. А

позднее - под началом коменданта Беруика Джона Коплэнда, того самого, о

котором говорил наш друг; именно он потребовал выкуп за короля скоттов. Ma

foi! Солдатская работа - дело грубое, но хорошая школа для того, кто

захотел бы стать отважным и приобрести военную мудрость.

- Я слышал, что скотты - опытные воины, - заметил Хордл Джон.

- Топором и копьем они владеют превосходно, лучших я не знаю, -

ответил лучник. - И они с мешком муки и рашпером на перевязи меча могут

совершать такие переходы, что за ними не угонишься. На пограничных землях

убирать урожай приходится с серпом в одной руке и топором в другой, и

урожай бывает беден, а говядины мало. Но вот лучники они никудышные, они

даже из арбалета не умеют целиться, не то что из боевого лука; потом они по

большей части бедняки, даже из дворян лишь очень немногие могут купить себе

такую вот добрую кольчугу, как я ношу, и им трудно противостоять нашим

рыцарям, у которых на плечах и груди стоимость пяти шотландских ферм. Все

они вооружены одинаково, и это самые достойные и отважные люди во всем

христианском мире.

- А французы? - осведомился Аллейн; для него легкая болтовня лучника

была полна той привлекательности, какую слова человека деятельного имеют

для отшельника.

- Французы - тоже стоящий народ. У нас были во Франции большие удачи,

и привело это к хвастовству, да похвальбе, да пустым разговорам у лагерных

костров; но я всегда замечал, что чем больше люди знают, тем меньше

говорят. Я видел, как французы сражались и в открытом поле, и при взятии и

защите городов и замков, в ночных вылазках, засадах, подкопах и рыцарских

боях на копьях. Их рыцари и оруженосцы, скажу тебе, парень, во всех

отношениях не хуже наших, и я мог бы назвать многих из свиты Дюгесклена,

которые в сражении копьями не уступили бы лучшим воинам английской армии. С

другой стороны, их простой народ так придавлен налогами на соль и

всевозможными чертовыми пошлинами, что еле дышит. Только болван может

воображать, будто если в мирное время приучить человека быть трусом, так

тот на войне станет вести себя, как лев. Стриги их, точно овец, они овцами

и останутся. Если бы дворяне не взяли верх над бедняками, весьма возможно,

что мы не взяли бы верх над дворянами.

- Но что же там за народ, почему он позволил богатым так оседлать

себя? - заметил Большой Джон. - Хоть я и сам всего лишь бедный английский

простолюдин, а все же кое-что знаю насчет всяких там хартий, обычаев,

свобод, прав и привилегий... Если они нарушаются, все понимают, что настала

пора покупать наконечники для стрел.

- Ну да, но законники во Франции не менее сильны, чем военные. Клянусь

эфесом! Человеку там больше приходится бояться чернильницы первых, чем

оружия вторых. В их сундуках всегда найдется какой-нибудь пергамент,

доказывающий, будто богач обязан стать еще богаче, а бедняк - беднее. В

Англии это бы не прошло, но по ту сторону пролива люди смирные.

- А скажите, добрый сэр, какие еще народы вы видели во время своих

путешествий? - спросил Аллейн Эдриксон.

Его молодой ум жаждал ясных жизненных фактов после столь долгого

изучения умозрительной философии и мистики, которому он должен был

предаваться в монастыре.

- Я видел нидерландца, и ничего плохого как о солдате о нем сказать не

могу. Он медлителен и тяжел на подъем, и его не заставишь ринуться в бой

ради ресниц какой-нибудь красотки или звона струны, как это бывает у более

пылких южан. Но ma foi! Коснись его мотков шерсти или посмейся над его

бархатом из Брюгге, и все эти толстые бюргеры зажужжат и зароятся, как

пчелы вокруг летка, готовые наброситься на тебя, словно это главное дело их

жизни. Матерь божья! Они показали французам при Куртре, да и в других

местах, что столь же искусно умеют владеть сталью, как и сваривать ее.

- А испанцы?

- Они тоже отважные солдаты, тем более что им в течение нескольких

веков приходилось ожесточенно обороняться против проклятых последователей

черного пса Махмуда, которые все время напирали на них с юга, и все еще,

насколько я знаю, удерживают большую часть страны в своих руках. Я имел с

ними дело на море, когда они приплыли в Уинчелси, и добрая королева со

своими придворными дамами сидела на скалах и смотрела вниз, на нас, точно

это была игра или турнир. Но, клянусь эфесом, зрелище было достойное, ибо

все, что в Англии есть лучшего, оказалось в тот день на воде. Мы отплыли в

челнах, а вернулись на больших галерах - это были четыре корабля из

пятидесяти крупных испанских судов, а больше двух десятков бежали от креста

святого Георгия еще до захода солнца. Но теперь, юноша, я ответил на твои

вопросы, и мне кажется - пора тебе отвечать мне. Пусть между нами все будет

ясно и понятно. Я человек, который бьет прямо в цель. Ты видел в гостинице,

какие вещи у меня были с собой. Выбирай любую, кроме шкатулки с розовым

сахаром для леди Лоринг, - и ты получишь эту вещь, если отправишься со мной

во Францию.

- Нет, - сказал Аллейн. - Я бы охотно отправился с вами во Францию и

куда бы вы ни захотели, хотя бы чтобы послушать ваши рассказы, да и потому,

что вы оба - мои единственные друзья вне монастырских стен; но это, право

же, невозможно, у меня есть долг по отношению к моему брату, ведь отец и

мать у меня умерли, и он старший. Кроме того, когда вы зовете меня с собой

во Францию, вы не представляете, как мало толку вам будет от меня: ведь ни

по воспитанию, ни по своей природе я не гожусь для ратных дел, а там, как

видно, происходят постоянные раздоры.

- Всему виною мой дурацкий язык! - воскликнул лучник. - Будучи сам

человеком неученым, я невольно говорю о клинках и мишенях, ибо такова моя

работа. Но заверяю тебя, что на каждый свиток пергамента в Англии их во

Франции приходится двадцать. А на каждую нашу статую, резной камень, раку с

мощами и вообще любой предмет, который может порадовать взгляд ученого

клирика, во Франции их приходятся сотни. При разграблении Каркассонна я

видел целые комнаты, набитые рукописями, но ни один человек из Белого

отряда не мог прочесть их. Опять же я назвал бы Арль, Ним и много других

городов, где стоят огромные арки и крепостные сооружения, воздвигнутые в

старину людьми-великанами, пришедшими с юга. Разве я не вижу, как у тебя

загорелись глаза и как тебе хотелось бы взглянуть на все это? Пойдем же со

мной, и, клянусь своими десятью пальцами, ты увидишь эти чудеса все до

единого.

- Конечно, мне бы хотелось взглянуть на них, - отозвался Аллейн, - но я

иду из Болье с определенной целью, и я должен остаться верен своему долгу,

как вы верны своему.

- Подумай и о том, mon ami, - настойчиво продолжал Эйлвард, - что ты

можешь сделать там много добра: ведь в Отряде триста человек, и никогда ни

один из них не слышал слова о милости божьей, а святой Деве хорошо

известно, что никогда еще никакая группа людей в этой милости так не

нуждалась. Уж, наверно, один долг стоит другого. Ведь брат твой обходился

без тебя все эти годы и, насколько я понимаю, ни разу не потрудился дойти

до Болье, чтобы повидать тебя, из чего ясно, что не очень-то он в тебе

нуждается.

- Да и потом, - подхватил Джон, минстедский сокман стал притчей во

языцех по всему лесному краю, от Брэмшоу-Хилл до Холмслей-Уока. Он пьяница,

отчаянный буян и сквалыга, каких мало.

- Тем более я должен постараться исправить его, - сказал Аллейн. - Не

нужно, друзья, этих уговоров, что до меня, то поверьте, мне очень хочется

во Францию, и для меня было бы радостью отправиться с вами. Но, право же,

право, я не могу, и я здесь прощусь с вами, ибо та квадратная башня над

деревьями справа, наверное, и есть Минстедская церковь, и я пойду вон по

той тропинке через лес.

- Ну что ж, да хранит тебя господь, мой мальчик! - воскликнул лучник,

прижимая Аллейна к своему сердцу. - Я скор и в любви и в ненависти. И,

видит бог разлуки терпеть не могу.

- А разве нам не следовало бы все-таки подождать здесь, - предложил

Джон, - и посмотреть, как еще тебя примет твой братец? Может быть, он будет

так же не рад твоему приходу, как крестьянка, когда является поставщик

королевского двора и реквизирует ее добро?

- Нет, нет, - запротестовал Аллейн, - не ждите меня, если я туда

пошел, я там останусь.

- Все-таки не худо будет тебе знать, куда мы направляемся, - сказал

лучник. - Мы сейчас будем идти лесами все на юг, пока не выйдем на дорогу в

Крайстчерч, потом двинемся по ней, а к ночи, надеюсь, доберемся до замка

сэра Уильяма Монтекьюта, герцога Солсберийского, где коннетаблем сэр

Найджел Лоринг. Там мы и пристанем, и в ближайшие месяц-два, пока мы будем

готовиться к обратному путешествию во Францию, ты, наверное, сможешь нас

там найти.

Аллейну было в самом деле очень тяжело расставаться с этими двумя

новыми, но душевными друзьями, и столь сильным оказалось столкновение между

чувством долга и влечением сердца, что он не осмеливался поднять глаза, ибо

опасался изменить своему решению. Лишь когда он ушел далеко вперед и его

окружали уже только стволы деревьев, он оглянулся и все-таки увидел сквозь

листву своих друзей вдали на дороге. Лучник стоял, скрестив руки, его лук

торчал из-за плеча, солнце ярко горело на его шлеме и на кольцах его

кольчуги. Рядом с ним высился завербованный им Джон, все еще в домотканой,

не по росту одежде сукновала из Лимингтона, длинные руки и ноги словно

вылезали из этого убогого платья. Аллейн еще смотрел на них, когда они

круто повернули и зашагали рядом по дороге.

Глава IX

Дата добавления: 2015-07-08