Репрессивная политика в деревне в 1930е годы

«Великий перелом» в деревне осенью 1929 г., ознаменовавший начало сплошной коллективизации, вместе с тем открыл самую трагическую полосу в истории российского крестьянства. Сплошная коллективизация с самого ее начала и на всех этапах сопровождалась насилием над крестьянством, репрессии стали способом ее проведения. К принуждению и насилию толкали чрезмерно высокие темпы ее проведения. Пленум Уралобкома ВКП(б) в декабре 1929 г., следуя решениям ноябрьского пленума ЦК ВКП(б), постановил коллективизировать к концу 1930 г. до 80 % крестьянских хозяйств, вместо 15 % по первоначальному плану (док. № 40).

В колхозы «записывали» принудительно, применяя разнообразные угрозы, административные меры и силовые действия (док. № 59). Самым устрашающим стало раскулачивание. О «ликвидации кулачества как класса» было заявлено в постановлении ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» 5 января 1930 г¹. На местах незамедлительно приступили к ее осуществлению (директива Уралобкома ВКП(б) от 16 января 1930 г., указания районным партийным и советским органам, их указания сельским партячейкам (док. № 41, 42, 43, 47). Механизм раскулачивания был изложен в постановлении ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 г.², а также в директиве ОГПУ от 2 февраля 1930 г.³ Хозяйства, отнесенные к кулацким, делились на три категории. Первую определили как «кулацкий контрреволюционный актив», главы таких хозяйств решениями троек ОГПУ направлялись в концлагеря, организаторы антиколхозных выступлений, террористических актов подлежали высшей мере наказания, члены семей выселялись в отдаленные районы. Ко второй категории были отнесены «остальные элементы кулацкого актива», наиболее богатые кулаки, – они также выселялись в отдаленные местности. ОГПУ было предписано в течение февраля–мая 1930 г. направить в концлагеря 60 тыс. кулаков и выслать 150 тыс., при этом в Уральскую областьпланировалось отправить в лагеря 4‑5 тыс. человек, выселить – 10–15 тыс. семей. Вместе с тем Уралдолжен был принять 20–25 тыс. семей, высланных из других регионов страны.

Кулацкие хозяйства, отнесенные к третьей категории, раскулачивались и расселялись за пределами колхозных земель в районах проживания. Постановлением и инструкциями по его осуществлению предусматривались размеры оставляемого семьям раскулаченных имущества, денег, что нашло отражение в местных инструкциях и директивах (док. № 47, 52, 56). Руководство всей кампанией по ликвидации кулачества и выселению возлагалось на полномочных представителей (ПП) ОГПУ в краях и областях. Дела по кулакам первой категории рассматривались во внесудебном порядке тройками при ПП ОГПУ.

В сборнике приведены документы о репрессивных мерах в отношении раскулаченных по первой категории (док. № 44-46, 48-50), о порядке выселения кулацких семей второй и третьей категории (док. № 52-56). Документы 48-49 иллюстрируют руководящую роль партийных организаций, в том числе и сельских партячеек, в раскулачивании и выселении. Так, выселение крестьянина Мехоношина А.Т. сначала инициирует Верх-Юсьвинская партячейка, затем решение принимает собрание бедноты д. Панья, проведенное секретарем этой ячейки, при этом основным мотивом репрессирования является нелояльность Мехоношина А.Т. к советской власти, а отнюдь не имущественное положение.

Ряд документов характеризуют применение репрессий в ходе раскулачивания и выселения, а также отношение к действиям властей крестьянского населения (док. № 53, 55). При этом примечательны факты защиты выселяемых, осуждения жестокости в отношении к ним. Особо показательны события в с. МедянкаУинского района, где партячейкой были допущены наиболее злостные способы раскулачивания, принявшие характер массового мародерства, устрашения арестами и расстрелами (док. № 53, 59).

Документы № 52, 54, 55 раскрывают количественные параметры и процедуру раскулачивания и выселения, которая предстает как военно-полицейская операция, проводимая в жесткие сроки с четкой прагматической целью – устранить из деревни к началу весенних полевых работ наиболее активные, способные к сопротивлению насильственной коллективизации силы, и использовать их как трудовой резерв для хозяйственного освоения отдаленных районов и новостроек. Документы № 56, 58 и 59 отразили попытку уменьшить злоупотребления в ходе выселения в связи с критикой ошибок и перегибов в коллективизации, данной И.В. Сталиным в статье «Головокружение от успехов» (2 марта 1930 г.). И здесь отчетливо видна главная забота власти – обеспечить трудоспособность выселяемых семей.

Раскулачивание и выселение продолжалось в 1931–1932 гг., в отдельных случаях – и в 1933 г. Об этом свидетельствуют документы № 62, 63, 66, 69) Особо впечатляют документы о трагической судьбе Силкина Е.Х. из д. Нижние УльяныВерещагинского района. Раскулачивание и двукратное выселение (в 1931 и в 1933 гг.) стали основанием для обвинения его в 1937 г. как участника контрреволюционной организации и расстрела.

Группа документов посвящена трудовому использованию раскулаченных в промышленности, сельском и лесном хозяйстве (док. № 57, 60, 61). Как видно, оно осуществлялось на договорной основе между хозяйственными организациями, отделами труда исполкомов и местными органами ОГПУ. На хозорганы возлагалась организация труда ссыльных, их бытовое обустройство, комендатуры ОГПУ осуществляли административный и политический контроль.

По масштабам кулацкой ссылки и использованию труда ее контингента Уралв 1931–1932 гг. вышел на первое место среди регионов размещения спецпереселенцев. Спецпоселки находились в 69 районах и 3 национальных округах обширной Уральской области. В их числе были 14 районов Прикамья.⁴. Наибольшее количество поселенцев в 1930–1932 гг. приняли Коми-Пермяцкий округ, Березниковский, Ныробский, Чердынский, Чусовской, Добрянскийрайоны. Упорядоченное обустройство кулацкой ссылки началось более чем через год после начала массового выселения – с принятием «Положения о спецпереселенцах», утвержденного Уралсоветом 31 марта 1931 г. Реализация этого положения отражена в документе № 61. Ряд документов красноречиво свидетельствует о тяжелейших условиях жизни спецпереселенцев в местах высылки (док. № 60, 61, 65, 77, 82, 83). При этом документы № 82-83 отразили переломный момент в развертывании кулацкой ссылки – в 1934 г. было проведено ее тотальное обследование и приняты меры по устранению вопиющих безобразий в бытовом устройстве и трудовом использовании спецпереселенцев. Вызвано это было тем, что 24 мая 1934 г. ЦИК СССР принял постановление «О порядке восстановления в гражданских правах бывших кулаков»⁵, которое должно было начаться с 1935 г. и предполагало освобождение от ссылки (при условии безукоризненного в ней поведения). Мерами по улучшению положения спецпереселенцев власти стремились закрепить их в местах ссылки после восстановления в правах с той же целью – использовать как необходимый трудовой ресурс.

Раскулачивание и ссылка – прямые и откровенно бесчеловечные формы массовых репрессий власти в отношении крестьянства. Однако и вся коллективизация может рассматриваться как наиболее массовое насилие над большинством населения страны. Помимо принудительного вовлечения в колхозы, государственное насилие проявилось и в грабительской заготовительной политике, вследствие которой уже в 1931 г. колхозы должны были отдать по госпоставкам столь значительную долю валового сбора хлебов и других видов сельскохозяйственной продукции, что при снизившихся показателях ее производства, ставших следствием разорения деревни и, в частности, ликвидации ее зажиточной части, привело к значительному недостатку продуктов питания и прямому голоду на значительной части территории страны, в том числе и на Урале. Об этом свидетельствуют оперативные сводки органов ОГПУ (док. № 67-69) и другие документы о положении в колхозах в 1932–1933 гг. (док. № 71-73). Следствием тяжелейшего положения в колхозах, экономического и политического насилия стало массовое бегство из них и из деревни вообще. В итоге численность крестьянских хозяйств в колхозах Уральской областиза январь–октябрь 1932 г. сократилась на 35 тысяч. Выходы из колхозов продолжились и в 1933 г., всего за 1932–1933 гг. из колхозов области выбыло около 70 тысяч крестьянских хозяйств.⁶

Бегство из колхозов, отказы от выполнения непосильных посевных и заготовительных планов, заявления протеста, хищения зерна с полей и складов, а порой и открытые антиколхозные выступления были проявлениями сопротивления политике власти (док. № 78, 79, 84). Она отвечала различными репрессивными мерами – продолжением раскулачивания и выселения, теперь уже безотносительно к наличию признаков кулацких хозяйств, наказаниями за хищения, исключительными по жестокости («закон о 5 колосках» от 7 августа 1932 г.), обвинениями в антисоветской агитации и деятельности, в том числе в создании контрреволюционных организаций (док. № 70, 72-74).

Новый импульс поиску контрреволюционных элементов в деревне был задан пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 г. Причиной всех экономических и политических осложнений была названа подрывная деятельность остатков кулачества и других «классово-чуждых элементов», якобы укрывшихся в колхозах, МТС и совхозах. Началось их выявление и устранение, принявшее форму массовой чистки административного аппарата и рядовых работников (док № 76, 84). Осуществлять эту чистку, под видом политического и организационно-хозяйственного укрепления колхозов, были призваны политотделы МТС и совхозов. В их состав вводились представители органов ОГПУ. Чистка развернулась и в партийный организациях. Жертвами обвинений во вредительстве и антисоветской настроенности стали многие руководители хозяйств, бригадиры, кладовщики, рядовые колхозники (док. № 75, 76, 84). Репрессивными и административными мерами было сломлено сопротивление крестьянства, удалены из деревни остатки активной его части, несколько упорядочена хозяйственная деятельность. Однако существенно улучшить экономическую ситуацию не удалось. Продуктивность сельского хозяйства оставалась низкой, материальное положение колхозников тяжелым, государственные поставки по-прежнему непосильными, что питало негативное отношение к колхозам и к власти в целом, давало основания для антиколхозных и антисоветских настроений и выступлений (док. № 80, 81, 84, 85, 86).

В 1936 г. положение в деревне вновь обострилось в связи с колоссальным неурожаем. Бедственное состояние колхозов, о чем красноречиво говорят документы (№ 87, 89 и др.), диссонировало с оптимистической политической кампанией по принятию новой Конституции СССР, призванной продемонстрировать победу социализма. Необходимо было заглушить недовольство лицемерием власти, найти виновников экономических провалов и социальных бедствий. «Враги народа», диверсанты и шпионы, агенты враждебных государств, якобы повсеместно наводнившие советские предприятия и учреждения, проникшие в руководящие органы, оказались крайне необходимыми (док. № 90), они должны были стать «козлами отпущения» в сложной политической и экономической ситуации 1936–1937 гг. В этом состояла одна из причин широкомасштабного государственного террора, получившего название «Большой террор».

Документы этого периода характеризуют формы и масштабы политических репрессий против сельского населения, руководящих партийных, советских и хозяйственных кадров сельскохозяйственных районов. В них вскрывается связь репрессий с экономическим неблагополучием и проявлениями недовольства властью (док. № 91 и др.). По документам можно выявить социальный и национальный состав подвергнутых репрессиям, их профессиональную принадлежность. Это – члены колхозов и работники совхозов всех уровней, от рядовых работников до руководителей и специалистов, крестьяне-единоличники и спецпереселенцы, представители всех национальностей региона (док. № 91, 94, 97-100). Особое место среди репрессированных занимала сельская интеллигенция (учителя, агрономы), и без того крайне малочисленная, а также духовенство, – ввиду их авторитетности в крестьянской среде, потенциальной возможности стать лидерами политически неустойчивых слоев (док. № 92, 95).

Документы отражают специфику отдельных репрессивных акций периода «Большого террора». Так, документы № 64, 91, 99, 102, 105 представляют так называемую «кулацкую операцию», осуществлявшуюся на основании приказа НКВД № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков и других антисоветских элементов»⁷. В приказе перечислялись разновидности репрессируемых контингентов – спецпереселенцы, нелояльные к власти или бежавшие из мест ссылки, или отбывшие ее срок, а также кулаки, избежавшие раскулачивания, в том числе ставшие колхозниками; разные «бывшие» кроме кулаков – белые офицеры, жандармы и т.п. Они подразделялись на две категории. По первой приговаривались к расстрелу, по второй – к заключению в лагеря на срок 8–10 лет. Операция начиналась 5 августа и должна была закончиться к концу 1937 г. Республикам, краям и областям давались контрольные цифры для репрессирования по обеим категориям, по стране в целом первоначально предполагалось подвергнуть карам 342 тысячи человек. Свердловская область (с территорией будущей Пермской области) получила задание на расстрел 4 тысяч и для отправки в лагеря 6 тысяч человек⁸. Выше названные документы показывают, что жертвами «кулацкой операции» в нашем регионе стали крестьяне-единоличники, спецпереселенцы, раскулаченные и уже отбывшие сроки лишения свободы, а также колхозники, захваченные этой акцией либо как зажиточные в прошлом, либо по подозрению в нелояльности к власти.

Другой разновидностью массовых репрессий в структуре «Большого террора» были репрессии за участие в вымышленных контрреволюционных повстанческих организациях, якобы имевших место не только в промышленных центрах, но и в сельских районах. По замыслу органов НКВД, районные организации в следственных материалах представлены как части единой общеуралькой организации с центром в г. Свердловске, возглавляемой секретарями Свердловского обкома ВКП(б) Кабаковым И.Д. и Пшеницыным К.Ф. Этот проект НКВД представлял собой грандиозную виртуальную конструкцию, тщательно выстроенную по уровням (областной, окружной, районный, местный) и по «окраскам» организаций, то есть по их идейно-политической специфике (правоуклонистские, анархические, националистические, религиозные и т.п.). Центрами окружных организаций были названы Пермьи Кудымкар. Они делились на районные, те, в свою очередь, на местные, находившиеся в отдельных населенных пунктах, сельсоветах либо на предприятиях и в учреждениях (в колхозе, совхозе, леспромхозе и т.п.). Местные подразделения получили военизированные названия – «роты» и «взводы», ими руководил районный или окружной «штаб». В документах № 92-100, 104 представлены материалы следственных дел о районных и местных повстанческих организациях различных «окрасок» – мусульманской (Бардымскийи Кунгурскийрайоны), буржуазно-националистической (Коми-Пермяцкий национальный округ), православных церковников (Березовскийи Ординскийрайоны), правоуклонистский (Пермскийи Ворошиловский– позднее Березниковский– районы) и др. При этом в документах № 94, 97-98, 100 представлены виртуальные структуры повстанческих организаций. Документы позволяют судить о социальном, национальном, профессиональном составе обвиненных по таким делам. Вся подборка документов о терроре 1937–1938 гг. демонстрирует также определенную сочлененность элементов различных репрессивных акций в делах как отдельных лиц, так и групповых делах контрреволюционных организаций (док. № 92, 94, 99 и др.). Личные и групповые дела выявляют также механизмы получения признательных показаний, в том числе применение физического и психологического насилия (док. № 102, 104).

Группа документов иллюстрирует последствия массовых репрессий в сельских районах Прикамья. Так, документ № 101, представляющий единичный образец целой группы аналогичных документов (по каждому району), вскрывает масштабы чистки колхозов в период «Большого террора» в форме массовых исключений колхозников. Исключали по причинам политической неблагонадежности, как «классово-чуждых», за нарушения дисциплины и хозяйственные упущения, рассматриваемые как вредительство, за связь с «врагами народа», а также самовольно вышедших из колхоза («мертвые души»). В итоге существенно уменьшилось количество трудоспособных колхозников, и без того ограниченное. В 1937 г. из колхозов Свердловской областивыбыло, с учетом добровольно вышедших и исключенных, около 14 тысяч крестьянских хозяйств⁹. По данным 26 районов Прикамья, с конца 1936 г. до середины 1938 г. из колхозов было исключено 1732 хозяйства, вышли добровольно 3994¹⁰. Во избежание дальнейшей потери рабочих рук в колхозах ЦК ВКП(б) и СНК СССР 19 апреля 1938 г. приняли постановление «О запрещении исключения колхозников из колхозов»¹¹, которым предписывалось прекратить чистки и массовые исключения, восстановить неправомерно исключенных и организовать прием в колхозы оставшихся за их пределами единоличников. Порайонные сведения, представленные в документе № 101, характеризуют масштабы чистки колхозов, соотношение исключенных и самовольно вышедших, итоги работы по исправлению положения на август 1938 г.

Документ № 103 также представляет группу однотипных источников, содержащих информацию о последствиях массовых репрессий 1937–1938 гг. в среде руководящих сельскохозяйственных кадров районов. Сведения об их составе на середину 1938 г. с указанием начала пребывания в названной должности, времени утверждения в ней партийными органами, партийного стажа демонстрируют картину почти полной замены кадрового корпуса районов. Это – иллюстрация к тезису о «кадровой революции», совершенной высшим руководством страны в ходе «Большого террора».

В целом документы этой главы свидетельствуют о непрерывности репрессивных акций власти в отношении сельского населения страны в течение 1930-х годов. Начавшись с насильственной сплошной коллективизации в конце 1929 г., антикрестьянские репрессии обрели концентрированную форму в виде массового раскулачивания и «кулацкой ссылки», выйдя при этом далеко за пределы социальной группы «кулачество», определенные советским законодательством 1920-х годов. «Ликвидация кулачества как класса» стала в значительной мере способом проведения коллективизации – наиболее действенным средством устрашения и освобождения деревни от социально активных и экономически состоятельных крестьян, представлявших альтернативу насаждаемому властью коллективному хозяйству. «Кулацкая ссылка» стала при этом сегментом новой социалистической хозяйственной системы.

Созданный на основе принуждения колхозный строй не дал ожидаемого экономического эффекта. Неблагополучие в аграрном секторе, негативное отношение крестьянства к колхозам стали основой продолжения антикрестьянских репрессий в период голода 1932–1933 гг. и деятельности политотделов МТС и совхозов в 1933–1934 гг. Результатом их совместной с органами госбезопасности деятельности стало некоторое умиротворение деревни, стабилизация экономического положения и политических настроений крестьянства. На короткое время (конец 1934–1935 гг.) власть перешла от репрессивных методов воздействия на крестьянство к сравнительно мягким – экономическому стимулированию, ослаблению налогового давления, частичному восстановлению прав раскулаченных, расширению приусадебного хозяйства колхозников (новый Примерный Устав сельхозартели 1935 г.).

Однако очередной экономический спад, обусловленный неурожаем 1936 г., соотнесенный крестьянством с величественной картиной победившего в стране социализма, начертанной в сталинской Конституции, дал новый всплеск недовольства властью, что, в свою очередь, стало основой новой репрессивной волны, достигшей апогея в 1937–1938 гг. Эта волна в равной мере охватила город и деревню, дошла до самых отдаленных районов и малозначительных населенных пунктов. Изобретательность органов НКВД и партийного руководства в конструировании различных форм контрреволюционной деятельности также достигла высшего уровня, и это в полной мере испытали на себе не только городские, но и сельские жители нашего края, притом всех социальных групп и национальностей. «Большой террор», таким образом, достиг не только максимальных количественных масштабов, но и непревзойденного разнообразия форм и неограниченных территориальных рамок.

Разрушительный характер массовых политических репрессий побудил власть в конце 1938 г. принять меры по корректировке деятельности органов НКВД, сокращению масштабов репрессий. Однако человеческие жертвы, нравственные и психологические последствия, равно как и экономические потери, остались невосполнимыми.

1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. (1898-1986) Изд. 9. Т. 5. – М., 1986. С. 72–74.

2 Сборник документов и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. Часть 1. – Курск, 1999. С. 297–298.

3 Славко Т.И. Кулацкая ссылка на Урале.1930–1936. – М., 1995. С. 52–53.

4 Там же. С. 75

5 История Советской Конституции (в документах). – М., 1957. С. 683.

6 Прикамье. Век XX. – Пермь. 1999. С. 152

7 ГУЛАГ. 1918–1960. Документы. – М., 2000. С. 96–104.

8 Там же.

9 РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 3. Д. 2643. Л. 31.

10 ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 5. Д. 196. Т. 1. Л. 51

11 КПСС в резолюциях и решениях... Т. 5. С. 313–315

№ 40
Из резолюции
IV объединённого пленума Уралобкома ВКП(б) и
Уральской областной рабоче-крестьянской инспекции
по докладу «О подготовке к весенней сельскохозяйственной кампании 1930 г.»

31 декабря 1929 г.

г. Свердловск

[…]* Развитие сельского хозяйства Уралавступило в новый исторический этап коренной социалистической реконструкции. Нарастающий темп коллективизации бедняцко-середняцких хозяйств обеспечивает переход большей части Уральской областик концу 1929/30 гг. на сплошную коллективизацию, имея уже теперь коллективизированными свыше 30 % крестьянских хозяйств области, причём в некоторых округах (Ирбит, Тюмень, Пермь) охвачены коллективизацией свыше 60 % хозяйств, что намного превышает намеченные пятилетним планом размеры коллективизации (15,5 % крестьянских хозяйств), а также контрольные цифры, установленные октябрьским пленумом обкома как задание на 1929/30 гг.** […]

Весенняя с/х кампания 1930 г. приобретает исключительно важное хозяйственное и политическое значение для дальнейшего разрешения всех основных задач по подъему и социалистическому переустройству сельского хозяйства в области.

В результате осуществления мероприятий по социалистической реконструкции уже в текущем году коренным образом изменится социально-экономическая структура сельского хозяйства. К концу 1929/30 гг. будет коллективизировано до 80 % всего сельского населения; удельный вес обобществлённого сектора в яровом посевном клине возрастёт с 7 % в прошлом году до 65 % в текущем году. […][43]

Уральский рабочий. 1930. 7 января.

№ 41
Телеграмма Пермского окрисполкома
Нытвенскому райкому ВКП(б) и райисполкому
о мерах по экспроприации и высылке кулацких хозяйств [44]

18января 1930 г.

г. Пермь

Секретно

Ликвидация кулачества как класса не должна сопровождаться предварительной самоликвидацией кулачеством своих хозяйств путем расхищения, порчи скота, семян, инвентаря. В преодоление чего предлагаем провести следующие мероприятия. Первое: в течение 24 часов издать и спустить на места обязательное постановление о запрещении уничтожения, распродажи, порчи скота, молодняка, средств производства, семян. За невыполнение, а также подстрекательство других слоев деревни немедленно привлекайте к суровой ответственности, включительно к конфискации имущества. Второе: в трехдневный срок определите количество кулацких хозяйств, подлежащих выселению и конфискации имущества, ведущих вредительскую работу. По инструктированию актива командируйте на места для обсуждения партячеек, групп бедноты, общих собраний бедноты, собраний колхозников или общих собраний зем[ельных] обществ, обеспечив решениями по выселению намеченных кулацких хозяйств, привлечению к уголовной ответственности. Третье: решения должны вытекать из обсуждения плана посевкампании, сбора платежей, сохранения скота, участия в лесозаготовках, срыва выполнения плана коллективизации кулачеством. Четвертое: выселение, конфискация имущества должно [вызвать] широчайший подъем бедняцких и середняцких масс деревни для выполнения плана посевкампании, сохранения и увеличения [продукции] животноводства, сбора средств, усиления хлебозаготовок, оформляя этот подъем путем организации ударных бригад, соцсоревнования вокруг указанных задач. Пятое: к двадцать первому января сообщите количество намеченных хозяйств к выселению и конфискации имущества. В трехдневный срок после решений собраний обеспечьте судебные показательные процессы. Место выселения сообщим дополнительно.

Вяткин

Иванов

ГОПАПО. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 17–18. Подлинник. Машинопись.

Дата добавления: 2015-07-08