Евгений.

Захар Петрович отправился делать важный звонок, Лёнька пытался мне что-то объяснить, но я не стал слушать. Внутри бурлила злость, а она плохой советчик. Если её слушать, можно таких дров наломать, что потом всю жизнь стыдно будет. Я знал это, как никто другой. Всего два слова: Олег и гараж, были способны остудить мою горячую голову. Тем не менее, видеть пока никого не хотелось. Я отправился в библиотеку, и, взяв первую попавшуюся книгу, устроился на мягком диванчике. Чтение меня всегда успокаивало, с его помощью можно было отринуть реальность и погрузится в выдуманный мир. Только в этот раз мне это не удалось. Мысли упорно возвращались к зелёной пластиковой папочке и находящемуся в ней досье.

Дверь библиотеки тихо открылась и в образовавшуюся щель протиснулась голова Леона.

— Жень, можно я с тобой посижу? Я не буду мешать. Даже разговаривать не буду.

— Ты уже разговариваешь, — перелистнул страницу, сделав вид, что увлечён чтением. Лёнька продолжал мяться на пороге.

— Что стоишь, проходи, — я тяжело вздохнул, — в конце концов, это дом твоих родителей, и ты волен делать в нём всё, что пожелаешь.

Он вошёл и опустился на диван, стоящий напротив моего. Мы сидели молча. Я упорно делал вид, что читаю, он тяжело вздыхал и смотрел на меня глазами побитого щенка. Честное слово, под этим взглядом я начал ощущать себя извергом, издевающимся над бедным созданием. Вздохнув, отбросил книгу (кстати, так и не понял, что я взял читать) и перебрался к Лёньке на диван. Улёгся на спину, удобно устроившись головой на его коленях.

— Перескажи-ка мне свой разговор с Машей. Я надеюсь, ты с ней поговорил?

Лёня проигнорировал мой вопрос, вместо этого я услышал:

— Женя, я ничего не знал. Я, честное слово, ничего не знал. И встретились мы абсолютно случайно. А комнату твою я отделал в зёлёных тонах под цвет твоих глаз. У тебя обалденно красивые глаза. Изумрудные. Женьк, поверь. Прошу тебя! — он так волновался, что у него периодически срывался голос.

Я ничего не стал говорить, просто вскинул руку, и притянул его к себе, крепко поцеловав в губы.

— Сойдёт за ответ? — я хитро улыбнулся, а он расплылся в облегчённо-довольной улыбке.

— Сойдёт! — выдохнул он и снова приник к моим губам. Его поцелуи всегда были нежно-ласковыми, дразнящими до одури. Соображать что-либо, когда он начинал целовать меня, я переставал довольно быстро, весь растворяясь в ощущениях. Его рука скользнула под мою рубашку и начала нежно гладить кожу на животе, а губы прошлись по моей щеке к шее и впились в то место, где бился пульс.

— Ты такой сладкий, — промурлыкал Лёнька, продолжая целовать меня, и, когда я уже готов был захныкать и начать умолять его взять меня прямо здесь и сейчас, он оторвался от меня и сказал:

— А теперь насчёт моего разговора с Машей.

Я где-то с минуту пытался сообразить, о чём это он вообще говорит, а потом зашелся в приступе истерического смеха.

— Лёнька, ты садист. Извращенец. Я тут уже готов тебе отдаться по собственной инициативе... А ты, — от смеха на моих глазах выступили слёзы.

— Отдаться говоришь? — он окинул меня плотоядным взглядом. — И как такая мысль не пришла в мою голову? Заниматься любовью в библиотеке, где не закрываются двери, и куда в любой момент может кто-то войти? Вот это экстрим. Запас адреналина будет обеспечен на годы вперед. Попробуем? — Лёнька хитро прищурился, но, к его несчастью, разум, наконец, вернулся в мою дурную башку, и я отрицательно покачал головой.

— Нет. Спасибо. Подожду до вечера. Давай про Машку.

Лёня пересказал мне весь разговор. Я слушал его очень внимательно и что-то в его повествовании мне не нравилось. Вроде бы всё понятно и логично, но какой-то червячок сомнений не давал покоя. Как будто Машкин рассказ с чем-то не стыковался. Вот только бы ещё понять с чем.

— Так что, она не причём... — закончил Лёнька.

— Не причем... — протянул я. — Блин, что же меня так беспокоит? Ладно, — я тряхнул головой отгоняя мысли, — подумаю потом на досуге.

В это время дверь в библиотеку открылась, и вошёл Захар Петрович. Пропуская вперёд себя пожилую даму. Именно так: даму. По-другому её не поворачивался назвать язык. Высокая, стройная, с прямой осанкой и гордо поднятой головой, она напоминала королеву. В голубых глазах застыли льдинки, седые волосы были уложены в высокую причёску. Образ дополнял строгий деловой костюм и отсутствие, каких бы то ни было украшений кроме обручального кольца.

Мы с Лёнькой поднялись с дивана и поприветствовали вошедших. Женщина, впилась в меня взглядом, внимательно рассматривая. В библиотеке повисло напряжённое молчание, которое нарушил Захар Петрович.

— Жень, знакомься — это Екатерина Андреевна Эльдрссон. Твоя бабушка.

— Ага! — я растерялся. — А вы разве не того, не умерли...

— А тебе бы этого хотелось, мальчик? — у бабушки оказался глубокий грудной голос, такой же красивый, как и она сама.

— Да нет, просто все всегда говорили о дедушке и дяде, а про вас никто не упоминал, вот я и решил, что вас уже нет в живых. Значит, это для вас Захар Петрович собирал досье. А зачем? Что это вы через двадцать с лишним лет озаботились тем, как живёт ваша дочь? Совесть замучила? — Мой голос стал приобретать нотки ехидства.

Женщина повернулась к отцу Леона и спросила:

— Захар, он всегда такой колючий?

— Ха, — глаза Захара Петровича смеялись. — Это разве колючий? Ты ещё его не видела, как говорит мой сын, в позе бойцовского ёжика.

Бабушка снова повернулась ко мне.

— И совесть тоже, но дело не в этом...

— А в чём? — перебил я её.

— Ты единственный наследник рода Эльдрссонов. У Фрейра детей, как ты понимаешь, быть не могло, в силу его ненормальности (ох, зря она это сказала). Ари оказался бесплоден (бог шельму метит, так ему и надо). О том, что у Элин родился сын, мы с мужем знали и когда год назад поняли, что больше внуков у нас не будет, решили разыскать вас с матерью. Ты просто обязан...

— Я никому и ничем не обязан. — Холодно прервал я женщину. — А уж тем более вам. Вы увидели меня впервые за восемнадцать лет и вместо того, чтобы сказать, что рады встрече, что вам жаль, что вы так поступили со своей дочерью, втираете мне тут про какую-то мифическую обязанность. Да пошли вы... — я начал закипать. — Я знаю, что вам от меня нужно. Продолжение рода. Так вот, я вам не племенной бычок и к тому же ну не везёт вам по жизни. Я — гей. Вот незадача, правда?

Бабуля поджала губы:

— Это просто блажь, всё можно исправить. Несколько бесед с психологом и...

— А меня вы спросили, хочу ли я исправляться? А самое главное, нужна ли мне такая семья, как ваша? — я перешёл на крик. Нужно нервишки полечить, а то в последнее время истерю, как базарная баба. — Семья, где плевать на своих детей, если они не вписываются в установленные вами же рамки. Так вот, я на вас тоже плевать хотел. Ясно вам? Плевать, плевать, плевать... — на мой крик в библиотеку влетела Алиса Михайловна.

— Господи, — она крепко обняла меня. — Успокойся мой хороший. А ты, пошла вон отсюда. И чтоб я тебя больше не видела.

— Алиса... — потрясённо протянул Захар Петрович.

— Я уже полвека Алиса, и за это время имя своё выучить успела. Что стоишь, Катька? Королева недоделанная. Я что, не ясно сказала? Чтоб духу твоего в моём доме не было. Строишь из себя бог весть что. Только, может тебе напомнить, кем ты была до того, как встретила Йоуна? Интересно, если ему рассказать, долго ли ты свой королевский венец удержишь?

Екатерина Андреевна поджала губы и с видом оскорблённой невинности вышла.

Алиса Михайловна погладила меня по голове и, поцеловав в лоб, сказала:

— Пойдём, маленький, я тебя сладким накормлю. Будешь тортик?

Лёнька с Захаром Петровичем отправились на кухню вслед за нами.

— Алиск, а Алиск! А кем она была? Я ж теперь сдохну от любопытства. Екатерина же всем говорит, что она чуть ли не княжна из знатнейшего рода, — ныл Лёнькин отец.

— Катька-то? Шалава ещё та. Княжна цементного завода.... — хихикнула Алиса Михайловна. — Из грязи в князи.

— Она с тобой, что ли, работала? — хохотнул Захар Петрович.

— А то? Только вот я помню, с чего начинала, и не стыжусь этого. А она у нас королева. Женечка, солнышко, если она к тебе ещё раз сунется, скажи мне. Я молодость вспомню, и все волосёнки ей повыдёргиваю.

Мы ещё долго просидели на кухне. Маша с Тимуром и детьми уже уехали домой, а мы пили чай и болтали. Алиса Михайловна рассказывала смешные случаи из своей молодости. Лёнькин отец смеялся. А мне вдруг стало легко и спокойно. В гробу я видел Эльдрссонов. У меня уже есть семья, где меня приняли таким, какой я есть.

Ночью, лёжа в Лёнькиных объятьях, когда я вспоминал сегодняшний, богатый событиями, день, на ум вдруг пришёл разговор Леона с Машей. Я прокрутил его в голове и резко сел в кровати.

— Вот чёрт! — Лёнька от моего крика подскочил.

— Ты что? Кошмар что ли приснился? — он испуганно посмотрел на меня.

— Лёнька, я понял, что мне не давало покоя в Машкином рассказе. Блин! Она же врёт! Точно врёт! Вот только зачем ей это нужно? А у тебя мой милый — девичья память. Ты не помнишь, что и когда тебе говорят...

Дата добавления: 2015-07-08