Славянская мифология

Славянская мифология отличается заметным своеобра­зием на фоне индоевропейской мифологической традиции, тем более она не похожа на мифологические системы Егип­та, Китая, Крайнего Севера и других частей ойкумены. В ней нет многообразия сюжетов, богов, героев, как в греческой мифологии, строгой иерархии римского пантеона, таин­ственности, загадочности и многозначности индийских и иранских мифов, сумеречной мрачности скандинавской ми­фологии. Это своеобразие проявилось даже в терминологии: многие исследователи предпочитают говорить не о мифоло­гии, а о язычестве, подчеркивая тем самым определенную обособленность религиозных представлений древних сла­вян. Тем не менее было бы методической и содержательной ошибкой отрывать славянское язычество от процессов в мировом развитии мифологического мышления, частью котopoгo оно является. Необходимо четко представлять себе, что, во-первых, славянская мифология является составной частью мифологии индоевропейских народов, так что среди богов древних славян можно найти аналоги и Зевсу, и Индре, и Одину, и другим общеизвестным богам и героям раз­витых мифологических систем; во-вторых, наиболее близкой к славянской оказывается мифология древних балтов, пред­ков нынешних литовцев и латышей, в этих системах наблю­дается даже почти полное совпадение имен главных богов — славянского Перуна и балтийского Перконаса/Перкунаса: в-третьих, славянское язычество своими корнями уходит в земледельческую духовную культуру древних славян, о чем подробнее будет сказано ниже; наконец, существуют объек­тивные трудности в изучении и описании мифологических представлений славян древности.

Эти трудности объясняются двумя причинами. Главной их является крайняя скудность сведений о мифологических воззрениях древних славян, практически полное от­сутствие текстов мифов, сюжетов, мифологических преда­ний и т. п., что связано с особенностями истории религии у славянских народов. Как известно, христианство как мо­нотеистическая религия пришло к славянам относительно поздно, в IX-X веках н. э., когда союзы племен сменялись раннефеодальными государственными образованиями, в ко­торых господствовала идея централизации власти, сосредо­точения ее в руках монарха — великого князя, короля, ка­гана и т. п.; эта идея резко противоречила свойственной мифологическому сознанию идее многобожия, политеизма, когда каждое племя или союз племен отдавали предпочте­ние какому-то своему излюбленному богу, как это было в древнем Новгороде, где господствовал культ Велеса/Волоса, в отличие от Киева, почитавшего Перуна и оставлявше­го Белеса/Волоса заботам простого люда, жившего на Подоле, в низменной части города. В отличие от Средизем­номорья, где христианство зародилось как религия рабов и черни и лишь спустя несколько столетий стало государствен­ной религией феодальной Европы, у славян христианство как в форме православия (южные и восточные славяне), так и в форме католицизма (западные славяне) насаждалось сверху, волевым решением верховной власти: киевский князь Владимир в одночасье сделал своих подданных православными. Одномоментная, волевая смена идеологи­ческой парадигмы, повеление молиться не Перуну и Мокоши, а единому богу определили и государственную, и цер­ковную политику первых веков христианства у славян — политику мощного наступления на язычество, обличения всех пороков политеизма и полного развенчания прежних кумиров. Конечно, простой народ не мог так просто отка­заться от привычных верований, освященных традицией, но не мог и игнорировать новую религию: по свидетельству рос­сийского археолога В. В. Седова, на северорусских терри­ториях при раскопках поселений XIV века находили скеле­ты, на груди которых рядом с православным крестом мирно покоился языческий амулет. Чем дальше от Киева и других городов Древней Руси, тем дольше сохранялось язычество, но и оно не могло удержаться под яростным давлением офи­циальной церкви, буквально огнем выжигавшей память о языческом прошлом: победить в этом противостоянии двух религиозных систем язычество не могло, постепенно уйдя в так называемое суеверие, трансформируясь в демонологию, сохраняясь прямо или косвенно в народных верованиях, пре­даниях, приметах и фольклорных текстах. К чести хри­стианства, у славян его внедрение шло мирным путем, прежде всего в виде проповедей против язычества (огню предава­лись языческие храмы, капища, статуи богов, очевидно, ка­кие-то тексты, предметы культа, но не люди). Одна из таких проповедей XII века имела красноречиво исчерпывающее название: «Слово святого Григория (Богословца) изображе­но в толцех о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят» (в науч­ном обиходе она называется «Словом об идолах»). Эти проповеди против язычества, наряду с вышеупомянутыми фольклором и элементами духовной культуры, прежде всего демонологии, а также свидетельствами, крайне отрывочными и неполными, древних летописей, хроник и оригинальной художественной литературы (здесь на первом месте стоит «Слово о полку Игореве») являются едва ли не единствен­ными источниками сведений о славянской мифологии.

Такое положение с источниками изучения славянского язычества, то есть отсутствие текстов, хронологически отно­сящихся к периоду реальной, живой политеистической веры, вынуждает ученых обратиться к методике реконструкции, восстановления первоначальной мифологической системы по косвенным данным. Эта реконструкция, определяемая стро­гими научными правилами, дает надежные и вполне коррект­ные результаты, тем не менее оставаясь научной гипотезой, подверженной критическому анализу, исправлениям, допол­нениям и т.п. Полемика, разворачивающаяся вокруг предло­женного тем или иным исследователем видения мифологи­ческого сюжета, персонажа или общей мифологической модели мира, приводит к углублению и уяснению представ­лений о верованиях древних славян. С другой стороны, опи­раясь на отдельные слова, предметы религиозного культа, ар­хеологические находки, славянские мифологи установили наличие в язычестве космогонических, этиологических и дру­гих мифов, указали на существование в далеком прошлом у славян близнечного культа и т. д. Но ничего общего с науч­ными реконструкциями и гипотезами не имеют появившие­ся во множестве в последнее время подделки и фальшивки вроде так называемой «Велесовой книги», в которой славян­ская мифология предстает столь же объемной и красочной, как греческая или иранская, но эта пышность ничего общего не имеет с тем, что доступно научному анализу. Можно понять стремление славяне- или русофильски настроенных людей быть не хуже других, приписать предкам способность создавать эпические произведения, подобные гомеровским «Илиаде» и «Одиссее», но эти устремления, вполне уместные в беллетристике, в современных романах о древних славя­нах, лишь наносят вред научному и тем более вузовскому изу­чению славянской мифологии.

Интерес к первобытным верованиям славян, к истории борьбы христианства и язычества и к отражению славянской мифологии в народной художественной культуре и быте зародился относительно поздно. Лишь в XIX веке, после появления записанных и опубликованных древних былин, волшебных сказок, народных песен и других фольклорных текстов, содержащих мифологические мотивы (одной из первых публикаций было издание в конце XVIII века «Древ­них российских стихотворений, собранных Киршею Дани­ловым», которые содержат ценные сведения по славянской мифологии), ученые приступили к систематизации получен­ных сведений. Классическими трудами по славянской мифо­логии считаются работы А. Н. Афанасьева «Поэтические воз­зрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов» (М., 1865-1869. Т. 1-3), А. А. Потебни «О мифическом значении некото­рых обрядов и поверий» (1865), «I. О некоторых символах в славянской народной поэзии. II. О связи некоторых представлений в языке. III. О купальских огнях и сродных с ними представлениях. IV. О доле и сродных с нею суще­ствах» (Изд. 2. Харьков, 1914), «Слово и миф» (М., 1989), И. П. Сахарова «Сказания русского народа» (Изд. 3-е. СПб., 1841, 1849), И. Е. Забелина «Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст.» (в 2. М., 1862-1915). В начале XX века большой вклад в изучение славянской мифологии внесли работы Л. Нидерле «Славянские древности» (Прага, 1916, 1921), Е. В. Аничкова «Язычество и Древняя Русь» (СПб., 1914), Н. М. Гальковского «Борьба христианства с остатка­ми язычества в Древней Руси» (М., Харьков, 1913, 1916. Т. 1, 2), а также работы Д. К. Зеленина «Очерки русской ми­фологии. Вып.1. Умершие неестественной смертью и ру­салки» (Пг., 1916), «Избранные труды. Статьи по духовной культуре» (М., 1994). В последующий период изучение сла­вянского язычества продолжалось в трудах В. Я. Проппа «Морфология сказки» (Л., 1928) и «Исторические корни вол­шебной сказки» (Л., 1946), Вяч. Всев. Иванова и В. Н. Топоро­ва «Исследования в области славянских древностей. Лек­сические и фразеологические вопросы реконструкции текста» (М., 1974), «Славянские языковые моделирующие семиотические системы. Древний период» (М., 1965), Б. А. Ус­пенского «Филологические разыскания в области славян­ских древностей. (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)» (М., 1982) и др. Итого­вый для XIX-XX веков характер носят монографии Б. А. Ры­бакова «Язычество древних славян» (М., 1981) и «Язычество Древней Руси» (М., 1987), а также этнолингвистический словарь «Славянские древности» (М., 1995. Т. 1), созданный коллективом под научным руководством академика Н. И. Тол­стого (предполагается выпуск пяти томов). Славянская ми­фология изучается не только в России, но и в других сла­вянских странах, а также в крупнейших научных центрах Западной Европы и Америки, но здесь названы те работы, которые вполне доступны студентам в качестве дополни­тельных источников изучения учебного предмета.

Дата добавления: 2015-07-10