Глава 42. Реальность намного богаче воображения

Реальность намного богаче воображения

Ошо, вчера вечером в ответ на вопрос Анандо о твоем месте в истории ты сказал нам забыть об истории и историках, просто позволить им делать свое дело. Но так много ценного содержится в твоих книгах, которые стали доступными для современных людей и которые могут быть частью летописи о целом измерении, отличном от того, что традиционно рассматривается как история. Новая летопись может быть составлена на основе настоящей истории: эволюция человеческого сознания от первобытного человека; первые намеки на осознание человеком самого себя; она должна включать всех, кто стал пробужденным, все мистические священные книги и документы, и высшая точка — ты и твоя работа.

Из всех мастеров у тебя самый эклектичный и исчерпывающий рассказ об эволюции твоего сознания — с тех дней, которые следовали непосредственно за твоим просветлением, дней путешествия по всей Индии, в Бомбей, Пуну, Орегон, теперь мировой тур.

К тому же вопросы, которые ты вызываешь в нас, своих учениках, обрисовывают процесс нашего растущего сознания и являются сами по себе еще одной уникальной стороной твоей работы.

Ошо, мы уже простили тебя за то, что ты не разрешаешь нам забыть тебя. Мы, твои редакторы, просто хотим убедиться в том, что твои слова и аромат, которые не оставляют людей на протяжении поколений, дойдут и приведут их к абсолютному разуму!

Это ваши трудности.

Следующий вопрос.

Ошо, есть история об ученике, который приходит к своему мастеру и спрашивает, свободен ли человек.

Мастер приказывает своему ученику встать и поднять одну ногу. Ученик, стоя на одной ноге — вторая в воздухе, понимает еще меньше, чем раньше.

Мастер просит его поднять и другую.

Ошо, не мог бы ты поговорить о разнице между свободой для и свободой от?

Свобода от обычная, бытовая. Человек всегда пытался быть свободным от чего-то. Она не созидательная. Это отрицательная сторона свободы.

Свобода для — это созидание. У вас есть определенное представление, которое вы хотели бы материализовать, и вы хотите для этого свободу.

Свобода от всегда из прошлого, а свобода для всегда для будущего.

Свобода для — это духовное измерение, потому что вы двигаетесь в неизвестное и, возможно, когда-либо в непостижимое. Она даст вам крылья.

Свобода от максимум может убрать ваши наручники. Она не обязательно во благо — и вся история тому подтверждение. Люди никогда не думали о второй свободе, на которой я настаиваю; они думали только о первой — потому что у них нет той проницательности, чтобы разглядеть вторую. Первая очевидна: цепи на ногах, наручники на руках. Они хотят быть свободными от них, а что потом? Что вы будете делать со своими руками? Вы можете даже раскаяться, что попросили свободы от.

Вот что случилось в Бастилии — я рассказывал вам — во время Французской революции. Это была самая известная французская тюрьма, она была оставлена только для тех, кто был приговорен к пожизненному заключению. Человек заходил в Бастилию живым, но никогда живым не выходил — только мертвые тела.

Когда надевали наручники, цепи и запирали их, ключи выбрасывали в колодец, который был в Бастилии, — они больше не понадобятся. Эти замки не будут открываться снова, поэтому какая от них польза?

Там было больше пяти тысяч человек. Какой смысл без надобности хранить ключи от замков пяти тысяч человек и содержать их в исправности?

Однажды попав в свои темные камеры, они попали туда навсегда.

Французские революционеры думали, что первое, что в обязательном порядке надо сделать, — это освободить людей из Бастилии.

Это бесчеловечно — сажать кого-либо за какое бы то ни было действие в тюрьму, в темную камеру просто ждать своей смерти, которая может наступить пятьдесят лет спустя, шестьдесят лет спустя. Шестьдесят лет ожидания — это бесконечная пытка для души. Это не наказание, это мщение, месть, потому что эти люди преступили закон. Их проступки и наказание несоизмеримы.

Революционеры открыли двери, они тащили людей из темных камер. И были удивлены. Эти люди были не готовы покинуть свои камеры.

Поймите. Для человека, который прожил шестьдесят лет в темноте, солнце — это слишком. Он не хочет выходить на свет. Его глаза стали слишком чувствительными. И какой смысл? Ему восемьдесят. Когда он сюда вошел, ему было двадцать. Вся его жизнь прошла в этой темноте. Эта темнота стала его домом.

А они хотели сделать их свободными. Они разорвали их цепи, их наручники — потому что не было ключей. Но заключенные сильно сопротивлялись. Они не хотели выходить из тюрьмы. Они сказали: «Вы не понимаете нашего состояния. Человек, который шестьдесят лет был в таком положении, что он будет делать на воле? Кто будет обеспечивать его пищей? Здесь пищу дают, и он может отдохнуть в своей спокойной, темной камере. Он знает, что почти мертв. На воле он не сможет найти свою жену — что случилось с ней; его родители, вероятно, мертвы; его друзья, вероятно, мертвы или, скорее всего, совершенно забыли о нем.

И никто не даст ему работу. Человеку, который не работал шестьдесят лет, кто даст ему работу? — человеку из Бастилии, где держали самых опасных преступников? Одного слова „Бастилия“ будет достаточно, чтобы человеку отказали в любой работе. Зачем вы заставляете нас? Где мы будем спать? У нас нет домов. Мы почти забыли, где мы жили — должно быть, там уже живет кто-нибудь другой. Наши дома, наши семьи, наши друзья, весь наш мир сильно изменился за эти шестьдесят лет; мы не сможем пережить это. Не терзайте нас больше. Нас достаточно терзали».

В том, что они говорили, была своя правда.

Но революционеры — упрямые люди; они не слушали. Они заставили их выйти из Бастилии, но к ночи почти все вернулись назад. Они сказали: «Дайте нам еду, мы голодны».

Некоторые пришли посреди ночи и сказали: «Отдайте нам наши цепи, мы не можем спать без них. Мы спали пятьдесят, шестьдесят лет в наручниках, с цепями на ногах, в темноте. Они стали почти что частью нашего тела, мы не можем спать без них. Верните нам наши цепи, и мы хотим наши камеры. Мы были вполне счастливы. Не навязывайте нам свою революцию. Мы бедные люди. Вы можете совершать свою революцию где-нибудь в другом месте».

Революционеры были потрясены.

Этот случай показывает, что свобода от не обязательно во благо.

Такое можно наблюдать по всему миру; страны освободились от Британской империи, от Испанской империи, от Португальской империи, но их положение гораздо хуже, чем было тогда, когда они были рабами. Во всяком случае, они привыкли к своему рабству, они отбросили амбиции, они приняли такое свое положение как судьбу.

Свобода от рабства порождает хаос.

Вся моя семья участвовала в освободительной борьбе в Индии. Они все побывали в тюрьме. Их учеба была прервана. Никто не смог закончить университет, потому что перед экзаменами они были схвачены — кто-то провел в тюрьме три года, кто-то провел в тюрьме четыре года. А потом было слишком поздно начинать сначала, и они стали настоящими революционерами. В тюрьме они контактировали со всеми революционными лидерами; и потом вся их жизнь была посвящена революции.

Я был маленьким, но все равно спорил с отцом, с моими дядями: «Я могу понять — рабство отвратительно, оно обезличивает вас, унижает вас, оно мешает вам нести свое высокое звание человеческого существа; против этого нужно бороться. Но мне интересно, что вы будете делать, когда станете свободными? Свобода от понятна, я не против нее. Что я хочу выяснить и четко осознавать, так это что вы будете делать со своей свободой.

Вы знаете, как жить в рабстве. А вы знаете, как жить на свободе? Вы знаете, что в рабстве должен поддерживаться определенный порядок, иначе вас уничтожат, убьют, застрелят. Вы знаете, что на свободе вся ответственность за поддержание порядка будет лежать на вас? Никто не будет убивать, и никто не будет нести ответственность — вы должны нести ответственность. Вы спрашивали своих лидеров, для чего эта свобода?»

Но я так и не получил ответа. Они говорили: «Сейчас мы слишком заняты избавлением от рабства, о свободе мы позаботимся позже».

Я сказал: «Это не научный подход. Если вы сносите старый дом, если вы разумны, вы должны, по меньшей мере, подготовить план нового дома. А еще лучше сначала приготовить новый дом, а потом уже сносить старый. Иначе вы останетесь без дома и будете страдать — потому что лучше жить в старом доме, чем остаться бездомным».

У нас в гостях часто бывали великие лидеры индийской революции — и это был предмет наших постоянных споров с ними. Я так и не нашел ни одного лидера индийской революции, у которого был бы ответ, что они собираются делать со свободой.

Свобода наступила. Индуисты и мусульмане миллионами убивали друг друга. От этого смертоубийства их сдерживали британские вооруженные силы; их вывели — и по всей Индии начались бесчинства. Жизнь каждого была в опасности. Целые города горели, целые поезда горели, и людям не позволяли выходить из поездов.

Я сказал: «Странно. Это не происходило при рабстве, но происходит при свободе, а причина проста — вы не были готовы к тому, что такое свобода».

Страна разделилась на две части — они никогда не думали об этом. По всей стране царил хаос. У людей, которые пришли к власти, был определенный опыт, но это был опыт сжигания мостов, сжигания тюрем, расправы над людьми, порабощавшими страну. Этот опыт абсолютно непригоден для строительства новой страны. Но это были лидеры революции; естественно, к власти пришли они. Они боролись, они победили, и власть перешла в их руки. И она перешла в неправильные руки.

Ни одному революционеру нельзя давать власть: он знает, как вести подрывную деятельность, но он не знает, как создавать; он знает только, как уничтожать. Его нужно уважать, почитать, ему нужно дать золотые медали и все прочее, но не давайте ему власть.

Вам нужно найти людей созидательных, но это должны быть люди, которые не участвовали в революции.

Это очень тонкий момент.

Потому что созидательных людей занимало их творчество, их не интересовало, кто правит. Кто-то должен править, но британцы это или индусы — им все равно. Они были заняты переливанием своей энергии в свое творчество, поэтому не были в рядах революционеров.

И теперь революционеры не позволят им находиться у власти. По сути, они изменники. Это люди, которые никогда не принимали участия в революции, и вы передаете им власть?

Поэтому все революции, происходившие в мире до сих пор, провалились, и по той простой причине, что у людей, которые организуют революцию, один опыт, а у людей, которые могут организовать страну, создать страну, вызвать в людях ответственность, другое предназначение. Они не участвуют в разрушении, убийстве. Но они не могут получить власть. Власть попадает в руки тех, кто боролся.

Так что, естественно, революция изначально обречена на поражение.

Пока то, о чем я говорю, не будет четко осознано... Революция состоит из двух частей: от и для, и должны быть два вида революционеров: те, кто работает для первого, — это свобода от; и те, кто будет работать, когда работа первых будет завершена, для свободы для.

Но это сложно. Кто пойдет на это? Все полны жажды власти.

Когда революционеры побеждают, власть переходит к ним; они не отдадут ее никому другому. А страна будет в хаосе. По всем позициям она будет опускаться все ниже и ниже с каждым днем.

Поэтому я не учу вас революции; я учу вас бунту.

Революция принадлежит толпе; бунт принадлежит личности.

Личность меняет себя. Ее не волнуют властные структуры, она стремится изменить свое существо, дать рождение новому человеку в себе.

А если бунтует вся страна... Самое прекрасное в этом вот что: в бунте могут участвовать оба вида революционеров, потому что в бунте многое должно быть разрушено и многое должно быть создано. Нужно уничтожить, чтобы создать, поэтому в нем есть призыв к обоим — тем, кто заинтересован в разрушении, и тем, кто заинтересован в созидании.

Это не стадное чувство. Это ваша индивидуальность.

Если миллионы людей пройдут через бунт, то власть в странах, нациях перейдет в руки этих людей — бунтарей.

Только в бунте революция может иметь успех, иначе у революции расщепление личности.

Бунт — он один, единый.

И помните: разрушение и созидание в бунте идут рука об руку, поддерживая друг друга. Это не отдельные процессы. Стоит вам разделить их — как это происходит в революции, — как история повторится.

История, которую я начал, отвечая на вопрос, не закончена.

Это прекрасная мистическая история. Человек приходит к мастеру, чтобы спросить, насколько человек независим, свободен. Он тотально свободен или в чем-то ограничен? Существует ли нечто вроде судьбы, рока, фатума, Бога, который создает ограничения, за пределами которых вы не можете быть свободны?

Мистик ответил по-своему — не логически, а экзистенциально. Он сказал: «Встань».

Человек, наверное, подумал, что это глупый ответ: «Я задаю простой вопрос, а он просит меня встать». Но он решил: «Посмотрим, что будет дальше».

Он встал.

И мистик сказал: «Подними одну ногу».

В этот момент человек, наверное, подумал, что пришел к сумасшедшему; какое отношение это имеет к свободе, независимости? Но так как он пришел... там, должно быть, было много учеников... и мистик был таким почитаемым; не выполнить его просьбу было бы неуважением, и в этом не было ничего плохого.

Поэтому он поднял одну ногу, то есть одна нога была в воздухе, а на другой он стоял.

Тогда мастер сказал: «Прекрасно. Еще одно. Подними и вторую ногу».

Это невозможно.

Человек сказал: «Ты просишь невозможного. Я поднял правую ногу. Я не могу поднять и левую».

Мастер ответил: «Ты был свободен. Ты мог поднять и левую ногу. Ничего тебя не ограничивало. Ты был абсолютно свободен — выбрать левую ногу или правую. Я ничего не говорил. Ты решил. Ты поднял правую ногу. Самим своим решением ты сделал так, что поднять левую ногу стало невозможно. Не переживай о судьбе, роке, фатуме, Боге. Думай о простых вещах».

Любое ваше действие мешает вам совершить другое действие, которое противоречит ему. Так что каждое действие — это ограничение.

В истории все так ясно. В жизни не так: вы не можете видеть одну ногу на земле и одну в воздухе. Но каждое действие, каждое решение — это ограничение.

Вы тотально свободны до принятия решения, но как только вы решили, само ваше решение, сам ваш выбор приносит ограничение. Никто не навязывает вам решений; это в природе вещей — вы не можете одновременно сделать несовместимые вещи. И хорошо, что не можете; иначе... вы уже в хаосе... вы были бы в большем хаосе, если бы было возможно делать несовместимые вещи одновременно. Вы сошли бы с ума.

Это просто экзистенциальные меры безопасности.

Изначально вы абсолютно свободны выбирать, но как только вы выбрали, сам ваш выбор приносит ограничения.

Если вы хотите остаться абсолютно свободным, не выбирайте. Вот где подключается учение невыбирающей осознанности. Почему великие мастера настаивают на том, чтобы быть осознанным и не выбирать? Потому что в тот момент, когда вы выбираете, вы теряете свою тотальную свободу, вы остаетесь только с частью. Но если вы остаетесь невыбирающим, ваша свобода останется тотальной.

Есть только одно, что свободно тотально, и это невыбирающая осознанность. Все остальное ограниченно.

Вы любите женщину — она прекрасна, но очень бедна. Вы любите богатство — есть еще одна женщина, которая очень богата, но уродлива, безобразна. Вы вынуждены выбирать. Что бы вы ни выбрали, вы будете страдать. Если вы выберете красивую девушку, она бедна, и вы будете постоянно сожалеть, что безосновательно упустили все те богатства — потому что красота через несколько дней знакомства воспринимается как само собой разумеющееся, вы не замечаете ее. Да и что делать с красотой? Вы не можете купить машину, вы не можете купить дом, вы ничего не можете купить. Хоть бейся головой об стенку со своей красотой — что еще делать?

Ум начинает думать, что выбор был неправильным.

Если вы выберете безобразную, уродливую женщину, у вас будет все, что можно купить за деньги: дворец, слуги, все технические новинки, но вам придется терпеть эту женщину, и не просто терпеть, а говорить: «Я люблю тебя». Вы не можете даже ненавидеть ее, настолько она отвратительна; даже чтобы ненавидеть, нужен кто-то, кто не безобразен, потому что ненависть — это отношение. Вы не сможете наслаждаться этими машинами, и дворцом, и садом, потому что безобразное лицо этой женщины будет постоянно преследовать вас. И она знает, что вы женились не на ней, вы женились на ее богатствах. Поэтому она будет обращаться с вами, как со слугой, не как с возлюбленным. И это правда: вы не любили ее. И вы начинаете думать, что иметь бедный дом, обычную пищу — по крайней мере, была бы прекрасная женщина, вы бы наслаждались ею. Вы были дураком, что выбрали это.

Что бы вы ни выбрали, вы будете сожалеть, потому что другое останется и будет преследовать вас.

Если человеку нужна абсолютна свобода, тогда невыбирающая осознанность — единственный выход.

Когда я говорю: вместо революции начинайте бунтовать, я приближаю вас к завершенному целому. В революции вы обречены быть поделенным: либо «от», либо «для». Не может быть и того, и другого, потому что нужен разный опыт.

В бунте обе характеристики сочетаются.

Когда скульптор создает статую, он делает и то, и другое: он обрубает камень — разрушая тот камень, который был; и, разрушая камень, создает прекрасную статую, которой до этого не было.

Разрушение и созидание происходят одновременно, они неделимы.

Бунт — это целое.

Революция — это половина на половину, и в этом опасность революции. Слово прекрасно, но на протяжении веков оно стало ассоциироваться с расщепленным умом.

Я против всех расщеплений, потому что они ведут вас к шизофрении.

Теперь все страны, которые освободились от рабства, вступают в полосу мучений, совершенно невообразимых. Они никогда не были в таких мучениях, пока были рабами, а рабами они были триста лет, четыреста лет. За триста, четыреста лет они никогда не сталкивались с такими мучениями; а за тридцать, сорок лет они оказались в таком аду, что задумались: «Зачем мы боролись за свободу? Если это свобода, то рабство намного лучше».

Рабство не лучше. Просто эти люди не знают, что добились половины свободы; вторая половина может быть завершена, но не теми же людьми, которые сделали революцию. Второй половине нужны абсолютно иной разум, иная мудрость. Это должны быть не те люди, которые будут убивать, и бросать бомбы, и сжигать поезда, и полицейские участки, и почтовые отделения — это не те люди.

В моей семье только дедушка был против того, чтобы отправить моих дядей в университеты. Именно моему отцу как-то удалось отправить их туда. Дедушка говорил: «Вы не знаете, а я знаю этих мальчиков. Вы отправите их в университет, а они окажутся в тюрьме — такова обстановка».

Большая часть революции была сделана студентами, молодежью. Ничего не знающие о жизни — они еще ничего не пережили, — но полные энергии, жизненной силы; они были молоды, и ими завладела эта романтическая идея быть свободными. Все делали они: изготавливали бомбы, взрывали их, убивали генерал-губернаторов и губернаторов. Все делали они.

И, когда они вышли из тюрьмы, они вдруг обнаружили, что в их руках власть, но у них не было опыта ее применения. Они не имели представления — что с этим поделать? Они делали вид, что находятся в эйфории, и страна тоже какое-то мгновение находилась в эйфории — теперь у власти наши люди! — но вскоре они начали бороться друг с другом.

На протяжении сорока лет они просто боролись друг с другом. Никто не спешит подумать о стране, и никто не спешит подставить свою шею, потому что, чтобы решить любую проблему страны, он должен будет пойти против традиций страны.

Я разговаривал с двумя премьер-министрами — Лалбахадуром Шастри и Индирой Ганди, и ответ был один и тот же: «Все, что ты говоришь, правильно, но кому нужны неприятности? Мы не можем сказать это людям. Мы не можем говорить о контроле над рождаемостью, потому что, как только вы скажете „контроль над рождаемостью“, вся страна пойдет против вас, утверждая, что вы уничтожаете мораль страны; и все религиозные люди начнут думать, что этот человек не должен быть у власти, он опасен».

Индира даже пыталась, и из-за того, что она попыталась, ее лишили власти. Три года ее всячески изводили.

Что тут поделаешь? Если проблемы связаны с традициями и старыми обусловленностями ума... Политик наслаждается властью, и он борется за свою собственную власть — чтобы остаться у власти, чтобы двигаться вверх.

Я вспомнил очень смешной случай.

Пандит Джавахарлал Неру был первым премьер-министром после завоевания свободы, и он поехал на конференцию Содружества наций в Лондоне. Вторым человеком в его кабинете был Маулана Азад. Рассудив, что премьер-министр за пределами страны, а он второй... он должен начать исполнять обязанности премьер-министра. В мире нет такой должности, как временно исполняющий обязанности премьер-министра. Если президент уезжает, то вице-президент становится временно исполняющим обязанности президента. Но президент в стране, глава государства в стране. Премьер-министры, куда бы они ни уезжали, остаются премьер-министрами, и не нужно никому быть временно исполняющим обязанности премьер-министра.

А Маулана Азад, пожилой человек, очень уважаемый... вот почему его назвали Маулана. Маулана значит великий мудрец. Он был мусульманином, но настолько незрелым, что сразу же повесил флаг на машину премьер-министра и обосновался в кабинете премьер-министра, исполняя обязанности премьер-министра.

Когда в Лондоне Джавахарлал Неру услышал, что творит Маулана Азад, он уведомил его: «Ты, оказывается, не знаешь, что никогда не было никакого исполняющего обязанности премьер-министра. Только глава государства, если он за пределами страны, заменяется на это время вице-главой. Премьер-министр — это не глава государства. Он самый влиятельный человек, но он не номинальный глава, поэтому не делай глупостей».

Джавахарлал позвонил ему и сказал: «Прекрати этот вздор. Если кто-нибудь узнает об этом, они будут смеяться, что эти люди хотят создать такую большую страну — почти материк, — а сами как дети».

В революции есть затруднение — и я думаю, так будет всегда: один тип людей ее делает, и власть попадает к ним в руки... это так по-человечьи: жажда власти, желание власти. Они не захотят отдавать ее кому бы то ни было. Но это именно то, что нужно сделать. Только нужно найти людей, достаточно мудрых, творческих, разумных, которые смогут помочь стране всеми возможными способами, внедряя новые технологии, новые методы земледелия; которые смогут ввести в стране новые отрасли производства; которые смогут открыть двери страны для всего мира, чтобы в нее вкладывали деньги, потому что в стране дешевая рабочая сила.

Индия может производить абсолютно все. Ей нужны деньги, и деньги есть по всему миру, и люди, у которых есть деньги, не знают, что с ними делать. Ей нужны новые отрасли промышленности. Она может создавать все что угодно, только ей нужны деньги, специалисты. Рабочая сила такая дешевая, что может составить конкуренцию всему миру.

Так Япония стала первой. Доход на душу населения там сейчас даже выше, чем в Америке. Но Япония имеет один недостаток: у нее маловато земли. Маленькая страна... она не может больше расширять свое производство: земли нет, людей нет. У Индии достаточно земли и миллионы людей. Нужен только правильный человек у власти, и тогда свобода от может быть трансформирована в свободу для. Страна сможет наслаждаться невероятным ростом во всех направлениях.

Но происходит прямо противоположное. Страна опускается каждый день, вырождается. И она продолжит вырождаться, и никто не укажет на простой факт, что у власти не те люди.

Дайте им почет, дайте им премию, дайте им награды, замечательные сертификаты, написанные золотыми буквами, чтобы они могли поставить их у себя дома — но не давайте им власть.

Отметив разрушительные результаты всех революций, я начал думать о бунте — который индивидуален, а индивидуальность может быть способна к синтезу разрушительных и созидательных сил в своей невыбирающей осознанности.

Если много людей пройдут через бунт — который не против кого-то, он против ваших же обусловленностей — и породят внутри себя нового человека, задача не будет сложной.

Революция устарела.

Бунт — слово будущего.

Ошо, так ли это важно, что я не могу отличить воображение от реальности?

Если я могу осознавать, что «я есть», этого недостаточно?

Этого, безусловно, достаточно. Это не играет роли. Не нужно прилагать никаких усилий, чтобы отличать воображение от реальности. Просто продолжай осознавать себя.

И все, что является воображением, постепенно исчезнет, а все, что является реальностью, останется.

Это снова Четана.

Но помни, твоя дружба с призраками... призраки исчезнут. Так как ты не можешь отличить, кто призрак, а кто реальный человек, бойся: ты думаешь, что, возможно, это реальный человек, а он исчезает. Но, несмотря на то, что риск велик, нужно на него пойти.

В коммуне, бывало, Миларепа пропадал. Это было из-за твоего осознания себя? В этот момент ты не можешь его найти.

Так что, если ты не боишься, никаких проблем. Просто продолжай осознавать себя. Я никогда не учил отличать.

Воображение — то, что исчезает.

Реальность — то, что остается.

Поэтому ты увидишь. Если Миларепа исчезнет, значит, он был призраком. Если останется, значит, он реальность. В жизни многое, что приносит удовольствие, воображаемое, вот почему люди не хотят, чтобы это исчезло. В жизни не так много реальности, поэтому вы не знаете, какие радости принесет реальность. Но человек должен вступить в нее. Это игра.

Я могу сказать только одно: вы не будете проигравшим. Реальность намного богаче воображения.

Я рассказывал вам историю о Мулле Насреддине. Однажды ночью, посреди ночи, он толкнул локтем жену и прошептал:

— Принеси мои очки. Не спрашивай, — сказал он. — Только принеси их. Я объясню все позже. Сейчас не приставай ко мне.

— Хорошо, — сказала она и принесла очки.

Он надел очки, закрыл глаза и начал говорить:

— Хорошо, хорошо. Я согласен на девяносто девять.

— Что происходит? — подумала жена.

— Хорошо, — говорил он. — Я согласен на девяносто восемь. Но где ты? Девяносто семь?

— Ты сошел с ума или как? Что происходит? — воскликнула жена.

— Я видел такой чудесный сон. Ангел раздавал рупии. Я никогда не видел такого скупого ангела. Он начал с одной рупии. Я сказал: «Ты что думаешь, я нищий? Нет, одной рупии мало». С большим трудом и упорством я дошел до девяноста девяти. И я сказал: «Послушай, мне кажется, это выглядит как-то не так — девяносто девять. Почему бы не округлить до ста?» Он ответил: «Хорошо, я округлю до ста».

Я был так рад, что проснулся и подумал, что мне нужны очки, чтобы рассмотреть, настоящие это купюры или фальшивые — потому что он давал... скупец, который начинает с одной рупии и готов дать сто...

Но, когда я надел очки, его там не было. Я очень старался: «Ладно, я согласен на девяносто девять, девяносто восемь». Я даже опустился до одной рупии... потому что даже рупия от ангела — благословение. Но этот чертов тип так и не появился!

Иногда маленькие дети просыпаются и начинают кричать, и плакать, и просить что-то, что у них только что было, но кто-то забрал. Они просто видели сон, но теперь они проснулись и вещь исчезла. Они не могут отличить сон от реальности.

Взрослея, вы начинаете больше осознавать разницу между воображением и реальностью.

Когда вы на самом деле становитесь полностью осознанными, воображение просто исчезает, потому что это духовное пробуждение. Теперь сновидения невозможны, остается только реальность, и эта реальность восхитительно удовлетворяющая. Человек никогда не чувствует потери, когда уходит воображение.

Ошо, у Маниши сейчас редактирование, но я стараюсь изо всех сил, похоже, что я не могу найти веской причины, чтобы не стать просветленным.

Ты можешь мне помочь?

Я приложу все усилия, чтобы ты не стал просветленным, хотя это и не моя работа, а просто одолжение.

Дата добавления: 2015-07-10