Часть вторая 6 страница

– Слушай, – говорю я спустя некоторое время и наклоняюсь к Девчонке. – Спасибо, что сегодня выручила. Я имею в виду Тесс. Где ты научилась так драться? Ты сломала Каэдэ руку без всяких усилий.

Девчонка колеблется. Долю секунды она изучает меня, потом отворачивается, рассеянно потирает бок и, словно по привычке, цокает языком:

– Я много времени провожу в секторе Танагаси. Мне нравится смотреть на тренирующихся кадетов.

– Ясно. Твой талант впечатляет. Держу пари, на улицах у тебя проблем не возникает.

Девчонка смеется. Ее длинный хвост задорно болтается сзади.

– Что ж, теперь ты понимаешь, как удачно все сегодня вышло. – Девчонка мотает головой. – Я вообще не должна была смотреть на уличную драку, но что теперь говорить? Твою подругу превратили бы в фарш. – Она пристально смотрит на меня, ее глаза снова застилает осторожность. – А как насчет тебя? Ты тоже был в толпе и смотрел на драку?

– Нет. Внизу была Тесс, потому что ей нравится следить за боями, и она немного близорука. Я же предпочитаю наблюдать с галерки.

– Тесс твоя младшая сестра?

Я колеблюсь, прежде чем ответить.

– Да, почти. На самом деле с помощью пылевой бомбы я хотел спасти Тесс. Не тебя. Как видишь, Тесс частенько попадает в неприятности.

Девчонка поднимает одну бровь. Я бросаю взгляд на ее губы, которые кривятся в усмешке.

– Ты так добр, – говорит она. – Здесь все знают, как смастерить плевую бомбу?

Я машу рукой:

– Конечно же. Все парни и их братья умеют. Это легко, – перевожу взгляд на Девчонку. – Ты не из сектора Лейк, так?

Она мотает головой:

– Сектор Танагаси. Я жила там.

– Танагаси довольно далеко отсюда. Ты прошла столь долгий путь, чтобы посмотреть на уличные бои?

– Конечно нет. – Девчонка ложится на спину и осторожно устраивается удобнее. Края бинтов становятся темно‑красными. – Я ищу еду на улицах. Поэтому много путешествую.

– В Лейке сейчас небезопасно, – отвечаю я. Мое внимание привлекает яркое цветовое пятно в углу балкона, и я смотрю туда. Там из трещины в полу растут морские маргаритки. Мамины любимые. – Здесь ты можешь подхватить чуму.

Девчонка улыбается, словно знает что‑то, чего не знаю я. Хотел бы я понять, кого же она мне напоминает.

– Не волнуйся, – отвечает Девчонка. – Я веду себя осторожно, когда не злюсь.

Когда на город наконец опускается вечер и Девчонка погружается в чуткий сон, я прошу Тесс остаться с ней, чтобы у меня была возможность навестить свою семью. Тесс очень рада. Обычно она нервничает, когда мы идем в зараженные чумой районы Лейка, и начинает чесать руки, словно чувствует, как по коже распространяется инфекция.

Я засовываю в рукав рубашки несколько морских маргариток, а в карман – пару республиканских долларов на всякий случай. Прежде чем я ухожу, Тесс помогает мне обмотать руки тканью. Не хочу, чтобы где‑то обнаружили мои отпечатки пальцев.

Ночь на удивление прохладная. Патрулей на улицах не видно, и единственные звуки исходят лишь от редко проезжающих машин и далеких рекламных экранов. Я жду в тенях возле дома матери, на этот раз так близко, что могу заглядывать в щели нашего шаткого забора на заднем дворе. Странный крест все еще на двери, как всегда, бросается в глаза. Я почти уверен: солдаты приходили еще как минимум один раз, потому что крест яркий и свежий.

Должно быть, они повторно проверяли район. То, что заставило солдат снова отметить нашу дверь, все еще здесь. Мутировавший вирус чумы. Что же это означает для моей семьи?

Удостоверившись, что улицу не патрулируют, я бросаюсь сквозь тени к дому, туда, где сломанная доска ведет под крыльцо. Отодвигаю ее. Стираю след, который она оставила на земле, забираюсь в темную дыру и ставлю доску на место.

Воздух здесь затхлый, через щели в полу комнат, что находятся надо мной, проникают полоски света. Из задней части дома, где расположены спальни, доносится голос матери. Я иду туда, затем останавливаюсь и заглядываю в щель в полу.

Сначала я вижу Джона. Он сидит на краю кровати, сложив руки на груди. Его поза свидетельствует об изнуренности. Ботинки покрыты грязью. Должно быть, мама отругала его за это. Джон смотрит в другой конец спальни, наверное, там стоит мама.

Я снова слышу ее голос, на этот раз достаточно хорошо, чтобы понять смысл слов.

– Никто из нас не болен, – говорит она.

Джон отводит взгляд, потом смотрит на кровать.

– Это не похоже на инфекцию. Кожа Идена выглядит по‑прежнему. Крови нет.

– Прошел только месяц, это ничего не значит, – отвечает Джон. – Иден умрет еще до Испытания.

Мама печально вздыхает:

– Не говори так. Пожалуйста, Джон. Я не могу этого слышать.

– Ему требуется больше супрессивных средств, чем мы получили. Кто бы их ни принес, он очень добр, но этого недостаточно.

Покачав головой, Джон поднимается. Даже сейчас, особенно сейчас, он должен защищать мою мать и скрывать правду о моем местонахождении. Когда Джон встает с кровати, я вижу лежащего на ней Идена, несмотря на летнюю жару укрытого одеялом до самого подбородка. Его кожа блестит от пота. И у нее странный цвет, бледный, болезненно‑зеленоватый. Я не помню таких симптомов чумы. В горле собирается комок.

Я до сих пор помню, какой была эта спальня раньше. Старая, продуваемая сквозняками, но тем не менее очень светлая. Помню времена, когда Иден только учился ходить. Мы с Джоном держали его за руки и водили от одного конца комнаты до другого. Если у Идена получалось ходить самому, Джон говорил ему «Дай пять». Возможно, он любит Идена даже больше, чем я, потому что мне Джон «Дай пять» никогда не говорил.

Мама молчит. Я представляю, как она ссутулила плечи, закрыла лицо руками и тихо плачет.

Джон вздыхает. Надо мной раздаются шаги. Брат пересек комнату, чтобы обнять маму.

– Прости, что расстроил тебя. С Иденом все будет в порядке. Может, этот вирус менее опасный и у него есть шанс поправиться.

Я слышу, как Джон целует маму в щеку.

– Я люблю тебя. Пойду посмотрю, нет ли у нас продуктов для супа.

Джон покидает спальню.

Уверен, брат ненавидит работу на энергоблоке, но благодаря ей он может выходить из дому и на какое‑то время отвлекаться. А теперь Джон заперт здесь, не имея возможности помочь нашему младшему брату. Должно быть, это его убивает. Я запускаю пальцы в рыхлую землю и с силой сжимаю кулаки.

Если бы в больнице были лекарства!

Через несколько минут мама пересекает комнату и садится на кровать в ногах у Идена. Наклоняется и убирает с его лица волосы. Я закрываю глаза. Воскрешаю в памяти ее лицо, нежное, красивое, встревоженное, с ярко‑голубыми глазами и улыбкой на розовых губах. Мама поправляла мое одеяло, гладила по светлым волосам и перед сном шепотом желала хороших снов. Интересно, что она сейчас шепчет Идену.

Внезапно я ощущаю ужасную болезненную тоску по ней. Мне хочется выбежать на улицу и постучать в дверь дома.

Я вздыхаю и запускаю руки глубже в землю. Нет, риск слишком велик. Я найду способ спасти тебя, Иден. Обещаю. Я проклинаю свое глупое решение поставить так много денег на уличную драку, вместо того чтобы найти более надежный способ быстро получить наличные.

Я достаю морские маргаритки. Некоторые цветки помялись, я очень аккуратно сажаю их в землю и приминаю ее. Мама никогда не увидит эти цветы. Но если все же увидит, будет знать, что кое‑кто близкий все еще жив. Все еще присматривает за семьей.

Когда я заканчиваю с цветами, мое внимание привлекает бледно‑красный цвет. Нахмурившись, я разгребаю землю, чтобы лучше рассмотреть. Я вижу какой‑то символ, под слоем земли проступает надпись. Разобрав ее, я перестаю дышать.

Это все тот же символ биологической опасности, тот, который мы с Тесс видели на берегу озера. Иногда я укрывался здесь, когда мы с братьями играли в прятки. Но я никогда не замечал этого символа. Я наклоняюсь и прижимаюсь ухом к земле.

Сначала полная тишина. Потом раздается какой‑то тихий звук, свист… шипение и бульканье. Как будто от какой‑то жидкости или пара. Может, там спрятана целая система труб, которые выходят к озеру. Возможно, они расположены по всему сектору. Я разрываю землю, но больше не нахожу каких‑либо символов или букв. Даже знак биологической опасности полустерт временем, почти незаметен, если не считать местами отчетливой краски.

Некоторое время я остаюсь здесь, неторопливо отмечаю в памяти вид символа. Потом напоследок заглядываю через щель в спальню и, выбравшись из‑под крыльца, ухожу в тени города.

Джун

На рассвете я вздрагиваю и просыпаюсь. Прищуриваю глаза от света на горизонте и сначала не могу понять, почему я сплю в заброшенном здании и у моих ног растут маргаритки. Я сжимаюсь от острой боли в боку. «Меня ранили», – проносится паническая мысль. А потом вспоминаю уличный бой, нож и парня, который меня спас.

Тесс видит, что я проснулась, и садится рядом.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она.

– Все болит, – ворчу я, но все же выдавливаю улыбку. У Тесс такое серьезное лицо. Не хочу, чтобы она решила, что плохо перебинтовала мою рану. – Но мне уже гораздо лучше, чем вчера, – добавляю я.

Лишь спустя минуту я замечаю, что спасший меня парень сидит в углу комнаты, свесив ноги с балкона, и смотрит на поднимающееся солнце. Я пытаюсь скрыть смущение. В обычный день, без ножевого ранения я не была бы столь рассеянной. Прошлой ночью парень куда‑то уходил.

Иногда я просыпалась, поэтому заметила направление, в котором он отправился, – на юг, к Юнион‑Стейшн.

– Придется подождать несколько часов до завтрака, надеюсь, ты не возражаешь, – говорит мне парень. У него на голове старая кепка, под которой я замечаю платиново‑белые волосы. – Мы потеряли на уличных боях, поэтому на еду денег пока нет.

Он винит в своем проигрыше меня. Я только киваю. Вспоминаю голос Дэя, который трескуче доносился из динамиков, и сравниваю с голосом парня. Он смотрит на меня без улыбки, словно знает, чем я занимаюсь, а потом снова переводит взгляд на горизонт. Нет, я не уверена, что этот голос принадлежит ему. У тысячи людей в Лейке такой же акцент.

Я вспоминаю о выключенном микрофоне за щекой. Должно быть, Томас в ярости.

– Тесс, – говорю я, – хочу сходить к воде. Вернусь через минуту.

– Уверена, что сама справишься? – спрашивает Тесс.

– Все будет хорошо, – улыбаюсь я. – Хотя если увидишь, как мое бездыханное тело плывет в сторону океана… достань меня.

Тесс кивает и садится рядом с парнем, а я поднимаюсь и, прихрамывая, спускаюсь по ступеням. Что бы Тесс ни делала с раной ночью, мне это помогло. Она на удивление добра. Бок все еще пылает, но боль притупилась, и мне удается ступать на ногу легче, чем вчера.

Вниз я спускаюсь гораздо быстрее, чем думала. Тесс напоминает мне о Метиасе, о том, как он ухаживал за мной в день своего посвящения.

Я прочищаю горло. Не могу сейчас вспоминать об этом.

Рассвет залил все озеро темным золотом, и теперь я вижу тонкую полоску земли, что разделяет озеро и Тихий океан. Я стою у самого близкого к воде окна. Глядя в глубину, я вижу, что здание библиотеки уходит далеко вниз. Судя по тому, как погружены в воду другие здания, библиотека высотой в пятнадцать этажей. Девять из них сейчас находятся под водой.

Сидя на краю окна и болтая ногами в воде, я пытаюсь успокоиться. Тесс и парень сидят на балконе несколькими этажами выше. Оттуда он меня не услышит. Я снова смотрю на горизонт и щелкаю языком, включая микрофон.

Из наушника доносятся помехи. Через секунду я слышу знакомый голос.

– Мисс Айпэрис? – говорит Томас. – Это вы?

– Да, – шепчу я. – Со мной все в порядке.

– Какого черта, где вы были? Я пытался связаться с вами в течение суток. Уже хотел отправлять за вами солдат… А мы с вами оба знаем, что командир Джеймсон этому не обрадуется.

– Со мной все в порядке, – повторяю я. Кладу руку в карман и достаю медальон Дэя. – Получила небольшие повреждения во время уличной драки. Ничего серьезного.

На том конце провода слышится вздох, сейчас Томас качает головой.

– Не выключайте больше микрофон так надолго, слышите меня? – говорит он.

– Хорошо.

– Что‑нибудь узнали?

Я смотрю наверх, туда, где парень болтает ногами.

Вспоминаю его лицо.

– Не уверена. Парень с девушкой помогли мне выбраться из толпы зрителей. Девушка перебинтовала мою рану. Я останусь с ними, пока не смогу нормально ходить.

– «Нормально ходить»?! – повышает голос Томас. – Что значит – небольшие повреждения?

Я не обращаю внимания на его вопрос.

– Чтобы выбраться с места проведения драки, парень смастерил пылевую бомбу. У него есть кое‑какие навыки. Не знаю, кто он, но попробую разузнать о нем больше.

– Думаете, он Дэй? – спрашивает Томас. – Дэй не похож на парня, который спасает людей.

«Вообще‑то большинство преступлений Дэя включали спасение людей, – мысленно не соглашаюсь я. – Все, кроме убийства Метиаса». Я глубоко вздыхаю.

– Нет. Я так не думаю, – приглушаю голос почти до шепота. Сейчас лучше не сообщать Томасу пустые догадки, иначе он тут же пошлет за мной группу солдат.

Командир Джейсон выкинет меня из своего патруля, если мы провернем такое дорогостоящее дело и не покажем результата. Кроме того, эти двое помогли мне избежать крупных неприятностей.

– Тем не менее этот парень может что‑то знать о Дэе. По‑моему, у них схожие таланты.

Некоторое время Томас молчит. Издалека доносится какой‑то шум, помехи, а потом слабый голос командира Джеймсон. Должно быть, Томас рассказывает ей о моем ранении, спрашивает, безопасно ли оставлять меня здесь одну. У меня вырывается вздох раздражения. Как будто меня никогда не ранили раньше! Спустя несколько минут Томас возвращается.

– Что ж, будьте осторожны. – Помолчав, он добавляет: – Командир Джеймсон приказала продолжать миссию, если ранение не сильно вас беспокоит. Прямо сейчас в ее распоряжении находится патруль. Но я вас предупреждаю. Если микрофон будет выключен в течение нескольких часов, я пришлю за вами солдат. И не важно, раскроет это вашу маскировку или нет. Понятно?

Я изо всех сил сдерживаю раздражение. Командир Джеймсон не верит в успешное окончание моей миссии. Отсутствие ее интереса отпечаталось в каждом слове Томаса. Что до него самого… он редко говорит со мной так жестко. Могу только представить, как он волновался за меня.

– Есть, сэр, – говорю я.

Томас не отвечает, а я снова смотрю вверх на парня. Надо присмотреться к нему лучше, когда вернусь к ним в комнату. Будь проклята эта рана в боку.

Я кладу медальон обратно в карман и поднимаюсь.

Весь день мы бродим по сектору Эльта, а я наблюдаю за своим спасителем. Замечаю вещи настолько трудноразличимые, что вряд ли Дэй о них знает.

Например, парень припадает на левую ногу. Хромота настолько легкая, что я обнаруживаю только ее, если он идет рядом со мной и Тесс. Или когда парень садится или встает – небольшая пауза при опоре на левое колено, такая короткая, что совсем не замедляет движений. Должно быть, это старое ранение и довольно тяжелое, от которого парень так до конца и не излечился. Оно оставило на его коже бледный шрам.

Наверное, когда‑то давно парень упал с большой высоты. Или в его колено попала пуля. Однако шрам настолько аккуратный и чистый, что я едва в это верю.

Лицо парня симметричное и необычайно интересное, красивое, даже невзирая на грязь и сажу. Словно вы смотрите на прекрасную картину, Только правый глаз немного светлее, чем левый. Сначала мне показалось, что это игра света, однако я замечаю эту деталь снова, когда мы останавливаемся у торгового лотка, заглядевшись на буханки хлеба. Интересно, как это случилось (радужка окрашена неравномерно и выглядит неестественно) и видит ли парень этим глазом?

Я замечаю и другое. Парень очень хорошо знаком с улицами, которые находятся далеко от сектора Лейк, кажется, может пройтись по ним с завязанными глазами. Замечаю, как ловко его пальцы разглаживают помявшуюся на талии рубашку. Как он аккуратен со своей рукой: должно быть, недавно повредил ее. Как смотрит на здания, словно запоминает их. Тесс никогда не обращается к нему по имени. Они зовут меня Девчонка и так же не идентифицируют личность парня. Я устаю идти, у меня кружится голова. В этот момент парень останавливает нас и, пока я отдыхаю, находит для меня воду. Он чувствует мою усталость, хотя я не произнесла ни слова.

Приближается полдень. Мы укрываемся от палящего солнца, гуляя по рынку в самом бедном районе Лейка. Стоя под навесом, Тесс смотрит на прилавки, сощурив глаза. У нее близорукость, однако она каким‑то образом различает продавцов фруктов и мясников, торговцев, у которых есть деньги, а у кого нет. Я понимаю это по едва уловимым движениям мышц лица Тесс.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю я.

Тесс смотрит на меня. Глаза перефокусируются.

– М‑м‑м? Делаю что?

– Ты близорука. Как ты можешь видеть столько всего вокруг?

Секунду Тесс выглядит удивленной, потом улыбается и хвастливо смотрит на меня. Я ловлю пристальный взгляд парня.

– У меня хорошее чувство цвета, – отвечает Тесс. – Я могу определить малейшие различия в оттенках, даже если они несколько размыты. Например, я могу видеть серебряные доллары в кошельке вон того мужчины. – Она останавливается и кивает на покупателя у прилавка.

– Очень ловко, – киваю я.

Тесс краснеет, что‑то бормочет и смотрит на свои ботинки. В этот момент она выглядит такой милой, что я не выдерживаю и начинаю смеяться. Тут же чувствую себя виноватой. Как я могу смеяться так скоро после смерти брата? Эта парочка странным образом нарушает мою собранность.

– А ты очень проницательна, Девчонка, – тихо говорит парень. Его взгляд все еще прикован ко мне, ярко‑голубые глаза, кажется, прожигают мою кожу. – Теперь я понимаю, как ты выжила на улицах.

Я лишь пожимаю плечами:

– Это ведь единственный способ выжить, не так ли?

Парень отводит глаза. Я снова дышу. Только сейчас понимаю, что его взгляд заставил меня застыть на месте и задержать дыхание.

– Возможно, украсть для нас немного еды лучше тебе, а не мне, – продолжает парень. – Торговцы больше доверяют девушкам, особенно таким, как ты.

– Что ты имеешь в виду?

Парень мне подмигивает:

– Ты сразу переходишь к сути дела.

Я не могу сдержать улыбку:

– Как и ты.

Когда мы начинаем наблюдать за прилавками, я мысленно делаю кое‑какие пометки. Можно остаться с этими двоими еще на одну ночь, пока я не наберусь сил, чтобы вернуться к сбору информации о Дэе. Кто знает, быть может, они наведут меня на какие‑то соображения.

С наступлением вечера, когда начинает спадать жара, мы идем обратно к воде, чтобы найти место для ночлега. Повсюду вокруг я вижу вспыхивающие в окнах без стекол огоньки свечей, там и здесь по переулкам местные разводят костерки. Новая смена полиции совершает обход. Уже пятая ночь на улице. До сих пор не могу привыкнуть к обшарпанным стенам, серому белью на балконах, группкам молодых бродяг, которые надеются выпросить еду у прохожих. Я вспоминаю вечер похорон Метиаса, когда оставила на тарелке нетронутым огромный стейк. Даже не задумываясь. Вот бы этот стейк сейчас был у меня с собой. Должно быть, эти дети не ели мяса несколько месяцев.

Тесс идет впереди, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг, шагает весело и беспечно. Я слышу, как она тихо напевает.

– «Вальс Президента», – бормочу я, узнавая песню.

Идущий рядом парень бросает на меня взгляд. Он улыбается.

– Ты фанатка «Линкольна», верно?

Я не могу сказать, что храню все альбомы «Линкольна». Поэтому вместо ответа улыбаюсь.

– Думаю, да. Несколько месяцев назад в одном захудалом ресторанчике крутили их песню.

Парень улыбается в ответ. У него красивые зубы, самые красивые из всех, что я видела на этих улицах, и мне приходится отвести взгляд.

– Тесс любит музыку, – продолжает парень. – Она постоянно притаскивает меня в музыкальные магазины и заставляет ждать, пока не наслушается песен. Не знаю. Наверное, музыка нравится всем девчонкам.

Спустя полчаса парень снова замечает мою усталость. Он окликает Тесс и ведет нас в переулок, где между стенами втиснуты несколько больших мусорных контейнеров. Один из них парень продвигает вперед, чтобы освободить для нас место. Затем садится за ним, делает нам с Тесс знак присоединиться и начинает расстегивать свою жилетку.

Я краснею до корней волос и благодарю всех богов за то, что нас окружает темнота.

– Я не замерзла, и у меня не идет кровь, – говорю я. – Оставь одежду себе. Я скажу, если мне что‑то понадобится.

Парень смотрит на меня. Я ожидала, что даже его яркие глаза в темноте потускнеют, однако вместо этого они отражают свет, который исходит из окон наверху. Парень улыбается:

– С чего ты решила, что это для тебя, милочка?

Он снимает жилетку, аккуратно сворачивает ее и кладет на землю возле колес мусорного контейнера.

Тесс садится и бесцеремонно кладет на жилетку голову, словно по привычке.

Я покашливаю.

– Конечно, – бормочу я, не обращая внимания на тихий смех парня.

Тесс некоторое время говорит с нами, но вскоре ее глаза закрываются, и она засыпает, прижимаясь щекой к жилетке. Между мной и парнем воцаряется молчание. Я смотрю на Тесс.

– Она такая хрупкая, – шепчу я.

– Да… Но она гораздо сильнее, чем кажется.

Я перевожу взгляд на парня.

– Тебе с ней повезло. – Я смотрю на его ногу. Он это замечает и быстро, словно рефлекторно, меняет позу. – Должно быть, она вылечила твою ногу.

Парень понимает, что я заметила его легкую хромоту.

– Нет. – Он мотает головой. – Я повредил ее очень давно. – Колеблется, потом решает закрыть тему и намеренно переключает внимание на меня: – Кстати, как твоя рана?

Я отмахиваюсь:

– Ничего страшного, – но при этих словах стискиваю зубы. Ходьба в течение целого дня не способствовала выздоровлению, и теперь я чувствую, как боль возвращается снова.

Парень видит напряжение на моем лице. Смотрит на талию, где бинты под рубашкой.

– Наверное, надо сменить повязку, не дожидаясь утра, – говорит он, подходит к Тесс, не разбудив ее, ловко достает у нее из кармана белый бинт и возвращается ко мне.

– Я не так умел в этом, как Тесс, – шепчет парень. – Но будить ее не хочется.

Он расстегивает две нижние пуговицы моей рубашки, задирает ее, обнажая мою перебинтованную талию. Прикасается к моей коже. Я пытаюсь не отводить взгляда от его рук. Парень тянется к своему ботинку и достает из него что‑то вроде складного ножа (простая серебристая ручка, старое лезвие, использовался множество раз, причем для разрезания чего‑то грубее ткани). Одну руку он кладет мне на живот. Его пальцы загрубели после многих лет, проведенных на улице, но, несмотря на это, их прикосновения осторожные и мягкие, и я чувствую, как к моим щекам приливает жар.

– Стой спокойно, – шепчет парень. А потом просовывает лезвие между моей кожей и бинтами и разрезает их. Я вздрагиваю. Парень снимает бинты с раны.

Из отверстия, которое оставил нож Каэдэ, еще немного сочится кровь, но, слава богу, никаких признаков заражения нет. Тесс свое дело знает. Парень разматывает остатки бинтов с моей талии, отбрасывает их и накладывает новую повязку.

– Мы останемся здесь до полудня, – говорит он между делом. – Не нужно было ходить сегодня так много… Но знаешь, уйти подальше от места проведения уличных боев не такая уж и плохая идея.

Теперь я не могу отвести взгляд от его лица. Этот парень, должно быть, еле прошел Испытание, но он не какое‑нибудь уличное отребье. Я успела открыть в нем столько разных сторон, что стала сомневаться, всегда ли он жил в бедном районе. Парень бросает на меня взгляд, замечает, что я рассматриваю его, и замирает. В его глазах мелькает какое‑то непостижимое чувство. Прекрасная тайна. Наверное, он задается теми же вопросами обо мне. Каким образом я узнаю столько всего о его жизни? Какую деталь я отмечу следующей? Лицо парня теперь так близко к моему, что я чувствую щекой ветерок его дыхания. Сглатываю. Он придвигается ближе.

На секунду мне кажется, что парень меня поцелует.

А потом он быстро опускает голову и смотрит на мою рану. Перебинтовывая, он касается руками моей талии. Я замечаю, что щеки парня порозовели. Он смущен, как и я.

Наконец парень закрепляет бинты, одергивает на мне рубашку и отходит. Прислоняется рядом со мной к стене, кладет руки себе на колени.

– Устала? – спрашивает он.

Я мотаю головой. Мой взгляд устремляется к развешанному на верхних этажах белью. Вот где можно достать чистые бинты, если они у нас закончатся.

– Думаю, послезавтра я оставлю вас, ребята, – говорю, немного помолчав. – Я знаю, что стесняю вас.

Но от собственных слов во мне поднимается волна сожаления. Странно. Я не хочу уходить так скоро.

Рядом с Тесс и этим интересным парнем я нахожу какое‑то утешение. Словно даже после смерти Метиаса остались люди, которым я небезразлична. Конечно, я небезразлична Томасу. Но он никогда не спасал меня – вообще никого не спасал, если уж на то пошло, – никогда не рисковал ради меня своей безопасностью… никогда не перевязывал моих ран, никогда меня не выхаживал.

Только Метиас так делает. Делал так.

О чем я только думаю? Это всего лишь уличный мальчишка. Меня учили, как надо поступать с такими, я смотрела на ему подобных, стоя по ту сторону стекла.

– И куда ты пойдешь? – спрашивает парень.

Я перевожу взгляд. Мой голос спокоен.

– Может, на восток. Внутренние секторы мне привычнее.

Парень все так же смотрит перед собой.

– Если собираешься просто шататься по улицам, можешь побыть с нами еще. Я могу использовать такого хорошего бойца, как ты. Станем зарабатывать наличные в уличных боях и делить еду. Нам обоим это будет выгодно.

Он делает предложение так открыто, что в ответ я улыбаюсь. Решаю не спрашивать, почему парень сам не дерется в боях.

– Спасибо, но я предпочитаю работать в одиночку.

Парень ни капли не сожалеет.

– Понятно, – отвечает он и с этими словами припадает головой к стене, вздыхает, закрывает глаза. Некоторое время я наблюдаю за ним, жду, когда его яркие глаза снова откроются миру. Но этого не происходит. Вскоре дыхание парня становится мерным, голова падает на грудь – он погружается в сон.

Я думаю, не связаться ли с Томасом. Но сейчас не хочу слышать его голос. Даже не знаю почему.

«Сделаю это завтра утром в первую очередь», – обещаю себе.

Я запрокидываю голову и смотрю на белье, что висит у нас над головой. Не считая отдаленных звуков уличной суеты, ночь очень спокойная, прямо как дома. Тишина навевает мысли о Метиасе.

Я стараюсь, чтобы мои всхлипы не разбудили Тесс и парня.

Дэй

Прошлой ночью я чуть не поцеловал Девчонку.

Но это не принесло бы мне ничего хорошего. Наихудшая слабость – влюбиться в девчонку с улицы, иметь семью в зоне карантина или спутницу‑сироту. У меня и без того уже достаточно слабостей! Поэтому я не стал целовать ее.

И все же… несмотря на всю глупость подобного шага, часть меня до сих пор этого хочет. Девчонка такая собранная, такая ловкая и умная. Я вижу это в каждом ее движении. Вместе с тем есть в ней нечто невинное и чистое, что отличает ее от большинства виденных мной людей. Интересное сочетание. Улица не сломала ее. Напротив, сделала сильнее.

Как и меня.

Утром мы вернулись к обычной жизни. Я стащил хот‑доги из торгового киоска, Тесс перебинтовала Девчонку, и теперь мы ищем способ раздобыть денег и присматриваем место будущего ночлега. Я все время думаю об Идене, о деньгах, которые необходимо достать, пока не стало слишком поздно. Размышляю, как доставить Республике новую порцию проблем. На этот раз можно сесть на дирижабль, откачать его ценное топливо, продать на рынке или разделить между обитателями домов. А после этого вообще уничтожить дирижабль, и он никогда не достигнет фронта. Эти мысли меня занимают.

Но то и дело я ловлю на себе взгляд Девчонки или замечаю, как она поспешно отводит глаза. И тогда мои мысли неизменно возвращаются к ней.

Джун

Снова вечер. Все идет по тому же сценарию.

Мы с парнем сидим в глубине переулка, а неподалеку от нас спит Тесс. Парень снова отдал ей свою жилетку. Я наблюдаю, как он подрезает себе ногти лезвием ножа. Впервые парень снял кепку и расчесал спутанные волосы. Теперь они спадают ему на плечи.

Парень в хорошем настроении.

– Хочешь глоток вкусного сидра? – спрашивает он.

Я бросаю взгляд на бутылку между нами. Честно говоря, это дешевый детский сок по сравнению с изысканными напитками, которые я пробовала во время ужинов среди военных. Но парень ведет себя так, словно этот сидр – лучшее, что может быть в мире. Ранее вечером он украл ящик бутылок из магазина на окраине сектора Уинтер и продал все, кроме одной, за шестьсот пятьдесят республиканских долларов. Я не устаю поражаться тому, как быстро парень передвигается по секторам. Ловкостью он вполне может сравниться с лучшими учениками Стэнфорда.

Дата добавления: 2015-07-10