Но у меня были и другие состояния, в которых сквозили совсем иные чувства.
Иногда – особенно по вечерам, после ужина – я впадал в острейшее раскаяние. Я убил человека! Я убил человека!.. – носилось в моей голове. Главное не то, что я сдался стражникам! Нет! Главное, чтобы раскаяние не покидало меня! Единственным путём для убийцы остаётся непрерывное раскаяние в содеянном. Ни минуты, ни секунды не забывать о совершённом!.. Моё сердце обливалось кровью, из глаз струились тёплые слёзы. Раскаяние, терзавшее мою грудь, доводило меня до того, что я рыдал, словно ребёнок: в отчаянии я кричал и метался по камере, закрывая лицо руками. Мне нравилось моё отчаяние, происходившее от раскаяния: оно делало меня ослабленным и потерянным – и в этом я находил тайную сладость и некоторое забвение…
Во время одного из приступов раскаяния, я почувствовал, что я в камере не один. В углу, возле двери находился кто-то. Я не видел его лица - я лежал к нему спиной и не мог посмотреть на него. Он неслышно и незаметно стоял у меня за спиной. Я знал, что это не надзиратель. О, нет, это не был тюремщик. Самое странное, что осознание того, что кто-то стоит у меня за спиной, а я его не вижу, не слышу и не могу взглянуть на него, - всё это приходило ко мне постепенно. Он медленно и неторопливо созидался за моей спиной, сгущаясь из теней, лежавших в грязном углу камеры, а я не был в силах обернуться и прямо посмотреть ему в лицо.
- Пошли, - сказал он.
Мы двинулись по грязным лестницам. Поднимаясь и спускаясь по пыльным серым ступеням, мы избегали смотреть друг другу в лицо. Сначала мы шли вверх, он впереди – я сзади. Но затем мы стали спускаться. Мне подумалось, что этой лестнице, ведущей вниз, не будет конца. Неровным шагом я ступал по скользким и обсыпавшимся ступеням и старался не смотреть ему в лицо. На ступенях были заросли паутины, нечистоты и лежали гроздья протухшего тёмно-синего винограда. Мы ускорили шаг. Внизу показался зеленоватый свет. Мы вышли наружу, и я увидел небольшую полуразрушенную арку. Мы прошли под ней и очутились в пустынном месте. Мне здесь не понравилось. Отовсюду веяло сыростью. Стоял неприятный запах – запах смрада и вековой гнили.
- Кто ты? Как тебя зовут? – робко спросил я своего спутника.
Он молчал.
Мы спустились по широкой полукруглой лестнице вниз, и я увидел опушку, на которой стояли почерневшие высохшие ели.
- Осторожно, - крикнул мой провожатый. – Здесь острый луг.
- Почему острый? И почему луг? – нерешительно спросил я.
- Здесь опасное место. Видишь тех людей? – он показал куда-то вперёд. Там вдалеке мелькали людские тени, которые как-то странно перемещались, прыгая с места на место.
- На этом лугу можно провалиться. Никто не знает, где провал и где можно оступиться.
Он остановился и добавил шёпотом:
- Здесь выходят наружу сокрытые грехи.
Подул неприятный ветер, в воздух поднялась чёрная пыль, и мы двинулись дальше. Мой проводник смело шёл навстречу пыли, не закрывая лица и приподняв голову, а я, согнувшись и сгорбившись, закрыв лицо руками, следовал за ним шагах в пяти.
Я увидел фонтан, в котором бурлила и пенилась красная жидкость - кровь. В нём находились какие-то люди. Мне стало их жалко.
-- Это женщины-блудодейки, они развращали друг друга, прячась от посторонних глаз…
Рядом стояла огромная бочка, из которой доносились крики и треск.
- А это мужчины-блудодеи. Они сидят в бочке, набитой скорлупой. Каждый вечер эту бочку общими усилиями катят вон те люди, видишь?
В отдалении находилась стая беспокойных людей.
- Это кляузники. При жизни они строчили доносы и сеяли клевету. Теперь они вынуждены толкать бочку по равнине. Это тяжёлый труд – толкать бочку по полю и сталкивать её в реку. Тем более, что маленькие обезьянки – видишь? – прыгают вокруг них и мешают толкать бочку.
- А кто эти обезьянки?
- Это мелкие лгуны и лгуньи. При жизни они плели вокруг себя паутину лёгкой и вздорной лжи.
Мимо нас пробежали обезьянки. Они держали в своих руках зелёные влажные водоросли и громко кричали.
Мы поспешили прочь. Через некоторое время мы вступили на песчаное косогорье. Стало жарко. Сверху на нас накинулись жёлтые комары и с пронзительным визгом стали кружить вокруг нас. Мой проводник ускорил шаг. Вдали я увидел целое зарево огня. Это были костры, горевшие под большими чёрными котлами. Котлов было, наверное, штук пятьдесят, а может и больше. Из них валил пар и белый дым. Я услышал доносившиеся звуки лопающихся пузырей.
- Это – confutati, - сказал мне мой спутник.
- Кто?
- Опровергнутые. Они были опровергнуты и потому их пригнали сюда. Здесь их жгут огнём - видишь? – и бросают в канаву с ртутью…
Я не стал смотреть. Мы ускорили шаг.
- А это лжеучителя. Они учили нас с кафедр, надев на себя круглые очки. Они проповедовали о грядущем царстве, о высшей мудрости и ставили себя в пример.
На земле лежало несколько человек. Их только что вынули из воды.
- А теперь они должны за свои грехи сидеть в воде.
Мы с моим спутником резко повернули налево. Здесь был огромный песчаный спуск, ведущий вниз.
- А в том овраге сидят людоеды и убийцы детей. Хочешь на них посмотреть?
- Нет.
Мы поспешили дальше.
- А там, вдали, видишь, там стоят виселицы. На них вешают воров.
Я посмотрел в тёмную даль. Там стояли виселицы с пустыми петлями. Некоторые петли раскачивались в такт ветру, а на некоторых перекладинах сидели чёрные птицы – вороны. На одной из перекладин сидела два ворона. Я обратил внимание на одного из них: это была важная и гордая птица. Она понимала, где находится, но, сохраняя высокомерный вид, смотрела вдаль, устремив клюв в сторону.
- А там течёт река слёз.
Мы двинулись дальше. Солнце спряталось за тучи, стало нестерпимо жарко. Откуда-то появились неприятные запахи и испарения. Здесь было темно и душно, но я, поражённый увиденным, не обращал на это внимания.
Сквозь заросли крапивы я увидел болото, в котором лежали людские тела.
- Это трупы?
- Нет, это спящие. Они не умерли. Они спят и когда-нибудь проснутся.
Рядом велась какая-то оживлённая работа. Человек пятьдесят стояло по колено и по пояс в болоте и, нагибаясь, странно двигало руками.
- Они черпают воду и несут её решетом.
- Зачем? – ахнул я.
- Это их наказание. Они должны нести воду на тот берег. Видишь, на том берегу стоит телега? На ней стоит бочка, в которой везут всю вычерпанную воду на площадь.
- А что там, на площади? – робко спросил я.
- Там стоит помост, на котором казнят. И эта вода нужна для того, чтобы тот, кого казнят, умылся перед смертью и выпил воды…
Справа появилась группа людей, которая, оживлённо жестикулируя, готовилась тоже вступить в работу. У меня за спиной послышались жестяные звуки – это на тачке везли новую партию приборов. Стая низкорослых людей построилась в очередь и стала получать из тачки новые решёта. Мне тоже хотели предложить решето, но я отказался.
Мы шли мимо каких-то покосившихся одноэтажных строений. На них лежал слой пыли и светло-серой грязи. Нестерпимо пахло потом и сухими камнями.
Из окон этих строений доносилось какое-то жужжание. Я заглянул в одно из окон. Казалось, из него валил сырой пар. Я почувствовал, что одурманен исходящим из-под земли запахом пота. Нас охватили дикие зловония, льющиеся непонятно откуда, и мы ускорили шаг.
Я увидел в окне чёрные руки, которые бросали игральные кости на тёмный бочонок. Мне подумалось, что в этом бочонке раньше хранилось бургундское пиво или какое-то древнее вино. С другой стороны я увидел беззубого писаря. Он сидел возле бочонка, на который чёрные руки бросали игральные кости, и что-то записывал гусиным пером на красный папирус.
- Это судьбы, - сказал мне мой провожатый.
Мы пошли дальше. Проходя вдоль деревянной стены, я бросил взгляд налево и увидел там нечто вроде пристройки. В ней сидел высокий мужчина.
- Это Архитектор. Он чертит линии возмездия.
Я пристально взглянул на Архитектора и увидел, что в руке он держал тонкий карандаш, а на поясе у него был прикреплён циркуль. Он о чём-то напряжённо думал, глядя на чертёж.
- Он вычисляет линии возмездия.
Мы поспешили дальше и нырнули в подземный туннель. В нём было скользко и сыро. Я два раза спотыкался и падал. Наконец, пройдя почти милю, мы стали подниматься и вдали забрезжил свет. Мы поднялись на возвышенье, откуда я увидел бескрайнюю и пустынную долину. Её светло-жёлтые просторы, казалось, уходили в бесконечность: песочные равнины сливались с жёлтым и светло-синим небом, а благоухающая свежесть незримо звенящих в лазурной высоте ветров словно замерла пред величием картины, раскинувшей перед ней свои бесконечные горизонты. Вдали, среди песчаной глади и утонувших в пыли унылых жёлтых равнин стояла громадная решётка. Упираясь в земную твердь, она скрывалась в небе, прячась за облака. Я посмотрел на небо - её вершины не было видно. Лучи солнца хлынули из дымных и молчаливых туч, и я не смог разглядеть, что было там, на той стороне – за стальными прутьями решётки. Невольно я бросил взгляд вправо – прямоугольникам и квадратам стальной и почерневшей от времени сети не было конца и края. Казалось, кто-то свесил эту решётку с неба, прикрепив её к облакам и установив в земной тверди. Меня поразили размеры этой сети: у неё не было ни краёв, ни верха: она занимала гигантскую площадь, заслоняя собой горизонт. Я заметил, что не все проёмы в решётке были одинаковы: квадраты и прямоугольники между её прутьями были то больше, то меньше. Местами решётка была искривлена и спутана, словно морская сеть. Внизу, у самого её подножья, я различил тёмную и неприятную слизь. Мерцая на солнце, эта слизь как-то странно изгибалась и шевелилась….
Я почувствовал немое оцепенение.
Подул холодный ветер.
Внизу, в нескольких милях от решётки копошились чёрные фигурки. Это были люди. Их было так много, что у меня закружилась голова. Стаи и толпы чёрных точек перемещались с места на место, чего-то ожидая, сталкиваясь, разбегаясь и издавая визгливые звуки. От их голосов в воздухе стоял неопределённый и неприятный рокот, сливающийся в один протяжный шум, похожий на треск сухих деревьев. Я не знал, что и подумать. Перед бесконечной сетью-решёткой копошилось столь же бесконечное число чёрных человечков. Всё это напоминало оживлённый и чем-то обеспокоенный муравейник, стоящий на песчаном берегу неподвижного моря, вокруг которого стали собираться тучи, прячущие в своих серых мехах голоса ветров.
- Смотри! – крикнул мне мой спутник. – Сейчас начнётся!
Я почувствовал жужжание, доносившееся сверху, и уловил некоторое оживление, возникшее в толпе людей. Жужжание временами перерастало в неумолкающий шорох и шелестящее шипение, но затем снова обретало прежнее звонкое и звенящее назойливое завывание.
- Что это? – крикнул я.
- Это они! – взволнованно ответил мой проводник.
- Кто? Они?
- Пчёлы и осы. Видишь, там внизу люди? Сейчас начнётся. Сюда должны прилететь осы и пчёлы. Они схватят людей и понесут туда …
- Куда?!
- Смотри! Пчёлы должны спуститься и взять в лапки каждая по одному человеку… Это повторяется каждый год… Пчёла должна пронести свою ношу сквозь решётку на ту сторону… Укроемся здесь, - он указал на большой камень, хмуро стоявший на соседнем пригорке.
Пройдя сквозь небольшое углубление, мы молча поднялись на пригорок и встали возле большого серого камня.
- Нас не заметят, - тихо промолвил мой спутник.
Откуда-то сверху хлынул тёплый поток. В воздухе что-то затрещало и, задрожав, покатилось вниз. На неисчислимые толпы людей, стоящие внизу, накинулись стаи пчёл и ос. Стремительно спускаясь вниз, словно проворная птица, оса хватала чёрную фигурку – за руки, за ноги или за трости – и пыталась поднять её в воздух. Люди бежали навстречу осам, весело прыгая и беспокойно махая руками. Некоторые, радостно схватившись руками за лапки осы, тут же сваливались на землю и оставались на ней лежать. Другие же, поднятые пчёлами на высоту и проделавшие вместе с ними небольшой путь, вдруг выскальзывали из их чёрных лапок и резко падали вниз.
- Беда в том, что не всякий человек, которого несёт в своих лапках оса, способен вместе с ней проскользнуть сквозь решётку… Часто оса пролетает сквозь прутья, а её ноша натыкается на преграду…А бывает и так: пчела неудачно схватил человека и, пролетев небольшое расстояние, роняет его на землю, не достигнув цели…
Я посмотрел на решётку. Многих людей осы дотащили до решётчатых створок, хотя по дороге случались падения и разные непредвиденные обстоятельства. Уронив свою ношу на землю, оса продолжала с весёлым жужжанием лететь дальше, стремясь в одиночестве достигнуть железной сети. Я не видел, что было с теми, кто упал вниз: моё внимание привлекли осы и пчёлы, которые донесли человечков до цели. Здесь осы, немного помедлив, устремлялись сквозь прутья решётки, раскачивая на ветру свою ношу, и иногда нечаянно сталкиваясь друг с другом. Я видел, например, как две пчелы, нёсшие двух крошечных людей-лилипутов, неожиданно наткнулись друг на друга: один из чёрных человечков выскользнул из лапок и с криком полетел ногами вниз. Вторая пчела, сбившись от неожиданного столкновения, повиснув в воздухе, сделала зигзаг и устремилась сквозь решётку. Но её ноша зацепилась за один из прутьев решётки и тоже рухнула вниз.
- А что становится с теми, кто выпал, зацепившись за решётку? – тихо спросил я.
Мой спутник молчал.
Всеобщее движение прекратилось. Я видел, что одна оса, почему то недовольная своей ношей, ужалила её своим клювом и сбросила вниз – человечек, махая руками, стремительно исчез в невидимой глубине…
- А что там, за решёткой?...
- Часто бывают столкновения… Тогда оса, видя, что человек зацепился за прутья, выпускает свою ношу из лапок и летит дальше… А человек падает вниз… Здесь многое зависит от случая…
- А что стало с теми, кто вместе с пчёлами пролетел сквозь решётку?..
Я посмотрел вниз и увидел, что там скопилась тёмная слизь. Подул ветер. Мой провожатый отвернулся в сторону, закрыв лицо широким капюшоном и спрятав бледные руки в тёмный плащ.
- Нам пора возвращаться, - промолвил он через некоторое время.
Полил дождь, постепенно превратив песчаную долину в огромное влажное болото. На его дне, разрыхляя зелёную слизь, образовавшуюся у подножья сети, копошились чёрные человечки. Мне показалось, что многие из них мертвы. Другие же, пытаясь выбраться из влажной грязи, двигались в ней, хватаясь друг за друга и отчаянно работая руками и ногами….
Мы стали спускаться куда-то вниз по железной лестнице. Помню, что на этой лестнице не было нескольких ступеней и нам приходилось прыгать, ухватившись за грязные и пахнущие маслом поручни. Наконец, глядя под ноги и осторожно шагая по скользким ступеням, мы вышли на простор. Перед нами лежало бескрайнее поле. Холодный ветер скользил по его гладкой поверхности, незаметно склоняясь к сухой коричневой почве, на которой среди скудной и выцветшей растительности лежали небольшие островки тёмного льда. Сумрачная и безрадостная картина поразила меня своей безысходностью, а утонувшее в холоде и сером тумане поле пробудило во мне невыразимую тоску и скорбь. Вдали я увидел низкие покосившиеся хижины с соломенными крышами. Несколько согнувшихся по пояс фигур копошилось возле хижин, проворно двигая руками. До меня донеслось мычанье коровы и крики петуха. Вдруг на горизонте стало происходить что-то странное и непонятное. Белые облака прогнулись, затрепетали белыми лоскутами и ринулись в сторону.
- Это ком, - сказал мой спутник.
- Какой ком?
Огромный шар высотой в милю стремительно катился по светло-серой равнине, сметая всё на своём пути. Из этого шара во все стороны торчали стволы поломанных деревьев, сыпались камни, комья снега и лилась вода. Ком двигался зигзагами, поворачивая из стороны в сторону и возвращаясь вспять. Его движения, как казалось, были совершенно непредсказуемы. Он промчался по тому месту, где находилась деревня и откуда неслось мычание, и, втоптав всё это в промёрзлую почву, оставил от деревни пустое место. Мне стало страшно - деревенька оказалась смятённой с лица земли, не оставив ни следа. Ком вдруг остановился и шарахнулся влево. Не скрою, это было страшное зрелище – огромный шар пыли, грязи и снега метается из стороны в сторону и рассеивает в прах всё то, что встречается у него на пути. Такая громада, пролетев над нами, превратила бы нас в стёртую пыль или в комок тёмного льда…
Мы бросились бежать и, укрывшись в подземном гроте, кинулись вниз по лестнице. Я стремительно бежал за своим проводником, не оглядываясь и не думая об увиденном. Лестница изгибалась и кружилась, ведя нас всё ниже и ниже. Я наступил на дохлую мышь и поскользнулся. Тогда мой спутник остановился и помог мне встать на ноги. Меня неприятно поразило прикосновение его холодной руки. Он молча пропустил меня вперёд. Пройдя несколько шагов, я остановился и обернулся к нему лицом.
- Иди! Иди! – крикнул он. Я краем глаза увидел, что у него за спиной не было тени.
Я машинально отвернулся и продолжал спускаться.
Дойдя до небольшой площадки, мы остановились и перешли на другую лестницу, которая вела вверх. Нам пришлось очень долго подниматься, иногда останавливаясь на поворотах. Ступени в некоторых местах были мокрые, а перил иногда и вовсе не было. Наконец, пройдя огромный путь, я увидел впереди тёмную дверь, к которой вела наша лестница. Я машинально вошёл в эту дверь и очутился в тесном помещении. Дверь за мной захлопнулась – я очутился один в своей камере. Не знаю, что стало с моим спутником. Постепенно я стал приходить в себя, свыкаясь с тем состоянием, в котором я был, находясь в этой камере раньше.
Прошло несколько недель.
В моей камере стали происходить непонятные вещи. Надзиратели, впрочем, были всё такие же – на их суровых лицах я читал равнодушие и презрение, испытываемое к арестанту.
Мне трудно описать дальнейшее. Здесь я вступаю на скользкую дорогу, на которой должны быть затронуты потаённые нити моей души. И затронуты не кем-то, а мною самим….
Ночью, когда тюрьма погружалась в сон, я явственно слышал голос. Этот голос принадлежал существу, которое находилось в камере возле меня. Но, всматриваясь в тот угол, из которого звучал голос, я никого там не видел. Мне трудно судить, что со мной происходило. Приятный баритон предлагал мне на выбор три вещи: либо покончить с жизнью, разбив голову об каменные стены, либо пойти и оклеветать моих друзей, с которыми я грабил и убивал, либо продать душу дьяволу. Последнее предложение показалось мне особенно смешным и нелепым. Баритон твердил мне, что если я разрежу вену на руке, зацепившись за решётку, а потом напишу кровью на стене о том, что я продал душу дьяволу, то тогда я обрету успокоение и избавление. Вслушиваясь во всё это, я пытался молиться и взывать к Богу, надеясь укрыться от наваждений. Но затем к приятому баритону присоединился тенор, который, прячась за мою спину, предлагал мне чистую любовь прекрасного создания – какой-то Юлии. Я пытался зажать себе уши и не слушать всего этого. Но тут, к моему удивлению, в полу открылся люк, и из него вылезло невысокого роста существо. Оно неторопливо осмотрелось по сторонам и, сообщило мне, что моя мать умерла, что денег на похороны не было, и поэтому её закопали в общей могиле. Фигура, проницательно взглянув на меня откуда-то снизу, повернулась и исчезла в полу, закрыв за собой люк. Вскоре из него появилась новая фигура. Открыв люк, в мою камеру вползло ещё одно существо. К своему ужасу я узнал в нём самого себя. Передо мной сидел мой двойник. Он, улыбаясь, стыдливо смотрел на меня, смущённо опуская ресницы. Через несколько дней он пришёл не один. Рядом с ним сидел мой покойный отец. Они глядели на меня, молча улыбаясь и не решаясь проронить ни слова. В следующую ночь ко мне пришли два моих покойных отца. Или это был один, но в двух телах. Они вскоре ушли, спустившись в люк. На следующий день я рассказал тюремщику о моих непрошеных гостях. Он громко и неодобрительно рассмеялся. Прошло несколько недель. Я продолжал слышать голоса. Как-то раз я попытался самостоятельно открыть люк в полу, но мне этого не удалось. Однажды ко мне поднялось чрезвычайно учтивое и благодушное существо. Оно напрямик сказало мне, что меня через три дня казнят. Затем, выдержав паузу, оно промолвило, что ещё не всё потеряно и дороги ещё открыты. Резко отвернувшись от меня, оно, не попрощавшись, спустилось в подпол, а я, сохраняя молчание, старался не смотреть ему вослед. На следующее утро ко мне пришли надзиратели, и меня повели меня на суд. В зале суда было несколько человек – я не понял, кто из них судья, а кто обвинитель. Помню лишь, что меня приговорили к смерти. Казнь должна была состояться через день. Меня это обрадовало. Я с интересом рассматривал причёску судебного писаря. Такие причёски делали на улице, располагавшейся с нами по соседству. Мне вспомнился седой цирюльник – большой весельчак и плут. По четвергам он прохаживался один по бульвару. Его толстые и кривые ноги важно шествовали по мостовой, - в руках у него была трость. Иногда он прогуливался вместе со своей женой. Она была похожа на откормленную лошадь. Мне вспомнилось, что её причёска была похожа на гнездо темпераментной и беспокойной птицы, летающей над макушками деревьев и задевающей перьями крыльев за светло-зелёные кроны лип и осин.
Ночью ко мне опять пришёл гость из люка. Он говорил, что впереди меня ждёт казнь и что единственным спасением будет справедливая сделка.
- Какая сделка? – спросил я.
- Ты должен, ты обязан продать душу. Человек родился на свет для этого. Ты пришёл в этот мир из небытия, чтобы продать душу…
- Кому продать?
Воцарилось молчание.
- Смотри, Паоло, это твоё единственное спасение! Ты уже почти труп! Учти, что у тебя нет выхода! Тебя вздёрнут на верёвке, и спустя два часа все о тебе позабудут.
Я долго думал. На следующую ночь никто не пришёл, и мне стало по-настоящему страшно. Я вдруг безумно испугался смерти. Я вообразил, что тот человек, убитый мною на лесной поляне, вовсе не испытывал такого ужаса, какой переживаю я сейчас. Я задумался о том, можно ли посмотреть на жизнь извне?…
Мне стало страшно и горько. Незаметно за моей спиной открылся люк и из него вышел он. Я избегал смотреть ему в глаза, и старался отвернуться или загородить лицо руками. Помню, что кончик его туфли привёл меня в ужас, вызвав тошноту и удушье.
- Пиши, - сказал он.
- Что писать?
- Пиши, что продаёшь душу. Кровью на стене.
Я помолчал. Прошёл час. Я встал и, расцарапав ногтем кисть руки, написал на стене…
Утром ко мне явились два надзирателя. Они были необычайно учтивы, и в их глазах светился огонёк жалости. Меня одели в свежее одеяние и повели в зал суда, где должны были зачитать окончательный приговор. Адвоката, кажется, не было. Судья в грязном воротничке сухо зачитал смертный приговор и удалился в своё служебное помещение. Те немногие, кто был в зале суда, с немым удовольствием на лицах вышли из зала. Двое конвойных вывели меня в особое помещение для арестантов и куда-то удалились. Я, немного постояв в комнате с жёлтыми потолками, осторожно и незаметно прошёл в соседнее помещение, где хранились какие-то бумаги и папки. Здесь никого не было. Только большой белый кот с синими глазами с угрюмым интересом посмотрел на меня и прищурился. Я прошёл дальше по пустому коридору и вышел на широкую пустынную веранду. Из неё на улицу вела служебная лестница. Я быстро прошмыгнул по этой лестнице и кинулся бежать по переулку. Затерявшись в толпе, я невольно рассмеялся – всё это показалось мне таким нелепым и таким несуразным, что мне оставалось лишь улыбнуться… Много позднее, вспоминая и всматриваясь в прошлое, я пришёл к выводу о том, что конвоиры должны были меня передать другим стражникам. Но те не приехали или же сильно опоздали. В любом случае, в суде мне был зачитан приговор, который я внимательно выслушал, молчаливо потупившись в землю и внутренне согласившись с его строгостью и прямотой. Но затем, очевидно, произошла заминка или недоразумение, которое случается раз в сто лет. Одни стражники куда-то ушли, а другие ещё не успели меня принять, - я остался в этот двухминутный промежуток времени один – в мгновение, когда большая толстая муха садится на тонкую стрелку миниатюрных часов и время чуть-чуть замедляется, открывая тем самым путь лёгкому дыханию бытия, которое ускользает от времени, его не признавая и не принимая, - и смог проскользнуть в ту парадоксальную и каверзную щель, которая случается раз в сто лет, успев раствориться в уличной толпе….»
- Говори! Говори! – жужжали мухи.- Что было потом?
- Пропустите меня сквозь ворота! – ответил я.
Мухи расступились, открыв тяжёлые створки и пропустив меня под арку. Здесь стояли массивные гранитные ворота. Возле них никого не было. Это были пятые ворота. Вдруг что-то задрожало и лопнуло. Я услышал голос из-под земли, - в этом голосе было что-то тяжёлое и непреклонное.
- Продолжай! Говори, что было дальше с Паоло!..
- Да-да, я всё скажу, я всё скажу! Не волнуйтесь….
«…А как я могла иначе? Я любила этого человека. Да, он был странен. Но в его печальном лице я видела что-то родное и милое. Он пробудил во мне чувства, которых я в себе не ожидала. Он был музыкант, а я играла на струнном альте в оркестре. Он был большой любитель музыки. Но это не важно. Он заставил меня быть проще самой себя и открыл мне самою себя. Глядя на него, я стала лучше понимать себя. Да, я любила этого человека, и он был моим мужем. Мы жили вместе пока не приключилось несчастье… Он стал каким-то непонятным… Я не знаю, почему… Его взяли и отвезли в сумасшедший дом. Я ходила к нему и приносила ему пироги с сыром. Я хотела, чтобы он вернулся из лечебницы, но врачи строго запретили, сказав, что он должен быть под стражей и наблюдением медиков. Он перестал меня узнавать… Я понимаю, он любил музыку, а не меня… Но всё это не важно… Для меня было главным то, что он разрешал мне быть рядом с ним. Да, он меня перестал узнавать. Но я была поблизости. И я не искала никакой иной платы за мою любовь. Я ходила в церковь, непрестанно молилась и советовалась со священником… Но Лоренцо становилось всё хуже и хуже.. Он бредил. Он не узнавал меня: когда я приходила в лечебницу, его глаза скользили по мне, меня не видя и не замечая… Потом он куда-то пропал. Говорили, что он последовал за каким-то господином, который убежал в зеркала … Я ходила по городу и разыскивала Лоренцо. Но его никто не видел и никто о нём ничего не знал. Я молилась Пресвятой Деве – моей покровительнице, веря и надеясь, что Лоренцо в одно прекрасное утро распахнёт двери и придёт..А затем, спустя полгода, в течении которого я усердно молилась, я узнала на рынке от Кристианы, торговавшей голландской рыбой, о том, что она слышала он двоюродной сестры Полины, работавшей горничной в одном богатом доме в Амстердаме, что моего Лоренцо якобы нашли убитым в карете в лесу близ Амстердама. Я не поверила этому слуху, ибо Кристиана не была уверена в правдивости того, что она узнала от Полины - Кристиана прямо мне об этом сказала. На последние деньги я поехала в Амстердам и пыталась хоть что-нибудь разузнать о своём муже. Я побывала в больницах, на кладбищах, но нигде не было никаких следов Лоренцо. Он исчез. Все мои странствия оказались тщетными. Единственным моим утешением были слова одного старого француза, который сказал мне, что в Амстердаме есть гадалка, которая может мне помочь. Я пошла к гадалке – высокой тучной женщине с кольцами в ушах – и за большое вознаграждение узнала от неё о том, что моего мужа убили на дороге разбойники. Я вернулась обратно, в Оризо.
Прошло несколько лет.
Никаких известий о Лоренцо не было, и я свыклась с мыслью о том, что мы никогда не увидимся. Я играла в оркестре на струнном альте. По воскресеньям я ходила в церковь. Родители мои давно умерли. Две мои сестры, жившие с мужьями в Антверпене, приглашали меня переехать к ним. Я знала, что они богаты и счастливы, что у них много детей и жизнь, полная благополучия, но отказалась. Я осталась в Оризо наедине с мыслями и воспоминаниями о Лоренцо… Так было лучше… Я играла на струнном альте, - он любил музыку… Я всегда помнила это…
Шли годы. Трудно и тяжело было сознавать, что единственное отрадное воспоминание в моей жизни – это воспоминание о том, чего нет, и что так бесследно пропало…»
-Открывай ворота! – крикнул я.
- Сначала расскажи о том, что произошло с Марией! – услышал я голос из-под земли.
Гранитные ворота беззвучно открылись, пропуская меня вперёд
Здесь были следующие врата. Они упирались в небо, загораживая и заслоняя горизонт. Я почувствовал серебристое сияние, льющее на меня сверху, и густую тьму, которая, обдавая меня своей теплотой, смотрела мне в глаза.
- Я хочу пройти дальше! – крикнул я в бесконечность.
- Говори! Говори! Что стало с Марией? – послышалось со всех сторон.
Я почувствовал, что со мной, устремив на меня свои холодные лучи, говорят синие звёзды.
- Продолжай! Расскажи нам о Марии! – кричали звёзды.
- Да, но только пропустите меня вперёд!
Горизонты расступились
Я прошёл сквозь врата.
Что стало с Марией? Она играла в оркестре на струнном альте. Мария полюбила Паоло, который скрывался в Оризо, сменив имя. В этом же городе находился и Антонио. Он сделался художником и жил в уединении. Антонио полюбил Марию, но она не могла ответить ему взаимностью. Она любила безумного Паоло, который непрерывно бредил каким-то убийством и повторял о своей чёрной вине. Он находился при смерти, и Мария заботливо сидела у постели умирающего. Паоло постоянно твердил о том, что он грабил в лесах, истошно крича об убийстве, которое он совершил, и без умолку повторяя о том, что его болезнь – это кара и возмездие. Часами, вслушиваясь в бессвязный бред Паоло, Мария постепенно стала понимать его страшную тайну. Она помнила слова гадалки. Паоло убил её мужа! Когда она сказала ему об этом, то Паоло, не понимая, кто она и чего ей нужно, лихорадочно засмеялся и заплакал.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |