Незримая сила понесла меня наверх, и я вновь очутился на огромной скале. Её вершина пропадала в чёрном ночном небе, которое смотрело на меня пустыми бесцветными глазницами и, не нарушая тишины, сдавливало мраком и чего-то ждало. Вокруг сгущалась непроглядная тьма. Я стоял на самом краю бездны. Из неё доносились неясные звуки и поднимался грязно-жёлтый дым. Он кривыми кольцами вился над моей головой и, дотянувшись до неба, пропадал в густом сумраке, светлел, зеленел и, не проронив ни звука, исчезал в холодных впадинах неба. Вдруг где-то внизу – на тёмном дне слепой бездны, среди диких зловоний и чёрного смрада – что-то взвилось, хрустнуло и, надломившись, заскрежетало. Из глубины наверх полетели красные искры и желтоватые языки пьяного огня. Они быстро остывали, задыхались в кромешной тьме и гасли среди злых шорохов, сухих перезвонов камней и тяжёлой пустоты. Тревожный рокот стал постепенно нарастать и, усиливаясь всё больше и больше, стал похож на звук гигантской струны, которую, должно быть, резали чем-то железным, диким, каменным. Бездна задрожала, и из неё ещё сильнее стали рваться огненные клочья. Я нагнулся и посмотрел вниз со скалы. Там, в глубине, разгораясь и пламенея, бурлило и шипело что-то ярко-красное, багровое и бледное. Запахло горелой древесиной. Послышался протяжный вой, и я увидел, что из чёрной бездны стали вылетать тёмные мохнатые фигуры. Скользнув в ночном небе кривыми линиями, они куда-то бесследно исчезали, но их вой ещё долго раздавался среди каменистых ущелий и прятался в глухих провалах и чёрных трещинах скал. Мне под ноги упало чёрное крыло. Я взял его в руки и тут же отбросил: от него пахло чем-то влажным и нечистым. Скрежет не прекращался, и я увидел, что со дна бездны стало подниматься синее зарево, – это рвалось ввысь исполинское синее пламя. Обжигая, оно вытягивалось до небес и высвечивало скалы тёмно-синим блеском. Затем из незримых глубин бездны с диким, исступлённым грохотом стали медленно подниматься чёрные столбы: двенадцать железных столбов вытянулись в двенадцать толстых струн, проткнули ночную мглу и исполинскими колоннами упёрлись в небо. Их снизу на мгновение высветило зелёное пламя, - быстро погаснув, оно сменилось длинными ползучими тенями, которые змеиными кольцами обвивали столбы и взбирались по ним всё выше и выше. За ними тянулся шлейф мрака, который, зачерпнув из бездонных глубин, швырял вокруг себя рваные паруса чёрного ветра, сеял бурю и грозил расколоть холодное небо пополам. Я увидел, что со столбов сыплются чёрные пауки – сотни, тысячи проворных пауков. Чёрным и кудрявым горохом они падали на выступы скал, беспокойно копошились и, кружась, разбегались в разные стороны…
- Что это?.. Что это?.. – пронеслось в моей голове.
- Это оси. Оси, на которых держится наш мир, - ответил мне негромкий голос, и мне показалось, что этот голос был внутри меня.
Среди осколков ветра я разглядел коричневый треугольник – это стая грачей порхнула среди столбов и с сухими криками отпрянула в сторону…»
Здесь в книге, очевидно, недоставало нескольких страниц: рассказ обрывался на словах «отпрянула в сторону», а те листы, которые следовали дальше, во многих местах были сильно помяты и изрезаны. Прочитать и понять их было невозможно, но Пьер всё же разобрал два предложения:
«Золотистый ветер охватил меня своим нежным и сладким дуновением и понёс ввысь – прочь от чёрной бездны, прочь от пауков, прочь от взбиравшихся по столбам теней…»
«Предчувствие чего-то сладостного, – щемящей радости и светозарного веселья, – улыбнулось мне издалека, и я увидел…»
* * * *
«…уносившиеся за горизонт бескрайние просторы, изнутри сиявшие мягким светом и огнями синих, красных и белых цветов. В долине, накрытой прозрачными зеркалами неба, - там, где шелест трав угасает в отблесках лазури, где бабочки и стрекозы витают в тёмной зелени узких рядов деревьев, а горизонт, пламенея утопающим огненно-красным шаром, сверкает алмазными волнами света, где знойные запахи прячутся за широкими листьями и тонут в порывах сладкого ветра, - под тёмно-золотыми облаками, среди просторов полей, лугов и рощ притаился заросший сад. Он тихо шелестел крыльями птиц, трепетавших в кронах деревьев, дышал мягкими ароматами и сладостными благовониями цветов и, весело поблескивая прозрачными огнями, играл золотистыми тенями, которые, то пропадая за деревьями, то появляясь вновь, вели сложный и беззвучный танец, шептали что-то на непонятном и милом языке и, светлея, бережно хранили внутри себя несказанную тайну. Казалось, что когда-то давно – когда ещё не было времени, а горизонты, расступаясь, шумели навстречу пурпурному закату и золотым тканям вечного и радостного солнца, - когда-то давно этот сад вдохнул тонкие запахи цветов, впитал в себя пряные дуновения трав и навсегда погрузился в очарованный и беспробудный сон. Этот сон был похож на застывший янтарь, на мрамор, который столетиями безмолвно улыбался ветру, на холодные острия скал, гордо воспарившие над океанами облаков, и на вершины египетских пирамид, недвижно высившиеся над песочными пустынями. В этом сне были разлиты сладостная безмятежность и утаенное тепло забвения. Прозрачные слёзы тяжёлыми каплями струились по лепесткам роз. Но это не были слёзы печали – это были слёзы счастья. Я посмотрел по сторонам. Солнце лило свои лучи сквозь светло-зелёную листву и отражалось в прозрачном ручье, который вился между дикими травами и кустарниками и пропадал среди розовых лепестков, широких листьев и тёмных стволов деревьев. В его холодной глубине сладкой дрожью скользили синие отражения, овальными глазами смотрели серые камни и проворно плавали светло-красные рыбы. Здесь всё дышало безмолвной радостью, спокойствием и тишиной. Оранжевые солнечные слёзы текли по ладоням листьев и яркими брызгами сыпались вниз, в тёмно-зелёную траву, где шевелились бабочки и проворно двигали лапками насекомые. Пьяные стрекозы ласковыми уколами разрезали бархатный воздух, а грустный соловей тянул свою нескончаемую песнь. Становясь всё светлей и светлей, эта песнь ласковыми прикосновениями будила и терзала горечь, светлыми рыданиями вскипавшую на дне души, и напоминала о невозвратном счастье, о когда-то потерянной радости и забытой любви. Я не сразу понял, что в этом саду никогда не бывает ночи, - закат здесь никогда не сменялся тьмой, а солнце, погружаясь в затаившуюся за горизонтом бездну, вдруг внезапно выныривало из невидимых глубин и, раздуваясь огненным пламенем, яркими струями озаряло долину. И тогда золотые тени таяли и сменялись ослепляющими потоками солнечной лавы, сад утопал в яростном дожде алмазных огней, щедро льющихся сверху, полутени в страхе разбегались и сквозь озолочённые кроны тополей и клёнов проглядывал светозарный лик весны. Я догадался, что тут на смену прозрачной лазури никогда не приходит холодный ночной мрак: здесь не было ночи, не было мерцанья её звёздных глаз и не было тьмы, косматой чёрной бородой свисавшей с деревьев. Этот сад не знал увядания. Холодный сумрак, мутные видения, встающие коричневой стеной, и оглушающая своей ночной тяжестью сонная тишина, - всё это не достигало золотого сада. Страх, боль и рваная паутина сомнений были где-то далеко-далеко: свиваясь чёрными росчерками злого пера, надрываясь и сея вокруг себя песок ненависти и тоски, они бродили в других краях и не знали сюда дороги. В этом тенистом саду были люди – тысячи, сотни тысяч людей. Они окружали меня со всех сторон и, пропадая за тенистыми деревьями, терялись в зелёных волнах листвы и исчезали в глубинах бескрайнего сада. Я посмотрел на них пристальнее и понял, что это были не люди, а золотые тени. От них во все стороны тянулись лучи мягкого света, которые разбивались о ветвистые кустарники и вскинутые кверху руки деревьев и терялись в лабиринтах тонких трав. Там, где эти лучи перекрещивались между собой, серебряными осколками сияло сладкое пламя. Оно осыпалось лепестками серебристых роз, опадало и затихало внизу – в зарослях трав, в тёплой земле, среди жуков и красных бабочек. Золотые тени стаями кружились в воздухе, прятались за деревьями и почему-то повсюду разжигали светло-оранжевые огни. Эти огни сплетались в кольца, разбегались и, сверкая, уносились прочь.
- Кто вы? – спросил я у огней.
Огни молчали.
- Кто вы? Как вас зовут? – спросил я у золотых теней.
- Мы оправданные, - послышался тихий голос.
Я обернулся, но так и не понял, кому он принадлежал. За моей спиной кто-то весело и звонко засмеялся и, бросившись в сторону, утонул в широких светло-зелёных листьях и сухих жёлтых стеблях и пропал в зарослях папоротника. Послышался сладкий рокот: словно стая молодых соловьёв затянула долгую и весёлую песнь или кто-то тихо-тихо зазвенел в дюжину золотых колокольчиков. Я увидел, что ко мне неслышно приближается золотая тень. Она улыбнулась мне и, взяв за руку, повела меня за собой. Как странно! Прозрачная золотая тень! Её лицо мне было незнакомо, - я хотел заговорить с ней, но не решался нарушить молчания. Мы прошли сквозь заросли золотистой малины, перешагнули через прозрачный ручей, в котором веселились светло-синие и белые рыбы, и приблизились к золотой роще. Тут росли золотистые клёны.
- Что это? – спросил я у тени.
- Это роща забвения, - высоким голосом ответила тень. – Тот, кто вступает в неё, забывает свои грехи, забывает боль и несправедливость.
Мы прошли мимо золотых клёнов и оказались на широком лугу. Здесь росли огромные красные розы, - каждая высотой с дерево. Я узнал, что, вдохнув запах этих роз, человек обретал прощение: его совесть ничто больше не терзало, не печалило и не беспокоило. Я захотел вдохнуть этот запах, но тут откуда-то сзади на луг выбежали розовые лошади. Они пролетели мимо нас и, закружившись, ринулись прочь и пропали за деревьями. Один конь отстал от них и, петляя, подбежал к нам. Он фыркал и бросался из стороны в сторону, а его большие глаза светились синими искрами. Размахивая светло-розовой гривой, он встал на дыбы и, подбрасывая передние ноги, заржал высоким тёплым голосом. В этом голосе клокотала сладкая дрожь. Этот голос пробуждал. Этот голос звал за собой. Золотая тень вскочила на розового коня и принялась метаться вокруг меня. Помню, что из зарослей стремительно выбежал маленький розовый жеребёнок. Он был в три раза ниже розового коня, и во всём его облике сквозило что-то застенчивое и детское. Он остановился и, несмело переступая, скромно приблизился ко мне. Я вскочил ему на спину, и мы поскакали. Он весело и легко мчал меня вперёд – куда-то вдаль, вперёд, туда, где за светлыми горами мерцал лиловый горизонт и закипали огненные струи. Изредка оглядываясь, я видел, что золотая тень, верхом на розовом коне, не отставая, спешит за нами. Ветер хлестал нас тёплыми клочьями, над нами шумели отблески золотых теней, а мы стремительно летели вперёд. Розы, грустный соловей и танцующие огни остались далеко позади, и мы всё быстрее и быстрее уносились прочь. Мимо нас промелькнули какие-то рощи, реки, купола, острые пики башен и дворцы из слоновой кости. Краем глаза я увидел алмазный грот, мимо которого промчался мой жеребёнок, – в этом гроте, внутри и снаружи, сияли огни. Мы пронеслись по янтарным берегам, по мостовым, сделанным из белого сахара и серебряного хрусталя, и всюду нас приветствовали огни: стаи, кольца, вихри ярких огней. Пчёлы, несущие огоньки, учтиво кланялись нам, тёмно-золотые листья деревьев расступались, пропуская нас вперёд, и всюду, всюду меня преследовал запах весенних листьев и мёда. Вскоре золотая тень настигла меня, и теперь мы скакали рядом. Я чувствовал, что мы разгоняемся всё быстрее и быстрее. Сияющим и пёстрым хвостом мимо нас летели виноградники со светло-синими гроздьями выглядывавшего отовсюду винограда, овраги, в которых танцевали серые антилопы, и бьющие из-под земли ручьи света. Помню, огни прервали свой танец и построились в два ряда, а мы мчались между этими рядами и поднимались всё выше и выше… Я посмотрел вниз, - там, под тёмно-розовыми копытами жеребёнка, мелькала, словно потоки реки, золотистая земля. Указывая вперёд, мой спутник закричал:
- Вот там! Видишь? Там наша цель. Я должен был проводить тебя туда.
Вдали, за острыми зелёными пиками клёнов и изогнутыми руками лип я увидел светло-оранжевое пламя. Это бескрайний горизонт встал широкой волной и, ринувшись ввысь неудержимым потоком оранжевого света, утонул в небе. Жеребёнок остановился, сбросил меня на землю и ускакал прочь. Я посмотрел по сторонам: золотая тень на розовом коне куда-то исчезла.
Я остался один, а вокруг меня дрожали тысячи золотых теней и ярко-красных огней.
- Что это? Что это? – неслось у меня в голове.
Впереди я увидел светлый холм. У его подножья витали золотые тени, и повсюду звучал неумолкающий рокот, - словно бы звуки тонких колокольчиков. К холму вели узкие тропинки, вдоль которых росли золотые розы и тюльпаны. Я побежал по одной из тропинок. Справа и слева на меня смотрели золотые лица, и повсюду сияли яркие огни. На мгновение я остановился и почувствовал, что сзади ко мне кто-то приближается, - кто-то чужой и нездешний. Я обернулся и увидел перед собой невысокую фигуру в тёмно-синем одеянии. Осторожно подойдя, она заглянула мне в глаза и тонкой рукой протянула тёмно-красную коробочку. Эта коробочка была похожа на пятиугольную чернильницу, и от неё исходил горький и непередаваемо тонкий запах. Я обратил внимание на то, что при появлении фигуры в тёмно-синем одеянии золотые тени как-то неопределённо переглянулись и в их рядах проскользнула лёгкая дрожь. Фигура, кажется, хотела, чтобы я взял эту тёмно-красную чернильницу себе.
- Не бери! Не бери! Не бери! – послышался золотистый шёпот. Впрочем, быть может, мне это только лишь показалось.
Я резко отвернулся от тёмно-синей фигуры и быстро побежал вперёд, на холм. Не знаю, что стало с фигурой и с тёмно-красной чернильницей. Помню лишь, что я поднялся на холм, а золотые тени и огни остались далеко внизу. Я посмотрел ввысь – на светло-синее небо. Оно ответило мне молчаньем. И тогда я посмотрел вниз – в золотую долину. Меня восхитили золотые небеса и игра золотых огней в цветочной долине, и я засмеялся. Сердце моё забилось сильнее, и я почувствовал приближение чего-то несказанно сладостного…
Я поднялся на самую вершину холма и взглянул на лазурные небеса. Сверху обрушилась золотая, сияющая светом молния. Она пронзила меня насквозь и, оглушив звенящей силой, охватила меня сладкой болью. Я почувствовал лёгкость: ничто мне не мешало, ничто меня не сдерживало - я был свободен…
Я обернулся и посмотрел вниз. Там, у подножия холма, сверкая и переливаясь светом, сияли тысячи золотых теней. Голова моя закружилась, руки ослабли, но я чувствовал в себе силу, зародившуюся от удара молнии. Эта сила изнутри терзала меня сладкой дрожью, эта сила пела неудержимым заревом, эта сила звала и обнажала…
Надо мной сияло золотое небо – светозарная лазурь! Внизу кружились огни и золотые тени! А я стоял один на золотом холме!
Среди золотых теней мелькнул длинный грязный колпак, из-под которого высовывался острый нос. Я почувствовал, что мою душу словно бы полоснули холодным и острым ножом. Это был Жиль! Жиль! Шут из замка! Но как, как он очутился здесь? Как сюда попал учитель танцев?.. Его загородили золотые тени, и он, на секунду пропав, вынырнул с другой стороны и, весело улыбаясь беззубым ртом, замахал мне руками.
- Пьер! – кричал он. – И ты здесь! Ха-ха! Меня привезли сюда с почётом - в гранитной карете! Я обманул всех! Я проник сюда… хотя…
- Жиль! Где ты пропадал? – крикнул я.
- Тебе показывали комнату, в которой сто одно зеркало? – весело воскликнул бывший учитель танцев и засмеялся.
Его загородила стая золотых теней, и он скрылся. Не знаю, что с ним стало потом: я старался его разглядеть среди тысяч теней, но не мог этого сделать.
- Ничего не бойся! Скоро начнётся! – крикнул он, внезапно вынырнув откуда-то сбоку и исчезая среди золотых теней.
- Что начнётся?
Ответа не последовало.
Я по-прежнему чувствовал в себе неизъяснимую силу, родившуюся во мне после удара молнии. Эта сила терзала, эта сила звала, эта сила возвышала. Золотые тени, кружившиеся вокруг меня, вздымались всё выше и выше, и, глядя на них, мне казалось, что огромное золотистое море приближается ко мне и скоро захлестнёт меня своими бурлящими волнами. Я пристально посмотрел вниз, и тут руки мои похолодели…
Что-то родное и тревожное проткнуло моё сердце, - словно белый шар, который катился по прямой поверхности и вдруг наткнулся на острое препятствие, словно раскалённая железная ось, которую окунули в ледяную воду, словно кровь, ринувшаяся из переполненного болью сердца и вырвавшаяся наружу, - вся душа моя задрожала: в толпе золотых теней промелькнуло тонкое лицо Юлии. Не помня себя, я невольно ринулся вперёд, но стая золотых теней загородила от меня Юлию, и дальнейшего я не видел. Помню лишь, что за спиной у Юлии сверкнула улыбка Стеллы. Огни начали дикую, исступлённую пляску: сотни горящих языков, пламенея, выплясывали и высекали из-под земли вихри восторженного света, золотые тени кружились под холмом, и всюду, всюду незримо чувствовалось приближение чего-то яростного и нездешнего.
Я стоял на холме, оглушённый молнией, а у подножья холма, словно огненная пена морского вала, разгораясь всё сильнее и сильнее, рокотал неистовый танец огней.
Среди золотых теней я вдруг увидел печальное лицо моей матери. Она держала в руках мольберт и тихо смотрела перед собой. Рядом с ней я увидел себя....Да! Это был я!.. Я не успел как следует рассмотреть себя, ибо в этот момент стая огней ринулась куда-то в сторону и, размахивая огненными крыльями, закрыла от моего взора меня и мою мать. Неподалёку, в золотой толпе мелькнула большая голова Кастора. Его серые глаза, как всегда, тускло светились холодом и равнодушием, а весь его вид, казалось, говорил о безмятежности и об обретённом покое.
О, как я был рад увидеть их здесь!..
С удивлением я почувствовал, что моя душа, словно тонкий и налившийся светом сосуд, стала изнутри закипать непонятным и потому страшным восторгом. Я перестал понимать себя: всё мне показалось лишним и ненужным. Во мне постепенно пробуждался неистовый шквал: он терзал меня языками пламени, согревал острыми дуновениями и отстранял от всего того, что меня окружало. То, что я любил и всю жизнь искал, представилось мне вдруг мелким и незначительным, а всё, что хранила моя память, - жалким и ничтожным.
Здесь, на высоком холме, между небом и землёй, я смутно почувствовал в себе несказанную силу, и эта сила неистово сжимала меня своими лучами. Вокруг меня сверкали горизонты, ветер дышал мне в лицо, а я был счастлив. Лазурные сияния обвили меня кольцом, и я стал молнией, - молнией, пронзительной огненной трещиной раскалывающей небеса. Я посмотрел ввысь – в волнах неба сладко полыхал пурпурный свет. С неба обрушился серебряный дождь, хлынул медовый ветер, посыпались синие, красные и белые цветы и, сверкая на ветру, обрушился золотой дождь. Вскоре он сменился алмазным, и небо закружилось в горячем танце. Я посмотрел в лазурную высь и, на мгновение пронзив взором сияющие вихри дождей и света, почувствовал себя в самом центре мира. Ах, как странно! Мне показалось, что я лечу!.. Да, лечу!.. Невидимые крылья понесли меня наверх, и я полетел над золотыми лугами, светлыми рощами и прозрачными реками. Огни и танцующие золотые тени остались далеко внизу, и я воспарил над бескрайними просторами полей. Ветер вился благоуханными косами и целовал в лицо, передо мной почтительно расступались, давая дорогу, стаи грачей, а я всё летел и летел. Вскоре я приземлился в золотом саду, где оранжевые солнечные слёзы текли по ладоням листьев и яркими брызгами падали вниз. Я почувствовал неясное томление, - во мне клокотали отзвуки молнии, ударившей на холме. Ведомый невидимыми силами, я понёсся по саду и вскоре понял, что сад внезапно обрывался, - за садом сиял свет: безграничный, бескрайний свет. Войдя в этот свет, я увидел золотистый трон, который утопал в сияниях и, упираясь в земную твердь, тянулся в небо и пропадал за облаками. На троне, полыхая в лучах золотого света, сидела громадная фигура, окруженная водопадами искр и яркими гроздьями лучей. У подножья трона ярко-красными и жёлтыми огнями сверкали сотни тысяч блестящих и дрожащих точек. Догадавшись, что это были оправданные, я попытался посмотреть вверх – на фигуру, сидящую на золотом троне, но мои глаза не выдержали нестерпимого и ослепляющего света. Я успел лишь заметить, что у сидящего на золотом троне в руках сиял какой-то предмет.
- Кто это? – спросил я, обращаясь к небу.
- Это магистр, - услышал я в ответ.
- А что у него в руках?
- Конус.
- Конус? Почему конус?
Ответ последовал не сразу:
- Это символ добра.
Я не понял, кому принадлежал этот голос: забыв обо всём, я вступил в свет и утонул в его сияниях. Мне казалось, что время осталось далеко позади: застывшим янтарём, весенней смолой оно повисло внизу, заглохнув и затихнув навсегда. Вместо него здесь сверкала золотая лестница. Я двигался вперёд и почему-то думал о том, что я никуда не опаздываю и никуда не спешу. Ни о чём не думая, твёрдым и лёгким шагом я пошёл по золотой лестнице наверх…
Мне трудно описать дальнейшее… Могу лишь сказать, что, восходя всё выше и выше, я вскоре поднялся на неизмеримую высоту и очутился в светлом мраке. Здесь, сияя светло-чёрным заревом, невидимо сверкал трон – трон, вокруг которого стояли миллионы благих. Я вступил в светлый мрак и прошёл сквозь этот трон – мимо ангелов, архангелов, мимо чёрного света и белой тьмы. Я не мог видеть ангелов: я лишь угадывал их присутствие. На секунду остановившись, я посмотрел вниз – там, в глубинах тёмно-синего неба мерцали точки. Это были планеты и звёзды. Да, где-то там, словно тонкое лезвие, скользит и Земля, - как она мала!.. Серебряные звёзды падали мне под ноги, холодные счастливые слёзы комет капали мне на лицо, сверху сыпались белые розы и осколки небесных сияний, а я всё шёл и шёл… Вскоре золотая лестница оборвалась, но я, не колеблясь, двинулся дальше. Я стал невидимым и снова ощутил за своей спиной крылья. Они незримо понесли меня ввысь, и я – острая молния – почувствовал в себе зарево несказанной и безудержной радости. Небесная пелена охватила меня своей исполинской волной, и сквозь шум комет я услышал музыку звёзд. Вскоре в небесной глубине показалась огромная красная планета.
- Что это? – подумал я.
- Это планета Счастья. На ней счастье слито воедино, - ответил мне незримый голос. – Бери эту планету себе!..
Я ничего не ответил и полетел ещё выше. Вскоре я увидел другую планету – синий шар, от которого во все стороны исходил мягкий и радостный свет.
- Это планета Любви, - продолжал голос. – Нравится ли она тебе? Там собрана вся любовь. Вся! Там чистая любовь – там любовь во всей её красоте. Бери её!..
Я снова ничего не ответил. Мы приблизились к синему шару, и меня незаметно охватил светло-синий блеск его туманов.
- Возьми это! – сказал голос, но я повернул в сторону и, миновав планету Любви, ринулся в небеса и, поднимаясь всё выше и выше, пошёл по звёздам…»
/ конец /
Энигма
Поэма Посвящается NN
Белые стены давили нестерпимо.
Человек находится в середине существующего? Или же на самом его краю? Этот вопрос остаётся для человека загадкой на протяжении всей жизни: весь путь человека и тот итог, к которому он приходит в конце жизни, – это попытка разрешить самый важный вопрос: где я нахожусь? В центре? Или на окраине? Могу ли я назвать себя кульминацией реальности, центром и высшей точкой бытия? Или же всё это призраки и иллюзии, будоражащие воображение и мелкое самолюбие? Куда идти? К чему стремиться? – эти вопросы возникают потом, после, - но прежде них - то первозданное и обнажённое вопрошание, искренность которого претендует на самое главное – в центре ли человек, или на окраине? Вы скажите, что «центр» и «окраина» - это фальшивые слова и пустые призраки, которыми оперирует смятенный человеческий разум… Вы скажите, что на самом деле нет ни части, ни целого, ни центра, ни окраины, ни прогресса, ни регресса… Вы скажите, что масса бытия чужда всем этим ложным и ходульным понятиям, а человек не может быть измерен своими же собственными кривыми и мутными зеркальными линзами, при внимательном взгляде на которые видна их фальшь и ложь…
- Это ложь, что в театре нет лож…
- Человек не живёт, а скользит по поверхности, он не есть, а вибрирует между зыбкими волнами океана псевдо -бытия, сохраняя видимость достоинства и до конца не сознавая свою призрачность. Задуматься о великом и грандиозном у него нет времени, а борьба с зыбкой и неверной рябью на поверхности житейских волн создаёт видимость чего-то серьёзного и значительного.
Реальность наступает на человека, наваливаясь на него или же постепенно вплетая его в скользкие сети своей причинности… Что видит в этих сетях человек? Он видит в них пёстрое разнообразие: сложная смесь разных цветов, оттенков и запахов бытия завораживает и ненадолго его забавляет. Но эта забава мимолётна. Постепенно человек понимает то самое страшное, что есть в мире – его пустоту. Его серую и безвкусную изнанку, лишённую качеств и смысла.
Стены давили нестерпимо. Казалось, что их влажная белизна, словно скорлупа, молчаливо скрывала в себе великую мысль… скрывала, не произнося…. Но это-то молчание и было нестерпимо.
- Почему пребывание человека в нашем мире – это скольжение? Почему он скользит? Если он скользит, то, значит, та поверхность, на которой мы пребываем, не способна одарить человека твёрдыми путями и незыблемыми дорогами?!. Я смею утверждать, что, скользя, человек может, несмотря ни на что и вопреки всему, пробираться к центру бытия. Вот только где этот центр?? Если мы допустим, что все движения людей могут быть поделены надвое: на движения ОТ центра и движения К центру, то вторые движения, оказываясь настоящими и подлинными, должны привести нас к безусловному и абсолютному Центру. Но что в этом Центре?.. Временами, если скосить зрение и незаконно посмотреть на порядок-непорядок вещей, окружающих нас со всех сторон, то покажется, что люди – это мокрые и холодные шарообразные существа, медленно и неверно передвигающиеся вдоль зеркальных коридоров: их движения лишены резкости, но своей настойчивостью они наводят на мысль о каком-то смысле, о центре, по направлению к которому эти холодные и влажные существа движутся… Вы скажите, что эти зеркальные коридоры – преграда самости и препятствие для человеческого Я. Вы скажите, что отражая внешние оболочки человека, зеркальные коридоры не улавливают суть и не отражают подлинной изнанки человека. Да. Но такая ложная перспектива – отражения внешнего – ещё и маскирует тот неведомый, непостижимый, невыразимый и неописуемый остаток, тайно хранящийся в глубине человеческой самости. Этот остаток не признаёт никаких законов, не вступает в контакт с причинностью и не притязает на Центр. Под внешними оболочками человека, денно и нощно живущими по законам конечной реальности, кроется шесть шаров. Каждый из этих шаров – клад. Клад, содержащий сокровища и драгоценности. Клад, полный истиной, чуждой нашему миру. На фоне пустых и безликих отражений и оболочек, которыми полна наша жизнь, шесть шаров….
- Где найти небесную дверь?
- Я не знаю где находится небесная дверь, не знаю подступов к ней, но, молодой человек, я должен вам настоятельно напомнить, что столь странные вопросы в нашем мире не находят и не могут найти ответа. Поэтому я предлагаю вам успокоиться.
- Нет. Мы должны снова и снова пытаться разрешить вопрос о том….
…шесть шаров – это неиссякаемый родник, из которого бьют свежие серебряные лучи, чуждые всему обыденному и тленному. Этих шаров шесть:
Счастье
Надежда
Время
Память
Действование
Сон
Мы должны внимательно рассмотреть под микроскопом каждый из этих шаров. Мы просто обязаны уловить их суть и смысл. Если эти шесть тайников содержат в себе истинное (такое истинное, которое нельзя понять с обыденной точки зрения), если шесть шаров могут сказать нам больше, чем, например, органы чувств, чем привычки, окутывающие нас повсюду, если в нашем скользком мире шесть шаров способны быть коньками или острыми лыжами, бег на которых откроет перед нами мир с иной стороны, - то обретение этих шаров, возведя нас на высоту, с которой всё кажется мелким и незначительным, придаст нашей жизни доселе неизведанную полноту и смысл. Эти шары – лучи тусклого света, пробирающиеся сквозь липкую светло-зелёную паутину обыденности. Общение с ними как будто бы обещает нам открыть тот странный пароль на незнакомом языке, пароль, пропускающий нас сквозь шесть врат подземного царства, возврата из которого нет…
Подойдя к первым вратам, мы видим массивную дверь, по обеим сторонам которой находятся две таинственные фигуры. Справа - светло-серые доспехи рыцаря с закрытым забралом, а слева причудливое животное-птицу с перьями попугая и телом крупной кошки… Эти два привратника молчаливо охраняют первые врата, ведущие в тёмный мир Первого Шара. Когда я нервозной походкой, скрывающей непонятную и взвинченную храбрость, тревожно подошёл к этим вратам, то кошка с головой и перьями попугая, приоткрыв один глаз и выдержав театральную паузу, низким и суховатым голосом промолвила:
- Забудь своё прошлое. Забудь и оставь позади воспоминания и прежние надежды. Не упоминай своего имени и, самое главное, не пытайся его вспомнить. Всё это тебе больше не понадобится.
- Хорошо, - ответил я.
Кошка-попугай голосом, который мог бы принадлежать скорее коту, вдруг повела настолько странную речь, что я твёрдо решил ничему не удивляться и, оставив позади всякое недоумение, воспринимать всё происходящее со всей искренностью и простотой, на которую только был способен.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |