Название: Кровь ясеня, волк битвы. 10 страница

Задумавшись, он скрёб и скрёб облысевшей метлой по одному и тому же месту, и Астани, заметив это, подошёл и больно ткнул Локи в спину. Локи охнул.

- Ленивая дрянь, - проговорил Астани, - а я-то думал дать тебе новое платье.

Локи поглядел на него, и совершенно неожиданно даже для себя самого заплакал. Слёзы просто потекли из него, как вода из кожаного мешка: без боли, без сожаления, даже без обиды – они просто текли и текли, и Астани отчего-то испугался. До сих пор ни единый цверг ни разу не пробовал взять желаемое мягкостью, потому что это было негоже, но тут Астани, кажется, изумился – до сих пор Локи не плакал ни разу.

- Что ты? – Астани встал так, чтобы Локи не было видно от очага, и протянул к нему кривой толстый палец, явно намереваясь заставить поднять голову и рассмотреть получше. Локи вздрогнул и отошёл на шаг – его трясло от одной мысли о том, что сейчас любой из цвергов дотронется до него, - и Астани скривился, снова сделавшись прежним. Почти прежним. Во всяком случае, он не ударил Локи, как непременно сделал бы раньше, а снова указал на метлу и велел:

- Чисти. Потом вымоешься сама. Разишь так, что впору бояться пускать тебя к огню.

Локи вздрогнул снова, на этот раз от омерзения, смешанного с презрением и тайной гадкой радостью. Всё-таки эти глыбы камня не были непрошибаемыми. В них были мягкие места – ударишь, и расколется. Только нужно было их найти.

Вирвир Длиннобородый явился вечером следующего дня, когда все уже так извелись ожиданием: гномы – мрачным и отчего-то трусливым, Локи – нетерпеливым и жадным. Ничто не могло быть хуже того, что длилось добрых два месяца, и уже то, что цверги были испуганы, заставляло его тихо злорадствовать. Длиннобороды были не родом, но званием, и званием не из последних. Значит, у здешних ублюдков намечались проблемы, и Локи непременно желал воспользоваться таким случаем. Это было даже не желание мести, а отчаянная потребность бросить камешек на свою чашу весов. Хотя бы вспомнить, каково это – самому выбирать собственный путь, самому искать неприятностей на собственный зад, и самому потом из этих неприятностей выбираться.

Едва лишь ступив в пещеру, Длиннобород повёл носом и сказал неприятным густым голосом:

- Много я видал заброшенных шахт, но ваша хуже всех. Я отсюда чую рудничный газ. Что вы, разве не цверги, а глупые смертные, лишённые обоняния?

Локи, которому всё же досталось новое платье – грубый, шершавый мешок с прорезями для головы и рук и толстой верёвкой вместо пояска, - едва подавил нервный смешок. Он всей кожей чувствовал, как недовольны здешние цверги, а если были недовольны они, значит…

Вирвир вновь повёл носом и шагнул мимо очага, презрев угощение, приготовленное для него на широкой каменной плите.

Фафнир, всё утро сбивавший с лоз сладкий горный виноград, поглядел вслед Вирвиру возмущённо. Он взял самую крупную ягоду, бросил в рот и раскусил; сок так и брызнул ему на бороду.

- Зато, - заявил он с полной уверенностью, - ни одна дальняя пещера не даёт столько руд и камней, сколько наша. Стоит заглянуть в сокровищницу, чтобы запах стал неважен.

- Ты дурак, Фафнир, - коротко ответил Вирвир, - какой прок от сокровищ, если сам воздух взорвётся вокруг тебя или обвалятся стены?

Пока Фафнир глотал воздух, оскорбившись до глубины своей душонки, Локи принял решение и тут же принялся осуществлять свой план.

Ещё со вчера он запасся камешками и кусочками металла, в изобилии встречавшихся в пещерах, и теперь вытряхнул их в подол. Один за другим он вынимал блестящие осколки кварца, тусклые капли олова, окаменевшие столетия назад щепки, похожие на пилёную кость, вертел их в руках и выкладывал на вычищенном полу руны. Одна за другой они появлялись на свет. Солнце. Гора. Небо. Кровь. Весна. Драгоценный подарок.

Одна за другой появлялись гномьи руны, и одна за другой менялись. Солнце. Смерть. Гора. Драгоценный подарок. И снова – солнце и смерть. Локи так тщательно составлял их, что запел от сосредоточенного внимания, выводя горлом невнятную мелодию, и это было правильным делом: Вирвир осёкся на полуслове и обернулся в тот угол, где Локи сидел, подобрав под себя ноги.

- Эй, - сказал Вирвир поражённо, - а это откуда взялось? Я понимаю теперь, отчего ваша шахта давно не даёт ничего кроме пустой породы – у вас, цверги, появилось дело поприятней?

Он шагнул вперёд, наклонился к Локи и снова замолчал. Локи как раз заканчивал выкладывать руну «солнце», и Вирвир вперился в неё маленькими глазами, дёрнул себя за седую бороду и выбранился негромко.

- Вы, проклятые… - он недоговорил. – Откуда у вас асгардская баба?

Хмурый цвержонок, которого Локи и видал-то исключительно за едой и сном, и которого подпускали к женскому телу в последнюю очередь, когда у Локи уже отключалось сознание, шагнул вперёд и проворчал:

- Купили.

Фафнир тут же врезал ему по затылку, но было поздно. Вирвир с глубоким интересом оглядел собрание и ухмыльнулся.

- Ах вот как, - проговорил он. – А я-то всё никак не пойму, отчего от вас за всё лето камня – как от быка молока.

Двилин дёрнул себя за бороду и плечом отодвинул Фирена, уже готового взорваться.

- Мы заплатили не так уж много, - сказал он твёрдо, - и ничем не обделили Длиннобородов. Пойдём, если хочешь проверить мои слова, и посмотри сам. Всё, что мы должны были собрать для вас, собрано – а что до женщины, так мы купили её для себя и отдали лишь то, что принадлежало нам.

- Да и не так уж дорого мы заплатили, - добавил Астани, поглядев на Локи с презрением. – Она ведь баба и не может работать ничем, кроме того, что между ног, а за это немного платят.

- К тому же ещё и ведовка, - заметил Фирен, указывая на зашитый рот Локи. – Видишь сам, товар этот не из дорогих.

Вирвир, расставив короткие ноги, поглаживал бороду, закрывавшую грудь и живот, потом сказал значительно:

- Так она колдует, - он снова поглядел на руны, лежавшие у ног Локи на истоптанном полу. – Что же вы, ради её сладкого тела позволяете ей творить чары здесь, под священной горой?

Это уже было серьёзным обвинением; Локи видел это по переменившимся цвержьим лицам, и видел, как до них доходит: мелкий, малозначительный вопрос обернулся серьёзным делом. Род Длиннобородов мог и обозлиться, а только глупец станет сердить того, кто вполне может выгнать тебя наружу, под смертоносное солнце. Локи читал о таком наказании – давным-давно, когда Драупнир рассорился с Дольгтрасиром, победил его в жестокой схватке и оставил побратима каменеть снаружи, под безжалостной рассветной зарёй.

Не было наказания страшнее, и Локи видел, как Вирвир, заложив пальцы за поясные петли, раскачивается на пятках – и оценивает ситуацию точно так же, как и компания хмурых цвергов напротив. С одной стороны, Вирвир был Длиннобород, и потому все прочие цверги должны были животами протирать перед ним тропинки в скалах, с другой – он был здесь один, а тем, кому нечего терять, не хватает ума, чтобы вспомнить о неизбежном будущем наказании за смерть цверга королевского рода.

Локи медленно пошевелил руну, лежавшую прямо перед его ногами, и угрожающее рогатое «солнце» превратилось в спокойное «камень». Вирвир сморгнул и сказал, приняв решение:

- Покажите мне, что собрали, - он снова оглянулся на Локи, смирно сидевшего над выложенными в ряд камешками. – Кто вам её продал?

- Свои, - презрительно ответил Фирен, - они изловили её и связали. Видно, и в Асгарде она натворила дел.

Вирвир поднял узловатый палец и сказал наставительно:

- Вы храбрецы, что держите её здесь, но слишком уж это опасно. Для моего рода вы добываете множество ценностей, но в колдовстве не сведущи. Я выкуплю у вас эту шваль и отдам в чертоги. Мудрые цверги найдут ей применение, а награду поделим пополам.

Фафнир, казалось, колебался, и Локи, опять позабыв о нити, попытался прикусить губу – и был вознаграждён ослепляющей вспышкой боли. Решалась его судьба, а он даже не мог ясно слышать слов, потому что боль захлёстывала голову изнутри.

- …привыкли, - выплыло из раскалённой волны, понемногу уходившей и оставлявшей Локи слабым и полуоглохшим. Кажется, это был Фирен. – Она забавно корчится, когда принимает нас, и…

Вирвир подошёл к Локи вплотную и носком узорчатого сапога пнул под бок.

- Да она сдохнет, - проговорил он уверенно, - и очень скоро. Я же предлагаю вам горное серебро и аметисты.

Воздух, застрявший у Локи под рёбрами от этого пинка, вышел тихим стоном сквозь угол зашитых губ. Горное серебро – это был довод, и довод решающий. Ценное своей редкостью, оно было искушением для гномьей жадности, и это искушение явно перевешивало все сомнительные удовольствия насилия.

Локи заставил себя не думать. Не думать о том, что его, кажется, только что продали, и кончилось самое страшное, потому что кончилась безнадёжность. Не могло быть ничего хуже бесконечного плена здесь, без малейшей перемены участи, и даже если мудрые цверги решат снять с него кожу живьём, это всё же будет лучше, чем здешний мрачный лабиринт без начала и конца.

К тому же Вирвир отреагировал на его руну. Локи ещё не был уверен в том, что это не совпадение, и на всякий случай запретил себе думать и об этом тоже. Удача его оставила в тот самый день, как он решил поверить отцу, и сейчас было бы глупостью дразнить судьбу избытком уверенности. Как и с океанской волной, с ней нужно было быть почтительным и ни в коем случае не бороться. Локи однажды уже пытался поспорить с такой волной, и она едва не убила его головой о камни. Нет, с судьбой нужно было вести себя послушно – тогда она, подхватив, пронесёт тебя над камнями, отхлынет и оставит пусть мокрого с головы до ног, но живого.

Локи и вправду был весь мокрый; он удивился этому, а затем почувствовал, как платье липнет к животу и груди, и как от него пахнет сладким женским потом, сильно и бесстыдно. Вирвир, перед которым уже раскладывали собранную дань, тоже это почуял, повёл носом и на секунду отвлёкся от блеска сокровищ.

- Воняет, - пробормотал он, но Локи без труда узнал в его голосе ту смесь отвращения и похоти, что была свойственна всем цвергам, едва лишь речь заходила о женщинах. Неясно было, всегда ли эти подземные ублюдки отличались подобным отношением или приобрели его, разом потеряв половину своего рода, но Локи это и не интересовало. Достаточно было того, что Вирвир тоже…

От одной мысли о том, чтобы оказаться под этим толстобрюхим, с окладистой бородой чуть не до колена, знатным потомком могильных червей, жравших Имира, Локи затошнило. Он задышал глубоко и ровно, борясь с тошнотой, и тут следующая мысль всё-таки плеснулась ему на язык мерзкой кислятиной.

А чем это хуже?

Вот какова была эта мысль: подлая, расчётливая, омерзительная и грубая в своей правоте. Чем оказаться под одним цвергом могло быть хуже, чем под семью его собратьями?

Локи отвернулся, осторожно собрал скисшее молоко в угол рта и так же осторожно выплюнул его через отверстие.

Ничего. Это он переживёт тоже. Он переживёт и Вирвира, если потребуется, и мудрецов в цвержьих чертогах, и боль, и – если эта тошнота и слабость действительно означают то, о чём мерзко даже думать, - и всё, что приходится терпеть женщине, пойманной в ловушку тела. Он переживёт и отомстит так, что скрюченная скала Дольгтрасир содрогнётся от радости, услышав об этом.

Рассматривая сокровища, цверги, казалось, вовсе позабыли о нём, и Локи был тому только рад, потому что в глазах его – он чувствовал, - вместо тупой покорности, положенной пленнице, блестела злоба столь сильная и явная, что Вирвир, увидав его, мог бы и передумать. Кроме того, Локи требовалось собрать свои колдовские камешки. Как бы ни были примитивны эти грубые помощники ведовства, ими не следовало разбрасываться.

Чаруя реку, бери от неё воды, колдуешь с живым – бери шерсть, перья, чешуйку или зуб. Когда колдуешь для цвергов, бери камни и металл. Это Локи усвоил твёрдо.

Вирвир подошёл к нему, едва лишь последний блестящий кусочек олова исчез в ладони Локи. Ещё ночью он оборвал у подаренного платья часть подола и свернул из куска ткани грубое подобие кошеля, куда и сложил все свои находки. Цверг поглядел на пол под ногами Локи и нахмурился.

- Два фунта серебра, - решил он, - и того, пожалуй, много. Но я добавлю каждому по аметисту с ноготь величиной.

Двилин пожевал губами, размышляя, и кивнул. Локи уже знал, что делить плату цверги будут не поровну, а по старшинству – и цвержонку не достанется ничего, кроме тумаков. Впрочем, нет. Лишившись шлюхи, все цверги снова примутся либо колотить его почём зря, сбрасывая злость, либо ходить к сородичу, что уродился слабым и не мог отбить ни себя самого, ни даже доли своей добычи. Локи вовсе не сочувствовал Ару, а думал лишь о том, что хмурый паскудник попробует, конечно, вытворить что-нибудь такое, что заставит Вирвира отказаться от сделки и оставить Локи здесь.

Ожидания его оправдались той же ночью. Когда все цверги уснули у очага, завернувшись в грубые одеяла из козьих шкур, Ар подполз к углу, где обычно спал Локи. Двигался он неловко, потому что сжимал в руке нож.

Было ещё одно изрядное неудобство в жизни с зашитым ртом. Это была невозможность заорать как следует, поднимая всех ото сна. Локи сидел в углу, готовясь отбиваться, и вполне ясно понимал, что не может даже замычать так громко, как хотел бы. Руны на этого мелкого ублюдка не подействовали бы, как ни собирай: они могли чуть сдвинуть настроение цвергов, но не более того. Ар же пришёл… а действительно – зачем? Убивать Локи ему было без надобности: озверевшие от потерянного откупа цверги оставят от мелкого мокрое место, а вот калечить…

Вжавшись в холодный каменный угол, Локи следил за цвержонком блестящими глазами и надеялся лишь на то, что его хитрость сработает. Она была смешной по сравнению с теми, что когда-то помогали ему обводить вокруг пальца весь Асгард, но ничего другого ему не оставалось.

Ар наклонился, целясь ножом, и Локи что было сил ударил его ногами. Они хотя и затекли от долгой неподвижности в холоде, всё же послушались – и Ар, весь вечер слушавший дыхание Локи и уверенный в том, что асгардская тварь спит, отшатнулся назад.

Ножа, как надеялся Локи, он не выронил. Впрочем, это и не было залогом спасения: Локи всерьёз подозревал, что даже если он и завладеет чем-то достаточно острым, чтобы справиться с ремешком, то уйдёт в Хельхейм раньше, чем развяжет себе рот. Потому он размахнулся как мог широко и швырнул в лицо Ару все те сокровища, что подарила ему пещера гномов.

Звук оказался тише, чем Локи ожидал. Или это слишком громким было его собственное сорванное дыхание. Ар отшатнулся снова – привычка слабого идти от боли, а не к ней, - и вскрикнул, лишь в последнюю секунду заставив себя приглушить голос.

Цвергов разбудило не это, а дробный перестук брошенного. Острый кусок кости, не так давно служивший рогами солнцу, ударил храпящего Фирена по руке, и тот вскочил, дико озираясь.

- Обвал! – заорал он, ещё не очнувшись. Локи едва не завыл от счастья. Мысль о том, что удары мелких камешков напомнят цвергам о страшном предвестнике обвала, приходила к нему, но Локи отбросил её как слишком оптимистичную. – Цверги, проснитесь!

Менее чем через секунду в пещере уже творился хаос. Двилин, не успев ещё проснуться, тут же врезал Фирену по шее и потребовал заткнуться. Если это вправду обвал, так воплями дела не поправишь, а будет лишь хуже. Фирен даже не обиделся, а уставился на свод пещеры, отыскивая предательскую трещину. Двилин и Фафнир тоже задрали головы и добрую минуту изучали потолок.

- Нет, - наконец проговорил Двилин, наклонился и подобрал пару камешков из тех, что рассыпались вокруг очага. – Разве что гора решила засыпать нас всякой дрянью вроде объеденных костей.

Фирен поглядел в его ладонь и мгновенно повернулся к углу, где скорчился Локи. Ар уже успел удрать, но недалеко, и пытался теперь сделать вид, будто спал рядом со всеми и только что очнулся, и так же недоумевает внезапному пробуждению. Получалось у него плохо, но цверги были непритязательны к мелочам.

- Ах же ты сука, - почти восхищённо сказал Фирен, - чего ещё от тебя ждать, как не подлости?

Двилин молча стукнул его между лопаток, и Фирен подавился следующим обвинением. Одними глазами Двилин показал на Вирвира, проснувшегося и следившего за происходящим, и вновь ударил Фирена.

- Не стала бы эта девка просто так швыряться камнями, - сказал он убеждённо, оглядываясь по сторонам и так явно боясь за своё серебро и аметисты, что Локи рассмеялся бы, если б мог. – Может, увидала крысу?

- Может, - вдруг сказал доселе молчавший Вирвир, - эта крыса была с ножом?

Он поднялся и пошёл к Ару; у того на лице отобразилось отчаяние. Прочие цверги бросили рассматривать кто потолок, а кто найденные Двилином камешки и теперь все глядели на цвержонка.

Так его, - подумал Локи и не удивился полному отсутствию сочувствия. Когда дела обстоят действительно плохо, на сочувствие не остаётся сил; Ар должен был понимать это как никто другой – и первым бы изумился, вздумай Локи проявить жалость. Он-то ведь её не проявлял.

- Ар… - прорычал Двилин; взгляд его теперь был устремлён на нож, всё ещё зажатый в кулаке цвержонка. Видно, так боялся выронить, что пальцы свело на рукояти – такое бывает с неопытными бойцами, уж Локи-то знал.

- Хотел испортить девку, - припечатал Фафнир. – От злобы, что уродился таким хилым, да ещё и от зависти. Чтоб мне лопнуть, я с него кожу живьём сниму, засыплю солью и надену обратно!

Локи, вжимаясь лопатками в стену, оценил эту идею как не лишённую привлекательности, но Вирвир ухмыльнулся и сказал:

- Его я заберу тоже. При чертогах таких хиляков немного, и ему там найдётся работа.

Глаза у цвержонка стали чёрными от страха, и он метнулся взглядом по сторонам, ища спасения, которого не было. Локи с ясным и холодным сердцем подумал о том, что так же искал способа убежать. Нет, что всё ещё ищет, даже и сейчас. Только ему, кажется, повезло найти крошечную щёлочку, сквозь которую, может быть, удастся просочиться, а этому узкоплечему недоростку – нет. И ждёт его участь, что хуже смерти: участь, которую судьба отвела от Локи, бесконечная и безнадёжная, полная грязи и боли. Разве что унижения Ару не достанется – потому что он с самого начала рос как ничтожество, а не как асгардский принц.

Цверги, казалось, колебались. Вирвир был в своём праве: как любой гном, на чью добычу покусились, он мог сделать с попавшимся цвержонком что угодно – всё, на что хватило бы сил и фантазии. Но терять помимо асгардской бабы ещё и самого слабого…

Это означало передел. Фафнир, переглянувшись с Фиреном, критически оглядел Астани и тихо засвистел сквозь зубы; Астани, почуяв его взгляд, весь подобрался и потянулся к топору.

- Нет-нет, - сказал Вирвир, сладко улыбаясь в бороду. – Мы сначала отбудем, пожалуй, а потом уж…

Он подошёл к Ару и сжал его запястье так, что цвержонок весь искривился, скорчился, потянулся к земле, спасая кости. Нож выпал, и Вирвир тут же его поднял, оглядел и сунул за пояс.

- Верёвки, - сказал он коротко. – Одну лошадь в добавление к моим. И помогите погрузить всё, что принадлежит Длиннобородам.

Локи впервые видел подгорных лошадей так близко, и жадно их рассматривал. Со спутанными нечёсаными гривами, с мохнатыми бабками и широкими боками, они были такими низкорослыми, что легко проходили под низкими сводами пещер. Вдобавок и шерсть у них была жёсткая, длинная, и ели эти клячи что угодно – по крайней мере, Локи был уверен в том, что одна из них, грязно-бурая, жуёт подобранный камень.

Норов у лошадей тоже был цвержий. Та, которую неведомо откуда пригнал Астани – его отправили, как раньше послали бы Ара, - едва не ухватила Локи зубами за ляжку, да впридачу оскалила жёлтые резцы.

- Не нравится асгардская погань? – весело спросил Вирвир. Он уже успел накинуть на запястья Ара верёвку, точь-в-точь такую как та, что стягивала руки Локи, и теперь занимался ошейником. Локи ожидал, что его просто привяжут к лошадиному хвосту и заставят идти пешком, но Вирвир решил иначе: указал на седло и велел Локи забираться, а верёвочную петлю прикрепил к упряжи.

Ара он привязал сзади, в опасной близости от копыт, и пригрозил вполголоса чем-то, чего Локи не расслышал.

Сон мучил, подкатывал и захлёстывал по самую макушку. Локи бранил себя и заставлял открыть глаза, моргая, как ночная птица на свету, пытался запоминать дорогу и быть настороже, но в седле было слишком удобно, а усталость слишком велика. Он ещё помнил, как Вирвир вывел свой небольшой караван из проклятой пещеры, но потом коридоры, переходы, настилы над опасными участками пути, колыхание факела и ровный цокот копыт, пыхтение Ара и негромкое нытьё, заменявшее Вирвиру песню, окончательно его усыпили.

Очнулся он от того, что Вирвир дёргал его за плечо. Локи тупо уставился на него, всё ещё ослеплённый недавним движением стен и проёмов вокруг, и успел испугаться того, что сейчас его ударят за медлительность, но Вирвир только сказал:

- Пойдём.

Локи, охая, сполз на каменную твердь. Ноги после долгой поездки казались тряскими, неверными, и он едва не упал. Вирвир повёл его от лошади, и у Локи заныло сердце – не иначе, подумал он, цверг решил взять своё. Омерзительная перспектива, и, может быть, не так уж плохо, что он всё никак не может стряхнуть сонное оцепенение. Это вроде чашки отвара, какой дают воинам перед тем, как зашивать рану или вырезать из мяса застрявшую стрелу.

Они миновали текущий скудный ручеёк, из которого пили лошади, и свернули за гигантский обломок скалы, явно рухнувший когда-то с потолка этой немалой пещеры. Тут Вирвир остановился и распустил на Локи верёвки.

- Давай, - велел он, ткнув пальцем Локи куда-то в низ живота. Точно, так и есть. Удивительно, как это Вирвир повёл его куда-то, а не взял прямо там, под ненавидящим взглядом цвержонка.

Локи задрал подол и наклонился – лечь здесь было негде. В следующую секунду увесистый шлепок обжёг его зад и заставил подскочить со сдавленным воплем изумления и гнева.

Цверг уже успел расстегнуть штаны. Но его член был мягким, и Локи, развернувшись, уставился на Вирвира непонимающе.

- Тупая шлюха, - констатировал Вирвир и пустил струю в самый тёмный из углов этого закутка. – Давай облегчайся, или ты решила терпеть до самых чертогов?

Сначала в нём полыхнуло безумное, бешеное облегчение. Почти благодарность, почти счастье.

А потом – куда больнее, чем всё предыдущее, даже больнее швов, - обжёг стыд.

Локи медленно согнул колени, присел, закрыв глаза – он не мог смотреть на цверга, - заставил себя последовать приказу. Запах был отвратительный, точно под стать ему самому. Омерзение и грязь, и снова грязь и отвращение. Хорошее же наказание приготовил ему отец.

- Не думай, что все цверги таковы, как те дуралеи, - сказал Вирвир, ведя его обратно. – Я не стал бы брать тебя ради того, что у тебя между ног дыра, - он подумал и вдруг зафыркал от смеха. – Горное серебро и аметисты. Двилин всегда был простак. Садись у огня да погрейся.

Локи уселся, втайне надеясь на то, что Вирвир продолжит говорить. Сонливое оцепенение оставляло его, и приступ отчаяния тоже миновал. Что толку в сожалениях? Бросают только руны, что вынуты из мешка.

- В чертогах за тебя дадут куда больше, - весело сказал Вирвир, и Локи почудился проблеск настоящей похоти в его голосе и глазах. Кажется, грязноватые шутки о том, что у родовитых цвергов стоит только на длину их собственных бород да на толстые мешки с золотом были не лишены оснований. – И хотел бы я знать, что ты натворила в проклятом Асгарде, что эти зазнайки спихнули тебя сюда, но… - он поглядел на Локи, и у того мгновенно заныли губы. – Нет. Слишком уж опасно.

Локи едва не застонал. Так близко к свободе – и всё-таки нет. Она снова лишь коснулась его сладким запахом и ушла, не дав притронуться и пальцем.

- Держи, - сказал Вирвир и протянул чашку, полную молока. Локи недоверчиво поглядел на угощение и взял, терзаясь опаской, жадностью и изумлением. Соломинки Вирвир ему не дал – то ли забыл о ней, то ли решил поглядеть, способен ли Локи без неё обойтись.

Локи был способен, хотя и корчился от боли, когда нечаянно касался языком швов. Молоко было странным на вкус, и такого он ещё не пил.

- Кобылье, - пояснил Вирвир, заметив, с каким задумчивым лицом Локи рассматривает жёлтую и густую от жира жидкость. – Поешь, и поедем дальше.

Ар, сидевший связанным в отдалении, застонал. Ему дорога далась куда тяжелее, чем Локи: всю её он проделал пешком, да впридачу со связанными руками.

Вирвир даже не глянул в его сторону, а заметил вполголоса, что за издыхающий комок грязи в чертогах много не дадут. Даже если эта грязь редких кровей.

И он вправду принялся заботиться о Локи в той странной, полубезумной манере, какая была бы совершенно нормальна, иди речь о скотине. Переходы делались всё длинней, но дальние горы остались позади вместе с опасными тропами, и теперь лошадям было легче идти, и Локи по большей части спал в ровно раскачивающемся седле. Его уже не мутило, и хотелось только есть и спать, и ещё покоя. Всё это давалось ему в избытке, и Локи втайне ловил себя на том, что предпочёл бы путешествовать подольше. Время теперь будто было нарезано ровными правильными ломтями: подъём, завтрак, переход, привал, переход, ужин, сон, - и Вирвир молчал и не трогал его. Ар тоже молчал, так что шли они в почти полной тишине. Гора, как вскоре осознал Локи, была практически бесконечна: долгий сложный лабиринт, проеденный в скалах, точь-в-точь жучиные следы, если ободрать со старой сосны кусок коры. Чем дальше, тем более обжитыми делались эти переходы и туннели: там сгоревший факел, тут камень с выбитым на нём сообщением неведомому адресату, а то и родник в резной каменной чаше, и над ним почти кружевной тонкости каменная полка, да впридачу кубок на ней – освежиться усталому путнику…

В Асгарде о цвергах говорили многое. И сам Локи знал о них всё, что положено знать асгардскому принцу. Но всё-таки гораздо меньше, чем следовало бы, и большей частью из книг, а что могут книги рассказать о подгорном городе? Локи, едва увидев его, уверился: ничего. Никакие слова не были способны передать красоту Свартальвхейма, и Локи решил, что хитрые цверги не зря выбрали своим жилищем мир, почти неподвластный асам. Если бы Один увидал всё это поближе – непременно захотел бы сделать своим. С цвергами и так воевали, и не раз, но всё это были войны, призванные убедить упрямых гномов жить своей жизнью и не охотиться за сокровищами в чужих владениях. То, что Локи видел сейчас, было невозможно вместить в сознание, не поперхнувшись избытком. Драгоценные инкрустации и самоцветы с голубиное яйцо, мозаики чистейших цветов, изображавшие всех цвержьих царей, каменные изгибы и полупрозрачные глыбы горного хрусталя, освещавшие город – но не от этого на глазах выступали слёзы.

Там старый овальный медальон, вырезанный в скале явно от скуки. Неведомый мастер изобразил на нём то, что видел каждый день: цверга, кующего металл. Медальон был в пару ладоней высотой, но изображение казалось живее самого Вирвира. Локи видел даже, как каменный кузнец вспотел от жара – мельчайшая россыпь блестящих кристалликов отмечала его спину и лоб. Тут извилистая лоза винограда, росшая из камня. Локи гладил её волокнистые изгибы и всё силился понять, настоящее ли это или нет. Только заметив клеймо на нижней стороне листа, словно бы случайно завернувшегося от сквозного ветра, Локи удостоверился, что это всё же камень. А вон там, у городских ворот, высечена из камня целая свора собак. Локи знал, что они не залают, но ничего не мог с собой поделать: казалось, вон та, припавшая к земле и сморщившая нос, вот-вот кинется вперёд.

Вирвир на фоне этого невероятного города очень потерял в представительности и даже послушно стоял, ожидая разрешения войти. Пара цвергов-стражников, охранявших ворота, подошли к нему и перекинулись парой слов. Вирвир отвечал спокойно, не топал ногами и не поминал своё родство с Длиннобородами. Впрочем, это и не потребовалось: оглядев его лошадей, мешки, пленника и Локи, стражники только хмыкнули в бороды.

- С хорошей добычей ты возвращаешься, Вирвир Караванщик, - сказал один из них. – Только вот что это за пакость прилипла к спине твоего коня?

Вирвир поглядел на Локи, затем на стражника, а затем сказал очень мягко:

- Хочешь, скажу тебе, Мори, отчего твоё золото до сих пор умещается за голенище одного сапога?

Стражник нахмурился, и Вирвир пояснил:

- Слишком уж ты привык держать руки чистыми. Что же, мне тут стоять и слушать, как ты пыхтишь, или позволишь отправиться домой?

Уязвлённый Мори отступил, и караван змеёй вполз в город, показавшийся Локи запредельно прекрасным. Так же, как несколькими неделями назад его оглушило равномерное движение стен вокруг, сейчас его ошеломили чертоги. К роскоши можно было привыкнуть, она немногим отличалась от роскоши Асгарда, но к неожиданным ударам красотой, как ножом под рёбра, привыкнуть никак не получалось, и Локи всё смотрел и смотрел по сторонам, не в силах зажмуриться.

Вирвира здесь знали; то и дело какой-нибудь цверг разражался многословным приветствием. Каждый косился на мешки, притороченные к сёдлам, и на Локи глядели так, что кожа горела от взглядов. Он уперся взглядом в косматую гриву и ехал, стараясь разглядеть всё и притом не встретиться глазами ни с одним из цвергов, во множестве сновавших вокруг.

- Надо бы завязать ей глаза, - пробормотал кто-то, миновавший их процессию. – Вон как зыркает.

На это Вирвир не ответил, а себе под нос пробормотал что-то нелестное о трусливых сородичах, что боятся бабы с зашитым ртом.

Дата добавления: 2015-08-27