Название: Кровь ясеня, волк битвы. 16 страница

Сказать, что Локи боялся встречи, означало не сказать ничего. Но только боялся он не гнева, не молота, даже не того, что Тор скажет или сделает. Он боялся увидеть в глазах Тора ту же мутную пелену, что прикрывала теперь единственный глаз их отца. Цвержье проклятие не разбирало степени родства, и ему асы были обязаны всем тем, что обрушилось на Асгард в последние годы. Пусть даже сам Локи был далеко, но кровь, кровь! Один был щедр к женщинам, мало кто в Асгарде не был его родичем, и проклятое чародейство выедало теперь асов изнутри: кого быстрее, кого медленнее.

Тора оно должно было пожрать с той неизбежностью, с какой разгоревшийся огонь жрёт пучок соломы, и Локи готов был заплакать, готов был заорать во весь голос, лишь бы только не думать о том, что за беда случилась с Тором по его вине.

Громовые шаги послышались совсем близко, и белые стены дома дрогнули и едва не обрушились; кое-где по камню и позолоте пошли трещины, и это означало, что Тор в бешенстве. Обычно он сдерживался, но Сиф, как видно, известным лишь ей способом послала мужу весточку, и сообщила кое-что о происходящем, так что теперь Тор пришёл, сотрясая ступнями каменную твердь земли. От каждого шага по телу Локи проходила дрожь, и была ещё долгая мучительная минута, когда шаги затихли, а по полу побежал сквозняк. И не глядя, Локи знал, что Тор стоит сейчас в дверях и глядит на него.

Тот, кто затеял Рагнарёк – пусть не по своей воле, а силой прорицания, - должен быть храбр. Но Локи не мог заставить себя поднять взгляд. Он будто вмёрз в пол, вплавился в расплавленный янтарь, и единственное, что ещё заставляло его сердце биться, была дурацкая, глупая, сильнее всего в девяти мирах, обречённая на скорую гибель и истекающая кровью надежда.

Глупая, беспомощная птаха с ободранными крылышками.

Тор заговорил прежде, чем Локи сумел справиться с собой. Надежда перестала биться и умерла ещё раньше – даже до того, как до Локи дошёл смысл сказанного. Хватило и того, как звучал голос, знакомый с рождения: ничего, кроме гнева, в нём не было. Ни радости встречи – этого Локи, положим, и не ждал, - ни настоящей злости, ни даже любопытства, требовавшего срочного утоления – нет, ничего. Тор просто гневался, и этот гнев был будто нарисован краской на деревянной плашке: яркий, резкий, но плоский и безжизненный.

- Молчи,- сказал Тор, не тратя времени на приветствия. – Если не смолкнешь - ударю и размелю тебя в пыль.

Локи смотрел ему в лицо, когда-то живое, теперь похожее на золотую маску злобы, и тщетно искал в себе ответной злости, ярости, да хотя бы страха! Из страха можно было бы вылепить слабое подобие того, в чём он сейчас нуждался ради сохранности собственной жизни: упрямство, злобу, уязвлённую гордыню. Но этого нового Тора он не мог бояться, как ни хотел, и даже занесённый молот не испугал бы его, потому что всё самое страшное уже случилось. Даже Рагнарёк, и тот теперь казался избавлением, а не злом.

От прежнего Тора, глупого и честного, осталось совсем немного – если вообще что-либо осталось. Локи смотрел на его пустую оболочку, что двигалась, говорила и грозила смертью, и не мог отвязаться от мысли, будто видит перед собой лишь механическую куклу, грозное оружие наподобие Разрушителя, чья сила могла сравниться только с безмыслием.

Конечно, это была иллюзия. Конечно же, Тор стоял теперь перед ним, хмурясь и морща нос, как от дурного запаха, но только внешнее сходство не решало ничего. Внутри Тор был пуст, Локи это чувствовал и чуть не рыдал от беспомощной ярости.

- Вот и ты, грозный воин, - сказал он только чтобы не молчать. – Явился на поле брани?

Это был важный вопрос; Локи видел, как побелели пальцы Тора на рукояти оружия, но если бы Тор действительно явился сюда убивать – уже ударил бы. Или нет? Что он, Локи, знал об этом новом Торе, изглоданном проклятой волшбой?

Тор молчал, и Локи показалось даже, что он не слышит. Или не понимает. Или…

- Замолчи, - повторил Тор. Он вспотел, и капли пота на висках казались золотыми. – Просто замолчи.

Тут Локи понял, что Тора мучит сам звук его голоса, и что по золотой маске идёт тонкая, почти невидимая рябь.

- Ты сам пришёл сюда, - напомнил он, и рябь сделалась видней. – Чтобы высказать всё, что не сказано, и сделать всё, что ещё нужно сделать. Что ж теперь велишь мне замолчать? Не за тем я здесь, чтобы уйти просто так.

Тора перекосило; на лбу его выступили жилы, будто змеи, что до сих пор клубком извивались в глотке убитого слуги.

- Замолчи, - снова потребовал он, и Локи понял кое-что. Он глядел на Тора и видел сквозь эту золотую глазурь, сквозь проклятье, оставившее от Тора лишь оболочку да долг царя и господина Асгарда, - видел, как что-то уродливое, слабое, крошечное корчится внутри, воет и рыдает, слышит каждое его слово и отзывается на него. – Замолчи, волчье семя!

- Фенрир убьёт Одина, а ты и отомстить за отца не сможешь, - напомнил Локи, ничуть не обиженный оскорблением. Фенрир до сих пор лежал связанным, и в пасти у него стоймя торчал меч – асы не менялись. Что Один сделал с ним самим, то раньше было сделано с его потомком, вот только у Локи хватило сил вырваться, а у волка – нет. Пока что не хватило. Локи успел подумать и о том, что освободить Фенрира теперь, полубезумного, ошалевшего от боли, накопившего обиды на весь мир – хороший способ умереть самому, вдобавок утерев нос предсказанию, но тут же забыл об этом, потому что Тор взревел и замахнулся на него молотом.

Локи смотрел на него и удивлялся тому, что не чувствует страха. Он видел, как молот поднялся и завис в воздухе, видел, как блестит узор, украшавший его торец – и в сердце у него было пусто и спокойно, как в высохшем орехе.

- Ударишь? – спросил он с любопытством; ему вправду было интересно. – Ударишь меня сейчас, могучий Тор? Я обещал твоей жене проверить кое-что, а теперь мне хочется знать, что случится: Мьёлльнир соскочит с рукояти, потолок обрушится, тебя укусит невесть откуда взявшийся пёс и тем отвлечёт от насущного дела? Какую штуку выкинет судьба, чтобы пойти туда, куда мы сами проложили ей дорожку?

Тор смотрел на него не мигая, и Локи подумал, что такой сбивчивой речи он не понял бы и раньше. Проклятие цвергов отчего-то пощадило самого Локи, хотя должно было сжечь его первым, раз он был так близко, и это его кровь брали для злой волшбы. Но Тора оно не обошло стороной, и вот почему он таков. Да уж, это стоило Мьёлльнира.

- Молчи, - прошептал Тор. Действительно прошептал; Локи это не удивило. Перед правдой, внезапно поднимающейся из обыденных вещей, немногие способны сохранить способность говорить громко. Тор оказался способен: прочистил горло и повторил уже громче, - молчи, не вынуждай меня.

Молот чуть дрогнул в его руке, оказался на волос ближе к Локи. Ещё несколько секунд, одно движение – и его уже не остановить. Могучее оружие рванётся вниз, набирая скорость, ударит Локи по макушке, раздробит её… и ничего не изменит, потому что ничего нельзя изменить. Локи едва не засмеялся в голос, так проста и ужасна была правда. Не нужно было ходить к океану, не стоило упорствовать перед Одином – всё и так случилось бы само. И даже нет: если бы он, Локи, послушал отца, тому не пришлось бы прятать его в пещеры цвергов, и у девяти миров было бы ещё несколько десятков или даже сотен лет, а теперь он, Локи, собственными руками начал Рагнарёк. Потому что если этот стоящий перед ним опустевший Тор – не признак начала конца, то что тогда станет надёжным знаком того, что сумерки уже упали на Асгард?

И подумалось ещё, самым краешком мысли, что судьба – не просто великая шутница. Она ещё и великий мститель. Он, Локи, отнял у богов Бальдра, отнял надежду, свет, весну и радость без причины, а судьба в отместку отняла всё то же самое у него самого. Мёртвая кукла Бальдр теперь исполняет прихоти его дочери, а золотая кукла Тора стоит сейчас перед ним и смотрит пустыми глазами, и молот в её руке жалок, как игрушечное оружие игрушечного воина.

- Молчи, - снова сказал Тор. – Не то убью. Раскручу за ноги и заброшу повыше к востоку. Там отпадёт у тебя охота шутить да издеваться.

Локи сумел перевести дыхание и, припомнив кое-что из давних дел, ответил:

- Помнишь о них, благородный Тор? Ещё бы: забудешь, пожалуй, как прятался в великаньей рукавице – ни дохнуть, ни охнуть.

Он не рассчитывал на многое, всего лишь отбивался словами, идя на поводу привычки всегда оставлять за собой последнее слово, но это неожиданно подействовало: глаза Тора чуть прояснились, и он рявкнул:

- А ну закрой рот, если не хочешь попробовать Мьёлльнира!

Это было сказано почти по-прежнему, и Локи чуть не взвыл. И снова это полумёртвое, уродливо искажённое, но живое, живое – блеснуло за мёртвой кристальной синевой.

Тор сопротивлялся. Тор, чтоб ему провалиться, сопротивлялся проклятию – и Локи любил его сильнее прежнего за это.

- Хватит мне грозить, - сказал он, улыбаясь. – Этим меня не испугать, и жить мне ещё долго. Вот ты, громобой, куда ближе к гибели: стянут крепкими ремнями, хоть и не видишь их. Как бы тебе не умереть в плену, да ещё от голода – ведь ничего живого уже давно не бывало ни рядом с тобой, ни в тебе.

- Договоришься, - неожиданно тихо пообещал Тор. Капля пота потекла по его виску, а жилы вздулись ещё сильней, и Локи уже видел, что заронил в полумёртвую душу зерно, и что теперь оно прорастает, щекочет беспокойством, вонзает острые корешки в тусклую почву, разрастается с каждой секундой всё шире. Заклятие выжгло Тора, кто спорит – но на пепелищах всегда что-нибудь растёт, и тем лучше, чем сильнее был пожар. – Отправлю тебя в Хель, к воротам смерти!

- И кому сделаешь лучше? – весело спросил Локи, - или забыл, что оттуда я появлюсь на корабле чужих воспоминаний? На корабле, что будет собран из ногтей мертвецов, под парусом, сотканном из предсмертных грёз и надутом чужими стонами? Где ж тогда окажутся ворота смерти, которыми ты мне грозишь – не у тебя ли за спиною?

Тор невольно бросил взгляд себе через плечо, а Локи сказал, пользуясь наступившей тишиной:

- Всё, что хотел, я высказал и асам, и асиньям. Тебе, Тор, – уступлю, не доводя до драки. Уйду с глаз долой – ты не чета прочим, ты станешь сражаться.

Он обернулся ко всем, кто сидел за столами, потеряв дар речи, и сказал зловеще:

- Немало ты, Эгир, наварил пива. Но зря старался: всё, что у тебя есть, сгорит в огне.

Он поднял руку, как делал это в Свартальвхейме, и лёгкое пламя заплясало вокруг его ладоней, ринулось разбегающимися ручьями из-под ног, с треском принялось пожирать и золотое убранство палат, и добела отчищенный пол, и занавеси, и посуду. Асы и асиньи вскрикнули и вскочили на ноги, торопясь отойти от огненного потока. Пламя не могло повредить им, но стоять посреди огненной лужи не хотелось никому. Что же до Эгира – тот охнул и обвёл взглядом пылающие палаты, закричал в голос и побежал прочь из обречённого дома.

- Беги, - посоветовал ему Локи и добавил жестокосердно, - пусть пламя тебе поджарит спину, трус.

Тут Один прорычал что-то со своего почётного места, и Эгир, метнувшись к нему сквозь горящий воздух, завизжал дико и отчаянно, точно свинья под ножом. Локи успел ещё обернуться к асам - и не удивился, увидав, что за столами не осталось никого. Даже старик, что до последнего чертил свои руны, и тот исчез, и вместе с Локи среди волн пламени остался только Тор. Остальные боги ушли кто куда, не желая больше оставаться в доме, ставшем отныне прибежищем смерти и притчей во языцех, но Тор – Тор остался, чтобы сражаться, и Локи был счастлив видеть, что хоть это осталось в нём по-прежнему.

- Помнишь меня? – спросил он, подойдя ближе. Эгир, продолжая кричать, выбежал прочь, и Локи забыл о нём; что же до Тора, то он опустил Мьёлльнир и смотрел на Локи почти с ужасом. Видно было, что сама душа его мечется внутри, и что это больно, потому что лицо Тора побелело, как у раненого, а губы кривились то ли в гримасе гнева, то ли в жалобном оскале. Локи поднял ладонь, стряхнув с неё огонь, и коснулся щеки Тора, краем глаза заметив, что молот снова двинулся вниз. – Вижу по лицу, что помнишь, а раз так, скажи мне сам, Тор: кто я?

- Бог обмана, - шёпотом ответил Тор. – Слушать тебя нельзя, а не слушать я не в силах.

- Отчего так? – удивлённо спросил Локи, - отчего же ты, Одинсон, стоишь теперь передо мной, как слабая женщина, а я не могу даже пожалеть тебя как следует? Может, это оттого, что я зол на тебя до крайности?

Тор потряс головой и посмотрел на Локи чуть более осмысленно.

- Кто ты такой? – спросил он, будто память ему изменила. – Кто ты, что говоришь голосом из моих снов? Ты Локи, но ты совсем другой – не тот, которого я помню. Не тот, которого ненавидят все вокруг. И даже не тот, кого я люблю по-прежнему, хоть и забыл об этом, как обо всём другом. Так кто ты?

Локи усмехнулся и шагнул к Тору так близко, что их дыхание смешалось. Забытый Мьёлльнир с грохотом рухнул на пол, и от него побежали трещины. Огонь взревел с новой силой и метнулся в раскрывшийся подпол, где стал пожирать меха с вином, круги сыров, бочонки с зерном и прочее, что Эгир старательно, будто мышь, сносил в свою пышно украшенную нору.

- Может, - прошептал Локи, - ты не можешь вспомнить меня оттого, что вспоминать-то некому? Кто ты сам, могучий Тор, и как позволил сделать с собой такое – вот что я хотел бы знать.

Тор молчал долгих несколько минут, и пламя плясало вокруг него, обнимая и касаясь так, как самому Локи хотелось бы обнять его и коснуться.

- Нет, - проговорил он наконец. В голосе Тора слышалось искреннее сожаление. – Мне не за что уцепиться. Знаю только, что кто-то давно уже будто звал меня вдаль, а кто и куда – я не знал. Теперь ты стоишь передо мной, и вид у тебя как у бродяги, но я так счастлив, словно могу, наконец, пойти куда желаю.

- Ты вспомнил, что такое свобода, - кивнул Локи, - но этого мало. Мне пора идти, Тор Одинсон, а ты – обещаю тебе – найдёшь меня, если захочешь.

Тор шагнул за ним, когда Локи уже готов был ступить в пламя, и удержал его за плечо.

- Стой, - проговорил он. – Стой, ётуново отродье.

И как только Локи обернулся к нему, удивлённый этим внезапным всплеском ярости, Тор поцеловал его в губы.

Этот поцелуй ничем не напоминал прежние; в нём была горечь и дымный привкус, и ещё немного крови – Локи не мог понять, его собственной или Тора. Пламя полыхало вокруг и лизало им ноги, но ни Локи, ни Тор не обращали на это внимания.

- Мне нужно идти, - сказал Локи, когда Тор выпустил его на краткое мгновение, чтобы глотнуть воздуха. – Скоро родичи опомнятся, вспомнят о мести и вернутся за мной.

- Я не дам, - ответил Тор; губы у него вспухли, и вид был как у чумного. – Я тебя не отпущу больше.

Сердце у Локи больно дёрнулось, и он представил себе, как после всего сказанного Тор приведёт его в Асгард, велит поставить у ступеней трона богато украшенное кресло, станет прислушиваться к его, Локи, словам. Долго ли тогда ему придётся править? Долго ли доведётся Скульд тянуть его нить?

- Вот как? – спросил он. – Возьмёшь к себе бога обмана, убийцу чужих слуг? Примешь брата, как Ньёрд – свою сестру?

Тор сжал губы и нахмурился, явно пытаясь не вспоминать о Мьёлльнире как о лучшем и привычном способе решать всякое затруднение.

- Раньше тебя это не смущало, - напомнил он, взял Локи за шею сзади и потянул к себе. – Раньше, помнится, тебя не пугало, что мы братья.

- Раньше, - тихо сказал Локи, - я не боялся собственной судьбы. Теперь боюсь и ненавижу. Не будет счастья ни мне, ни тебе.

- Я не ради счастья хочу тебя вернуть, - проговорил Тор, выкатывая каждое слово из губ, как камень. – И куда ты собрался? Куда тебе идти, а? Прямиком к Хель?

- Нет, - вздохнул Локи, вновь вспомнив Бальдра и поразившись хитроумию узора, сплетённого норнами, - я всё же попытаюсь дать своим детям шанс подрасти. Где Сигюн?

- Она живёт наособицу, у фьорда Франангр, - проговорил Тор, - ей тяжело пришлось.

Локи сузил глаза, и огонь вокруг него сделался ярче.

- Нет, - быстро сказал Тор, - её не обижали. Просто ей не нравятся люди, и сыновей твоих она решила растить сама.

Локи разжал стиснувшийся было кулак и проговорил, не удержавшись:

- Всем вам стоило бы взять с неё пример. Смертные…

Тор оборвал его, поцеловав снова, и это был такой поцелуй, что Локи едва не изменила решимость. Он оттолкнул Тора обеими ладонями и повторил:

- Мне нужно идти. Если корона Асгарда тебе не дорога – попробуй удержать рассерженных асов от погони, увидишь, что будет.

- Мне хватит сил приказать, - глухо сказал Тор и снова дёрнул Локи к себе. – Останься.

- Не могу, - тихо ответил Локи, ненавидя надобность уходить. – Я должен.

- Я даже не знаю, где ты был всё это время, - проговорил Тор, - это правда, что сказал отец? Про цвергов.

Локи открыл было рот, чтобы спросить, что за ложь Один скормил Тору, но услышал крики, пока отдалённые.

- Ётун раздери, быстро же они, - проговорил он, - слушай, Тор. Я подам тебе весточку, мы встретимся ещё, но если не дашь мне уйти сейчас…

Крики делались ближе, и подгоняла всех Скади; уж её-то голос Локи узнал бы из тысячи. Столько лет прошло, а всё же дочь Тьяцци не простила его – хоть в смерти её отца Локи был повинен не более других.

- Иди, - сказал Тор; он разжал пальцы и глядел теперь на Локи с такой тоской, что тот не удержался – приник ещё на секунду, целуя, и сказал:

- Буду ждать тебя в доме с четырьмя дверьми у текущей воды. Если суждено тебе меня найти, так найдёшь.

Вслед за этим он обернулся коршуном и ринулся вверх, в мутное от дыма дрожащее небо; снизу кто-то дико завопил, и пара стрел пронеслась совсем близко от его пёстрых крыльев, но Локи был слишком быстр для них, и они упали, беспомощные, на землю – в дым и пепел Эгирова дома. Там и сгорели они, как сгорело всё.

Когда пол под ногами принялся опасно трещать и подаваться, Тор поднял Мьёлльнир и вышел к родичам. Безупречное оружие осталось нетронутым, что ему был какой-то там огонь, и Скади, бежавшая впереди всех асов, остановилась, глядя на то, как блестит узорный металл. Глаза её расширились, и ноздри раздулись, пробуя воздух.

- Ты его пощадил, могучий Хлорриди, - проговорила она, не найдя в дыму запаха крови, - почему, во имя Всеотца?

- Стой, - сказал ей Тор. Молот он по-прежнему держал в руке, и Скади начала понимать; она всё же не была глупа и знала, что значит, когда бог выходит из пылающего дома и идёт к сородичам с оружием наизготовку вместо того чтобы торопиться за злобным Локи. – Стой, дочка Тьяцци, не то лежать твоим костям здесь же, в ограде.

Скади всплеснула руками и вцепилась в светлые косы, украшавшие голову.

- Как же он так скоро успел тебя заморочить! – крикнула она горестно и зло, и обернулась к Сиф, что молча шла следом. – Хоть ты, прекрасная, вразуми своего мужа!

Это было сказано очень зря, и не было бы сказано, если б Скади не была так зла из-за ускользнувшей из-под носа добычи. Лицо Сиф стало жёстче, и она оттолкнула охотницу, шагнула вперёд, к Тору.

- Уж не тебя ли, лыжница, я должна слушаться в том, о чём мне говорить с супругом? – холодно спросила она и, обернувшись к нестройной толпе асов и асинь, сказала, - Подождите нас.

Тор без удивления увидал, что ни Фригг, ни Одина среди мстителей нет, как нет и многих, кто поумней да постарше. Как ни сильна была обида на Локи, а всё-таки гоняться за ним по девяти мирам хотелось немногим. Что же до Всеотца, то он уже давно не сражался, и Тор только теперь вспомнил об этом, как о многом другом.

Золотые волосы Сиф сияли, как и прежде, но – то ли из-за дыма, то ли от внезапно нахлынувшей памяти, - всё остальное, что было вокруг, показалось Тору тусклым и отчётливо неправильным. Не таким, как было раньше и не таким, как должно было быть – хотя в чём именно была неправильность, он не смог бы сказать ясно.

- Тор, - негромко сказала Сиф, подойдя, - на меня тебе сердиться не за что.

Тор молча кивнул и переложил Мьёлльнир в другую руку.

- И это неправда, что он сказал обо мне, - так же тихо сказала Сиф. – И обо всех прочих тоже. Ты знаешь, какой Локи великий обманщик, и знаешь, сколько яда он носит под языком.

Тор хотел возразить, но Сиф продолжала, неторопливо и мягко, и голос её вползал в уши, гнездился в голове, требовал выслушать и подчиниться.

- Все мы – я, Фригг, Один, все асы и асиньи, - любим тебя больше жизни, - прошептала Сиф, положив ладони на плечи Тора и приблизив к его лицу своё. – А Локи не любит никого, и никто ему не нужен, даже ты… тебя он ненавидит, ведь ты наш защитник. Помни об этом.

- Да, - прохрипел Тор. Дым ел ему глаза, и оттого они налились кровью и слезами. – Да. Я… буду помнить твои слова.

Сиф поцеловала его в губы, скривилась и прошептала:

- Он влил в тебя свой яд, и опьянил тебя, но посмотри и вспомни – разве кто-нибудь из нас, асов, хоть раз был твоим врагом? Разве я предавала тебя, как предавал он? Разве оставляла тебя в одиночестве, как он оставил, и разве была подстилкой для других, как Локи не побрезговал?

Голова у Тора кружилась, и дым вокруг стал чёрным и жирным. Пламя, как видно, добралось до мехов с маслом и теперь плясало вовсю, но пахло отчего-то не копотью и гарью, но травами и мёдом. Знакомый запах; такой стоял в покоях матери, когда разжигали очаг.

- Скажи мне, - настаивала Сиф, гладя мужа по руке, - кто нас спасёт, если не ты? Ты должен быть сильным, Тор, должен быть безжалостным, должен забыть обо всём, что услышал от обманщика. Тогда всё будет хорошо.

Тор хотел ответить ей, что Локи не лгал, по крайней мере не ему и не сейчас, но дым наплывал всё сильней, и нёс с собой запахи весеннего луга, сладких медовых сот и цветущих веток. Цветами пахло так сильно, что у Тора кружилась голова, и отчего-то хотелось бежать куда глаза глядят и плакать, и кричать, призывая кого-то невидимого. Так сходит с ума всё живое, когда приходит весна и пьянит, и обманывает, и обещает то, что не сбудется никогда, и манит за собою.

Весенняя тоска сжала Тору сердце, и снова будто кто-то позвал его издалека – но кто и куда, не понять.

- Ты права, жена, - проговорил он, и в ясных глазах Сиф сверкнуло торжество и облегчение. – Но я всё же не хочу, чтобы кто-то другой сбил Локи голову с плеч. Оставьте его мне.

- Как тебе будет угодно, - она вновь поднялась на цыпочки и поцеловала Тора в губы. – Ты не хочешь передохнуть немного перед тем, как идти на поиски? Я велю принести мёда и оставить нас вдвоём…

- Да, - выдохнул Тор, чувствуя странное: словно кто-то в нём самом крикнул «нет!», да только голос этот шёл из такого глубокого колодца, что и за три дня не долететь до дна. – Да, Сиф.

Тогда жена обняла его и увела за собой, бросив напоследок Скади:

- Оставь свои поиски, охотница. Не женское это дело.

В глазах у Скади мелькнуло понимание, и улыбка на её губах сделалась похожей на оскал.

Тем же вечером, когда Тор уснул, утомлённый случившимся, Сиф пошла в палаты его отца и, отозвав в сторону Фригг, сказала:

- Травы, что ты дала мне, помогают Тору успокоиться, но лишь до той минуты, как он видит обманщика. И даже сейчас он спит неспокойным сном, а ведь я бросила в огонь целую горсть. Дай мне чего-нибудь сильнее.

За один день Фригг постарела на десяток лет, и вокруг глаз у неё пролегли морщины.

- Нет ничего сильнее того, что я тебе дала, - ответила она. – И горсть – слишком много; не хочешь же ты оказаться вдовой?

- К твоему счастью, нет, - зло сказала Сиф. – А всё же придумай что-нибудь. Что будет, если они встретятся снова, об этом ты думала?

- Так сделай, чтобы Скади нашла его раньше, - прошипела Фригг. – Сделай так, чтобы Локи оказался там, где мой сын не сможет его увидеть и найти. Вёльва говорила о пещере, так пусть будет пещера.

- Вёльва много о чём говорила, - отмахнулась Сиф. Её лицо было жёстким, решительным. – Ты сама будешь выпускать кишки восьмилетнему мальчику, чтобы связать его отца? По лицу вижу, что нет. И я не стану тоже. Одно дело дать Тору вдыхать дым пьянящих трав, другое – марать руки кровью. Пусть это сделает твой муж, а не мой.

- Один не сделает, - тихо сказала Фригг. – Локи ведь и его сын тоже.

- Неудачный, - отрезала Сиф. – Заставь его согласиться и сбросить Локи в Хель – там он застрянет надолго. Может, до самого Рагнарёка. Может, он и навсегда там останется, и ты снова начнёшь улыбаться, потому что участь его будет не лучше участи Бальдра. Это ведь справедливо, дорогая матушка?

- Один не сделает, - ещё тише сказала Фригг. – Видела бы ты его в эти восемь лет. Я едва уговорила его отправить Локи под землю, и то он то и дело рвался вытащить его оттуда – и горстью трав дело там не…

Она осеклась, а Сиф схватила Фригг за плечо и сжала до боли.

- Я знала, - прошипела она. – Знала, что есть что-то посильней. Ну же, Фригг? Или мне силой вытрясти из тебя волшебное средство, избавляющее от тоски по яду? Или тебе не хочется отомстить Локи за всё – за Бальдра, за измену, за будущие беды?!

Фригг молчала, кусая губы, и Сиф сказала ещё злей:

- Понимаю, не впервые тебе встречать детей своего супруга в самых разных уголках девяти миров, но отчего именно этого ты так жалеешь? Только потому, что растила плод измены сама? Ты должна его ненавидеть больше, а не меньше. Изведи его. Вытрави, как мидгардские бабы – настоями и женской волшбой. Я сделала бы сама, но не умею. Пока что не умею.

- Зря я взялась тебя учить, - проговорила Фригг, - будь твоя воля, Сиф, ты и меня бы не пощадила. Извела бы и Локи, и всех, кто хоть раз становился тебе поперёк дороги – и что бы тогда осталось от мира?

Сиф задохнулась от ярости и подняла в воздух сжатый кулак, но Фригг не дрогнула. Огонь в очаге с треском поедал сухие стебли тысячелистника, полыни и мяты, тонкий душистый дымок курился вверх, но это был просто дым, не волшба. Фригг всё же глядела в него, будто ожидала увидать предсказание, а не дождавшись его, сказала:

- Будь поласковей с мужем, и он забудет о Локи. Целуй жарче, а если нужно – иди к Фрейе на поклон. И пусть Скади найдёт Локи, но не трогает его – сможет она взять свою ярость в кулак, как ты делаешь ежедневно?

- Сможет, - жёстко сказала Сиф. – Или я припомню ей вещи похуже тех, что вспомнил Локи.

- Я… постараюсь найти пещеру, - тихо сказала Фригг. – Подальше отсюда; и в этот раз нужно будет всё сделать без ошибки. Локи хитёр, но неосторожен, так что мы сможем удержать всё в тайне от мужей.

- Чем, - пробормотала Сиф, - чем он взял Тора? Не понимаю. Нет, не могу понять. Всё равно что целовать в губы гадюку или жабу.

Фригг пожала плечами.

- Веришь ли, я спрашивала себя о том же, когда мой муж начал бегать к ётуну. Не знаю, Сиф. Мужчины – странные существа, в них будто сидит какой-то червь, и точит их, как дерево, пока они не начинают делать всё себе в ущерб. Для того и существуем мы, мудрые, чтобы направлять и усмирять мужей.

- А всё-таки и без них невозможно, - грустно сказала Сиф. – Не держи на меня зла, благородная Фригг – слишком уж больно мне видеть Тора таким… чужим.

Фригг коснулась её плеча, и дальше они говорили не как враги, а как подруги, затеявшие общее дело.

Что же до Локи, то он, преодолев на быстрых крыльях множество горных хребтов, зелёных холмов, каменистых пустошей и изрезанных водой фьордов, оказался на самом краю Асгарда, где не было ни одной живой души. Камни здесь все были покрыты солью, высокие горы обнимали узкий извилистый поток, и Локи, облетев всё это удалённое место, убедился в том, что оно и вправду безопасно.

Только тогда он перекинулся и сел на один из камней, чтобы перевести дух. Перелететь весь Асгард из конца в конец было испытанием даже для птичьих крыльев, и теперь у Локи ныли руки.

Впрочем, он недолго сидел без дела. Здесь всё-таки было холодно, и кроме того, он обещал Тору дом. А от одной мысли о Торе всё его нутро горело почище Эгировых палат, и тоска после короткого свидания сделалась не тише, а злее. Она впивалась в сердце и рвала, драла, грызла его неустанно, и Локи знал, что спасение от неё лишь в тяжёлой работе или драке.

Камни, которые он выкатывал из земли с помощью магии, были принесены сюда ледником, и каждый был со своим характером. Раньше Локи не замечал, как разнятся между собою камни, но заточение у цвергов принесло ему не только зло. Камни все были разные, каждый на свой голос и характер, и Локи успокаивался, чувствуя их ленивый неохотный отклик.

Камни, птицы и иногда сны – вот и всё, что Локи видел здесь, у далёкого фьорда. Сперва он думал, что отсидится в безопасном месте пару дней, пока асы и асиньи не утихнут. Потом пара дней превратилась в пару недель, потому что он должен был достроить дом, обещанный Тору – глупый, невозможный, бесполезный дом с четырьмя дверями.

Потом весна сменилась летом, и в лесу, покрывавшем подножия гор, заалела костяника, похожая на рассыпанные красные бусы. Локи уходил от дома, оставляя его всем ветрам, и спал прямо в лесу, как животное. Он не скучал по Асгарду, не желал мести, не злился – он просто ждал того, кто не мог придти.

Гром иногда тряс дальние горы, но ни разу не подходил ближе, и Локи окончательно уверился в том, что Тор бросил бесплодные поиски. Если даже Тор перестал его искать, значит, и остальные тоже, или нет?

Он перестал об этом думать. Перестать надеяться он не мог, но не думать – этому он в достаточной степени научился у камней, слагавших дом, и мог теперь целыми днями просидеть неподвижно, глядя на блестящую морскую зыбь, на приглаженную ветром зелёную шкуру леса, на синие верхушки гор. Что-то внутри него зарастало, заживало, как зажили губы – шрамы остались, но Локи всё реже просыпался от ужаса и ожидания боли, случайно во сне тронув губы языком. Это тоже должно было пройти, должна была стереться память о боли, о цвержьих владыках, даже о Лафее… но хоть умри – не забывалось.

Дата добавления: 2015-08-27