- Ты-то, отец, остался прежним, - хмыкнул Локи. – О нет, что же это я… ты ведь тоже не царь. Больше нет. Или пока Тор уезжает, он доверяет тебе посидеть на троне?
Тут уж вскочили все, кто сидел за столами, и закричали на Локи, требуя замолчать. Однако Локи было не так легко заставить умолкнуть; он покачал головой и сказал только:
- Вижу, Асгард изрядно измельчал. Пойду-ка я напьюсь из другого ручья.
Фригг догадалась о том, что у Локи на уме, ахнула и вскочила из-за стола, но Один удержал её, сказав при этом:
- Пусть его; Локи в своём праве, и если он хочет драки – получит её.
Фригг замерла, пытаясь на слух определить, что сейчас творится во дворе, и рукав её платья медленно выскальзывал из пальцев мужа.
- Где бы мой сын ни ходил, - проговорил Один, - а характером стал только злее. Пусть подерётся с твоим слугою, Эгир, может, злоба его оставит?
По лицу Фрейра скользнула скептическая гримаса, а Тюр тяжело вздохнул. Он-то хорошо знал нрав Локи, он сам положил руку в пасть его порождения.
- Может быть, мне стоит пойти поглядеть… - начал Эгир, но тут снаружи послышался жуткий вой. Так не мог кричать человек, и даже не всякая тварь из глухого леса могла бы издать такой звук. Асы переглядывались между собой, а кое-кто вновь начал подниматься, и тут в распахнувшуюся дверь, дико крича, вбежал человек, взмахнул руками и рухнул лицом вниз прямо посреди залы.
Один начал медленно подниматься, но Эгир успел раньше. Он метнулся к упавшему, бормоча какую-то бессвязицу, и перевернул его на спину. Тут все увидали, что стражник мёртв, а лицо его, чёрное от ужаса и с выкаченными глазами, перекошено гримасой ужаса.
Фрейя взвизгнула и вскочила на ноги, Тюр выругался, а со стороны, где сидел Браги, послышалась громкая икота.
- Где Локи? – спокойно спросила Сиф, поднялась из-за стола и подошла к мертвецу. Эгир, застывший столбом, мешал ей; тогда она отодвинула его одним движением руки и внимательно вгляделась в перекошенный, оскаленный рот того, кого недавно звали Фимафенгом. Эгир посмотрел сперва на Сиф, затем туда, куда она глядела, и лицо его позеленело. Он зажал рот рукой и бросился в угол, откуда тут же послышались мерзкие звуки.
Тут уж и прочие асы вышли из-за столов и сгрудились вокруг мертвеца. Сиф покачала головой и сказала:
- Не подходите близко. В горле у него теперь гнездятся змеи.
Будто в подтверждение её слов, мертвец зашипел. Узкая клиновидная головка на миг поднялась из оскаленного рта, покачалась в воздухе и втянулась обратно.
- Я… - начал Браги, но Сиф смерила его взглядом и подтолкнула туда, где до сих пор мучился Эгир.
- Иди, - велела она, - станет легче.
Браги побрёл туда, куда было сказано, а Сиф, тут же забыв о нём, обернулась к Фрейе.
- Найди кого-нибудь, кто сможет здесь прибраться, - проговорила она, и Фрейя послушалась – не так из-за того, что Сиф была царицей и женой царя, как из-за того, что хоть кто-то сказал ей, что делать.
- Локи ушёл и не вернётся больше, - проговорила Сиф, глядя в глаза Фригг. Та стояла, будто собственное изваяние, и только бессмысленно перебирала широкую шитую кайму на рукаве. – А это лишь один смертный воин, пусть и убитый отвратительным колдовством. Что же все мы, асы, позволим себе испугаться такого?
Один кивнул и сказал густым голосом:
- Твоя правда, невестка. Пусть здесь приберут и принесут ещё пива. Будем веселиться.
Никто уже не хотел веселиться, но и ослушаться Одина было невозможно, и потому вскоре асы и асиньи вновь сидели за столами, и Скади, жена Ньёрда, вполголоса переговаривалась со служанкой Фрейра Бейлой, а прочие асы и альвы беседовали между собой.
Разговоры эти были как шелест колосьев, прибитых градом: силились подняться и вновь обрести прежнюю силу, но лишь роняли редкие зёрна слов.
Тут со двора вновь послышались голоса, и Один вздёрнул голову, неверяще прислушался и стал подниматься со своей дубовой скамьи. Фригг тоже услышала, и на этот раз муж не успел её удержать. Она выбежала из-за стола и в несколько секунд оказалась снаружи, и сквозь распахнутые окна асы и альвы услыхали, как она просит:
- Локи, довольно этого!
Тут уж только тяжкий взгляд Одина остановил всех прочих от того, чтобы пойти и собственными глазами увидать, что творится снаружи.
Локи вовсе не ушёл далеко, как надеялась Сиф; вместо того он стоял теперь перед смертным, что посмел назвать его рабом и слугой, и говорил весело и зло:
- Если б твой побратим не бросился на меня – не лежал бы теперь со змеиным кублом в глотке.
Эльдир же едва сдерживался, чтобы не метнуть в него дротик, и пальцы его на древке были совсем белыми.
- Хватит, - просила Фригг, и голос её был совсем как у смертной, умоляющей и бессильной прекратить смертоубийство. – Хватит на этом, довольно смертей!
Локи лишь отмахнулся от неё и вновь поглядел на Эльдира.
- Не меня тебе нужно винить в смерти побратима, а себя самого, - сказал он. – Отчего бы ему смеяться мне в спину? Я ведь и вправду думал уйти. Видно, ты вновь сказал ему что-то смешное, глупец.
Эльдир, побелев лицом, принялся наступать на Локи, но Фригг раскинула руки и заслонила сына собой.
- Довольно смертей, - повторила она, повернулась к Локи и добавила, - Локи, много ли чести в том, чтобы отнимать хлеб у собственной дочки? Она и так заберёт их – в свой срок. Смертный, как все они, почитает асов – значит, чтит и тебя. Всё прочее – несчастливое совпадение.
Локи досадливо поморщился и сказал негромко:
- Давай проверим, благородная Фригг, - он поглядел на Эльдира и спросил громко, чтобы слышали все – и те, кто сидел в палатах и прислушивался к происходящему, - ответь мне, воин, раз не решаешься драться: о чём на пиру беседуют асы?
- О славных победах, - проговорил Эльдир, - о храбрости в битвах, о верных собратьях. Вот только другом тебя не назвал бы никто, а врагом – слишком многие.
Фригг застонала в голос, а Локи пожал плечами, будто говорил: я ни при чём, видишь сама.
- Верно, - отозвался он, глядя на Эльдира, - быть мне верным другом не захочет ни ас, ни альв. Что ж ты тогда дивишься тому, что и я иду к ним на пир, чтоб ответить тем же?
Эльдир, чуть не плача от ярости, сказал ему:
- Что ж, не дивись тогда и ты, если на злобу тебе ответят недобрым, - он переломил дротик в пальцах и бросил обломки на землю. – Или думаешь, твоё враньё не вгонят тебе в глотку?
Локи рассмеялся и ответил:
- Если б нам с тобой сойтись в бою или в искусстве слагания вис – и там, и там я одержал бы простую победу. Благодари милосердную Фригг, что просила за тебя.
Вслед за этим он без страха повернулся к Эльдиру спиной и пошёл в дом, а Фригг последовала за ним, и так они появились вместе.
Увидев, что жена вернулась не одна, Один нахмурился, но промолчал, и разговоры стихли. Локи, ничуть не смутившись – всякое стеснение оставило его ещё в Свартальвхейме, и сам он казался себе пущенной с тетивы стрелой, - сказал:
- Путь был долгим, а пиво мне не по вкусу. Кто-нибудь, подайте мне мёда.
От такой наглости асы потеряли дар речи, и даже Один не нашёлся с ответом. Тогда Локи усмехнулся и спросил:
- Что это с вами со всеми? Или и вправду в Асгарде переменилось так много, что целый зал асов не может решить, пустить меня на пир или прогнать?
Тут Браги, которого всё ещё мучила тошнота, проговорил сквозь зубы:
- Асы знают, кого приглашать за стол – и да простит меня Всеотец, а только лучше бы тебе вовсе не появляться.
Тут отовсюду послышались голоса, выражавшие согласие, и Браги приободрился, прибавив:
- Никто тебя не приглашал, и немудрено: не успел ты появиться, а уже причинил немалый ущерб.
Локи не смотрел на него. Он не смотрел даже на широкие столы, за которыми сидело множество его сородичей, и не пытался найти в чьих-нибудь глазах радость встречи. Это осталось в прошлом – чтобы кто-нибудь был рад его видеть.
Вместо этого он снова вспомнил о том, ради чего пришёл, и проговорил:
- Я всё-таки твой сын, Один Всеотец. Или и это теперь позабыто? Не думал, что кровь для тебя так мало значит.
Один не выдал себя и не вздрогнул от намёка, только сказал неприязненно, обращаясь к одному из асов:
- Видар, отдай Локи своё место. Пусть никто не скажет, что я лишил сына положенного ему уважения.
Видар, нахмурясь, встал, и Локи прошёл и сел на его скамью, усмехаясь и чувствуя, что мёд в его кубке отравлен множеством неблагих пожеланий. Это нисколько не тревожило Локи. То, что Один вынужден был прогнать с положенного места собственного ублюдка, которому было суждено однажды убить Фенрира, доставило ему неизъяснимое удовольствие. Видар, за всю свою жизнь не сказавший ни слова, был лёгкой добычей, и потому Локи пощадил его; ему не было интереса издеваться над немым, и к тому же Видар подлил ему в кубок мёда, явно надеясь на то, что Локи напьётся поскорей и не станет больше разговаривать.
В этой простой и очевидной надежде Локи его разочаровал. Он поднялся, сжимая в ладони тяжёлое влажное золото, и проговорил, обращаясь ко всем:
- Славьтесь, асы и асиньи, владыки благого Асгарда!
На лицах собравшихся уже проступило облегчение, когда Локи добавил, не понижая голоса:
- Одного только я не стану славить – Браги, что уселся в серёдке. Он не рад меня видеть и сам о том сказал, а я не рад видеть здесь труса, что прячется между женщин, и лает, будто пёс из-за спины хозяйки.
Браги, сидевший между Сиф и Идунн, побагровел, но Сиф крепко наступила ему на ногу под столом, и вместо оскорбления он проговорил:
- Я охотно отдам тебе в откуп меч, коня и кольцо, чтоб только ты не начал новой ссоры. Возьми их и вспомни о гневе асов – может, это тебя успокоит?
Локи поглядел на него, не пряча брезгливости, и проговорил:
- Сиф, и та храбрее тебя. Твоя жена, и та больше мужчина, чем ты. Чьего же коня ты мне обещаешь, если не можешь взять в битве ни одного? Браги, да ты не знаешь, с какой стороны у меча рукоять! Из всех, кто тут собрался, нет трусливее тебя, а если не веришь мне – сходи в угол, где блевал, точно пёс, и вспомни, как должно мужчине вести себя над мёртвым телом!
Браги вскочил на ноги, но Сиф удержала его за локоть и принудила утихнуть. Тогда он, косясь на молодую царицу Асгарда, сказал:
- В доме Эгира нельзя убивать. Если б не это, я с превеликим удовольствием снёс бы тебе голову, лжец.
Локи хмыкнул и отпил глоток мёда.
- Украшать собой скамью ты умеешь не хуже, чем хвастать, а поглядел бы я на тебя в бою. Был бы ты храбр, не медлил бы с этим.
Тут Идунн потянулась к мужу и сказала ласково:
- Хватит на этом. Если начнёшь биться с Локи – Эгир лишится дома, а мы – права называть себя разумными созданиями. Да и что это за ссора, если родные дети спорят с приёмными?
Слова её были разумны, и это взбесило Локи ещё больше.
- Молчи, - приказал он, - кто ты, чтоб говорить об этом? Смертные потаскухи, и те честнее тебя – им хоть не приходит в голову вешаться на шею убийце собственных братьев!
На мгновение в зале воцарилась глубокая тишина. О судьбе Орвандиля знали все, но никому до сих пор и в голову не приходило поднимать эту тему.
Идунн едва сдерживала слёзы. Не глядя на Локи, она через силу сказала:
- Ни слова я не сказала, чтобы тебя обидеть, а только хотела примирить тебя с Браги. Если это лишнее – что же, я замолчу.
Локи оскалился в её сторону, но тут Гевьон, любимица Фригг, сказала тихо:
- Зря эта ссора между двумя благородными асами. Хорошо бы было, Браги, если б ты вспомнил о том, что Локи любит веселье, а асы любят и его шутки, и его самого. Стоит ли браниться с ним?
Гевьон говорила правильные вещи, и будь Локи чуть менее взбешён – оценил бы изящество её слов. Тут был и упрёк, и напоминание о том, что Локи не рухнул в Асгард с кроны Иггдрасиля, и предложение отложить свару, вспомнив о прошлом… но всё это помогло бы, не будь за плечами Локи восьми нестерпимых лет плена. Не будь перед ним заветной цели уязвить Одина так же, как Один уязвил его. Делаться отцеубийцей во второй раз Локи не хотел, хотел лишь справедливого наказания обидчику, и это ставило его в неудачную позицию для боя.
Нельзя было атаковать в лоб; Асгард, предавший его, нужно было наказать иначе, вдобавок заглушив в себе тонкий голосок, то и дело шептавший Локи неприятную правду: что драку-то с Асгардом начал он сам. Или, по крайней мере, приложил к тому руку…
Ох, не нужно было поднимать вёльву из её могилы.
Вновь вспомнив о том, как посреди весёлой и почти спокойной жизни, омрачённой лишь тем, что большая часть асов не понимала смысла его шуток, Локи сказал, обращаясь к Гевьон:
- Зря ты припомнила старое время, девица. Гляди – ведь могу и я тебе напомнить кое-что из тех времён.
По лицу Гевьон пронеслась тень ужаса и неверия. Когда-то ужасно давно он застал её в широкой зелёной долине, и счастливая Гевьон была куда как краше Гевьон-девственницы, Гевьон послушной… Локи не стал даже показываться тогда, лишь поглядел на молодого аса, что целовал любимицу матери, да и убрался восвояси.
К ётуну всё. Что значили его слова для тех, кто каждый звук, вылетевший изо рта, склонен был считать ложью?
- Напомнить, может быть, о драгоценном покрывале? – спросил он, и вновь увидел на гладком розовом лице тень смертельного страха. Гевьон глядела на него умоляюще, как на убийцу, занёсшего нож, и Локи снова почувствовал вкус ядовитого наслаждения, какое охватывает сильного перед слабым, беспомощным, отданным во власть существом. Кое-чему цверги всё же его научили, и то была дурная наука. – Или о том, молодом и красивом, что подарил тебе его? Или…
- Довольно! – рявкнул Один. Локи мгновенно забыл о Гевьон и обернулся к отцу. Тот был вне себя от ярости, но всё же нашёл в себе силы ограничиться только этим окриком, и дальше говорил с той притворной заботой, которую Локи особенно ненавидел. – Ты безумен, Локи. Гевьон добра, но всему есть предел, и не стал бы я оскорблять ту, кто, как и я, видит судьбы всех живущих.
В сердце Локи что-то разгорелось жарким трескучим огнём, а ноги и лоб стали холодны. Наконец-то. До сих пор Одину было угодно изображать справедливого правителя, слишком мудрого, чтобы ввязываться в свару – и без него нашлись бы желающие сказать Локи всё, что накипело у асов на душе, - но теперь Локи всё же достал его до нутра, и Один чуть не впрямую велел ему замолчать.
Всё, что было до сих пор, ещё можно было отменить, объявить пьяным бредом, объяснить долгим путешествием, скомкать и смять, будто измаранный лист, и отбросить прочь. И Локи уже хорошо знал, что значит неповиновение Всеотцу. Чем оно оборачивается – для него самого, для Лафея, да для любого, кто посмеет встать у Одина на пути. И неважно, что сам Один не ткнёт его Гунгниром в бок; хватит и того, что он велит асам больше не сдерживаться.
Что же до родственной крови – Локи уже знал ей цену. Сейчас та её часть, что принадлежала Одину, пылала у него в жилах, а та, что была от Лафея – застыла льдом.
Можно было ещё отступить. Никто бы его не осудил, никто бы даже не узнал, это была бы разумная, правильная вещь, похвальная осторожность…
Локи глубоко втянул в себя воздух, кислый и густой, и сказал, слыша собственный голос со стороны и не веря тому, что действительно говорит подобное:
- Молчи, старик. Время твоё давно прошло, и к лучшему: даже удачи в боях, и той ты не делишь честно.
Несколько секунд Один молчал, неверяще глядя на него. Потом губы его шевельнулись, но Локи не дал ему сказать.
- Трусливые твари брали из твоих рук победу, - он облизнул губы и вновь вспомнил ту иглу. Хоть губы не болели больше, но белые вспышки – может быть, ярости, может, памяти, - плясали перед глазами. – А что до тех, кто был достаточно храбр, чтоб не врать? Своими руками ты дал им позор и плен, и смерть. Кто же ты, Всеединый, вдруг полюбивший смертных детей? Знаешь ли ты, как они называют подобных тебе?
Эгир вдруг проговорил, глядя на Локи:
- Муж женовидный.
И хотя обидные слова относились к самому Одинсону, тот с лёгкостью перебросил их отцу.
- Именно так, - на побелевших губах Локи ярче проступили следы швов. – Ты – муж женовидный.
Он ожидал чего угодно, от удара копьём до пропасти, что разверзнется у него под ногами, и… и ничего не произошло. Локи быстро огляделся по сторонам, но никто не нёсся к нему, потрясая мечом и готовясь снести с плеч голову, никто не готовился обрушить на него ужасного проклятья. Ничего не произошло, и это поразило Локи больше всего остального.
Старые времена ушли. Прямо сейчас, в эту самую минуту – они закончились не только для него, не только для Одина, но для всех, кто слышал, как Локи Одинсон назвал своего отца презрительным словом, а тот не убил его на месте.
- Если уж зашла речь о таком, - проговорил Один медленно, - так кто из нас хуже: я, отдавший победу трусливому племени, или ты, восемь лет просидевший в подгорных пещерах? Что же ты, храбрец, не сражался, а доил там тощую корову, чтоб не умереть с голоду? Что же ты, Локи, не разбил себе голову о ближайший камень, а ложился под всякого, кто пожелает, и рожал потом, корчась в грязи, как раздавленный червь?
От этих слов у Локи перед глазами встала алая пелена, и всё вспомнилось разом: голод, боль, но пуще того – грязь унижения, в котором был повинен Один и которым попрекал его теперь.
- Кому, как не тебе, знать, отчего я так делал, - сказал он, дрожа от злобы, - разве что самсейским ведьмам? Кому, как не мне, знать, что ты делал там, среди старух Фригг? Нам обоим известно, как ты не пошёл на меня, как должно, а взял свою победу обманом. Ты – муж женовидный!
Фригг, которую этот разговор резал как ножом, металась взглядом между сыном и мужем, и Локи видел по её лицу, что она тоже начинает понимать, что натворили её мудрые старухи, и что сделал Один их руками, и что Локи обязан ей множеством мучений. Всплеснув руками, она сказала умоляюще:
- Пусть это останется в прошлом, заклинаю вас обоих. Пусть забудется, как забываются все обиды! Начнёте вспоминать их – и лишь наживёте новых; прошу вас обоих, не нужно!
Локи уставился на неё неверяще. Пусть Фригг была не родня ему по крови, но всё же она долго была ему матерью, они были близки, к ней он прибегал, разодрав плащ или найдя красивую раковину на берегу, её он привык считать мудрой, и вот теперь она предлагала ему просто так взять и забыть о произошедшем.
Как будто он мог забыть. Как будто пламя, бушевавшее в нём, было слабее того, что до сих пор пожирало обвалившиеся подгорья Свартальвхейма.
- Молчала бы ты – и я бы промолчал тоже, - проговорил он, впервые в жизни глядя на Фригг с неприязнью. – Дочь Фьёргюна, нравом вся в отца. Пока рядом с тобой Один, обнимаешь его, а когда уезжает надолго, тогда не гнушаешься прочими. Напомнить, может быть, что говорят о тебе Вили и Ве? Слышал я и такое. Прибереги свою трусливую любовь для них на тот случай, когда отец вновь уедет, а я мало ценю такую.
Фригг побелела и проговорила дрожащими губами:
- Если б только был здесь мой сын, если б даже был хоть похожий на Бальдра, а не сам он – заступился бы за меня и защитил; не смог бы ты убежать с пира, не ответив за сказанное.
Асы согласно зашумели, а Локи, вновь вспомнив Бальдра, прошипел:
- Вижу, мало тебе досталось, раз не хочешь, чтоб я замолчал. Хорошо же, бери что просишь: жалеешь о Бальдре? Его ты любила. Каково тебе жить теперь, Фригг, когда знаешь, что твой сын покорен моей дочери? Каково знать, что он к тебе не вернётся? Ведь Хель не отпустит его до скончания века. Он слушается её, ублажает, как всякий мертвец, и я тому причиной!
Впервые он впрямую признавался в том, что Бальдр умер из-за него, и не стоило бы этого делать, но злоба была сильней. Даже сейчас, когда Бальдра обнимали сизые руки Хель, асы любили его, бессмысленного мертвеца, столь же бессмысленной любовью. Любовью, которой было всё равно, что Бальдр превратился в послушную игрушку, что пещера, в которой он обитает теперь, куда глубже пещер Свартальвхейма, что он и в мужском теле покорен победительнице, что он сдался и позабыл о том, кем был – всё равно асы любили его и не видели в том противоречия. А Локи видел.
Тут Фрейя, поглядев на плачущую Фригг, вмешалась в разговор и тем помогла ей, сама того не желая.
- Ты вправду безумен, - сказала она. – Или думаешь, Фригг не знает, кто причиной тому, что Мидгард едва не замёрз, а из сердец ушла радость? Твоя мать молчала из любви к тебе, а ты теперь бросаешь ей в лицо признания в своих злодействах?
- Она мне не мать, - оскалился Локи, - а что до тебя, Фрейя, так лучше бы тебе сидеть молча. Кто из живущих не знает, что ты за женщина! Разве что тот, кто не был в твоей постели – да и таких найдётся немало что среди асов, что среди альвов. Скажи мне спасибо, что хоть цверги отныне будут молчать о твоём распутстве!
- Лжец, - ответила Фрейя, державшаяся стойко, хоть на крыльях её носа и выступили бисеринки пота. – И за ложь скоро будешь наказан так, как должно!
- Если я лгу, то весь Асгард оглох, - отрезал Локи, - от того, как громко ты визжала, когда собственная служанка поймала тебя с Фрейром. Спать с собственным братом да ещё выставлять себя невинной – что может быть хуже!
Фрейя раскрыла было рот, и Локи поднял руку. Он знал, что она может сказать, и без колебаний сделал бы с нею то, что сделал с Фимафенгом, лишь бы только не заводить разговора о Торе, но отец близнецов, Ньёрд, почуял беду и быстро сказал:
- Не так худо, если женщина ложится с мужчиной, кто бы он ни был. Куда хуже, если в приличный дом приходит наглец, что рожал, да впридачу не стесняется этого!
- Спать сестре с братом приличнее, чем мужчине родить, - согласился Локи, потеряв всякое терпение, - уж тебе ли, Ньёрд, этого не знать? Молчал бы лучше, не позорясь. Недоброе наследство ты отдал своим близнецам, - тут Локи метнул взгляд в сторону Фрейи и Фрейра, - но и это не худшее. Как же ты живёшь, помня, что дочки Хюмира, женщины, которых ты так презираешь, обмочили тебе всё лицо?
Ньёрд задохнулся от гнева, но проговорил, стараясь выглядеть равнодушным:
- Пусть так, но у меня хотя бы родился сын, достойный того, чтобы сделаться первым из асов. А погляди на своих щенков!
У Локи даже пальцы сжались, будто он уже держал Ньёрда за глотку.
- Поглядел бы, если б моя Сигюн была здесь, - отрезал он. – Пока же буду радоваться тому, что мать моих сыновей не сестра мне, как это было с тобою. Может, потому и не приглашена на пир? Может, и сыновей моих нет здесь потому, что рождены они женщиной от мужчины, в законном союзе, и тем обижают всех прочих?
Тут даже молчаливый Тюр не вынес и сказал, хмурясь:
- Покажи мне всадника и воина лучше Фрейра, Локи. Покажи мне того, кто честнее него в бою. Ни одной девицы или жены не заставил он плакать, взяв без согласия, ни одного пленника не заставил мучиться несвободой.
Локи только сплюнул на пол и сказал презрительно:
- Если б ты хотел, чтоб мы примирились – лишил бы себя не только руки, но и языка, оно бы было к лучшему, верь мне.
Тюр, старавшийся относиться к своей потере с похвальным равнодушием, всё же не удержался от того, чтобы ответить:
- Слышал я, ты любишь своих потомков, и тем больше, чем они уродливей. Я остался без руки – что ж с того, - а твой Фенрир до сих пор сидит с мечом в пасти! Вряд ли мне тяжелей, чем ему.
Локи, действительно относившийся к своим отпрыскам с почти непристойной для асгардца заботой, оскалился и произнёс:
- Повезло тебе, Тюр, что ни одна асинья не пошла за тебя, калеку. А то и за сыном побежала бы ко мне, и ты бы стерпел молча, как терпишь всё на свете.
- Да что же это! – воскликнул Фрейр, грохнул кулаком по столу и крикнул, обращаясь к Локи, - замолчишь ты или нет, ётунский выродок! Сковали Фенрира – закуём и тебя!
Локи захохотал и проговорил, тыча пальцем в сторону Тюра:
- У него ещё осталась одна рука, ты это хочешь сказать? Свою-то не предложишь, первый из асов! С каких это пор ты первый, хотел бы я знать? Уж не с того ли времени, когда платил за Гюмирову дочку и золотом, и сталью? Чем же будешь драться с моими потомками, когда наступит время?
Фрейр не нашёлся, что ответить, и лишь вращал глазами, что налились кровью, и за него вступился неумный ас, сказавший:
- Быть бы мне равным по силе Фрейру! Полетели бы от тебя клочья, чтоб не каркал на всех, будто ворон, обожравшийся мертвечины!
Локи всё ещё терзало злое веселье, и он рассмеялся в ответ, говоря:
- Голос-то слышен, тебя не видать. Кто ты, щенок? Я и имени твоего не вспомню.
Юнец постарался принять грозный вид и заявил, не понимая, что лишь подливает масла в огонь насмешки:
- Звать меня Бюггвир, и славен я своей быстротой.
- А, - отозвался Локи, - помню, был у Фрейра такой ссыкливый визгучий щенок, что вечно просил подачек у всякого, кто проходил мимо, а стоило топнуть ногою – прятался в соломе под столом. Так Фрейр, значит, не утопил тебя, паршивого? Зря. Хотя, может, это потому, что уж очень быстро ты хватаешь брошенное. На лету. Тут всякий засмотрится.
Молчавший до сих пор Хеймдалль проговорил увещевающе:
- Послушай-ка, Локи. Ведь не ты говоришь, а мёд из твоей глотки. Может, утихнешь? Язык твой отдельно молотит, как у всякого пьяного.
- Пф, - презрительно отозвался Локи, - кто это тут вспомнил о разуме? Поздно спохватился, страж. Тяжело тебе приходится, и я, поверь, сочувствую: стеречь всю эту компанию – хуже, чем пасти Фрейиных кошек. Поневоле спина взмокнет.
Хеймдалль, мало привычный к разговорам, замолчал, пробормотав лишь, что искренне хотел помочь свести на нет очередную асгардскую свару, но вместо него заговорила охотница Скади.
- Веселись, - проговорила она, прожигая Локи взглядом, - веселись, покуда можешь. Или забыл, что сказано в прорицании? Висеть тебе до скончания времён на скале, привязанным кишками собственного сына, а я в том буду не последней.
Локи даже затошнило от ненависти, и он проговорил, цедя слова:
- Если пророчество не обманет, Скади. Если не обманет. Может, ты и будешь первой в этом пакостном деле, да только уступила мне. Уже побывал я первым у тебя в спальне и последним, кого твой отец видал живым.
Ньёрд, чрезвычайно ревнивый, закричал, а Скади прошипела:
- Раз так, то имей в виду – котёл, в котором варится твоя гибель, будет кипеть в моём доме вечно!
- Сама не упади в него, - засмеявшись, сказал Локи, и, поскольку Ньёрд всё ещё требовал от жены ответа в том, вправду ли она досталась ему лишь после Локи, добавил мстительно, - всё же прав твой муж, что презирает женщин. Ласкова ты была, когда звала меня на ложе, да не слишком добра, когда не дозвалась.
Ньёрда скрутили и держали впятером, так он рванулся к Локи, и в наступившей суматохе мало кто заметил Сиф, вышедшую вперёд с хрустальным кубком, до краёв наполненным мёдом.
- Локи, - сказала она негромко, - выпей. До сих пор бранился ты с асами и асиньями, но когда дойдёшь до меня – промолчи, во имя собственного блага.
- Потому что ты царица или потому что жена Тора? – так же тихо спросил Локи, взял тяжёлый хрустальный рог и поднёс к губам. – Или есть ещё причина?
- Есть, - сказала Сиф; пальцы её подрагивали. – Тор любит тебя сверх всякой меры. Не заставляй его убивать тебя, не нужно этого.
Локи опустошил кубок и ткнул его обратно Сиф.
- Любит? – переспросил он. – Это в прошлом, царица Асгарда, как и многое другое. А если не веришь мне – и правильно делаешь, потому что верить мне нельзя, спроси у любого за этим столом, - так, может, проверим?
Глаза у Сиф стали огромными, зрачки сошлись в точки, и она прошептала только:
- Нет.
- Да, - так же тихо ответил Локи. – Да, потому что мне интересно, чего же ты так боишься, Сиф-воительница: что Тор меня возненавидит, и эта ненависть сожрёт его изнутри, или что он любит меня больше, чем тебя и Магни.
Он обернулся к асам, сидевшим за столами, и сказал так, что слышал весь дом:
- Не стал бы я бранить Сиф, если б была она верна и неприступна, как то положено царице. Но только я знаю, - и мне ли не знать, - что не только козлы у Тора рогаты, но и он сам. Зря ты, Сиф, изменила мужу со мною. Выбрала бы кого-нибудь подобрее – он бы промолчал.
Сиф молча швырнула кубок на пол, и хрусталь со звоном брызнул вверх.
- Я сделала что могла, - проговорила она и вернулась на своё место. – Все вы, боги, видите – я сделала что могла.
Тут Бейла, жена Бюггвира, прислушалась и сказала радостно:
- Горы дрожат, и я слышу гром. Наконец явится тот, кому под силу заткнуть грязный рот!
- Помолчи, - оборвал её Локи. – Уж ты-то помолчи, Бейла. Кусок коровьей шкуры, и тот знатней тебя, а чей рот грязней – ещё поглядеть бы. Из моего хоть не несёт навозом, когда я говорю. Как это тебя пустили сидеть со всеми за столом?
Ответа Бейлы он уже не слушал, и даже не был уверен в том, что этот ответ был. Скотница была права: с востока на дом Эгира наступала гроза, и шла она так быстро и неудержимо, что не могло быть никаких сомнений.
Мёд, который Локи поднесла Сиф, ещё не стаял с языка, но на губах Локи уже появилась привычная горечь. Он не видел Тора несколько лет – не считать же свиданиями те видения, что приходили к нему в темноте и вони пещер, - и вот теперь должен был встретиться с ним, должен был сказать ему всё, должен был заглянуть в глаза и увидеть в них… что? Один перестал быть царём, а что прошедшие годы сделали с Тором?
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |