Название: Кровь ясеня, волк битвы. 3 страница

Всё-таки нравлюсь, - подумал Тор, развязал пояс и прижался к вздрагивающим бёдрам. Он не думал, а только видел, как белые пальцы впиваются в тёмный мрамор колонны, и чувствовал, как непристойно горячее тело скользит, трётся о его твёрдый член. Девица прогнулась в спине, цепляясь за опору, и выставила ягодицы. Одежда мешала, складки ткани были, кажется, везде, и входить оказалось тяжелее, чем Тор ожидал, но он нажал покрепче, и всё, наконец, получилось как надо.

Девица вскрикнула и тут же замолчала. Тор зарычал. Узкое и горячее всё подавалось под ним, принимало и обжимало, это сделалось нестерпимо хорошо, невозможно сладко, не сравнить с тем удовольствием, что он, стыдясь, доставлял себе сам.

Тор подался назад и вышел, отпустив девицу; пальцы её, вкогтившиеся в резной камень, медленно разжались, она выпрямилась и дёрнула юбки книзу. Тор привалился к стене и смотрел, как она разглаживает смятую одежду.

- Как твоё имя? – спросил он. Мёд понемногу выветривался из головы, и неладное ощущалось всё ясней. Что-то было очень и очень не так: с этой девицей, с ним самим и с тем, что он сделал.

Она не ответила, только наклонилась за чем-то, что обронила, когда держалась за колонну и подставляла бёдра и зад. Тор возмутился этой непочтительности, отлепил непослушное тело от стены и схватил девицу за плечо, поворачивая к себе.

В следующую секунду он понял, как это бывает – замёрзнуть заживо. На него будто дохнули всем льдом Ётунхейма, кровь в жилах остановилась, ледяное крошево посыпалось по спине, и он совершенно протрезвел. Он ничего не мог сказать, не мог даже поднять руки, чтобы протереть от морока глаза, только смотрел в узкие от бешенства тёмные глаза и чувствовал, что умирает.

Локи ударил его, едва не выбив зубы, высвободил захваченное плечо и отступил на шаг.

- Понравилось? – сладко спросил он, кривя губы. – Как видно, сдерживаться ты не привык. Могу лишь посочувствовать тем несчастным, что делят с тобой постель.

Тор всё же смог поднять руку и коснуться лба, а потом резкая дурнота скрутила его и швырнула прочь, в проём между колоннами, в узкую дверь, что вела наружу, в ночной холод, в ночь с россыпью ясных звёзд. Он согнулся пополам, и его стошнило, потом снова и снова – и, наконец, он окончательно пришёл в себя.

Он хорошо помнил, о чём думал, отплёвываясь от тошнотворной сладости и чувствуя себя грязным, как никогда.

Он думал о том, что Локи не простит ему случившегося никогда, что бы он, Тор, ни делал и как бы ни умолял. Он будет мстить до скончания времён, и что хуже – он будет помнить.

Когда Тор, спотыкаясь от вины и страха, вернулся в дом, Локи уже ушёл. Непрошеное стыдное облегчение плеснулось в Торе, и подумалось, что утром он, может быть, сможет придумать что-нибудь толковое. Хорошо было бы, если бы вся эта чудовищная история оказалась пьяным сном, но рассчитывать на это всерьёз было нельзя.

Тор помнил и то, как весь остаток ночи блуждал по покоям, пытаясь придумать хоть что-нибудь, а наутро оказалось, что брат пропал куда-то, и разговор откладывается. Локи вернулся только через три дня, совершенно такой же, как прежде, притащил с собой выводок дурно пахнущих мидгардских зверьков, которых называл куницами, и теперь они шелестели и тявкали в его спальне так, что было слышно через дверь.

- Ума не приложу, зачем они ему, - озабоченно сказала Фригг, - не хватало ещё, чтобы смертное зверьё бегало здесь. Тор, спроси у него – тебе Локи скажет.

Тор, у которого при каждом упоминании брата нехорошо ёкало сердце, только кивнул. Они завтракали втроём, как иногда бывало – он, Фригг и Сиф, - и кусок не шёл ему в горло.

- Ты бледен, - сказала Сиф, - и почти ничего не съел. Что-нибудь случилось?

- Я поел ночью, - соврал Тор, - и видел дурной сон, больше ничего.

Отец, по счастью, был в отлучке, а женщины были слишком хорошо воспитаны, чтобы припирать Тора к стене множеством вопросов. Всё же он ушёл поскорее, и спина всё ещё горела от пары внимательных взглядов. Тор шёл всё быстрее, решив покончить с делом раз и навсегда, толковая мысль всё же пришла ему в голову, но перед обиталищем Локи вся решимость оставила его.

Хорошо думать, что предложишь брату выкуп за его стыд и боль, за собственную ошибку и невольное зло, и Локи, конечно, примет предложенное. Может быть, он захочет, чтобы Тор добыл для него что-нибудь редкое, может быть, это будет даже опасно, и вина понемногу разожмёт ледяные когти, и когда-нибудь Локи простит или даже забудет…

Но очень худо чувствовать, что превращаешься в труса, боящегося войти и предложить выкуп за своё беззаконие. Тор всё топтался на месте, слушая многоголосое тявканье и не решаясь постучать.

Дверь открылась в ту самую секунду, когда Тор всё-таки занёс над ней кулак, и он быстро опустил руку.

- Заходи, - сказал Локи. – Быстрее.

В спальне его были настежь раскрыты окна, в корзине, стоявшей у постели, кишело озерцо рыжевато-коричнего меха.

- Зачем они тебе? – спросил Тор и заставил себя посмотреть на Локи. Тот рылся в куче книг на столе и выглядел совершенно как прежде. – Фригг беспокоится, как бы не пришлось ловить их по всему Асгарду.

- Скажи матери, - ответил Локи, - пусть не тревожится зря. Я скоро их верну, откуда взял.

- Но зачем? – повторил Тор, невольно заинтересовавшись очередной затеей брата. Локи, наконец, нашёл что искал и повернулся к нему.

- Я учусь в них превращаться, - сказал он. Тор опустил глаза, едва взглянув на него, стыд снова хлестнул по сердцу. Локи будто и не заметил, прошёл к корзине, запустил туда руку, поднял одного зверька. Тот бешено извивался в воздухе, пытался извернуться и укусить. - Во всех них разом, ясно?

- Локи, - начал Тор, но брат замотал головой.

- Ты сейчас сделаешь только хуже, - сказал он, опустил зверя в корзину и сел на постель. – Пришёл извиняться?

Тор немо кивнул. Он не представлял, как Локи может говорить о случившемся так легко, будто ничего непоправимого не случилось, и сердце его полнилось стыдом и благодарностью.

- Можешь не утруждать себя, - сказал Локи. - Я понимаю: ты ошибся. Это случается.

- Я, - Тор сглотнул, - сделаю то, что ты скажешь. Добуду то, что захочешь. Чтобы ты меня простил.

Локи присвистнул и покачал головой.

- Вижу, ты не впустую провёл эти дни. Хочешь, чтобы я потребовал с тебя виру?

Тор кивнул и посмотрел на брата. Тот улыбался, и в улыбке было что-то змеиное.

- Мне не приходилось раньше требовать платы за собственный зад, - сказал он, - и сейчас не стану. Живи с этим, Тор Одинсон, и твоя больная совесть будет радовать меня каждый день.

Тор кивнул, не находясь с ответом. Локи снова наклонился к корзине, будто позабыв о нём, потом поднял голову и спросил:

- Что-нибудь ещё?

Отчаянно хотелось спросить, действительно ли Локи его простил или решил извести такой странной местью, но Тор не решился. Спросил только:

- Мы… когда-нибудь сможем это позабыть? Совсем, напрочь?

Локи вздёрнул брови.

- Конечно, - ответил он. – Мы же боги, Тор, а боги помнят всё и забывают только когда им выгодно не думать о чём-нибудь лишнем. Не тревожься – пройдёт год-другой, и эта история напрочь сотрётся из твоей головы, а если пару раз получишь по шлему, так справишься и быстрей.

Тор медленно выдохнул застрявший в груди воздух, колючий, будто пронизанный ледяными иглами Ётунхейма.

- А ты? – спросил он глухо. Прощать его Локи явно не намеревался, и это навсегда. Тор-то, может быть, и забудет, а вот Локи – никогда.

- А я, - сказал Локи, поднялся с постели и встал напротив Тора, как не раз становился ради боя, - задаю себе вопрос: какого ётуна я вообще слушаю твои глупые извинения, когда хочу совсем другого?

Тор попытался представить, чего бы он сам хотел на месте Локи. Положим, он бы никогда не оказался на месте Локи, но всё-таки?

Ответ был очевиден.

- Крови? – спросил он, прикидывая, удовлетворится ли Локи парой серьёзных ран или решит довести будущую схватку до смерти. – Вызови меня на бой, я не стану бегать.

Локи хлопнул себя ладонью по лбу.

- Ты идиот, Одинсон, - сказал он, подошёл к Тору вплотную и положил ладони ему на плечи. – Совершенно безнадёжный идиот. Не могу представить, что ты будешь делать, став владыкой Асгарда. Тебе придётся завести целую толпу советников, и ещё одного умного человека, который будет отделять хорошие советы от дурных.

То, что Локи сам притронулся к нему, изумляло Тора донельзя.

- Я так и сделаю, - согласился он. – Я вправду ничего не понимаю. Ты злишься на меня?

Локи решительно кивнул и тут же помотал головой.

- Злюсь, - сказал он, видя, что Тор совершенно сбит с толку, - но не за то, что ты влил в меня своё семя, а за то, что сейчас ты меня оттолкнёшь и сбежишь снова.

Сказав это, Локи поднялся на цыпочки и поцеловал Тора.

Это вовсе не походило на поцелуи с Сиф. Не хуже и не лучше, просто иначе, хотя в чём была разница, Тор не смог бы сказать даже себе. С Сиф было мягко, страстно и правильно. С Локи – опасно, жгуче и против всех законов естества.

- Ты… - сказал Тор, когда снова смог дышать. – Ты…

Локи, всё ещё державший его за плечи, легко подался назад.

- Могло быть и так, - сказал он, щурясь. На губах у Тора таял вкус, от которого кружилась голова и слабели колени. Локи будто отравил его поцелуем, и горячий яд уже потёк по жилам. – Теперь тебе ясно, отчего я в бешенстве?

- Нет, - сказал Тор, взял Локи за талию и потянул к себе. – Нет. Расскажи ещё.

Локи впервые улыбнулся ему прежней, ясной улыбкой, и Тор накрыл её губами, стараясь забрать и оставить себе навсегда.

Так началось то, что Тор уже который год скрывал ото всех. Порой ему казалось, что Локи всё-таки не простил, и что это – ещё один, самый изощрённый способ отомстить за обиду. Вот как сейчас, когда он готов был простить брату и любовнику всё, даже попытку приблизить Рагнарёк, даже собственное постыдное удовольствие, даже отрезанные волосы Сиф.

И дело тут было не в том, что тому, что он испытывал с Локи, не было равных. Всё было гораздо хуже: он любил Локи. Не только братской любовью, хотя и она никуда не делась, не только любовью воина и мужчины – эта выросла постепенно, не спрашивая разрешений, - но и какой-то почти болезненной, нестерпимой любовью, которая не имела названия, но легко меняла его самого.

Костёр совсем догорел, последние искры бегали по серому пеплу, а Тор всё не мог заставить себя подняться и идти в замок. Локи уже, должно быть, проснулся, с ним непременно нужно было поговорить, добиться правды, заставить прекратить безумие, но сомнений в том, что Локи всё сделает по-своему, как его ни уговаривай и как ни грози, у Тора не было, а заставить силой – не то чтобы это было невозможно, но в самой идее таилось нечто, отчётливо отдававшее Ётунхеймом.

В замке, куда Тор пошёл, так и не приняв никакого решения, царила радостная суматоха. Занавеси выхлестнуло из раскрытых окон пиршественной залы, какая-то служанка пробежала мимо Тора, держа в руках целую кипу выглаженной одежды, и слышно было, как совсем неподалёку на разные голоса смеётся большая компания. Тор, недоумевая внезапной перемене, пошёл было к себе, но тут стукнула открывшаяся дверь, смех взметнулся снова, свободней и громче, и Тор его узнал.

Верно, сегодня был день, самой судьбой предназначенный для того, чтобы вернуть казавшееся давно потерянным.

- Бальдр! – завопил Тор во всю глотку, и смех смолк. Через секунду Тор уже стоял напротив брата, самозабвенно хлопая его по плечам и спине, и Бальдр вновь смеялся, а жизнь вновь была ясна и прозрачна, как под солнцем морская вода.

Бальдра любили все, кто в принципе был способен любить, и Тору порой казалось, что будь Ётунхейм поближе – Бальдр мог бы растопить его одной улыбкой. Стоило ему появиться, и делалось светлей, стоило заговорить – и хотелось слушать, стоило улыбнуться – и ответными улыбками расцветали лица. В дом Всеотца Бальдр наведывался редко, занятый тем, что получалось у него лучше, чем у кого бы то ни было другого.

Бальдр делал весну так же, как Тор - покой Мидгарда. Только Тору требовалось драться, а Бальдру достаточно было придти. Вот и сейчас в воздухе разливалось предчувствие радости, неслышная песня вернувшихся птиц, запахи талого снега и растущих свежих трав, и Фригг казалась счастливой, а этого давно не было, и все, кто собрался поговорить с гостем и выпить мёда, были веселы не из-за того, что их чаши были полны.

Тору поднесли мёда, он отпил немного и отставил, торопясь наговориться с братом. Бальдр смеялся, рассказывая о путешествии, о жизни у самого края Асгарда, о том, как недавно прилетели к нему птицы, едва не погибшие в неожиданной буре, и сели в саду, и каждая сбросила перо.

- Зачем? – спросил Тор, слушавший негромкий рассказ Бальдра, будто сказку.

Бальдр поднял на него взгляд и рассеянно улыбнулся.

- Из благодарности, - сказал он просто. – Жена соткала мне из этих перьев плащ, и потому я здесь. Теперь я смогу бывать у вас куда чаще, и это хорошо, верно?

- Прекрасно, - весело сказала Сиф, успев вперёд Тора. Она впервые за несколько недель выглядела действительно счастливой, губы её нежно поблёскивали от мёда, длинная рыжая прядь спадала на щёку, и Сиф то и дело убирала её движением, которое Тор любил. – Теперь ты сможешь прилетать к нам, будто птица, - она рассмеялась, - кто ещё способен на такое?

Тор вздрогнул и встретился взглядом с Бальдром. Больная ли совесть была тому виной, или весь этот нелёгкий день, или что-нибудь ещё, а только на сердце у него вновь сделалось беспокойно.

- Локи способен, - мягко сказал Бальдр, не сводя с Тора внимательных синих глаз. Тор медленно кивнул.

- Локи! – отмахнулась Сиф; ей было слишком хорошо, чтобы злословить. – Не стоит говорить о нём.

На лицо Фригг набежала тень – Локи всё же был её сыном, и такая неприязнь не радовала её. Но Бальдр тут же затеял рассказывать о том, как в первый раз пробовал плащ, прыгая со скалы над морем, и рассказ этот был таким, что все стонали от смеха.

- И моя Нанна стояла внизу на камнях, - смеясь, закончил он, - готовясь ловить меня, а я не удержался и сделал круг над заливом. Тогда она плеснула в меня водой, чтобы перья промокли и потянули меня назад, но только облилась сама, и…

Тор ясно представил себе эту сцену: плещущий ясной зеленью язык моря, солёные камни, синяя бездна вверху, и в ней фигурка в пёстром птичьем плаще, и вторая - внизу. Бальдр чуть смутился и замолчал, и было ясно почему. Такую победу мужчина всегда делит с женщиной, и Нанна, конечно, тоже взлетела в небеса в тот день.

Мелькнувшая при упоминании Локи тень рассеялась, и вечер вновь сделался хорош. К ночи же, когда Бальдр, поднявшись, принялся извиняться и объяснять, что сын не уснёт, покуда он не сядет, будто старый пень, у его кровати, и не пустит сказочных зверей гулять по низкому потолку, и потому он, Бальдр, должен лететь обратно, Тор вновь вспомнил о том, как легко Бальдру удавалось сложное делать ясным. Так было всегда, будет и теперь.

- Я провожу тебя, - сказал он, - всё же я опоздал к началу веселья, и хочу теперь добрать недостающее.

Сиф проворчала что-то про мужей, которым не сидится дома; в обычное время Тора бы это взбесило, но Бальдр, улыбаясь, покачал головой.

- Вот и Нанна так же, - сказал он доверительно, обращаясь не так к Тору, как к Сиф. – Женщины куда умнее нас, мужчин, и знают, что в действительности важно. Впрочем, мы не безнадёжны. Я заметил за собою, что делаюсь умнее с каждой шалостью своего сына. Стоит начать ругать его за безрассудство, и вспоминаешь самого себя.

Сиф погрустнела, но Бальдр шепнул ей на ухо что-то, от чего она вспыхнула румянцем, будто девочка, и торопливо ушла, оглядываясь и улыбаясь.

- Что ты сказал ей? – спросил Тор, когда зал остался позади, и стихли пожелания счастливой дороги. – Давно не видал свою жену такой.

- Что эта ночь хороша для зачатия, - честно ответил Бальдр. – Она вправду хороша. В ночь после такой бури всё торопится жить и цвести, второй такой придётся ждать долго.

Тор кивнул. Он понял. Бальдр никогда не повышал голоса, он не требовал, не настаивал – просто говорил так, что всё делалось ясным само.

- Жаль, - сказал Тор, - что ты спешишь. Возвращайся поскорей, Бальдр, мне есть о чём тебя спросить.

- Я не спешу, - с улыбкой ответил Бальдр, - и мне тоже есть о чём тебя спросить. Потому я и постарался уйти с пира пораньше.

Тор любил эту привычку старшего брата объяснять всё подробно, и сейчас лишь кивнул благодарно.

- Странно это, - сказал он, помедлив, - что не ты, а я наследую трон. Ты был бы лучшим царём, чем я.

- Я убегал бы к своим зверям и птицам, - покачал головой Бальдр, - и все были бы несчастны, в первую же голову – я сам. Тор, мне нужно сказать тебе так много, а времени так мало… не будем сейчас о троне.

Они вышли наружу, в мягкий сумрак с редкими пока что проблесками звёзд, и подбежавший слуга подал Бальдру пёстрый мягкий плащ. Тот поблагодарил, но набрасывать на себя не стал, и так и нёс одеяние в руках. Тор молчал, чтобы не мешать Бальдру думать, и шёл рядом с ним, не особенно заботясь о том, куда именно идёт.

- Я сказал Фригг, а теперь говорю тебе, - наконец выговорил Бальдр, - и прошу тебя отнестись к моим словам с мудростью. Не смейся, Тор. Кого-нибудь другого ты, может быть, и введёшь в заблуждение своим видом, но я знаю наверное, что мудрости в тебе хватает.

- Что случилось? – тут же спросил Тор, которого такое вступление изрядно встревожило.

- Ничего, - ответил Бальдр и тут же добавил, - и надеюсь, ничего и не случится, но… подожди, я расскажу толком, не то запутаюсь и запутаю тебя.

Тор кивнул, и Бальдр сказал:

- Мне стали сниться сны**. Это даже не совсем сны, брат мой, это что-то куда более осязаемое, но для простоты я называю их снами. Они приходят внезапно, и в них нет ни отдыха, ни утешения, а только ужас и тлен. И они приходят всё чаще.

Он остановился, глядя поверх зубчатых стен туда, где плескалось в небе алое закатное море, и сказал совсем тихо:

- Я так не хочу горя, что думал было молчать до последнего и не тревожить мать, но последний сон охватил меня, когда я играл с Форсети. Я напугал сына. Я сам испугался.

- Что… - Тор прочистил горло. – Что в них такое? Ты знаешь, я плохо понимаю общие слова.

- Небо, - неохотно сказал Бальдр и поёжился. – Оно делается чёрным и кровавым, и вода в море вся становится льдом, а главное… Тор, главное – что я при этом стою на зелёной траве и смеюсь, как будто мне радостно видеть, как стены Асгарда падают, и как все мы…

Он замолчал, и Тор впервые увидел его таким некрасивым – его, пресветлого Бальдра!

- Прости мне, брат, - сказал Бальдр, - к твоим сложностям я добавляю свои. Но эти сны… Фригг говорит, она сможет узнать, что они значат. Надеюсь. Я только просил бы тебя быть осторожнее во время путешествий, и беречь её и Сиф. Сейчас тяжёлые времена, а что может быть хуже, чем женщина, потерявшая потомство?

- Только женщина, у которой его нет, - сказал Тор будто бы чужим голосом. Бальдр усмехнулся и коснулся его руки.

- Я дал твоей Сиф выпить кошачьего корня***, - признался он. Тор сморгнул, не понимая. Он не знал, что это за корень, и полагалось бы рассердиться на самоуправство, но сердиться на Бальдра было невозможно. – Очень редкий корень, - сказал Бальдр. – Если не оставишь жену в одиночестве этой ночью, её живот недолго останется плоским.

Тор покраснел и кивнул. Что и говорить – он нечасто приходил к Сиф как муж. Первые годы их брак был почти счастливым, но потом что-то сломалось между ними, вытекло, словно вода из треснувшей посуды, да так и осталось пустым.

- Я… - начал он, но Бальдр сжал его руку в своей, вынуждая замолчать.

- Ты можешь рассердиться на меня, - сказал он тихо, - и даже скорее всего рассердишься, но всё, что я скажу сейчас, я скажу лишь потому, что тебе нужно это услышать. До сих пор я молчал, потому что ты справлялся сам, но сейчас мне кажется – нет, я уверен, - что ты совсем запутался, Тор.

Это была правда, и Тор кивнул. В груди у него тонко и протяжно ныло, словно отрава, которую влил в него Локи, разъедала нутро.

- Ты ведь всё знаешь, - пробормотал он, и Бальдр кивнул. – Может быть, поможешь хоть советом?

- Ты его не примешь, - грустно сказал Бальдр. – По крайней мере сейчас. Ты, Тор, слишком чист и прям душой, ты любишь слишком сильно – и сейчас это, пожалуй, плохо. Никогда не думал, что мне придётся говорить такое, но…

- Говори, - потребовал Тор. Он высвободил руку и схватился за шершавый край стены, сжав пальцы. Отчего-то ему требовалась эта опора. – Скажи всё, что думаешь об этом, и мне станет легче.

- Не уверен, - Бальдр набросил на себя мягко зашелестевший плащ. – Но это меньшее, что я могу сделать для тебя. Тор, ты помнишь, какими вы были детьми, я и сам тогда был почти ребёнком. То были хорошие времена, ясные и простые, без грязи подозрений, без предательства, без тени, повисшей над всеми нами. И было ясно, где доброе, где дурное – и все мы знали, куда идём, и верили друг другу. Теперь не так. Я не верю, что ты не задумывался над этим.

- Задумывался, - глухо подтвердил Тор. В который уже раз Бальдр видел и знал его лучше него самого. – Бальдр, я ведь вправду не дурак, я понимаю кое-что, и не могу от него отойти. Кажется, даже если он развалит весь Асгард, я и тогда буду злиться, но ударить не смогу.

- На самом деле сможешь, - твёрдо сказал Бальдр, - но каждый удар, какой ты нанесёшь Локи, отзовётся в тебе вдвойне. Так уж действует любовь, и не кори себя за неё. Никто не выбирает, кого ему любить, это приходит само или не приходит вовсе.

- К Локи не пришло, - тоскливо сказал Тор. – Он позволяет быть с собой, но и только. Я тысячу раз говорил себе, что должен оборвать это, и тысячу раз проигрывал. Я не могу.

- И неудивительно, - мягко заметил Бальдр, коснулся сжатых кулаков Тора кончиками перьев, - потому что если Локи может любить хоть на волос, этот волос взят с твоей головы. Тор, ты губишь себя. Ты не можешь отойти от него только потому, что помнишь, каким он был тогда, и надеешься на то, что если будешь любить Локи достаточно долго и сильно, он вновь станет тем мальчишкой, разучится усмехаться и вспомнит о том, как это – смеяться не над кем-то, а вместе с кем-то.

Тор долго молчал, кроша камень в пальцах, будто чёрствый хлеб.

- Но этого не случится никогда, - сказал он через силу. – Так?

- Твоими силами этого не добиться, - неловким от жалости голосом подтвердил Бальдр. – Ничьими, кроме самого Локи. Даже Всеотец не может вернуть чистоту тому, кто не хочет быть чист. Мне очень жаль, Тор, поверь мне – но ещё хуже видеть, как трещина, что прошла через Локи, подбирается к твоим ногам. Будь осторожен, прошу тебя. Будь осторожен, потому что ещё немного, и эта бездна раскроется уже и в тебе, и не хватит всей любви мира, чтобы её заполнить. Ты сам себя расшатываешь изнутри, и ничем хорошим это не закончится. Притом и не только для тебя, но и для него.

Тор сжал челюсти, чтобы не кричать. Бальдр будто резал его каждым словом, и это было так же, как он подрезал разросшиеся, душащие друг друга побеги, - ему же, Тору, во благо.

- Почему… для него? – спросил он, когда снова совладал с голосом. Бальдр мягко погладил его по волосам.

- Потому, - сказал он, - что у тебя огромное сердце, брат. Локи пьёт из него, ничего не давая взамен, и ему кажется, будто можно прожить вот так, чужой горячей кровью. Если ты перестанешь его поить, Локи сделается очень холодно. Так холодно, что, может быть, он всё-таки сможет остановиться и оглядеться по сторонам. Не отнимай у него этого шанса. Он невелик, но он есть. И если Локи сможет отвоевать себя у себя самого, он оценит, и вы снова будете вместе – но уже без этого беспрестанного мучения. Сейчас ты держишь его над пропастью, а он пытается сорваться в неё и утянуть тебя за собой. Дай ему упасть. Пусть увидит, что там только лёд и камни, и пусть вернётся к тебе сам, готовый оценить то, как ты его берёг от удара.

Тор молчал, глядя в темнеющее небо, и чувствовал, как всё в нём переворачивается, наконец, с головы на ноги, и становится на положенное место. Это было больно, но в боли было и исцеление.

- Спасибо тебе, - сказал он, и Бальдр обнял его, прижал к мягким перьям, обдал запахом влажной зелени, земли и первоцветов. – И от него тоже – потому что сам Локи ещё не скоро сможет тебя поблагодарить.

- Вы оба мои братья, - негромко сказал Бальдр, - о чём ты говоришь, Тор. Лучшей благодарностью мне будет видеть вас, снова танцующих на пригорке, как тогда.

Тор смотрел, как Бальдр, высвободившись, вспрыгивает на зубец стены, как встряхивает плащ, расправляя тончайшую работу, как раскидывает руки и, оттолкнувшись от края, взмывает в воздух. В тёмном небе он казался огромной птицей, и эта птица делалась всё меньше и меньше, пока не исчезла вовсе.

После этого Тор пошёл к Сиф, и та встретила его, как давно уже не бывало: мягкими ладонями, взглядом без упрёка, белым телом из-под тканого золотом покрывала и надеждой. Не было болезненной страсти, но было много нежности, и когда серо-розовым утром Тор заснул, обнимая свою женщину, он уже знал, что бесплодное ожидание закончилось.

***

- Дюжина дней, и столько новостей, - сказал Локи, перехватив взгляд Тора. По традиции их места за столом были рядом, и обычно это было удобно, но не сегодня. Тор пожалел, что Сиф, мучившаяся тошнотой и слабостью, осталась в своих покоях, и нельзя было притвориться, что они заняты разговором настолько, что не слышат никого вокруг.

- Да, - подтвердил он. С Локи ведь всё равно придётся говорить, с ним придётся объясняться, и Тор ненавидел эту необходимость. - Новостей много.

Локи с любопытством поглядел на него и отрезал от зажаренного целиком быка изрядный ломоть. После сна он всё никак не мог наесться.

- Что-то я не вижу подобающей случаю радости, - заметил он, отправляя в рот кусок лепёшки. – Как и твоей драгоценной супруги. Это правда, Тор?

- Смотря что, - буркнул Тор, точно зная, что сейчас случится дурное. Локи поднял брови и усмехнулся. Это была очень злая усмешка, открывавшая мелкие белые зубы, и она не касалась глаз. Тору от этого стало не по себе: Локи вообще умел хорошо понимать несказанное, а уж сейчас он и вовсе будто видел Тора насквозь.

- Что твой недавний опыт так на тебя подействовал, что ты сумел, наконец, и вспахать, и засеять, - сказал Локи, не отводя взгляда, - поздравляю, брат. Отметим?

В памяти Тора мгновенно встал Бальдр, глядевший в вечернее небо поверх зубца стены.

- Прости, Локи, - сказал он как можно мягче. – Я рад бы, но…

Лицо Локи изобразило неподдельный интерес.

- Ты теперь по-настоящему семейный человек? – уточнил он. – Да, братишка?

Больше всего на свете Тору хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Хоть бы и в Мидгард. Или в Ётунхейм – и там как следует помахать молотом, чтобы восстановить душевное спокойствие.

- Да, именно так, - подтвердил он, ожидая вспышки гнева. Ничего подобного не случилось: Локи кивнул, будто ставя на место последнюю руну в надписи, и отвернулся.

Тор был настолько изумлён этим, что протянул руку и дёрнул Локи за рукав.

- Что, это всё? – спросил он, рассерженный этим пренебрежением. Локи пожал плечами.

- А какого ётуна тебе ещё нужно? – он улыбнулся встревоженной Фригг. – Кстати, я тоже собираюсь жениться. Хватит мне рожать, пусть этим занимается моя Сигюн.

Всё шло совсем не так, как ожидал Тор. Вместо гнева была тишина, вместо ревности и раскаянья – здравый смысл, и это ужасно бесило.

- Поздравляю, - сказал Тор, наконец. – Давно пора. А почему Сигюн?

- А почему нет? – улыбнулся Локи. – Она хороша собой и знает, в чём судьба женщины. Мне нравятся такие.

Тор не нашёлся, что ответить, и принялся мрачно кромсать ножом мясо. Локи же явно наслаждался ужином; вскоре он подошёл к Фригг, что-то негромко сказал ей, и мать улыбнулась: сперва недоверчиво, затем – радостно.

- Тор, ты слышал? – воскликнула она. – Локи…

Тор кивнул и поднялся.

- Слышал достаточно, - сказал он, - и поздравляю тебя, брат. Я остался бы разделить твою радость, но Сиф…

- Да, да, - кивнула Фригг и тут же забыла о нём. Больше всего на свете она любила устраивать свадьбы, от первого взгляда на подходящую парочку до последней капли, выпитой последним гостем перед тем, как свалиться под стол, и теперь не желала тратить внимание ни на что другое.

Тор вышел, чувствуя себя обманутым. Он думал, что испытает облегчение, но никакого облегчения не было. Было так, будто он обокрал сам себя, вполне добровольно и безвозвратно, безо всякой выгоды и причины.

Он остановился у края стены, точно там же, где недавно стоял Бальдр, и поглядел вниз. В далёком море сотнями огоньков отражалось заходящее солнце, будто кто-то разметал костёр, да так и не затушил совсем. Это пламя плескалось и перетекало, выжигая умирающий день, а потом сменилось тьмой. Нужно было спуститься, взять кубок и пить до умопомрачения, но Тор не мог. Он помнил Сигюн, она была тихой и милой, красивой ровно настолько, чтобы быть приятной глазу, но не поражать красотой, - но и всё на этом. Как она, интересно, сумеет перетерпеть Локи с его ужасным характером, ядовитым языком, привычкой смеяться надо всем и всё выворачивать себе на пользу?

На зубце стены всё ещё виднелись следы его пальцев, и сейчас Тор добавил к ним новые. Дело было не в Сигюн, она не злила его – дело было в том, что его даже не удостоили гнева. Локи будто из воздуха всосал всё, что произошло за время его сна, и ничто не стало для него неожиданностью, он ко всему оказался готов, и это было нестерпимо. Как будто Тор готовился разжать руку и выбросить ядовитую змею в пропасть, а змея тем временем извернулась и упала сама, напоследок одарив его, героя, презрительным немигающим взглядом.

Дата добавления: 2015-08-27