Название: Кровь ясеня, волк битвы. 6 страница

- Плачьте о Бальдре, - повторил Тор. Он очень устал, хоть и понимал, что ему сейчас легче, чем прочим посланникам. Он хотя бы разговаривал с людьми, а люди были разумны и почитали его, а попробуй договориться с мхом или лишайником на камне, да и с самим камнем… и с каждым крошечным ростком, не пропуская на этот раз ни единого, и с каждым облаком в небе и рыбой в воде, с каждым ручьём и каждой ящерицей в норе, и каждым зверем и птицей…

Велико было искусство Фригг, но достанет ли его, чтобы справиться теперь, когда горе её так велико? Тор надеялся, что да. Сам он к концу путешествия был измотан – не столько усилиями, сколько видом чужой беды, - и натянул поводья, чтобы вернуться домой. Там, в потускневших стенах Асгарда, всё же оставалось достаточно тепла, чтобы отдохнуть и вернуть растраченные силы.

Он был уже на половине пути, когда заметил в низких облаках золотую бегущую искру, и, приглядевшись, узнал Фрейю. Она неслась в колеснице, запряжённой диковинными зверями кошками, каких не было больше ни у кого в мире, и замахала Тору рукой, прося остановиться.

- Что? – крикнул Тор, поравнявшись с нею и отворачивая лицо от бешеного ветра. – Куда ты?

Фрейя откинула назад край плаща, трепавшегося на ветру, и крикнула в ответ:

- За тобой! И в Ётунхейм!

В первую секунду Тор решил, что извечная вражда оказалась сильнее страха, и Лафей, почуяв слабость Асгарда, ударил в спину. Чего ещё ждать от ётунской крови… а Всеотец ещё говорил, что врагов у Асгарда нет, как же!

- Ётуны? – рявкнул он, сжимая молот и удерживая коня рядом с несущейся колесницей. Кончики волос у Фрейи замёрзли, и она казалась седой. – Война?

- Нет, - сказала Фрейя, поворачивая упряжку вниз, - там… там хуже. Поедем, Тор, время не ждёт.

Тор помчался следом, перебирая в голове возможные беды. Как будто мало было тех, что уже обрушились на золотые стены Асгарда. Как ни старался он, но ничего придумать не мог, и вновь принялся спрашивать Фрейю, но та лишь отмахивалась, ловко управляя своим пушистым своенравным воинством.

- Великанша, - сказала она наконец, устав отговариваться. – Все уговаривают её заплакать, но требует она тебя.

Тору будто засыпали жарких углей за пазуху, и снежные иглы в лицо показались освежающей прохладой.

- Получит, - зарычал он, и так ударил коня, что обогнал и Фрейю, и ветер, и даже гром собственного голоса. Фрейя кричала, требуя подождать её, но Тор нёсся вперёд, чутьём угадывая ту самую пещеру, вокруг которой сейчас столпились все асы и ваны, и где сидела та, что отказывалась плакать.

Тор готов был силой выбить из неё эти слёзы, если придётся, и гнал от себя мысль о том, что плакать неведомая упрямица должна не о себе и не от боли, а о Бальдре.

Заснеженная пещера пряталась в редких соснах, и никогда ещё этот лесок не был местом столь пышного сборища. Тор видел, что здесь все, кто был на свадебном пиру, и все, кто не смог приехать в день радости, но примчался в день горя. Он спустился с неверной воздушной тверди на окаменевшую от холода горестную землю и понёсся по ней, поднимая тучи снега. Кто-то выбежал ему навстречу, и Тор соскочил с коня, бросил поводья.

- Где она? – но он и сам уже видел, где. Асы один за другим входили под низкий свод и возвращались, не одержав победы. Тор, не здороваясь, прошёл мимо и наклонил голову, чтобы войти.

Великанша сидела перед очагом, и перед ней стояла Фригг, неустанно ткавшая свою волшбу. Пальцы матери перебирали связку сухих стеблей, губы шевелились, по щекам текли слёзы.

- Мама, - сказал Тор, впервые за всю свою взрослую жизнь обратившись к ней так, а не как подобает, - побудь снаружи. Ты сделала всё, что могла, теперь мой черёд.

- Да, - гулким голосом отозвалась великанша. Если бы Тору не довелось уже видеть Хель, он мог бы назвать её огромной и страшной, но по сравнению с Хель она была не так уж велика. – Выйди, женщина. Твоё колдовство тут не действует, и я не уроню о твоём сыне ни слезинки.

- Если только я не уговорю тебя, - продолжил Тор, глядя на то, как Фригг нетвёрдыми шагами выходит наружу. – Отчего так? Отчего именно я?

- Между нами старые счёты, - сказала великанша, повернувшись к нему от пылающего огня, - и нет ничего хорошего в том, чтобы прощать долги.

Тор подошёл к ней и сел, отбросив плащ так, чтобы женщина видела рукоять Мьёлльнира. Он не собирался пугать её раньше времени, да и много ли толку пугать ту, что не испугалась всех асов, явившихся уговаривать её заплакать, но нужно было, чтобы великанша поняла: шутки кончились.

- Я вижу тебя впервые в жизни, - сказал он, разглядывая лицо, будто вырезанное из гранитной глыбы, и притом не слишком умелым строителем. Красное от жара, с блестящими каплями на лбу и едва намеченными прорезями глаз, оно было отвратительным – и совершенно незнакомым. В этом Тор готов был поклясться. – О каких долгах ты говоришь, женщина?

Великанша пошевелилась, и камень, на котором она сидела, жалобно захрустел.

- Не женщине ты должен, - коротко сказала она, - а мужчине.

В эту секунду Тор понял всё и вскочил на ноги. Имя брата выкатилось у него изо рта, как тяжёлый камень с острыми краями катится, громыхая, по леднику.

- Лллллооооооккккииии!

Великанша вздрогнула и отшатнулась, затем её лицо треснуло усмешкой.

- Вот видишь, - заметила она, вовсе не спеша превращаться в Локи, - ты и сам знаешь, кому ты должен. И за что. Утешься, Тор Одинсон, ты здесь не единственный должник, и всей силой Асгарда ничего вам не добиться от меня.

- Локи, - повторил Тор, - прекрати это.

Каменные плечи пошевелились, сухие лишайники осыпались с них.

- Не зови меня так, - потребовала великанша, - имя мне Тёкк.

Тор зарычал.

- Дня не прошло, как ты оборачивался старухой, - сквозь зубы сказал он, - думаешь, я поверю теперь, что ты – всего лишь упрямая баба?

Крошечные щёлки-глаза под серым каменным лбом блеснули, когда великанша покачала гигантской головой.

- Я тебе не брат, - сказала она, - что ты говоришь со мной, будто меня и нет здесь? Неужто больная совесть настолько тебя измучила? Не верится.

Тор понял, что сходит с ума, и затряс головой.

- Если ты не Локи, - сказал он, - то я тем более не понимаю. Отчего ты не хочешь плакать о Бальдре? Посмотри вокруг: ещё неделя, и весь мир промёрзнет насквозь. И ты сама тоже. Не станет ничего. Этого тебе нужно, женщина?

Великанша рассмеялась.

- У Одина глупые сыновья, - сказала она, вновь пошевелившись. – Что мне до Бальдра? Мне не было интереса в его жизни, я не скорблю о его смерти, а что до холода – неужто ты думаешь, Одинсон, будто весь мир зависит от вас, асов?

Тор, действительно так и думавший, уставился на неё со смесью злобы и недоверия; Тёкк и бровью не повела.

- Зима пройдёт, - сказала она спокойно, - и снова придёт тепло. Не так много, как раньше, но оно будет, потому что ничто не длится вечно. Не асы придумали солнце.

- Скажи об этом людям, - рявкнул Тор, - что сидят сейчас у очагов и не знают, что ещё положить в огонь и чем накормить детей! Знаешь, что я сделаю, если ты не заплачешь? Я каждому из них скажу, кто виноват в том, что им суждено насмерть замёрзнуть, и укажу путь к твоей пещере. Не будет ли только поздно для тебя плакать, Тёкк?

Широкие плечи снова поднялись и опустились, издав ощутимый скрежет.

- Я не боюсь холода, а они боятся, - сказала великанша с неприкрытой гордостью. – И я могу раздавить любого из них одним пальцем, а что могут они? Тебе бы лучше не грозить мне так глупо, Тор.

В словах был некоторый резон, и Тор силой заставил себя успокоиться. Он даже постарался согнать с лица злую гримасу, забыть о матери, рыдавшей снаружи, забыть даже о том омерзении, что охватывало его всякий раз, как он видел серо-синие отблески на лице великанши.

- Прости мне, - через силу сказал он, - горе лишило меня терпения.

Великанша хмыкнула, и Тор снова поверил в то, что она - Локи. Если так, то это может быть и хорошо. Нет ничего ужасней женского упрямства, а с Локи всё-таки можно договориться… если только его ненависть не окажется сильнее решимости Тора.

- Я никогда не был слишком терпелив, ты права, - сказал он, остро ненавидя необходимость признавать этот факт как нечто постыдное, - но послушай. Раз ты потребовала меня сюда, значит, есть условия, на которых ты согласишься сделать то, что нам нужно?

- Угрозы не помогли, и ты решил меня купить; что же, это верно, - удовлетворённо заметила Тёкк. Тор чуть не завопил «Локи!», так это было похоже, но прикусил себе язык. Пока что всё шло не так уж плохо, были ещё шансы. Если только Локи не решил хорошенько потрепать ему нервы и потом уже, напоследок, отказать. Впрочем, на этот случай у Тора было кое-что в запасе.

- Чего ты хочешь? – спросил он. Великанша ухмыльнулась, показав неровные клыки.

- А как ты думаешь? – она даже привстала с места. – Ты вернёшь мне то, что ваш род задолжал нашему. И начнёшь с молота.

- Нет, - сказал Тор прежде, чем в голове его сложилась хоть одна здравая мысль. Великанша пожала плечами.

- Что же – значит, не ко мне ты должен посылать своих мягких, тёплых человечков. Пусть идут к тебе и к Хель, а меня оставят в покое.

- Локи, - снова сказал Тор, вглядываясь в блестящие серые глаза. – Прекрати это. Или я вышибу тебя из этого облика.

- Если бы даже это было возможно, и если бы даже ты так и сделал, - резонно заметила великанша, - я всё равно не стала бы плакать ни о ком, кроме себя. Смирись, Тор Одинсон: есть вещи, которые невозможно взять силой. Странно, что ты раньше не знал об этом. Теперь иди, потому что я устала и хочу отдохнуть от вашей асгардской спеси.

Тор скрипнул зубами и поднял молот; великанша осталась сидеть как сидела, только медленно перевела взгляд на нависшую гибель.

- Убей меня, - предложила она, - и камни, в которые я рассыплюсь, проклянут весь твой род.

Молот вдруг показался Тору очень тяжёлым. И совершенно бесполезным. Тор сунул его за пояс и вышел под редкий кружащийся снег. Фригг поняла всё по его лицу и отвернулась, пряча слёзы.

- Если это вправду Локи, - сквозь зубы сказал Тор, указав в сторону пещеры, - я…

Фригг всхлипнула в голос, отвернулась. Снежинки падали ей на волосы, на тканое покрывало, и казалось, что мать поседела раньше срока.

На похоронах Тор выпил чуть не бочку мёда, злясь на себя за то, что пьяное зелье никак не берёт над ним власть. Голова болела, но оставалась ясной, и не было убежища от кусачих мыслей, и злоба на непокорное тело всё ширилась и ширилась, так что к концу тризны Тор уже ненавидел всё сущее и себя впридачу. Когда в замке не осталось ни одного, кто стоял бы на ногах, и даже Хеймдалль пошатывался на своём вечном посту, Тор, чуть не падая, добрался до конюшен. О давешнем лживом видении он и не вспомнил, а только пнул задремавшего конюха и потребовал открыть Слейпнира, когда же слуга попытался возразить – без лишних церемоний стукнул того в зубы, отчего хилый полукровка отлетел к стене. Тор тут же о нём забыл, слушая, как Слейпнир храпит и бьёт задними ногами, злобствуя и чуя будущую славную драку.

- Вот только посмей, - сказал Тор, со второго раза справившись с засовами и войдя внутрь. Света здесь не было никакого, только искры временами летели из-под копыт коня, да светились его злые глаза. – Только попробуй, и я…

Конь всхрапнул, прижал уши и оскалился. Тор подошёл к нему, не задержавшись ради здравых опасений, и поднёс кулак к бархатному носу.

- Гляди, - сказал он с ухмылкой, - гляди, как устроена жизнь. Видишь?

Слейпнир скосил глаза на монументальный Торов кулак; морда у жеребца лоснилась, дыхание пахло горечью. Как у Локи спросонок, - подумал Тор, и давнишняя тоска вкогтилась в него с удвоенной силой. Он разжал пальцы, повернув руку ладонью кверху, и горячее дыхание коня коснулось кожи.

На ладони лежал кусок пиленого сахару, и Слейпнир, с подозрением косясь на неожиданное подношение, всё же взял его мягкими губами.

- Вот так, - сказал Тор. Момент был самый подходящий, чтоб вскочить на жеребца, сжать коленями бока, погнать далеко-далеко, к самому океану, и пусть пена падает с крутых боков, пусть злая отцова тварь пробует скинуть седока – Тор был уверен, что удержится даже и без седла. Но хватать Слейпнира за шею и вскакивать на него он отчего-то не спешил, занятый мыслями. – Вот так она и устроена, жизнь, - сказал он больше себе, чем коню. – Только Локи дал бы сахар с ядом, а я нет.

Слейпнир презрительно фыркнул и обыскал Тора, тыкаясь мордой в плечи и грудь в поисках дополнительного угощения. Тор ухватил его за гриву и, шатнувшись, оттолкнул.

Конь заржал, негодуя, и врезал двумя парами задних копыт в окованную железом стену, посыпались искры.

- Оставь его, - раздражённо сказали сзади. Тор замер, потом медленно обернулся, помотал головой и сказал:

- Не обманешь. Ты столб.

Кажется, это был первый в жизни раз, когда ему удалось по-настоящему удивить Локи чуть не до немоты. Брат даже остановился, не дойдя до него, и поднял брови.

- Столб? – переспросил он, явно не доверяя собственному слуху. – Что… какой ещё столб?

- Деревянный, - хмуро ответил Тор, чувствуя глупость этого разговора. Он подошёл к Локи – тот в темноте казался смутной тенью, только бледное лицо плавало перед Тором, будто чуть светилось, - невольно вспомнил ту луну, что обжигала его сквозь раскрытое окно, и к горячей тяжести в голове прибавилась другая, столь же пьяная.

- Наконец-то, - сказал Локи, когда Тор взял его за шею и прижал к стене. Под пальцами у Тора вместо гладкой древесной плоти была живая, обманчиво хрупкая, упругая и подвижная. В панику Локи не ударился – с чего бы? – и оборачиваться не стал, а так и стоял, позволяя держать себя за глотку. Потом губы его шевельнулись, мягкая вибрация толкнулась Тору в ладонь.

- Что? – повторил Тор, потеряв за этим ощущением смысл услышанного. Локи вздохнул, уперся затылком в стену и повторил:

- Не при нём.

Тор ошалело моргнул, чуть ослабил хватку и переспросил, косясь на Слейпнира:

- Ты что – его стесняешься?!

Локи нахмурился, строго поглядел на жеребца – тот перебирал всеми восемью копытами по каменному полу, издавая неприятное скрежетание, - и кивнул.

- Что бы ты ни собирался делать со мной – не делай при нём. И хватит уже держать меня за горло, Тор. Делай что-нибудь.

У Тора потемнело в глазах, будто это его самого сейчас держали за кадык, и пуще всего – от беспредельной наглости. Локи, казалось, ничего и никого не боялся, и в особенности не боялся его, Тора, а ведь должен был. Ведь должен?

Просьбу Локи Тор выполнил лишь частично. Слейпнир всхрапнул и попятился, но Тор сунул ему под нос кулак и пообещал показать ётунову бабку, и конь притих, кося назад ярким глазом. Локи не сопротивлялся, когда Тор зашвырнул его отпрыску на спину, не сопротивлялся, когда сел следом сам, вцепившись коню в гриву и зажав Локи между собой и шеей Слейпнира, и не сказал ни слова, когда Тор ударил жеребца пятками по бокам. Он сидел, как если бы сидел на стуле, а не на дико несущемся коне, и откинулся Тору на грудь, так что влажные волосы касались подбородка, и словно бы спал. Тор бросил думать о том, отчего это так, и помнил только одно: наконец-то. Наконец-то всё станет ясно, и больше между ними – так или этак – не будет недомолвок. Нетерпение было так сильно, что Тор то и дело бил коня по бокам, и Слейпнир слушался, нёсся всё быстрее, пока в лицо не рванулся влажный солёный ветер, а под копытами не заскрежетали камни.

Локи, будто того и ждал, наклонился к уху коня и шепнул ему что-то, от чего Слейпнир остановился. Бока у него вздымались, с морды на мокрые камни берега падали клочья пены. Такой же пеной исходил растревоженный океан, надувавшийся между острых скал и то и дело с шумом плескавший на берег. Тору хотелось скакать дальше – в основном потому, что слишком приятно было ощущать Локи в объятиях, снова, после долгого перерыва – и вдобавок, пока они скакали, говорить было невозможно, а это в их случае было Тору только на руку. Теперь Локи, соскользнув с потной спины Слейпнира, стоял рядом, рассеянно поглаживая ходящие ходуном бока, и приговаривал что-то успокаивающее.

Тор взял Локи за плечо и сказал:

- Оставь его. Или передумал?

Локи поднял на него тёмный взгляд, кивнул, как если бы речь шла о чём-то давно решённом, и пошёл, оскальзываясь на мокрых камнях. Океан ревел за ними, вскидывал в воздух серые крылья волн, с громом и плеском опадал между острых каменных глыб. Локи отошёл подальше – туда, где редкая жёсткая трава схватилась за мелкие камни и песок, остановился, обернулся к Тору.

- Ну, - сказал он, - что будешь делать, брат?

Тор и сам задавал себе этот вопрос. Долгая дорога и встречный ветер выбили из него часть хмеля, и от решимости и понимания осталась только тень.

- За что? – спросил он, имея в виду прежде всего Бальдра. Но и себя, и осыпающийся вокруг мир тоже. – Зачем ты всё это?

Локи вздёрнул брови и принял вид полного недоумения. Это только разозлило Тора, потому что было притворством, и потому что он слишком хорошо знал эти гримасы. Гнев поднимался в нём и грел в промозглом солёном воздухе, горячил щёки и студил лоб.

- Не морочь мне голову, - сказал он, - ты знаешь, о чём я. За что ты Бальдра? Или… или дело тут даже и не в Бальдре?

- Верно, - ответил Локи, оскалив мелкие зубы, - дело тут не в нём. Заметь: всё началось с океана, сюда и вернётся в итоге. Братец, ты же идиот, как ты догадался?

- Ты мне помог, - Тор оглянулся на бушующий океан. – Зачем ты пришёл, раз всё уже решено? О каких долгах говорил? Локи, мы, может быть, в последний раз говорим словами! Помни об этом, когда станешь врать мне в ответ.

- Если и не буду, ты не поверишь, - усмехаясь, сказал Локи. – Куда как выгодней знать, что я всегда лгу, даже когда говорю правду. Это пригодится тебе в будущем, Тор. И знаешь ли, у меня так же нет выбора, как у тебя. Как у всех нас.

- Отцу не следовало поднимать ту вёльву, - ужасаясь себе, проговорил Тор. – Мы могли бы протянуть ещё немного, если бы не знали, что ждёт нас впереди.

- Твои ли слова я слышу, - прищурясь, спросил Локи, - доблестный воин? С каких пор ты решил закрыть глаза перед опасным делом? С каких пор решил прятаться от правды?

Тор сжал голову руками. Собственные громы будто все разом поселились в ней и теперь колотились, требуя выпустить, изнутри в виски и уши.

- А что это за правда? – выкрикнул он, и океан взревел снова. – Что это за правда – что ты убил Бальдра и разбудил Змея? Что хочешь погубить весь мир? Что нам с тобой больше не встретиться, и что это, как ни ужасно – к лучшему?

На мгновение Локи улыбнулся почти прежней улыбкой, ясной и чуть печальной. Он сошёл с камня, на котором стоял, и взял Тора за руку.

- Не всё из этого правда, - сказал он мягко. – Мы ещё встретимся, в этом я уверен. И не только в самом конце. И есть ещё одна вещь, которую тебе следовало бы знать, Тор Одинсон.

Что-то в его голосе было таким, что Тор понял: вот оно. Вот оно, самое ужасное, сейчас оно упадёт из узких губ на землю, сейчас морской ветер подхватит его и разнесёт вместе с клочьями пены, и это будет как мор, как внезапный мороз: несправедливо и непоправимо. Окончательно.

- Молчи, - сказал он, тряхнув Локи за плечи. – Молчи. Не говори мне этого.

Локи бледно усмехнулся, чуть развёл руками – мол, как знаешь. Потом приподнялся на цыпочки и поцеловал Тора холодными солёными губами. Тор смял их, раскрыл языком, натолкнулся на холодный, как у мёртвого, язык, изумился, отшатнулся – и обмер.

Не серый туман, поднявшийся над водой, не неверный алый отблеск рассвета были виной тому, что Локи теперь казался…

- Ётун, - проговорил Тор, не чувствуя себя. Он весь будто замёрз, и глядел теперь на Локи с ужасом, и всё пытался понять – вот это красноглазое, с сине-сизым лицом чудовище он целовал? С ним делил постель? Его обнимал, защищал, с ним пил и сражался, его горячую кожу гладил жадными ладонями? Вот с этим?!

Глаза у этого Локи были алыми, а губы сизыми, и мелкие острые зубы, ощеренные в улыбке, блестели, как у волка.

- Теперь тебе всё должно быть ясно, - сказал он почти сочувственно, и Тору показалось, будто в его голосе звучит грусть. – Помогло?

Тор отступил на шаг, и ещё на шаг. В нём рвалось что-то, или нет – между ними рвалось что-то, чему никогда не суждено было зарасти. Невозможно было придумать ничего худшего, чем…

- Но как?! – выдохнул он. Локи пожал плечами.

- Спроси у отца, - посоветовал он. – У твоего отца, я имею в виду. И не думай больше о том, что с судьбой можно воевать, Тор. У всякого она своя, у меня – вот эта, - и он поднял ладонь, ощетинившуюся ледяными иглами. – Довольно тебе такой правды?

- Больше, чем нужно, - выдавил из себя Тор. Локи усмехнулся снова, лицо его снова сделалось обычным, бледным – но только теперь Тор видел сквозь бледность едва заметный синеватый оттенок. Помнил, как Локи вечно спал с распахнутым окном, помнил его странности, его магию, всё, всё, всё.

- Надеюсь, ты не грохнешься без чувств, - сказал Локи и отвернулся. – Слейпнир довезёт тебя до дома, но не пробуй больше оседлать его: сломаешь шею.

- Сигюн, - вдруг сказал Тор, и тут же понял, отчего вспомнил о ней: что, если в самом сердце Асгарда теперь растёт дурная ётунская кровь? Что, если…

У Локи чуть дёрнулись губы.

- Тронь её, и я сам тебе сверну голову на сторону, - пообещал он хмуро. – Она из хорошего рода; кровь асов поможет моим сыновьям.

Тор ошеломлённо отметил, что Локи говорит о сыновьях так, словно полностью уверен в том, что они непременно будут. Может быть, он и был уверен, как знать? Это же был Локи, и Тору делалось худо от одной мысли о том, что всё это время, долгое время рядом с ним жил ётун. Ледяной великан. Проклятая кровь, злое чудище, ядовитая гадина, пригретая на груди.

И вместе с тем это был Локи. Его Локи. Тор затряс головой, сжал её ладонями, пытаясь сдержать безумие. Горячий, сладкий, щедрый – его личное сумасшествие, его тайна и преступление, его всё на свете.

- Я… - сказал Тор, но Локи мотнул головой.

- Заткнись, ради всего сущего, - сказал он, без страха повернулся к Тору спиной и пошёл к ревущему океану. Проходя мимо Слейпнира, он погладил жеребца по крупу, повёл рукой по боку, шее, гладкой морде, будто прощаясь. Слейпнир заржал ему вслед, но Локи не обернулся – сошёл, осторожно ступая, к самой воде, взмахнул рукой – и рычащие волны застыли перед ним прозрачно-зелёной дорожкой. По обе её стороны неслась вода, но Локи шёл по льду, как по траве – легко и свободно.

Тор сел на жёсткую траву, закрыл глаза. Он всё равно видел Локи, узкую спину, ровно двигающиеся руки, невероятную ледяную тропинку, протянувшуюся от берега к самому горизонту, и Локи снова и снова уходил от него навсегда. Было бы гораздо проще терпеть боль и неудобство от попавшей под веки соринки, чем от этого постоянного повторения, и Тор, зажмурясь, стал тереть глаза, но не добился ни слёз, ни облегчения.

Он довольно смутно помнил, как вернулся в Асгард. Он даже не обратил внимания на то, как управлялся со Слейпниром, помнил только, что прямиком отправился к отцу и грохнул кулаком не то о стол, не то о собственную разрывающуюся голову. Результат всё равно был один: никакого. Всеотец глядел на него с грустью, лицо его было строгим и усталым, и это было лицо лгуна.

- Почему? – спросил Тор, когда смог выдавить из себя хоть звук. – Отец! Почему?!

Он сам слышал, какой это был ужасный звук – между хрипом и воем. Не крик гнева, даже не рычание – словом, вовсе не то, что полагалось бы издавать будущему царю.

Один вздохнул и поднялся с трона, подошёл к Тору и остановился, глядя на стиснутые кулаки в проступивших синеватых венах.

- Теперь ты знаешь всё, что должен знать царь, - сказал он, покачал головой и добавил, - не в самое доброе время я отдаю тебе власть, сын. Прости за это.

Тор едва понимал его; речь, с его точки зрения, шла о совершенно посторонних вещах. Не о том он хотел говорить, готов был кричать, не ради того мчался, отвернувшись от рассвета, будто боясь снова увидать на сером и алом небе тёмную узкую фигуру, неотвратимо уходящую прочь, прочь, прочь.

- Локи, - выговорил он, и Один покачал головой.

- С ним всё будет в порядке, - сказал он, - насколько это возможно. Верь мне, сын.

- Я верил, - сквозь зубы ответил Тор, - что он твой сын, как я. Во что ещё мне верить, Одноглазый?

Это уже была откровенная грубость, и Один свёл седые брови, сделавшись грозен. Тор упёрся ногами в пол и набычился, готовясь к схватке, но отец решил иначе.

- Ты всей душой ненавидишь ётунов, - мягко сказал он. – И это последнее, от чего тебе нужно избавиться, чтобы быть хорошим царём для Асгарда. Что бы ты сделал, если бы знал сразу, что Локи – дитя Лафея?

Тор попытался представить себе, что бы он сделал, и потерпел неудачу.

- Не знаю, - сказал он, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Маленький Локи с алыми глазами и сизой кожей представился ему с ужасной ясностью, и снова вспомнилось услышанное «кровь асов поможет», и Тор заскрипел зубами. - Я переделал бы его. Я заставил бы его стать асом, как я сам!

Один помолчал, потом сказал через силу:

- Нельзя мухлевать с норнами. Твоя мать попробовала – и что вышло из её стараний? Судьба берёт своё, Тор. Локи это понимает, а ты пока что нет, но я уверен – поймёшь.

- Я ненавижу её, - выговорил Тор, сжимая кулаки, - ненавижу. Эта подлая сука…

Один кивнул так, словно вновь вернулся давний, почти совсем забытый день, когда мир ещё был большим, свет ярким, жизнь – бесконечной, и маленькому Тору впервые удался бросок копьём.

- Я тоже, - сказал отец, - но это всё, что у нас есть. Теперь иди. Скоро я назову тебя владыкой Асгарда, и это будет по праву.

- Отчего, - спросил Тор, не торопясь уходить, - то, чего хотел так долго, даётся только когда уже не нужно?

Морщины на лице Одина сделались глубже.

- Мало родиться царём – им следует стать, - проговорил он, - но мало и стать царём; им нужно быть, а это нелёгкий труд. Со временем к этому привыкаешь.

Тор хотел спросить, обязательно ли со временем превращаться в усталого старика, только и мечтающего, что о спокойном царствовании, да ещё о том, чтобы отдать свою тяжёлую власть в молодые руки, но стыд и жалость в нём оказались сильнее злости.

- Почему, - спросил он снова, - ну почему ты не сказал мне! Я… я понял бы, я постарался бы… сделать что-то…

Один усмехнулся невесёлой, кривой улыбкой.

- Я знал и старался. Твоя мать тоже. Ты не знал, но делал для Локи всё, что было в твоих силах. Не наша вина в том, что его кровь взяла своё.

- Ётунова кровь, - тоскливо сказал Тор. Самым ужасным было то, что отец был прав, и ничего нельзя было поделать. Ни тогда, ни теперь, ни в будущем. Это было нестерпимо и непривычно: до сих пор Тор был уверен, что большинство вещей в мире – разумеется, за исключением Локи и всего, что с ним связано, - могут подчиниться, если ты достаточно силён. Теперь приходилось признаться хотя бы себе самому, что сила мало что решает. Силой нельзя заставить заплакать о мёртвом, силой нельзя уничтожить проклятое племя инеистых великанов, силой нельзя заставить Змея уснуть навсегда, и главное – силой нельзя вернуть того, кто решил уйти. Тор пошёл прочь, и уже у самой двери его настигло тихое:

- Я знал о вас.

Тор медленно обернулся и обнаружил, что отец глядит на него безо всякого гнева. И без брезгливого омерзения, какое Тор готов был встретить и какое посчитал бы совершенно естественным для подобной ситуации.

- Я знал о вас, - повторил Один, цепко глядя Тору в самую душу, - и молчал ещё и поэтому. Я слишком надеялся на то, что вы сможете понять друг друга. Что Локи сможет довериться тебе, - он усмехнулся, покачав головой, - что ты, может быть, сумеешь принять это. Конечно, это было слишком тяжёлым делом для двух мальчишек, но я до последнего надеялся, что…

Тора захлестнуло бессильным гневом.

- Не понимаю, - сказал он. – Нет, не могу понять. Отказываюсь понимать.

- Это пройдёт, - сказал Один и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Тор поглядел на его опустившиеся плечи и не утерпел.

- Ты и Лафей, - сказал он, сжал кулаки и всё же заставил себя продолжить. – Не говори, что я непочтительный сын, я это знаю и так. Вы… тоже?

Один обернулся к нему и поглядел так, что Тору сделалось жаль его и совестно за себя самого. Он пожалел, что спросил – но должен был знать, а не гадать. Если такое подозрение селится в голове, ты или добиваешься полной ясности, или сходишь с ума, а Тор и без того чувствовал, что далёк от былой ясности рассудка.

- Да, - уронил Один, - мы - тоже.

Из Тора словно вынули хребет. Это уже была последняя капля, действительно последняя.

- Всю жизнь я считал, - медленно сказал он, - что хоть ётунской кровью и принято бранить тех, на кого злишься, но это всё же только обидные слова. Теперь выходит, ты сам впустил Ётунхейм в наш дом. Ты потому запретил мне ту войну?

- Нет, - сказал Один. – Что тебя воспитали в презрении к ледяной крови – моя вина. Я опасался, как бы у Лафея не оказалось двое сыновей вместо одного.

Тор сморгнул и попытался понять, о чём отец толкует.

- Асгард строился руками великанов, - продолжал тем временем Один, - многие из асов брали в жёны их женщин, просто говорить об этом… не слишком принято. Прости мне, сын. И постарайся понять, что не всякий ётун – злобное чудище, пожирающее мидгардских младенцев, так же как не всякий ас - защитник мирового древа. Это тяжело, я понимаю.

Дата добавления: 2015-08-27