8 страница. Все это промелькнуло в две-три секунды, пока она формулировала свое предложение.

Все это промелькнуло в две-три секунды, пока она формулировала свое предложение.

- Давай пойдем ко мне домой, и там ты все подробно расскажешь.

Жила она, прямо скажем, в роскошных огромных апартаментах в кондоминиуме, стоящем на холме над Victoria Bay. Такая квартира стоит, наверно, пару миллионов, или даже больше. Наверняка больше. Видимо, сюда она переехала, когда закончила свою работу в Службе. Может и мне где-нибудь здесь купить апартаменты? Впрочем, нет. Гонконг для меня слишком тесен, хотя для человека со средствами тут есть достаточно возможностей для комфортной жизни.

Я несколько переоценил свои возможности кратко излагать события, тем более что Эмили вела себя со мной совсем не отстраненно, и мне самому хотелось уточнять, влезать в детали, делиться сомнениями и открытиями. Когда я выдохся, было уже два часа ночи. То-есть мы разговаривали … пять часов! Охренеть…

- Мне пора уходить?

- Не знаю, - пожала она плечами. – Как хочешь. Вообще я не люблю поздно ложиться спать, но давай сегодня сделаем исключение. Ты много рассказал о себе, и у меня нет сомнений в твоей честности. Если хочешь, поспрашивай меня.. ну, скажем, еще час.

Час! У меня к ней вопросов было на неделю, наверно:) Ну пусть будет пока час.

- Тебе сейчас должно быть под шестьдесят лет, но ты выглядишь как очень крепкая женщина лет сорока пяти. Суля по всему, за последние десять лет ты почти не изменилась. Это действие энергии, которая возникает из-за спайки будущего и настоящего?

Эмили помолчала немного чуть-чуть, затем встала и… разделась. Догола.

- Посмотри на мое тело. Потрогай, - предложила она.

Я подошел и положил руки ей на попу. Провел по спине ладонями, по ляжкам, животу, а потом до меня дошло, что я веду себя как ханжа. Тогда я наклонился и поцеловал ее грудь. Обошел ее, опустился на корточки и поцеловал попку, коснувшись кончиком языка ее дырочки в попке.

- Я тебя возбуждаю? – спросила она.

Меня несколько смущало то, что ей все-таки уже под шестьдесят, но все-таки надо было признать, что ее тело меня возбуждало. И я признал. В Таиланде иногда я трахаю проституток, которым лет по 40-45. Я выбираю таких, у которых по какой-то причине очень крепкое тело с молодой, упругой кожей. Меня возбуждает это – взрослая женщина с крепким телом молодой девушки. Тело Эмили было как раз таким же, но ведь ей шестьдесят!

Она так и осталась голой сев рядом со мной на диван.

- Мне восемьдесят семь.

У меня отвисла челюсть, но сказать было нечего, и я просто захлопнул ее обратно.

- То есть… ты старше директора, ты старше всех.

- Я старше всех, - кивнула она. – И наверное тебе будет интересно узнать, что я была первым директором.

Моя челюсть повторно отвисла, и я повторно вернул ее в прежнее положение. Это надо обдумать… и пока что захотелось задать другие вопросы.

- Ты бросила Службу, потому что считала… и считаешь, что их деятельность деструктивна?

- Я не «бросала» Службу, я была вынуждена уйти, и именно потому, что относилась очень серьезно к тем задачам, которые перед ней стоят. Я позволила себе слишком многое, и оказалась… инфицированной, что ли. Все просто, Макс. В те годы мы во многом действовали вслепую, нащупывая первые шаги. Не было суперкомпьютеров, не было много чего другого, и когда в некоторый момент передо мной открылась уникальная возможность, я не смогла от нее отказаться, как и ты не смог. Но ты – не директор, ты можешь позволить себе все, что захочется… Я вижу, Макс, что у тебя есть настороженность и может даже неприязнь к Робу, и возможно отчасти к Альберту..

- Альберт, это директор? – Уточнил я.

- Да. И настороженность – это нормально, а неприязни они не заслуживают. Пойми, что на них висит одна чрезвычайно тяжелая задача – не просрать Землю, не просрать человечество. Мы с тобой можем ставить свои жизни на чашу весов, исследовать себя, исследовать иноземный разум, но если все начнут засовывать головы в паст ко льву, то кто останется на страже? Это, знаешь ли, было бы ужасной ошибкой – просрать человечество, погнавшись за чем-то очень интересным. Создатели водородной бомбы тоже были увлечены процессом…

- Ты сказала про инфицированность…

- Да, сейчас объясню. Тебе придется немного изменить картину происходящего… Я не в восторге от модели, согласно которой мы в некоем физическом смысле соединяем будущее и настоящее, и возможно прошлое. На мой взгляд, у этой модели нет реальных, ощутимых доказательств.

- А что было бы таким доказательством?, - перебил я ее, потому что для меня этот вопрос был крайне интересен.

- Для меня лично таким доказательством была бы возможность жить в прошлом или будущем.

- Жить?

- Жить. Осуществлять жизнедеятельность. Вести себя. Совершать поступки. Переживать. Это, на мой взгляд, совершенно исключено в части будущего, просто теоретически исключено. Но в области прошлого… Если в самом деле мы осуществляем некий физический контакт с прошлым, видя глубокие сны, почему в таком случае мы не можем получать опыт жизни в нем, ведь нам известно, что система гасит малые изменения, и если ты будешь просто прогуливаться по прошлому, делая те или иные поступки, то это никак не противоречит физике, не создает парадоксов.

- Может… не хватает энергии? – предположил я.

- Может. А может нам просто следует принять другую модель. Но сейчас это неважно. Важно то, что мы делаем нечто, что тебе больше нравится называть «спайкой настоящего и будущего», а мне больше нравится называть «устранением догматических омрачений». В результате мы получаем энергию. Но Макс, любой ресурс во Вселенной, в обитаемой Вселенной, привлекает тех, кто хочет его потреблять. И это необязательно должна быть именно «война за ресурсы». Если посмотреть на историю развития живого на Земле, мы увидим, что симбиоз встречается неизмеримо чаще войн. Воевать – это крайне невыгодно для всех, даже для победителей в конечном счете, это даже люди поняли. Воюющие виды тратят огромные ресурсы, и в конечном счете уходят, уступая тем, кто выбирает симбиоз. Вот, к примеру, ты отдаешь себе отчет в том, что все люди инфицированы митохондриями?

- Да, я читал. Когда-то какая-то клетка поглотила митохондрию, но в конечном счете оказалось, что жить вместе выгодней. Теперь митохондрии дают нам мышечную энергию.

Так же и тут. Мы стали вырабатывать энергию. Разве удивительно, что во Вселенной нашлись такие существа, которые хотят пользоваться объедками с нашего стола? Вопрос в том, что они готовы дать нам взамен.

- А если это не объедки? Если их цель – получить все?

- Пока что на этот вопрос я могу ответить так: посмотри на меня. Хотя бы на мое тело. Похоже, что у меня что-то отнимают? И я могла бы тебе сказать о том, что я получаю еще кроме того, что ты видишь.

- Но что если их цель, это постепенное прибирание к рукам всех ресурсов?

- Для этого у нас есть иммунитет в самом широком смысле слова. И чем больше у тебя энергии, тем больше и возможностей защитить ее. У тебя много еды, ты становишься сильным и ловким. Прибегает пушистая собачка и подъедает за тобой. Тебе приятно возиться с ней, а потом ты видишь, что она еще и польщу приносит. И корова пришла и тоже польщу приносит. И лошадь. И ты начинаешь их кормить, так как это взаимовыгодно. И рождается цивилизация оседлых людей, ведущих хозяйство, и растут города и технологии. Так было всегда, так будет и сейчас. Но если я уже «проглотила митохондрию», то я не могу уже на 100% быть уверенной, что она не оказывает на меня деструктивное влияние, поэтому я не имею права сидеть на двух стульях, и со стула директора я вынуждена была слезть. Всему есть своя цена. Я заплатила свою. Альберт, согласившись стать директором, платит свою. Пока он директор, он не может сам принимать участие в этих опытах.

- Думаешь, он хочет?

- Ну… думаю, что среди его желаний есть и такое.

- Значит… ты уверена, что во Вселенной есть…

- Я ждала, когда же ты спросишь, - рассмеялась она. – Господи, ну а отчего же их не должно быть? Еще совсем недавно, лет тридцать назад, люди думали, что Земля, это уникальный объект во Вселенной. Потом наши технологии улучшились, и планеты стали открывать сотнями, тысячами, в том числе и похожие на Землю, и сейчас предполагают, что только в нашей галактике миллион планет, похожих на Землю. И давай вспомним сколько лет Земле?

- Четыре с половиной миллиарда.

- А когда на ней появилась жизнь?

- Где-то кажется три миллиарда лет назад. Все те строматолиты, прокариоты…

- Ну то - есть прошел миллиард лет, и появилась жизнь, а на других планетах, на всех миллионах планет нашей галактики, на всех неисчислимых планетах других галактик, жизнь взяла, да и не появилась? Это разумная идея? Я уж не говорю о том, что мы не знаем, может быть планетарная жизнь, это вообще не единственная форма жизни во Вселенной… нет, Макс я не буду исходить из такой глупой идеи.

- Ладно… - я взглянул на часы, было без десяти три. – Последний вопрос. Что такое «багрянец»?

К счастью, Эмили отреагировала на вопрос спокойно. Она полулегла на диване, положив под голову подушку, одна ее нога свисала с дивана, а вторая, согнутая в колене, прислонилась к спинке, так что я мог видеть прямо перед собой ее голую письку. И она была очень красивой. Мне пришлось приложить усилие к тому, чтобы, во-первых, придушить в себе неловкость, а во-вторых, чтобы перестать думать о том, что ей восемьдесят семь лет. Я сполз с дивана, встал на колени и прикоснулся губами к ее письке, и потом уже было трудно от нее оторваться – упругой, слегка припухшей, клевой такой…

- Энергия, о которой мы говорили, это, скажем так, дерево и уголь, - задумчиво произнесла она, положив руку мне на плечо. – А багрянец, это, скажем так, продукт высоких технологий, как бензин или ракетное топливо. Накапливая его в себе, мы придаем себе… особенно мощное ускорение, что ли.

- Это ведь термин из Шекли?

- Да, - она улыбнулась. – Я любила читать его книги, и это слово сразу пришло мне на ум, когда мы столкнулись с этой… субстанцией.

- Почему у Клэр…

- Да…, я знаю отношение Клэр… она боится, что накопление багрянца приводит к очень глубокой, слишком глубокой трансформации нашей человеческой сущности. Это своего рода атавистический страх обезьяны, которая увидела, как ее сородич встал на задние лапы и пошел.

- Ты не считаешь, что на самом деле эта трансформация очень глубока?

- Почему? Считаю. Просто я не боюсь. Обезьяна встала на ноги, и ее подружки верещат от страха. Ну да, можно споткнуться и набить шишку. Обезьяна разожгла костер – в стае паника. Да, можно обжечься. Но это – эволюция. Это – потребность, вытекающая из самой природы обезьяны. Я надеюсь, что со временем первобытный страх Клэр уступит место естественному влечению к эволюции, к путешествию сознания. Просто ей нужно время и опыт. Ей нужно стать более сильной.

Я оторвался от письки Эмили, поцеловал ее ляжку, взял ее свисающую с дивана лапу, погладил ее и тоже поцеловал. Возбуждение волнами накатывало и убегало, оставляя место чувство красоты и нежности. Я встал и пошел к выходу.

- Кстати, Эмили, а вот эти существа, мохнатые собачки, которые слетаются на крошки твоей энергии…

- Я их называю «сплюшками», - улыбнулась она.

- Сплюшками? Прикольно. У них такие же большие круглые глаза?

- Ну, во всяком случае я их такими представляю:)

- Хорошо, вот они слетаются и так далее, симбиоз, дружба… а на багрянец… никто не слетается?

Она хмыкнула и хитро прищурилась.

- На любой ресурс находятся потребители. Это жизнь.

- И с ними тоже… симбиоз?

- Тоже, - кивнула она. – Но это, скажем так, передний край моих исследований. Я немного могу рассказать об этом. Но если захочешь, то можешь присоединиться к нашим опытам, и кто знает, может быть ты мне расскажешь больше, чем я тебе.

- Присоединюсь, Эмили, - серьезно ответил я. – Конечно присоединюсь. А куда мне деваться? Я так думаю, что сейчас у меня и нет другого выхода. Кстати!

Я закрыл уже приоткрытую дверь и подошел к ней. Все-таки чем больше я смотрел на ее голое тело, тем больше влюблялся в него. И, соответственно, в нее, и она явно это понимала.

- Еще важный вопрос. Почему твои милые сплюшки убили Вайса и еще троих сотрудников? Почему они хотели убить меня?

Эмили вздохнула, и по ее лицу пробежала тень.

- Они не хотели никого убивать, Макс. Они и хотеть убивать не могли, и убить не могли. Это… несчастный случай. Это пожар, лесной пожар, убивающий неопытных обезьян. Насколько я понимаю, сплюшки – довольно примитивные сущности типа собаки. Собака чует мясо, вкусную косточку, и несется туда, сшибая стулья, опрокидывая тарелки. Попутно она сшибает тебя с ног, и ты падаешь и бьешься виском об угол стола… ну как можно этого избежать… только познанием и опытом. Сплюшки чувствуют тех людей, которые более других способны производить энергию. Они бросаются к ним в предвкушении вкусной косточки и начинают кружить вокруг этих людей, дергать их, покусывать, пихать. С этими людьми начинают происходить «странные события», сотрудники службы выявляют таких людей и начинают анализировать странные события. Они до посинения их анализируют, ищут скрытый смысл. Вдруг имеет место похищение ресурсов? Вдруг то? Вдруг се? Умные компьютеры ищут смысл и не находят его. И они не понимают того, что они не там и не то ищут. Какой смысл в игре? Какая цель игры? Удовольствие. Компьютеры не настроены искать удовольствие, они упорно ищут утилитарный смысл и не находят его. А сплюшки просто носятся вокруг «информаторов» и игриво покусывают их за ляжки в предвкушении вкусного. И нет в этом никакой системы. Это хаос жизни.

- Но они умерли, Эмили. И я чуть не умер.

- Да. Влезая в «событие», та как бы становишься на пути несущейся собаки. Она сшибает тебя, и все. Ты будешь высказывать претензии мощному сенбернару, который по своей дурости несется куда-то за мячиком или косточкой, и вдруг на его пути неожиданно возникает младенец, которого он сшибает на смерть?

- Мы младенцы? Я младенец? Вайс?

- Это аналогия, Макс. Да, мы младенцы. У нас… ну точнее у тебя, слишком мало энергии. Давайте перестанем быть тупыми. Давайте перестанем умерщвлять самих себя с помощью догм и прочего. Давайте становиться сильными психически и физически, насыщаться энергией. Дело не в том, что тогда, на шестом озере, ты забыл о том, что ты сотрудник Службы. Дело в том, что ты освобождал свой ум от догм, ты пропитывался энергией. И дело не в том, что после этого ты снова вспомнил, что ты сотрудник, а тебе кто-то стал якобы мстить. Просто тобой овладел страх при приближении сплюшек, энергии у тебя было мало, а страх отнят последнее, образовался замкнутый круг. Присутствие Клэр спасло тебя, потому что у нее много энергии. Она как старшая сестра встала на пути сенбернара, защитила младенца. Но кто, как не мы сами лишаем себя энергии, подчиняя свою жизнь догмам, ревности, подавляя желания? К кому претензии?

Я стоял, переваривая услышанное, и до меня стала доходить очень простая мысль.

- Значит… фактически, мне ни что не мешает хоть сейчас снова вернуться на Службу??

- Конечно.

- И тебе?

- Разумеется. Просто я не хочу. Я хочу быть «внутри», а не снаружи. Я хочу свободного плавания в экспериментах, хочу приключений, а не расчетов и забот о безопасности человечества. Я своего рода зонд. Я запускаю себя в неизведанные области и не хочу быть связанной протоколами. Ты верно заметил, что оторвавшись от Службы, фактически, продолжаем выполнять свою миссию в качестве вот такого свободно летящего зонда, запущенного в «глаз урагана». А другие остаются на земле и следят за приборами, условно говоря. Так что… как хочешь. Хочешь, возвращайся на Службу, анализирую отчеты. А хочешь, отправляйся в путешествие, и пусть другие потом анализируют то, что даст им опыт твоей жизни. Все просто.

- Как ты думаешь, директор предвидел такое развитие событий, включая этот разговор?

- Наверняка. Альберт – мой лучший ученик. Да, наверняка. Я и сама это предвидела. Я знала, что рано или поздно появится человек из Службы. Я знала, что Альберт будет искать и подходящего человека, и подходящую ситуацию.

- И он уверен, что я вернусь?

- Думаю, да. Ты очень прагматичный человек.

- И значит, ты тоже уверена, что я вернусь на Службу?

- Да. Я думаю, что ты так и сделаешь, и попробуешь привнести туда больше трезвости, может быть ту сумеешь повернуть этот корабль в более конструктивном направлении, опираясь на свой опыт. Это было бы очень здорово, Макс. Я бы поддержала тебя. Альберт поддержал бы тебя. Клэр тоже. Это разумный шаг в интересах всех нас.

Я смотрел ей в глаза и понимал, что она говорит, что думает. Я понимал также, что она права. И я понимал, что и сам хочу этого.

- Хорошо. – Я подошел к ней и обнял за обнаженные плечи. – Я так и сделаю. Я привнесу свой личный опыт в Службу. Я вернусь туда, я попробую изменить сам стиль работы, чтобы люди полагались не только на отчеты и циферки, но и на личный опыт. Я попробую собрать команду, которая будет прокладывать путь в новом направлении.

Она смотрела на меня и словно чего-то ждала.

- Я, видимо, так все и сделаю. Но, Эмили, я сделаю это позже. А сейчас… сейчас мне нужен опыт, так что Служба подождет, сколько надо будет. Мне нужен настоящий опыт, настоящее, глубокое понимание. Я хочу залезть в самый «глаз урагана», я хочу разобраться со «спайками», сплюшками, багрянцем и теми, кто придет на его «запах», я залезу в прошлое и сунусь в каждую щель, и вот уже потом, я надеюсь, я вернусь на Службу не просто курьером, несущим письмо, смысл которого сам едва понимаю, а человеком, способным созидать, способным открыть дверь в будущее. Так что, не надейся скоро избавиться от меня! Интересно, каково это будет, заняться сексом одновременно с тобой и Клэр? Думаю, что это будет охуительно. Завтра мы зайдем с ней к тебе и проверим!

Я шлепнул ее по упругой попке, глядя в ее улыбающиеся глаза, и ушел. Мои мысли уже были с Клэр. Мне надо было ей многое рассказать, объяснить, потому что багрянец мы будем накапливать вместе.

Глава 07.

На Ко-Тао я заехал, можно сказать, случайно. Сначала мне было удобно сделать пересадку в Бангкоке на пути из Лабуанбаджо в Цюрих, затем я подумал о том, что можно было бы задержаться в Бангкоке и потрахаться с проституточками-трансиками. Ну сколько на это я бы выделил времени? Дня три? Но трансиков снимать удобно только поздно вечером, а в остальное время мне в Бангкоке делать совершенно нечего, не говоря уже о том, что сама атмосфера тайской культуры вызывает у меня, в кое-каких элементах, стойкое неприятие. Во-первых, какой то зашкаливающе агрессивный культ личности, достойный режима Северной Кореи или Туркменистана. Во-вторых, не менее вопиющий уровень сексуального ханжества: в стране, где проституция является мощным инструментом экономического развития, и самими тайцами воспринимается как совершенно рядовое, нормальное явление, можно сесть в тюрьму просто за то, что ты дома хранишь искусственный хуй!

В итоге, откинув вариант с проживанием в Бангкоке, я решил слетать на Ко-Тао, о котором у меня остались приятные воспоминания. В отличие от насквозь наркоманского юга Ко-Паньяна и насквозь старческого севера, в отличие от проститутского или снобского Самуя, Ко-Тао представляет собой очень уединенный и дикий островок, на котором можно очень даже успешно уединиться, бродя по берегу, или плавая с ластами и маской, или даже с аквалангом.

Жить там естественно негде, если не считать жильем курятники, называемые «коттеджами», в которых еще можно как-то переночевать, но уж никак нельзя жить. Ну жить я там как раз и не собирался. Погулять, поплавать, позагорать.

Перемещаясь от южной оконечности острова вдоль западного берега, я вылез по скальным отрогам в небольшую бухточку. Здесь можно было позагорать, чему никак не могла помешать одинокая туристка, нервно прохаживающаяся вдоль берега. Но, повернувшись в очередной раз, я бросил на неё взгляд и понял, что она плачет.

Я довольно равнодушен к бесконечным мексиканским сериалам, разворачивающимся в межличностных отношениях мужей, жен и прочих субъектов, но на этот раз я задержал на ней свой взгляд. Она казалась мне слишком молодой, чтобы стать непрошибаемой женой, ну а может мне понравилось её тельце, ну в общем я решил подойти.

Она вздрогнула от неожиданности, когда я подошел, и стала утирать слезы, продолжая всматриваться в море. Тут до меня дошло, что дело, возможно, совсем не в семейном скандале.

- Что-то случилось?

- Нет, нет…, - всхлипывая ответила она. - Всё в порядке. Хотя возможно, что всё очень плохо.

По её акценту я распознал в ней русскую, но переходить на русский мне не захотелось. И потому, что её английский был вполне неплох, и потому, что русский, встречая русского за границей, испытывает тошнотворное запанибратство или не менее тошнотворную агрессивную напряженность.

- Как-то это запутано, - заметил я.

- Маша…она пошла вон к той скале, - она показала на «акулу»- скалу, торчащую из воды примерно в полукилометре от берега, - и её нет уже давно, я даже не вижу её.

- К скале??? Странное решение… а разве тут нет течений?

- Я не знаю…

- М-да… - удивился я. – Остается надеяться, что Маша- взрослая и выносливая женщина, и она понимала, что делала…

- Какая женщина, - пробормотала она.

- Что «какая женщина»?

- Она не женщина! – с раздражением воскликнула она. – Она девочка. Ей одиннадцать лет.

Если я не сел на песок от удивления, то только потому, что надо было действовать, а не сидеть.

- Давай так. Я сбегаю к ближайшему гестхаузу или магазину и попробую вызвать спасателей, хотя, откровенно говоря, рассчитывать на них я бы не стал. Вряд-ли они вообще тут есть, да и пока они раскачаются… если только течение несет её от острова, и у неё хватит сил держаться на воде и не впасть в панику… но если ей одиннадцать лет…

- Нет, - грустно покачала она головой. – Не надо спасателей. Надо ждать.

- Чего ждать?

- Она сильная. Она может быть выживет, я надеюсь, она все время выживает.

- Но почему бы не сделать что-нибудь, что увеличит её шансы? – Изумился я.

- Да потому что нельзя! – С отчаянием выкрикнула она, и посмотрела на меня очень недобрым взглядом.

Ситуация была странная, и старый инстинкт траппера взыграл во мне, а искусство общение позволило сгладить напряжение. Вместе с ней мы пошли по дороге, ведущей от пляжа к основной трассе, идущей с юга на север острова. Выйдя на неё мы двинулись в сторону одного из прибрежных коттеджных гестхаузов. Я поддерживал с ней нейтральный разговор, все время удивляясь её хладнокровию, если не сказать больше. Наверное, мне стоило бы попросту самому вызывать спасателей? Но ситуация была слишком странной, и мне не хотелось выглядеть идиотом, ведь девочки могло попросту не существовать. Но если всё в самом деле так…, то оно того стоило, в конце концов просто оплачу работу спасателей.

Мы сели за столик в ресторане гестхауза, и я, сказав, что отойду в туалет, пошел к ресепшн и попросил связать меня со спасателями. Тот охотно набрал какой-то номер, и меня соединили с человеком, который говорил по-английски немного лучше, чем я по-древнеегипетски. Я решил, что лучше сначала разъясню ситуацию ресепшионисту, а уж тот передаст это спасателю, как вдруг увидел девочку в купальнике, подходящую к нашему столу, и Ирину, со сдавленным возгласом бросившуюся к ней, обняв и почти плача.

Я вернулся к столику, и Ирина теперь выглядела счастливой, но я больше смотрел на Машу. Для своих одиннадцати лет она в самом деле была довольно крупной и казалась сильной, даже очень. Маша спокойно пояснила, что береговым течением её стало быстро сносить в сторону, еще задолго до скалы, поэтому она просто отдалась течению и минут пятнадцать не предпринимала никаких действий, чтобы не тратить зря силы, а потом, улучив момент, когда течение огибало небольшой мыс, изо всех сил поплыла к нему, рассчитывая потратить все свои силы минут за двадцать. Расчет оправдался.

Меня удивила взрослость, что ли, этой девочки. Её речь, повадки были совершенно нехарактерными для ребенка. Моё появление, казалось, совершенно её не удивило, не обрадовало, не огорчило.

Закончив рассказ, она просто встала и ушла в коттедж, по пути отловив официанта и сказав ему принести ей в коттедж молочный коктейль. И тут я понял, что её английский очень хорош, и возможно она потому воспринимала меня как декорацию, что говорила по-русски и не думала, что я её понимаю. Удивился я и тому, что с официантом она говорила необычайно уверенно-властно. Не так, как говорят стервозные дети, а как человек, исполненный хоть и доброжелательной, но силы.

Ирина выглядела совершенно счастливой, так что мне не составило труда перевести разговор на Машу.

- Маша ведь никак не может быть твоей дочкой, младшая сестра может быть?

- Нет, нет, - Ирина помотала головой, и было видно, что она не очень-то хочет поднимать эту тему. Я сделал обходной маневр, и спустя пять минут оживленного разговора снова вернулся к этому вопросу. На этот раз получилось.

- Я её няня, Макс. Уже много лет… больше пяти лет. Я её няня, и по сути, вся её семья.

- То-есть?

- Ну вот так. Её родители погибли, когда ей было три с половиной года, её удочерила какая-то тётка. Ни очень богаты, эта тётка и её муж, и на Маши им совершенно насрать. Они наняли меня, и вот я работаю.

Тень снова легла на её лицо, и я снова решил сменить тему. Минут пятнадцать рассказывал о своих путешествиях, о своём бизнесе, который сделал меня богатым человеком, и прочем и прочем.

Мы пошли валяться на пляж, а потом стало очень жарко, и она пригласила меня поболтать к себе в коттедж. Маши не было, и мы сели на веранде - она в гамаке, я в кресле.

Спустя еще полчаса я уже гладил ножку Ирины, которую она свесила с гамака и дала мне. Когда я решил поцеловать её ножку, она совсем не возражала и стала смотреть на меня уже совсем теплым взглядом. Скоро она расспрашивала меня о своей работе уже без настороженности.

- Это очень странные люди, ну эта тётка… с её мужем я почти не общалась, а вот она инструктировала меня очень тщательно. Понимаешь, они очень богатые, и она заявила, что её приемная дочь должна привыкать быть членом их семьи, привыкать быть очень богатой. Я сама из бедной семьи, из маленького городка под Оренбургом. Ну я вырвалась в Москву, поступила, закончила, в общем была нищей учительницей с красным дипломом. Попробовала то, сё, потом послала резюме в агентство, и меня уже через два дня вызвали на собеседование с этой теткой, и она тут же меня взяла!

- Как удачно… - пробормотал я.

- Удачно? – Рассмеялась она. – Это было чудо. Эта тётка долго мне объясняла, что я ничего, ну вообще ничего не должна запрещать Маше. Она приводила смешные примеры… Если даже Маша захочет покакать посреди фойе отеля, я не имею права ей запрещать. Если она захочет ударить кирпичом полицейского, лечь спать посреди шоссе, выбить стекла в магазине, прыгнуть с парашютом, залезть в клетку с тигром... я не должна ей мешать. Мне поручалось следить а тем, чтобы расходы не превышали пятидесяти тысяч долларов в месяц. И мне платят... ты не поверишь, десять тысяч в месяц! Ты можешь представить, что это значит для меня - нищенки из глухой провинции? Но правила очень строги - никакого вмешательства в желания Маши за исключением тех, которые могут привести к очень крупным расходам.

- Да, это в самом деле нечто… необычное, - согласился я.

- Я подписала зубодробительный контракт, согласно которому в случае нарушения условий я попадаю в такую жопу, что лучше и не думать - я выплачиваю штраф в размере годовой зарплаты и много всего другого плохого.

- Значит, история со спасателями объясняется этим?

Она помрачнела и помолчала немного.

- Да. Она захотела сплавать на остров. Вызывать спасателей, значит помешать её желаниям, нарушение контракта. Она созванивается с Машей, расспрашивает её, она точно узнала бы.

- Но блин, она же могла погибнуть…

- Ну не трави мне душу, Макс, - взмолилась она. – Меня это думаешь не мучает?

Она забрала свою ножку, уткнулась подбородком в грудь.

- Когда ей было семь лет, - спустя минуту уже более миролюбиво начала она, - мы залезли на какую-то сраную крышу в Норвегии. Одну её не пускали, а со мной разрешили. Мы гуляли наверху, там что-то типа обзорной площадки. И вдруг она захотела посмотреть вниз. Она перелезла через барьер и пошла к краю. Вдоль самой кромки крыши был сделан еще один маленький бордюр. Она перевесилась через него, и потом перекинула одну ногу и смотрела на меня, смеясь. Я оцепенела, я не могла ни пошевелиться, ни сказать что-то, и еще я знала, что не могу ей запретить, не могу даже попросить не делать этого. Она перевесила вторую ногу и стала опускать своё тело вниз! Её руки выпрямились, и я теперь не видела даже её головы, она висела на вытянутых руках. Мною овладело фатальное безразличие, я поняла, что все кончено. Я знала, что Маша погибнет, что я сяду в тюрьму, но я уже ничего не могла сделать.

Она задумалась и дала мне обратно свою ножку.

- И... что было потом?

- Она подтянулась на руках, перелезла обратно, и мы дальше пошли гулять, словно ничего не случилось. Потом она весело рассказывала об этом тетке, и та хвалила ее за то, что она такая храбрая.

Дата добавления: 2015-10-28