5 страница. Потому что как только это с тобой произойдет, тебе придется доказывать самому себе

Потому что как только это с тобой произойдет, тебе придется доказывать самому себе, что ты не псих. И еще у тебя появится нечто, что ты вынужден будешь скрывать от всех. И это… может быть неприятным.

Да, я понимаю. В общем, у меня и так есть секреты, ну например, коммерческая тайна.

У тебя есть коммерческая тайна от любимого человека? – Удивилась она.

Видишь ли, - я вздохнул и вполне искренне взгрустнул, - у меня нет любимого человека. Ну пока нет…, а если появится, то конечно, мне будет неприятно иметь от него… от нее секреты.

Ну вот видишь…

Разговор как-то стал сворачивать не туда, и я попытался его вернуть.

Ты можешь сказать еще о каком-то эффекте?

Ну… ты видел, насколько физически сильным человеком является Ганс?

Чертовски сильный.

Ну вот…

Да, но Анри!

Анри сдался. Я же говорила, что ткань пространства-времени зарастает.

То есть как дырка в ухе?

Как дырка в ухе, - кивнула она. – Необходимо длительное время поддерживать эту спайку, чтобы она стала постоянной. Но обратного пути нет.

Это и настораживает, и… радует, воодушевляет.

Твое воодушевление поубавится, Макс, если ты отдашь себя отчет, что мы не знаем, возможно, и одного процента тех явлений, которые с этим связаны. Тебе есть ради чего лезть в это?

Ответ требовал раздумий. У меня была пара причин, одной из которых было какое-то врожденное любопытство в познании себя и природы, но было бы достаточно этой одной, если не было бы другой? Этого я оценить не мог, и мне не хотелось, чтобы Клэр почувствовала фальшь, поэтому я предпочел за лучшее промолчать.

- И еще есть кумулятивный эффект, - добавила она, снова со вздохом, повернувшись ко мне полностью, и подложив под себя ногу.

-?

- Когда две спайки рядом, эффект их влияния усиливается.

- А когда три?

Клэр от чего-то фыркнула и скептически усмехнулась.

Тоже еще усиливается… кажется…

То есть если сейчас здесь, в этом гестхаузе, одновременно находимся я, ты и Ганс, то…

Ну, это слабо влияет. Контакт должен быть более тесным…

Как сейчас у меня и тебя?

Теснее…

Теперь стало немного понятным ее фырканье минуту назад. Если со мной она, по-видимому, не прочь войти в «более тесный контакт», то на роль третьего для нее Ганс вряд ли подходил.

Ясно. Клэр, давай сегодня спать вместе?

Давай, - тут же согласилась она. – Но я не хочу трахаться. Ну пока не хочу. Может, настроение такое, может, горняшка, а может, ты не в моем вкусе.

Достаточно будет, если мы будем просто спать обнявшись? – уточнил я.

Совершенно достаточно. Можем и не спать. Просто нужно иметь… соприкасаться, в общем, потеснее и желательно без одежды.

Это меня абсолютно устраивает, - попробовал пошутить я, но она не обратила на это ни малейшего внимания, и я почувствовал себя несколько плоским и примитивным. Я по привычке воспринял ее неуверенность в словах за стеснительность, но, во-первых, сообразил, что Клэр явно не тот человек, который будет стесняться разговоров о сексе, а во-вторых, я повнимательнее взглянул на ее лицо и понял, что она просто задумчива, может быть, отчасти даже встревожена, и до меня дошло, что мы сегодня будем спать вместе, и вспомнилась ее фраза про один процент известных эффектов. Судя по ее задумчивости, в этот процент кроме приятных явлений типа необычных воспоминаний и физической силы входили и другие.

Вечером, когда все рассосались из ресторана, дверь в мою комнату открылась и вошла Клэр. Точнее, вошел большой ком пухового одеяла, за которым обнаружилась она. Бросив одеяло на кровать, она схватилась за один ее край и вопросительно взглянула на меня. Я ухватился за другой, и мы сдвинули кровати вместе. Она стянула с себя штаны с трусиками, пуховку с футболкой, и осталась стоять передо мной голая. Теперь я отчетливо увидел, что она очень красивая и довольно сильная. Одежда скрывала ее выпуклые мышцы на руках и плечах, ее сильные ляжки и икры. На тяжелоатлета или качка она совершенно не походила, в ней не было этого неестественного нагромождения мышц, но чем больше я смотрел как она встает на колени, как разворачивается, залезает под одеяло, затем выныривает из-под него и берет бутылку колы, тем яснее понимал, что она очень сильная.

Раздевшись, я залез под одеяло и прижался к ней. Она лежала на спине, и я погладил ей живот, положил руку на грудь и немного потискал ее, потом провел рукой по ее ляжкам. Она раздвинула ножки, и я стал пальцами играться с губками ее письки. Свою левую руку она протянула ко мне и, обхватив ладонью мой стоящий хуй, так и держала его, едва заметно сжимая и расслабляя ладонь. Это были очень невинные ласки, и я знал, что мы не будем трахаться, но возбуждало это очень сильно, вот так лежать голыми с этой амазонкой и трогать друг другу голые письки.

- Тебе надо книги писать, - немного насмешливо сказала она, когда я стал ей описывать свои ощущения.

- Мой опыт написания книг не слишком удачен, - признался я. – В четыре года я взял пишущую машинку, стоявшую у нас в шкафу с древних времен, вставил в нее лист бумаги, сел, испытывая сильнейшее желание написать офигенно интересную книгу, и понял, что писать мне совершенно не о чем. Но упорство было мне присуще с детства, и я решил написать фантастический рассказ про полеты в космос. Я быстро придумал про ракету с космонавтами, прилетевшую на неизвестную планету, и неожиданно столкнулся с проблемой имени главного героя. Имя у него должно было быть красивым, сильным, даже героическим. Но это было совершенно невозможным, так как все русские имена были бесконечно далеки от ассоциаций с героическими, а взять иностранное имя я не мог, так как, ничего не зная об иностранцах, я не мог бы писать достоверно. В конце концов я назвал командира ракеты Сергеем Васильевичем… да-да, вот такие у русских имена, - пояснил я, заметив, что она слегка повернула голову, - и это еще не самое плохое… как тебе например Тимофей Аркадьевич?

Клэр фыркнула.

- Ну вот… еще примерно пол-страницы я терпел этого Пафнутия Семеновича, а потом понял, что ведь и другим членам экипажа придется давать имена, и это было уже слишком, и на этом моя писательская карьера завершилась.

Потом мы еще о чем-то говорили, потом еще немного ласкались, и я целовал ее грудки, попку, письку, потом я гладил ее спину и попку, пока она, свернувшись, посасывала мой хуй, а потом мы как-то уснули.

Часа в два ночи я вскочил с кровати с криками. Клэр продрала глаза, схватила меня и силой засунула обратно под одеяло, навалившись на меня сверху.

- Рассказывай, - потребовала она.

- Что, Клэр, что…

- Рассказывай.

- Сон?

- Это не сон, - безапелляционно заявила она, - рассказывай сейчас, пока помнишь детали.

Она права. Это был очень необычный сон. В нем я чувствовал себя настолько реальным, словно вспоминал, а не сновидел. Это был какой-то очень далекий век, может девятый, или одиннадцатый, мне не за что было уцепиться, чтобы определить время. Я был мальчиком, лет десяти, и жил в Индии, и у меня был учитель. В какое-то время учитель пошел на север, в Тибет, с миссией распространения буддизма, но оказались мы почему-то в Японии. Японией управлял император, и он принял нас ласково, поселил у себя во дворце, я и целые дни напролет гулял по дворцу, потом подружился с сыном императора, и тот показал мне новую игру – мы с ним пробирались на маленький остров, стоящий прямо посреди мелкого озера внутри территории императорского дворцового комплекса. На этом островке жили наложницы императора, и мы подглядывали за тем, как они переодеваются, моются. Охрана не обращала внимания, так как сыну императора было позволено все, и он распорядился допускать меня к девушкам. Мне было запрещено заниматься с ними сексом, но я мог сколько угодно раздевать их, трогать, целовать везде их тела, и это было потрясающе классным. Они, в свою очередь, играли со мной и ласкали меня. Но со временем работа моего учителя по распространению буддизма стала встречать все более ожесточенное сопротивление со стороны клана самураев Фудзивара, и в конце концов вспыхнуло восстание. Повсюду воины с окровавленными мечами. Мой учитель убит, сын императора убит, часть наложниц изнасилована и убита, ужас, крики, кровь вокруг. В конце концов все успокоилось, старый император, оставленный в живых, продолжал играть лишь церемониальную роль, а страной фактически стали управлять Фудзивара. Буддизм был запрещен и старая религия синто снова стала государственной. Меня тоже пощадили, кто-то заступился за меня из самого клана, с кем мне повезло подружиться еще до восстания. И последний момент воспоминания – я уже юноша лет шестнадцати, я брожу по темным, сырым, заброшенным комнатам дворца, и натыкаюсь неожиданно на совсем уже старого, никому не нужного императора, покинутого всеми. Невыразимо печальными глазами он смотрит на меня и уходит шаркающими шагами, и я понимаю, что жизнь моя тут закончена, что мне пора уходить.

Я рассказал все это на одном дыхании, удивляясь, как отчетливо я помню такое огромное количество имен, деталей, событий, о которых раньше я не имел ни малейшего представления.

- Не самое плохое воспоминание, - прошептала Клэр. – Даже очень хорошее… много ласк, детских игр и общения, и совсем мало смертей. Очень хорошее воспоминание. Прошлое человечества, это в основном страдание и смерть, Макс, так что сегодня тебе повезло.

Она вылезла из-под одеяла и стала одеваться.

- А может быть, - продолжила она, - особенно ярко запоминаются критические моменты, которые чаще всего и связаны с трагедиями, страданиями и смертями, поэтому мы в первую очередь и вспоминаем это…

- То есть ты полагаешь, что это и есть те воспоминания, о которых ты говорила? Результат возникающей спайки прошлого и будущего?

- А что тут полагать…

Она оделась и села на край кровати.

- Не так плохо, Макс. Хороший результат. Будем надеяться, что и дальше будет хорошо.

Я привстал на локте, наблюдая, как она сграбастывает свое одеяло и подходит к двери…

- Кстати, Клэр… хотел тебя спросить… что такое «багрянец», как и зачем вы его собираете?

Она застыла так, словно превратилась в статую. Воцарилась мертвая тишина, и мне это не очень понравилось. Наконец она повернулась ко мне и очень спокойным, почти безмятежным тоном, в котором мне почудилась сверкающая сталь, произнесла: «больше никогда не задавай мне этого вопроса. Даже и думать не смей», после чего развернулась и вышла из комнаты.

Глава 04.

Вопрос о том, доверять Алексу или нет, передо мной не стоял. Я ему доверял. Не потому, что был уверен в том, что могу его переиграть, пересчитать, а просто потому что доверял, потому что прекрасно понимал - что он для меня сделал за три года, сколько вложил в меня. Поэтому я ни секунды не колебался, когда он предложил мне работать в течение неопределенного времени вслепую. Войду ли я в некую команду, работающую над некой проблемой, или не войду и останусь работать «кондором», зависело от результатов моей работы. Работа кондора по сути отличалась от работы траппера лишь тем, что у меня появился доступ к отчетам о событиях первого уровня, и я мог сколько угодно копаться в них, выбирая наиболее интересные. Я мог встречаться с трапперами – авторами этих отчетов, задавая им дополнительные вопросы, мог устраивать «случайные» встречи с их информаторами, и у меня было право забирать их информаторов себе – напрямую через перекрестное знакомство и последующий постепенный выход траппера, или косвенно, когда траппер поддерживал формально контакт с информатором, но все данные передавал мне, и сам анализом не занимался. Правда, я ни разу не нашел причины делать это. Все трапперы, с которыми я пересекался, казались мне вполне профессиональными людьми, а зачастую даже более профессиональными, чем я. Многие из них были старше меня, и работали вдвое-втрое дольше. По сути, жизнь траппера мало чем отличалась от жизни обычного человека. Как правило, у них был собственный бизнес или работа, позволяющая много общаться с разными людьми – преподаватель в колледже, хирург, заместитель мэра небольшого городка, журналист и тому подобное. Всегда без исключения это были люди с высоким уровнем интеллекта, энциклопедическими познаниями и вполне психически уравновешенными – отбор сотрудников в Службе был поставлен на высочайшем уровне.

Кроме этого, в моей работе появилась та самая область задач, о которой рассказал Алекс. Впрямую об этом не говорилось, но как я понял, события, анализом которых я занимался, были напрямую связаны с теми, которые аналитики Службы квалифицировали как «контакт». Все участники событий были от меня наглухо закрыты. Я мог сколько угодно влезать в анализ мельчайших аспектов их жизни, но не мог и близко к ним подходить, не говоря уже о личном контакте.

Задачи передо мной ставились разные, но в основном они касались выявления связей. Это были задачи на «нюх», с которыми не могли в принципе справиться компьютеры. Это было довольно увлекательно, и работа меня затянула. Есть ли связь между сорокалетним слесарем из Куала-Лумпура и десятилетней девочкой из Мальмё? Я получал данные компьютерной обработки их профайлов, но обычно там было 99% бессмысленного мусора, и надо было найти, почувствовать, вынюхать тот один процент, который натолкнул бы на верную идею.

Интересным был и сам процесс формирования стиля расследования. Ведь просто иметь на своем компьютере два файла по пять тысяч страниц и хаотично писать их, или тупо применять алгоритмы поиска слов в обоих файлах – это путь в никуда. Пришлось бы потратить нереальное количество времени, утонуть в деталях о форме чашек, моделей чайников, освещенности комнат и концентрации кошек на километр. Компьютеры собирали все, но связь могла найти лишь хитрожопая человеческая голова. Задача немного облегчалась тем, что точно было известно, что связь есть.

Кстати, связь между слесарем и девочкой я нашел быстро. Слесарь каждый вечер запирался в туалете и мастурбировал на фотку из журнала, на которой была запечатлена [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] отправляется в путешествие в теплые страны, и там она отбивается от группы, забредает в какие-то трущобы, и там ее [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] и засыпала.

Для того, чтобы с высокой точностью реконструировать вещи, подобные вышеописанным, требовалось сопоставлять обрывочные сведения. Но они всегда должны были быть, ведь если у человека есть устойчивые сексуальные фетиши, это обязательно как-то проявится в тех или иных его словах, поступках, покупках и т.д.

Конечно, это было проникновением в частную жизнь людей. Конечно, это мне не нравилось как человеку, относящемуся с уважением к тем принципам, которые приняты в цивилизованном обществе. Конечно, это вызывало во мне любопытство и давало немало для того, чтобы лучше понимать людей. Конечно, это давало и чувство ответственности. Было совершенно немыслимо, чтобы какой-то кондор вдруг стал распространять интимную информацию об исследуемых нами людях.

Очень помогали другие кондоры, с которыми я мог активно пересекаться и перенимать лучшее из их методов, хотя по-настоящему лучшее перенять было и невозможно, так как лучшим была интуиция, способность унюхать перспективные области, а достигается это и острым умом и большим опытом.

Да, надо упомянуть, что был один аспект моей работы, о котором Алекс упомянул в самом конце разговора, с милой такой улыбкой.

- Совсем забыл, Крис (мой ник на Службе). Эта работа представляет некоторую опасность для твоей жизни, - произнес он с ядовитейшей милой ухмылкой. – Но такая ерунда тебя ведь не остановит?

Такая ерунда вполне способна меня остановить, о чем я ему откровенно и сообщил. Я свою жизнь не на помойке нашел, и вопрос личной безопасности интересует меня в высшей степени. Я, конечно, выразился немного более мягкими словами, но смысл был не менее категоричен.

- Хорошо. Я рад, что ты в очередной раз показал себя как адекватный человек, Крис, - одобрительно кивнул он. – Я бы не стал пихать тебя вслепую в самом деле в опасную ситуацию. Лично я не считаю, что тебе что-то угрожает, но тем не менее… Ты будешь разбирать вопросы, связанные с работой особой группы. Эта группа разбирает… особенно интересные для Службы, особо релевантные события, и у нас, к сожалению, были трагические инциденты, но они совершенно далеки от аналитической работы. И все-таки, теперь у тебя будет прямая связь с областью работы этой группы, и я должен тебя предупредить.

Такое объяснение меня удовлетворило, и, задав еще несколько уточняющих вопросов, я согласился.

Так прошло несколько месяцев, пока в один прекрасный момент не кончилось весьма резко и неожиданно. С одной стороны это случилось благодаря чистой случайности, поскольку никак не зависело и даже не могло зависеть от моих действий. С другой стороны, эта случайность, как оказалось, и не могла бы произойти, если бы предыдущие мои активные действия не привели бы меня туда, где я оказался. «Под лежачую попу сперма не течет», - любил приговаривать мой дедушка… да нет, шучу, мой дедушка был чопорным сухарем, которого инфаркт бы хватил, если бы кто-то из его семьи произнес бы такую фразу… ну в конечном счете инфаркт его и хватил.

Вообще о своей семье я не сохранил приятных воспоминаний, мягко говоря. Ни в ее узком, ни в ее широком составе. Если каждой семье попробовать сопоставить несколько слов, наиболее емко характеризующих ее, то мою я описал бы словами «чопорность, приступы бешенства, гнилая интеллигентность, нетерпимость». Свое положение в этой семье я описал бы и одним словом: «тюрьма». Конечно, ребенок в любых условиях найдет возможность, чтобы испытывать радость, влюбленность, восторг жизни, предвосхищение и прочие чувства, дающие нам подлинную жизнь, но все же это была тюрьма. Неудивительно, что при первой возможности я оторвался от нее, насколько смог, а в конечном счете разорвал и последние, даже эфемерные связи. Начало моей работы в Службе пришлось на период, когда я уже давно и прочно забыл о том, что у меня была эта тюрьма – семья.

- Сегодня встречаешься с директором, - чуть ли не на бегу произнес Алекс, когда мы с ним пересеклись в очередной раз в прибрежном парке в Marina Bay, том, что за подводной лодкой. Выглядел он, я бы сказал, встревожено-возбужденно.

- Что-то не так? – решил уточнить я.

- Трудно сказать. И так, и не так, и неизвестно как.

И тут я кое-что почувствовал. И это и взволновало приятно, и встревожило. Впервые он говорил со мной словно на равных. Не то чтобы раньше он общался высокомерно или свысока, но всегда чувствовалось, что старший говорит с младшим, по той немного нарочитой равностности, которая характерна для старших, старающихся избегать подчеркивания этой разницы. А сейчас это исчезло, и причина мне была непонятна.

- Что хочет от меня директор?

- Ничего.

- Хм… тогда зачем он хочет со мной встретиться?

- Потому что у него нет выбора.

- Прикольно, - усмехнулся я. – Но я его не шантажировал еще с диктофоном. Кто же не оставил ему выбора?

- Алекс что-то хотел ответить, потом передумал, покачал головой, потом снова захотел что-то сказать и снова передумал.

- Машина заберет тебя через час у входа в «Фуллертон». Это пока все. Все изменилось, Крис. Все изменилось.

С этими словами он и ушел, оставив меня в некой растерянности. Службу закрывают? На кой черт тогда я сдался директору? Да и Алекс, невозмутимый и самодостаточный, просто занялся бы другими делами, которых у него полно – бизнес, что у него там, частная мини-атомная электростанция что ли, что-то-то в этом роде. Потом, он активный участник программы исследования жизни в глубоководных океанских впадинах, бороздят они там, собирают, статьи пишут… до фига всего, кстати, живет на десятикилометровой глубине…

Так я хаотически перебирал мысль за мыслью, пока шел к отелю. Через час я стоял у дороги у входа в отель, и, зная привычный стиль мимикрирования, присущий Службе, всматривался в некую раздолбанную тойоту, проезжающую мимо, так что даже не взглянул на мощный черный джип, притормозивший рядом. Дверь открылась, но никто не вышел. Случайно скользнув взглядом по водителю, я увидел, что он смотрит на меня. Водитель качнул головой и подал сигнал фарами, и я понял, что это за мной.

Я залез в машину, и мы поехали. Занавески автоматически задвинулись, но Сингапур я знаю неплохо, так что мне легко было мысленно следить за нашим маршрутом. Где-то в районе Вудлэнда я потерял представление о том, куда мы едем, не удержался и заглянул за занавеску. Машина мягко шелестела по дороге, проходящей по густому лесу. Остановка, затем снова поехали. За занавеской промелькнули ворота, вооруженные охранниками. Я откинулся на спинку кресла и стал ждать развития событий.

Было бы странно, если бы я не пытался представить себе директора. И было бы странным, если бы мое воображение не придумало бы образ высокого человека с хищным носом, тонкими губами и торчащими, как у летучей мыши, ушами. С глазами, которые хватают тебя и принизывают взглядом насквозь, пригвождая к полу. Я немного позабавился с этим образом и решил, что директор будет невысоким и добродушным, со взглядом простачка.

Дверь мне открыл Алекс. Это обрадовало. Он посторонился, впустил меня в кабинет и закрыл дверь. Внутри царил полумрак. В глубине кабинета стоял большой письменный стол, совершенно пустой. За ним лицом ко мне сидел человек. Кроме него и Алекса в кабинете было еще трое – двое мужчин и одна девушка.

Директор отодвинул стул, встал и подошел ко мне. Он оказался высоким, выше меня на голову, у него был хищный нос, тонкие губы и торчащие, как у летучей мыши, уши. Взгляд у него оказался соответствующий. К полу не пригвождал, но неуютно стало.

- Есть кое-что, что ты должен знать, - его голос оказался, вопреки ожиданию, мягким и вполне дружелюбным. – Хочешь сиди, хочешь стой, хочешь лежи, - он кивнул в сторону двух диванов, стоящих вдоль стены, - но слушай внимательно.

На одном диване полулежала девушка, и меня инстинктивно потянуло сесть на второй, чтобы не мешать ей, но я преодолел неловкость и сел рядом с ней так, что ее ноги почти касались меня.

Двое других мужчин вначале стояли с расставленными ногами и руками за стеной, так что поначалу я принял их за охранников, но один из них уселся на диван, другой что-то вполголоса стал обсуждать с Алексом, и стояло ясно, что к охране они отношения не имеют.

- Есть серьезные основания полагать, - начал директор, - что мы находимся в сфере внимания, э…, неких неизвестных нам, э…, ну неважно. Эта идея появилась не вчера, и не сто лет назад, но системный подход к исследованию этой гипотезы стал возможным, когда появилась идея анализировать странные события, и когда появились достаточно мощные компьютеры, способные производить первичный анализ гигантского объема информации.

Он вернулся к столу, снова сел за него и продолжил.

- Прошло несколько лет, прежде чем мы научились отделять важного от неважного…

- Очень даже «несколько», - рассмеялся один из мужчин, сидящий на диване, среднего роста, и, я бы сказал, довольно хрупкого телосложения, ну в общем не атлет.

- Да, довольно-таки много лет… - согласился директор. – Это, кстати, Олаф, знакомься, начальник всего, что вычисляет и втыкается в розетку.

В целом мы начали видеть какую-то картину с десяток лет назад. Вот…

Он взял пульт, и на противоположной к нам стене что-то зажужжало и створки разъехались, открыв огромный, похожий на жидкокристаллический экран. Спустя секунду на экране зажглись сотни разноцветных точек – одни яркие, другие тусклые.

- Это картинка десятилетней давности. Каждая точка, это, как мы говорим, событие, то есть такое явление, которое согласно нашим критериям является делом рук…, ну или не рук… я не буду грузить тебя терминологией. Это, иначе говоря, точки контакта. Я хочу сразу предостеречь тебя от вульгарных интерпретаций, Крис. Если мы говорим «контакт», это не значит, что мы поужинали с зелеными человечками и обменялись верительными грамотами. Более того, зеленых человечков, определенно, нет, иначе мы бы давно их вычислили. Но что-то, тем не менее, есть, и это что-то изучает нас, иногда влияет на нашу жизнь, и чего-то хочет от нас. Это вытекает из чистой математики. Есть модели, чисто математические модели, которые рассматривают разного рода процессы вмешательства одной разумной силы в жизнь других живых систем. При это возникают совершенно определенные эффекты иди возмущения в жизнедеятельности этих систем, и ни при каких других условиях этого возникнуть не может. И когда мы замечаем идентичные возмущения в нашей жизни, не остается ничего иного, кроме как признать, что в нашу жизнь вмешивается совершенно инородное, не человеческое, не земное сознание. Ну, строго говоря оно может быть и человеческим, но уж точно внеземным, и поскольку марсианских курортов и юпитерианских поселений не существует, мы можем говорить о вне-человеческом и вне-земном влиянии. Это чистая математика, против нее не попрешь, как бы ни хотелось. Это та же математика, которая лежит в основе работающего телевизора и летающего самолета. Поэтому, не смотря на то, что с человечками мы не пили чай, к ситуации мы относимся всерьез.

Он перевел дыхание, достал из ящика стола банку с соком, чашку, не торопясь налил, не торопясь выпил, аккуратно убрал все обратно в стол, поерзал в кресле и продолжил.

- Вот картина на следующий год… вот еще на следующий, еще…

На экране менялось распределение точек, но в целом картина была примерно одной и той же – сотни более или менее ярких точек по всей территории Земли.

- Ты можешь заметить, что густота распределения точек примерно соответствует распределению цивилизации на Земле. Это и понятно. В Антарктиде особо некому наблюдать, а в Африке особо не с кем обсудить.

- Что-то означают эти разные цвета? – решил спросить я. – Ну, точнее, что они означают?

- Это тэги. Каждый контакт имеет свою особенность, специфику, направленность. Грубо говоря, одно событие имеет какое-то отношение к производству палладия, другое – к открытию колледжа или публичного дома. Поэтому мы присваиваем один или несколько тэгов каждому событию, чтобы иметь больше возможностей искать закономерности.

- И они есть? Эти закономерности есть?

- Их нет, - ответил Олаф. – В этом проблема. Мы буквально видим, как они орудуют прямо у нас под носом, но мы не понимаем – ни что они хотят, ничего вообще не понимаем. Может они исследуют нашу первобытную культуру, может воруют какие-то ценные ресурсы, о которых мы поимеем представление лишь через пятьсот лет, а может даже тут сталкиваются интересы нескольких сторон… можно бесконечно гадать, - махнул он рукой.

- Олаф, но если чистая математика может дать так много, то и они это должны понимать, - пришла мне в голову мысль. – Значит они могут специально создавать своего рода «шум событий», чтобы сбивать нас с толку.

- Конечно, само собой. Мы пробовали разные алгоритмы, но судя по всему «шума» попросту нет, ведь у «шума» есть свои отличительные особенности.

- Ну, хватит истории, - вмешался директор. – Год назад все изменилось…

- Все изменилось, но осталось на месте, - шутливо перебил Олаф.

- Перфекционизм и спешка до добра не доводят, - мрачно прокомментировал директор, и продолжил. – У нас появился прототип квантового компьютера. Да-да, у нас, а не у атомщиков, не у Большого Адронного.

- За ним могут охотиться, - как-то невнятно промычал я.

- Могут, конечно. Но, во-первых, у нас прикрытие, которое не пройдет даже отдельно взятая спецслужба отдельно взятой страны, а во-вторых, как ни смешно, квантовый компьютер способен генерировать, само собой, соответствующие алгоритмы самозащиты… Так вот, кое-что изменилось. Мы научились предсказывать.

- Предсказывать события?

- И события, и тэги. Более того, мы научились планировать яркость.

- Это сложно… Олаф, как бы ты сказал? – обратился он к компьютерному богу.

Олаф перевалился с одного бока на другой, издав нечто вроде «уф-уф», и его флегматичная шведская физиономия претерпела такие замысловатые кривляния, что я приготовился к выдающемуся потоку наукообразной белиберды. Директор, похоже, тоже увидел приближающуюся трагедию и вовремя разрядил атмосферу.

- Только проще, Олаф, проще, а то я сам…

- Ладно… - с сожалением откликнулся тот. – Яркость точки зависит от того, насколько это событие явно и бесцеремонно вмешивается в ход вещей, и насколько легко нам будет, наконец, понять его смысл. Величина, в общем-то, совершенно абстрактная, так как до сих пор нам не удавалось найти смысла вообще, не смотря ни на какую вероятность.

- Ну то есть, это вероятность того, что мы найдем логику их вмешательства? – уточнил я.

- Если точнее, квадрат волновой функции вероятности… - начал Олаф, но заткнулся, натолкнувшись на взгляд директора.

- Итак, Крис, мы начали предвидеть. Квантовый компьютер дал нам в руки мощный инструмент прогноза, которым мы пока не могли разумно воспользоваться. Смотри, что мы можем…

Он включил на мониторе какую-то карту.

- Видишь яркую точку рядом с Мадридом? Теперь смотри…

Он пощелкал пультом, и точка стала тусклой, потом снова яркой, потом совсем тусклой.

- Я меняю ситуацию в данном месте, и меняется яркость. Изначально я имею обычную карту прогнозов. Если я посылаю в это место одного из своих сотрудников, яркость растет, если другого – снижается.

Дата добавления: 2015-10-28