13 страница. *) Я всегда считал себя самодостаточным, хотя и стремящимся к влюблённости

*) Я всегда считал себя самодостаточным, хотя и стремящимся к влюблённости, к близости. Но сейчас моё представление о себе как о самодостаточном человеке пошатнулось, иначе откуда бы такое чувство отделённости, откуда бы эти приступы неприятной остроты некоторых аспектов этого чувства? Нет, я конечно смог бы и вообще один двигаться дальше, но разделённость с близкими переживается тяжелее, чем я думал. Памятование о том, что близость на самом деле никуда не девается, приводит к облегчению.

*) Припёрся Ло. Я рад его видеть, девчонки тоже. У него интересные наблюдения относительно глубоких воспоминаний. [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], а сейчас, спустя полтора месяца после последней встречи, оказалось, что за это время у них что-то словно вызрело, выстроилось друг к другу. Такое бывает. Изредка вспоминаешь о человеке, время идёт, и что-то в самой глубине определяется, зреет – к нему или от него, и когда встречаешься, что удивляешься тому, что отношение к этому человеку оказывается вполне определённым, словно выстроенным на прочном фундаменте анализа и наблюдений. Слабая приязнь может смениться на стойкое отстранение или наоборот.

Приятно смотреть на их тела. Очень возбуждает наблюдать, как [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] медленно садится попкой на его хуй, аккуратно, прочувствовав каждый момент, каждый сантиметр. У Ло хуй потоньше моего и примерно такой же длины, так что ей очень легко садиться на него, легко наслаждаться ощущениями постепенно проникающего вглубь горячего упругого нежного хуя. Возникает сильная нежность, когда я целую мордочку любимой девочки, сидящей на хуе, ёрзающей попкой и подходящей к оргазму. Семь секунд наслоения кристалла. Действительно, он никак иначе и не может начать строиться, кроме как хаотическим образом. Сейчас нежность, потом чувство красоты или зов, потом предвкушение или упорство – как придётся, как сложится. Сейчас в моём кристалле прибавился тончайший слой нежности. Теперь, если информатор меня увидит, он уже не назовёт меня «пустым». Хотя, конечно, это только начало.

Мы спали втроём. У Клэр было что-то там такое интересное, и она легла спать позже и одна. Рано утром, ещё до рассвета, я наполовину проснулся от игривого шёпота [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], и спустя минуту загадочного шебуршания за моей спиной я почувствовал сначала её лапки, раздвигающие мою попку, а затем - прикосновение горячего и упругого хуя. Ни с чем не сравнимое ощущение, когда к твоей дырочке прикасается упругий хуй и начинает понемногу давить, напирать, и твоя полусонная попка легко поддаётся ему. Затем - момент, когда головка проскальзывает внутрь, и потом уже весь хуй плавно входит очень глубоко. Приятно вот так валяться в полусне, когда [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] плотно прижимается к твоей попке и его горячий хуй в тебе. Он то немного подрагивает, пульсирует без движения, то начинает плавно двигаться, время от времени упираясь в очень приятное место внутри, и наслаждение, острое и наполненное совершенно необычными оттенками, которые никогда не испытаешь, когда сам кого-то трахаешь, растекается по животу, ляжкам. Оно особенно вязкое, тягучее и излучающее, и я немного завидую [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], ведь она может испытывать это и чаще и сильнее и глубже. Мой хуй то встаёт до состояния полного напряжения, то, наоборот, полностью расслабляется, но наслаждение остаётся таким же глубоким и интенсивным независимо от этого. Иногда возникает всплеск удивления от того, что есть такое необычайно приятное сексуальное наслаждение, а хуй при этом как бы совершенно не при чём. Непривычно.

[ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] перевалилась ко мне, и мы валяемся и целуемся, пока Ло трахает мою попку.

*) За горизонтом событий – целый мир. Сейчас я вижу, воспринимаю только фрагменты, я дотягиваюсь только до редких, эпизодических проблесков этого мира, и даже при этом возникает затапливающее восхищение и предвосхищение, когда до меня доходит со всей этой непреодолимой ясностью – там бездна. Бездна того, что есть человек, и о чём живущие сейчас люди не знают и никогда не узнают, и даже не смогут вообразить.

Начинаю иногда чувствовать себя Карлом Линнеем, которому предстоит всё это классифицировать, исследовать. С классификацией озарённых восприятий есть сложности. Их, оказывается, много – гораздо больше, чем я мог поначалу себе представить. И я далеко не всегда могу различить – то, что я, например, называю упорством или чувством тайны – это составное восприятие или элементарное? Эмили немного упростила задачу – притащила схему кластеров озарённых восприятий. Информатор дал её ей, чтобы мы могли попользоваться, когда и если это станет актуальным. Удобно. Интересно видеть перед собой большую схему озарённых восприятий с их краткими описаниями и взаимосвязями с «физическими переживаниями» или «озарёнными ощущениями» - ощущениями, которые возникают попутно с озарёнными восприятиями и сами по себе являются чрезвычайно приятными, оживляющими, трансформирующими.

Интересно, что выделены в отдельные восприятия те или иные качества одних и тех же, вроде бы, восприятий. В самом деле – пронзительная нежность переживается совершенно иначе, чем магнетичная или всеохватная. Удобно их разделять.

Насчет индивидуальных восприятий и их аккордов – я плюнул. Придёт опыт, придёт и ясность.

*) Некоторые события вообще выпадают изо всех схем и представлений. Несколько дней назад во время засыпания я «выкатился» влево из своего тела. Осознание было идеальным. Вообще я стал относиться к этому как к чему-то естественному. Вычищение из себя негативных эмоций, даже мелких, а также наслоения кристалла – всё это в самом деле приводит к тому, что возникают новые эффекты. Удобно, как и в физике, подвести под это базу гипотезы о некоей «энергии», которая накапливается, и в условиях, когда не тратится на простое и тупое выплескивание в оргазмы или негативные эмоции, ищет свои выходы в новых переживаниях. Удобно представлять и аналогию шарика, который всё это время валялся в ямке и катиться ему было некуда. Получив дополнительную потенциальную энергию он из ямки выскакивает и обнаруживает, что вокруг – более просторная ямка, где можно кататься и носиться по безбрежным пространствам. Но и из этой ямки можно вынырнуть дальше. Где предел?

Выкатившись из тела, я хотел позвать Машу или Клэр, но, естественно, звать было нечем – моё физическое тело осталось в стороне и даже словно отъехало дальше, чем оно должно было быть. И в этот момент случилось нечто новое: высоко в небе, которое я каким-то образом ясно видел, появился сияющий золотистый шар и стал, увеличиваясь в размерах, с огромной скоростью падать на меня. На несколько секунд он завис надо мною, имея размер футбольного мяча, а затем упал и вошёл прямо в меня. В этот момент я потерял сознание. Что это было? Что будет дальше?

*) Детских воспоминаний становится больше, но в основном это мелкие фрагменты, которые, казалось бы, навеки должны были испариться из моего сознания. Ниша в каменной стене садика, где я играл. Пыль внутри, паутина, я вижу это так отчетливо, словно смотрю туда прямо сейчас. Двухлетняя девочка, разгребающая землю под кустом – я отчетливо вижу и этот куст и эту часть земли под ним. Она показывает мне «секретик»: фантик от конфеты под стеклом. Я смотрю на него и мне немного смешно. Я намного старше этой девочки, мне уже три, и я понимаю, что это немного глупо, играть вот в такие секретики, и мне смешна её серьезность, но она ведь ещё маленькая, мне не хочется её расстраивать, она красивая и у неё красивая [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] … для меня это немного новое – испытывать чувство красоты от [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], и это не просто чувство красоты, это что-то ещё. Я тоже делаю серьезное лицо, и снова смотрю на «секретик», и вдруг испытываю короткий всплеск чего-то, возможно чувства тайны. А теперь я это помню. А тогда я смотрел на этот фантик и впереди была вся жизнь, представить которую я даже и не смог бы. Словно что-то соединилось между мною и… мною.

Воспоминания наваливаются, одно, другое, десятое, сотое. Я не хочу их записывать, не вижу смысла, не хочу тормозить сам процесс всплывания воспоминаний, да и зачем? Копить мне их незачем. Когда я их вспоминаю, они уже тут, со мной, они уже не уходят. Но я очень ясно понимаю, что это – следствие того, что у меня много энергии. И сама эта ясность – следствие того, что у меня много энергии. Энергия уйдет – уйдут и воспоминания, и никакие записи не помогут – останется память чисто событийная, но не это ценно в воспоминаниях – ценно воспоминание самого себя, своих состояний, чего-то такого, что составляет ядро моей личности. Ядро личности? Что это такое. Это что-то такое, что есть у человека с детства, когда ещё нет кристалла, но нет и яда, который выжигает всё напрочь. Каким будет человек, который сохранит с детства своё ядро неразрушенным и создаст вокруг него кристалл? Это будет особенный человек, - подсказывает мне ясность. Это будет цельный, красивый, мощный человек, которому будет естественно и легко доступно то, что мне теперь приходится добиваться с трудом.

Первый сильнейший всплеск сексуального возбуждения. Мне три года и рядом сидит девочка лет пяти. Я воспринимаю её как очень взрослую, но не «взрослую». Мир взрослых от нас оторван, он бесконечно далёк и бесконечно непонятен. Девочка болтает голыми ножками и во мне происходит нечто невероятное. Она не то, чтобы моя подружка, но я могу позволить себе взять её ножку в руки, и сразу после этого нестерпимо, непреодолимо хочется её поцеловать, и я подтаскиваю её к губам и целую. От ощущения её кожи на своих губах, от запаха лапок – снова мощный удар возбуждения. Девочка смотрит на меня изумлённо, потом её лицо вдруг краснеет от стыда. Я понимаю, что это стыд, я уже знаю, что это такое, и мне это не нравится, и я не понимаю – почему стыд? Это же так охуительно – целовать ножку девочке, я бы поцеловал её всю, но понимаю, что делать этого нельзя, взрослые будут недовольны.

Потом мы с ней же в подвале. Через маленькое окошко проникает свет, и когда глаза привыкают, оказывается очень даже светло. Мы играем в «доктора», причём каждый из нас понимает, что ни в какого доктора мы не играем, а просто хотим продолжить то, что было раньше, но это стыдно, и надо как-то оправдаться перед собой. Мне не стыдно, но я понимаю её чувства и помогаю ей, делая вид, что мы собираемся играть в доктора. [ … этот фрагмент – 1 страница - запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] Это поразительно. Я вырасту, и во мне проснётся что-то новое. Я отлично помню своё изумление от этой ясности, и тоже чувство тайны и чувство благодарности к своему телу и к телу этой девочки – благодарности за то, что благодаря им мы можем испытывать такие охуенные переживания.

Я прошу её поцеловать мои ножки. Она делает это, но по ней видно, что её это не возбуждает, что она ласкает меня скорее по-дружески, и ей приятно, что мне приятно. А мне пиздец как приятно… [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] … и я снова испытываю всплеск благодарности к ней за то, что она делает со мной, что она помогает мне испытывать наслаждение от влюбленности, нежности. Тогда я не знал этого слова «учить», но сейчас я понимаю, что именно это слово подходит к тому, что я испытывал – благодарность за то, что она учит меня, показывает то, до чего я бы сам не додумался. За то, что [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

Фрагмент за фрагментом. Сотни, может быть даже тысячи. Они обрушиваются на меня, как стерео-музыка – со всех сторон, запахи, чувства, зрительные образы, и свежесть – необычайная, непередаваемая свежесть бытия, когда вся жизнь впереди. Я давно и прочно забыл это поразительное чувство предвосхищения тем, что вся жизнь впереди. Я иногда задумываюсь об этом будущем, но что я могу представить себе, что могу вообразить? Что-то таинственное, что-то несущее в себе больше обещаний, чем я могу переварить. Вспоминая это, я привношу это сюда, в своё настоящее, и становлюсь живым.

*) Мне начинает это нравиться. Задача накопления энергии теперь уже далеко не так абстрактна, как раньше. Фрагментарных явлений становится больше, и они уже становятся значимой составной частью моей жизни, и я хочу, чтобы это продолжалось.

*) Удивительно, как много сексуальных и эротических воспоминаний из раннего детства, в два-три года в том числе, не говоря уже о том, что было позже. Сначала мне казалось, что это происходило именно со мной, что это такая моя особенность, но всё новые и новые воспоминания возникают и оказывается, что ничего подобного, это не какая-то моя специфическая особенность. Да, есть некоторые дети, сексуально апатичные и индифферентные, но они и в целом воспринимаются как тупые, тормознутые, и мы смеёмся над такими. Именно эти индифферентные и тормознутые оказываются как раз и наиболее агрессивными, обидчивыми, мстительными – я быстро заметил эту закономерность. Сейчас это кажется совершенно ясным: сексуальные переживания так резонируют с озаренными восприятиями, что вполне понятно, что тот, кто их лишен или в ком они задавлены, понёс огромную утрату в самой своей способности жить и наслаждаться жизнью, и он же более склонен к агрессии и тупости.

Мне шесть, мы в гостях, я заигрался с девочкой и уже очень хочу писать, несусь в туалет и с силой толкаю дверь. На унитазе сидит её мать, женщина лет тридцати. Я успеваю заметить её пухлые голые ляжки и что-то тёмное между ног. Удар сексуального возбуждения пополам со стыдом. Затем я годами вспоминаю эту историю, фантазирую, как я вошёл бы и стал бы целовать её охуенно пухлые ляжки, и дрочу с тех пор, как научился это делать. С этого момента взрослые женщины перестали быть просто далёкими взрослыми, а стали для меня объектом сексуальных фантазий. Я смотрю на них и представляю, какие у них пухлые белые ляжки, я любуюсь на их ножки и в своём воображении целую их, вылизываю каждый пальчик.

Нас всех убили, это какой-то пиздец. В нас раздавили, зарезали саму способность испытывать сексуальное наслаждение, открытость, нежность, щенячью радость, чувство тайны. И ведь давление на детскую сексуальность растет, а значит будут лавинообразно расти детские тяжелые психические расстройства. Поскольку самая активная фаза роста детской сексуальности приходится на период с шести до двенадцати лет, то именно в этом возрасте будет резкий рост депрессии, аутизма, неврозов, аффективных и даже панических расстройств. Но наиболее явно это будет проявляться в том, что, словно издеваясь, называют «синдромом дефицита внимания» и «синдром гиперактивности». Какой нахуй «дефицит внимания»? Детям нужно не это ебаное патологическое извращенное «внимание» - им нужно совсем другое «внимание» - им нужна нежность, ласка, в том числе и в первую очередь [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]. Какая нахуй «гиперактивность»? Дети хотят свободы, они задыхаются в созданной для них золотой или деревянной тюрьме, а их приговаривают «синдромом», ну и конечно «лечат»… сначала придавить человеку яйца, уничтожить, запретить проявления его природы, а когда природа начинает бунтовать, они начинают жаловаться на «гиперактивность» и долбить мозг ребенка разной отвратительной химией.

От этой ясности вспыхивает ненависть к тем, кто это делает, делал и будет делать несмотря ни на что, но ненависть – мой злейший враг, страшный яд, который убивает прежде всего меня самого. С этим придётся смириться, как смирился бы с человеческими жертвоприношениями современный ученый, попавший в племя каннибалов. Я в далёком прошлом, что тут можно изменить?

*) Наконец-то что-то сдвинулось с глубокими воспоминаниями. Сознание было довольно ясным и я понимал, что нахожусь в том самом особом сне, которые мы называем «глубокими воспоминаниями». Я понимал, что это Швабия, Тюбинген, XVIII век, где-то в районе восьмидесятых годов. Я образованный человек, врач, философ, теолог. Я провожу своё время с удовольствием, наслаждаясь прогулками, беседами, чтением книг. Мои теологические и философские изыскания толкают меня к таким выводам, которые вызывают глухое неодобрение у власть имущих и церковников, но мне до этого мало дела. В конце концов, я слишком мелкая сошка, чтобы они могли воспринимать меня всерьез, и вообще не лезу в политику. Все мои политические амбиции сводятся к тому, чтобы говорить везде и всюду о том, насколько благостно и ценно то состояние мира, какого давно не знала Швабия, и что надо поддерживать это состояние нейтралитета сколько можно дольше, занимаясь развитием своей страны.

Воспоминание фрагментарно. В один момент я гуляю по лесу среди вековых деревьев и наслаждаюсь и открывающимися видами на красивые холмы, и беседой с человеком, которого плохо сейчас помню – этот кусок сна протекает на фоне слабого осознания. Затем меня мгновенно перебрасывает в другой момент и здесь я совершенно чётко понимаю, что происходит: идёт «глубокое воспоминание». Я в комнате, за своим письменным столом. Рядом на стуле сидит симпатичный юноша и смотрит на меня с уважением, если не с обожанием. Я излагаю ему свои аргументы в пользу того, что религия вряд ли имеет под собой какие-то основания, которые стоит принимать всерьез. Это немного опасный разговор, но меня увлекает то, с каким вниманием и, я бы сказал, аппетитом он впитывает каждое мое слово. Я увлекаюсь и говорю всё больше и больше, всё более резко и открыто. Логика должна управлять людьми и государственным устройством. Логика и опыт должны лежать в основании всякой науки, не только химии. Возможно, мы найдем логику даже в том, что касается самого происхождения жизни и разума? Я знаю, как зовут юношу – Фридрих. Я знаю больше, надо просто немного остановиться. Я притормаживаю свою речь и в этот момент понимаю, что делаю то, о чём столько времени мечтал – я управляю глубоким сновидением, я меняю его сознательно. Пока что лишь в очень малом, лишь в том, что касается меня самого, но всё-таки. Я понимаю, что нет ни малейшего способа как-то впоследствии проверить – в самом ли деле была такая история и в самом ли деле она мною сейчас меняется, но сам процесс захватывает, увлекает. Как же его зовут? Фридрих… Нитхаммер, точно. Ему ещё нет двадцати. Это далеко не первый наш разговор. Он приходит ко мне, садится подле и слушает. Иногда он присоединяется ко мне в моих прогулках. Воспитанный в строгих религиозных убеждениях, он так и не стал убежденным протестантом, скорее наоборот – с каждым годом всё больше сомнений он высказывал вслед за мной в отношении религии и всё больше склонялся к чистой философии. Недавно он поступил-таки в богословскую семинарию-приют в Тюбингене, и только что взахлёб рассказывал о своём новом друге, Фридрихе Гёльдерлине. Похоже, у них возникло даже нечто большее, чем просто дружба, что совсем неудивительно для таких красивых мальчиков. Заметив его смущение в те моменты, когда речь заходила о его чувствах к другу, я захотел его подбодрить и объяснить, что человек должен быть выше религиозных тупых догматов, о чём мы столько раз говорили, и в этот момент произошло странное – серая плотная стена отделила меня от него, причем, очевидно, он этого не замечал. Произнеся несколько слов, я понял, что они попросту не достигают его ушей!

Возможно, в моём сознании произошел какой-то сбой из-за неопытности управления глубокими воспоминаниями? С трудом мне удалось вернуть ясность осознания, и стена исчезла. Фридрих говорил о философии Канта и о том, что хорошо бы как-нибудь перебраться в Йену, чтобы изучать её. У меня возник всплеск сожаления, что ему придётся уехать, и я открыл было рот, чтобы внушить ему мысль о том, что гораздо больше он сможет получить здесь, в Тюбингене, и снова меня с ним разделила серая стена.

В этом должен быть смысл. Что если именно здесь и проходит граница между доступным и запрещенным? Возможно ли, чтобы будущее защищало себя таким образом от тех критических изменений, которые я мог бы в него привнести своими экспериментами? Это может объясняться каким-нибудь универсальным образом, например – энергетическим барьером, который и воспринимался мною как стена серого тумана.

Задумавшись об этом, я остался в своём воспоминании, но переместившись в другой фрагмент. Теперь я гулял вдоль живописной речки. Вдалеке, в дымке, виднелись горы. Я осмотрелся и увидел, что одна из близлежащих улиц выглядит очень странно, я даже сначала не понял – в чём тут дело, и только подойдя поближе, я понял – она перегорожена всё той же серой стеной. Я попытался пройти сквозь неё, но это было совершенно невозможно. Запрещённая зона? Значит ли это, что если бы я прошёл туда сейчас, в моей жизни возникли бы такие обстоятельства, которые повлияли бы на дальнейший ход истории?

Но если есть барьер, всегда найдётся тот, кто захочет его преодолеть, разве это не закон, определяющий человеческую природу? Впрочем, скорость света тоже можно хотеть преодолеть. Это даст, возможно, мощный стимул для развития технологий, но ничего не изменит в том, что в нашем мире скорость света непреодолима. Так что конечно, я немедленно поймал себя на искушении начать пробовать серые стены на прочность, но меньше всего меня при этом заботили судьбы мира – уж мир сам как-нибудь о себе позаботится.

*) Сны!! Какой же я идиот, что не додумался раньше! Это ведь всё меняет.

Нет, это не меняет прямо-таки «всё», но во всяком случае это серьезный шаг вперёд в преодолении «абстрактной проблемы». Накопление энергии и активность в глубоких воспоминаниях – слишком абстрактная задача? Теперь уже не настолько…

Собственно говоря, я и не мог бы додуматься до этого прежде, чем не заметил одну очень характерную особенность своих детских воспоминаний. А эта особенность не могла проявиться раньше. Видимо, в первую очередь всплывают вот такие эмоционально насыщенные воспоминания, которые я тут описывал, и ещё странно детализированные, причина проявления которых мне пока непонятна. И только теперь среди моих воспоминаний стали появляться… сны. Детские сны. Только сейчас я стал вспоминать и понимать, какое огромное значение для детей имеют их переживания в сновидениях. Во снах я влюблялся с такой самоотдачей и преданностью и нежностью, что не мог остановить слёзы отчаяния после пробуждения – отчаяния от расставания с любимой девочкой. Во снах я испытывал огромный спектр переживаний, что фактически это была часть моей жизни, неотъемлемая часть, когда я переживал, учился, узнавал, понимал. Годам к десяти начался резкий спад глубины жизни во снах, а потом и вовсе всё пришло к тому, что есть сейчас у каждого взрослого человека – к полному омертвлению снов. Но если дети так много учатся и переживают во снах, если для них жизнь в сновидении имеет такое огромное значение и оставляют такой глубокий след, как и у меня, то это ведь означает, что дорога к влиянию на них открыта – через трупы ничего не подозревающих воспитателей, которые их стараются раздавить. Пусть днём мать бьёт по рукам мальчика, который потрогал свою письку. Будет ли это оказывать для него такое раздавливающее влияние, если ночью во сне он влюбляется, [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] Не приведёт ли в таком случае это садистическое влияние взрослых к обратному эффекту?

Можно ли влиять на ребёнка в его сне? Выстраивая задачи по порядку, я бы задал другой вопрос – можно ли попадать в сон ребёнку? Осознание себя во сне и влияние на человека, с которым взаимодействуешь в своём сновидении, конечно возможно. Это же не прошлое, тут не может быть серых стен, всё открыто. Значит – попасть в сон ребёнка. Причём совершенно необязательно, чтобы это было адресное, направленное попадание. Какая разница, какого именно ребёнка спасти от жестокого раздавливания? Кроме того, время в осознанных сновидениях длится чрезвычайно долго по сравнению с «астрономическим» нашим временем бодрствования. Насколько именно долго, это ещё предстоит выяснить.

Понятно, что это скорее гипотеза, идея, но уж очень привлекательная. Конечно, на самом деле это не решает проблему абстрактности задачи накопления энергии, но кое-что улучшает в этом, особенно для того, кому доступны глубокие воспоминания и какая-то активность в них.

*) Реакция остальных снусмумриков на мою идею позитивная. Даже Ганс, старая флегма, перевозбудился и написал кучу эмоциональной ерунды:) Ну ничего, пусть… на Машу идея тоже произвела впечатление. И Эмили зашевелилась. Пусть шевелятся.

*) Ну что, похоже это оно… Я как-то и забыл, что рано или поздно это должно было произойти. Конечно, это всего лишь первый опыт, и кто знает, когда будут следующие и какими именно они будут, но сам факт того, что это наконец произошло, вызывает оптимизм. Всё, что я могу сделать сейчас, это написать краткий отчёт и выслать его… нет, не Альберту и не Робу. Если я когда-то и вернусь на Службу, то уж не с намёками и фрагментарными переживаниями. Для того, чтобы строить политику, требуется нечто более весомое, так что мой отчёт пока что пригодится только нашим.

«Вечером я просто валялся в кровати. Перед тем, как заснуть, возникло привычное чувство отделённости от тела, которое и предшествует отделению. Но в этот раз я не стал ни подниматься, ни выкатываться, а просто продолжал лежать в состоянии уже свершившейся отделённости. Отделённый, но не изменивший своё положение. В этот момент я понял, что надо мною, на высоте примерно полутора метров, находится объёмное сознающее существо. Я не воспринимал какой-то его формы или иных качеств. Всё, что я воспринимал, это то, что это существо обладает огромным, мощным осознанием, и что это осознание направлено на меня.

Возможно, для вас будет неприятным сюрпризом то, что я воспринимал это сознание как на порядок более мощное, чем я сам. Я не могу конкретизировать – какой именно смысл я вкладываю в термин «мощное», поскольку это просто слова, которые мне кажутся уместными для описания полученных впечатлений. И более того – само по себе наличие таких впечатлений даже еще не означает, по-видимому, что сознание этого существа в самом деле в каком-то смысле на порядок «мощнее» моего, но при этом надо учесть, что я говорю о прямом, непосредственном восприятии, а не о совокупности посредников, каждый из которых может ввести в заблуждение. То есть я не стал бы проводить параллель между тем, как влюбленный мальчик пялится на девочку и уверен, что она очень умна только потому, что очень красива, а очень красива только потому, что у неё такие длинные реснички. Поскольку речь идёт о непосредственном восприятии, которое я обозначаю как «восприятие существенно превосходящего уровня осознания», то я бы стал и исходить из того предположения, что некоторые возможности Странников значительно превосходят наши, по крайней мере пока мы находимся на своём уровне эволюции.

Восприятие его превосходства не сопровождалось чувством угрозы, что опять таки пока что ровным счетом нам ничего не говорит о том, существует ли она. Я не исключаю, что человек, не имея ровным счетом никакого опыта в данной области, просто не обладает развитым «иммунитетом», который предупреждал бы его об опасности.

С другой стороны, можно предположить, что в процессе своего зачатия и последующего развития человек не раз вступал в те или иные контакты с самыми разными сущностями, обладая очень гибкой психикой, о чём впоследствии забыл, как и многое другое. И если так, тогда отсутствие чувства угрозы может быть истолковано как позитивный знак.

Я не заметил ничего такого, что можно было бы интерпретировать как «действия» Странника. Но его пристальное внимание словно охватывало меня целиком, и создавалось такое впечатление, что он видит меня полностью и насквозь.

Не исключено также, что мы и раньше подвергались вниманию Странников, но не были в состоянии заметить это в силу недостаточного уровня энергии. Если это так, то дальнейшее накопление энергии приведёт к новым опытам и новой информации.

Если у Эмили есть возможность рассказать об этом опыте информатору, то предлагаю ей сделать это – может быть у него будут те или иные инструкции на этот счёт.»

Глава 10.

*) Можно сказать, что сейчас, месяц спустя, я испытываю некоторую растерянность, когда пробую систематизировать полученный опыт. Наверное, рано систематизировать. Надо просто продолжать действовать. Кое-что, тем не менее, становится определенным, и я это запишу. Надеюсь, вам это пригодится.

*) Первый, и, видимо, ключевой момент состоит в том, что Странник может демонстрировать поведение, которое можно обозначить как «заинтересованность в тебе», а может этого и не случится, и тогда, собственно, никакого опыта и не будет.

Вообще необходимо с самого начала определиться с тем, что все те термины, которые я буду использовать, имеют, разумеется, «очеловеченный» смысл, и надо об этом всегда помнить, чтобы не совершить глупые ошибки. Мне сейчас лень давать точные определения этих терминов, так как пока достаточно и этого описательного подхода. Из моих описаний и так будут ясны примерные значения этих терминов.

Дата добавления: 2015-10-28