7 страница. В ресторане я рассказал ей о своем сне.

В ресторане я рассказал ей о своем сне.

- Я тебя предупреждала, воспоминания часто бывают очень неприятными, - произнесла она, думая, кажется, о чем-то другом.

- Слушай, а у вас... среди тех, кто экспериментирует с будущим, не было чего-то опасного, опасных для жизни ситуаций?

- Опасных? - Удивилась она. - А чего тут опасного, нет, не было. Хотя...

- Да? - Насторожился я.

-... когда вчера ты как ебанутый набросился на меня голый...:)

Я покивал головой, сделав игриво-обиженное лицо.

- Ладно, вот еще мне интересно... что насчет второго эволюционного шага? Кто-то продвинулся туда? Насколько я понял из объяснения Ганса, сначала необходимо сделать первый шаг - стать человеком ближайшего, что ли, будущего, и после этого само собой что-то прояснится относительно дальнейшего, второго шага. У тебя есть такой опыт?

- А ты энциклопедию что ли пишешь, - с неодобрением отпарировала она.

- Любопытно просто... я люблю думать, люблю разбираться. Это делает... более зрячим. Действия становятся более эффективными. Вот например, интересно подумать, почему так получается, что в результате того, что мы называем «притягиванием будущего», возникают эти странные сны, которые мы называем «глубокими воспоминаниями»?

- Дистанцируешься?

- Не понял...

- Ну вот, ты все время добавляешь «мы называем».

- А... привычка. Полезная, на мой взгляд, привычка. Она позволяет постоянно помнить, что мы имеем дело скорее с описательными моделями.

- Ну да, я понимаю... когда ты говоришь об электронах, ты тоже добавляешь «то, что мы называем электроном»?

- Нет, - рассмеялся я. - Хотя следовало бы, кстати. Так вот, почему возникают глубокие воспоминания? Кстати, когда делаешь второй шаг в эволюции, что происходит с глубокими воспоминаниями? Совершая «спайку» настоящего и будущего, не затрагиваем ли мы тем самым и прошлое? Это не кажется невероятным. Можем ли мы влиять на будущее? Ведь на самом деле мы связываем не какое-то уже сейчас существующее будущее, а то будущее, которое будет в соответствии с исходными данными и определенными закономерностями, то есть его можно, естественно, менять?

- Слишком много вопросов, Макс, - устало ответила Клэр. - Я не знаю на них ответов. Я просто делаю определенные вещи, которые мне нравится делать, и получаю определенные результаты. Я могу рассказывать о результатах, я могу слушать рассказы других, я иногда пробую...

- Почему все-таки Ганс пихнул тебя ко мне?

- Меня никто не пихал, - пожала она плечами. - Мне стало интересно, что ты за человек, и Ганс выразился в том смысле, что вот и хорошо, пусть у меня сложится какое-то мнение о тебе.

- И какое оно сложилось?

Клэр посмотрела на меня, подержала на мне свой взгляд несколько секунд, и отвела его.

- Понятно, - подвел я итог. Ну что ж, ты права. Скажи, а есть какой-то человек, который знает ответы на мои вопросы, и может быть знает много других вопросов? Ганс?

- Ганс... да, он, конечно..., но Эмили знает намного больше.

- Эмили?!!

Клэр медленно подняла на меня взгляд, и я понял, что это конец. Я прокололся. Но это было очень неожиданно, и в конце концов меня не готовили к карьере профессионального шпиона. Наверное, можно было бы как-то начать выкручиваться, придумать на ходу историю про знакомую Эмили, но что-то стало тошно, да и вряд ли мне удалось бы обвести Клэр вокруг пальца, а вот потерять её уважение — очень легко. И надо отдавать себе отчет в том, что возможно и до сих пор она была моим последним спасательным кругом.

- Ладно, Клэр. - Я вздохнул и откинулся на подушки. - Я на самом деле не знаю Эмили, но похоже, что я о ней слышал. Как думаешь, могу я с ней встретиться?

- Она сама это решит..., но я думаю, что она откажется.

- Почему?

- Ты сам знаешь.

Я понимал, что загнал себя в угол, но хотелось как-то формализовать это, вывести на уровень слов.

- Ты имеешь в виду, что я человек с двойным дном? Что-то вроде этого?

Она кивнула.

Был ли у меня выход в данной ситуации? Был ли бы он другим, если бы не висящий надо мною дамоклов меч? Я думаю, что в обоих случаях ответ отрицательный. В любом случае, у меня не было времени на поиск решения по типу «и вашим и нашим». Не могу сказать, что решение было для меня трудным. В общем, мне кажется, я всегда чувствовал, что к тому оно и идет. Только одно было не понятным: когда Эмили делала ту подпись на папке с инструкциями, она уже знала о том, что всё это не шутки? Знал ли об этом директор? Если не знал, то он наивен, а на наивного он не похож. Если знал и позволил ситуации развиваться так, что Эмили теперь... теперь что? Этого я, по сути, и не знал. Ну и ещё оставался шанс, что это не та Эмили, но это уже было не важно. Важным сейчас был факт «двойного дна» и того решения, которое было неизбежным.

- Давай сделаем так, - я положил свою руку на её и посмотрел ей в глаза. - Я не буду сидеть на двух стульях. Я слезу со второго и останусь целиком тут. Я сам так хочу. И после этого я смогу открыто и без задних мыслей смотреть тебе в глаза, и после этого ты сможешь еще раз ответить себе на вопрос о доверии мне, и если этот вопрос будет решен положительно, то ты попросишь Эмили встретиться со мной, ладно?

Клэр продолжала смотреть на меня, не выражая чего-то определенного, молча, но для меня и этого было достаточным.

- Я сейчас кое-что напишу и отправлю, и после этого второго стула не будет. Ты согласна посидеть тут со мной минут пятнадцать?

Она кивнула, и я написал свой второй отчет:

Отчет 2.

1. Я жив. Это хорошо.

2. Чтобы жить дальше, а точнее чтобы дальше выполнять свою миссию, я вынужден перестать быть сотрудником Службы. Считайте этот отчет моим официальным заявлением об увольнении, не удовлетворить которое вы не можете. Разумеется, я не предприму никаких действий, направленных против Службы. И потому, что считаю эту организацию преследующей благие цели, и потому, что испытываю искреннюю симпатию к тем сотрудникам, которых я знаю. Если в будущем у меня появится возможность снова работать на Службу, я сообщу об этом, и надеюсь, что у меня к тому времени будут знания, которые пригодятся Службе, не навредив той стороне, к которой я теперь перехожу.

3. В известном смысле, это можно рассматривать как продолжение моей миссии. Что-то мне досказывает, что Джулия предполагала такое развитие событий, а если она предполагала, то уж тем более и директор имел в виду такой вариант. Не исключаю даже, что все вы рассматривали такой вариант, как наиболее вероятный и, возможно, наиболее желательный, так как он прямым путем ведет к цели. И я, как аналитик, соглашаюсь с этим, хотя как непосредственный участник событий, отвергаю.

4. Отсюда с очевидностью следует, что вы, готовя эту операцию, должны были предусмотреть способ, с помощью которого вы извлечете, или постараетесь извлечь наживку (меня то есть), глубоко проглоченную рыбой. Сейчас, сходу, я не очень понимаю, как вы это сделаете; как я бы это сделал в отношении себя на вашем месте. Джулия не подходит, так как несмотря на ту нежность, которую я к ней испытываю, и которую она определенно испытывает ко мне, наши отношения не столь глубоки, и вы не могли рассчитывать на это. Кроме того, Джулия скорее присоединится к Иову, а не к рыбакам, в силу ее приверженности «голубиной» партии.

Отсюда легко следует, что ваш расчет должен строиться не на прошлом, а на будущем. Теперь дошло! Теперь я всё понял. Эмили. Если я уйду на ту сторону, я с необходимостью попаду в сферу влияния Эмили. Я не знаю о ней вообще ничего, поэтому в этом месте мой анализ вынужденно прекращается. Может Эмили должна в силу своих особенностей вернуть меня на Службу (причем, может быть даже невольно), или, кстати, наоборот, ведь вас устроит оба варианта — достаточно, если вынырнет хотя бы одна рыбка.

5. И что-то мне подсказывает — на уровне интуиции, что Джулию вы тоже запустите сюда. Это как предчувствие, которое возникает при игре в шахматы, своего рода позиционное мышление, не опирающееся на расчет ходов. Я бы так сделал. Это похоже на жертву фигуры, создающее сильное позиционное давление, создающее некоторые напряжения в позиции... партнера, не хочу писать «соперника».

Предвкушаю встречу с Эмили.

За сим остаюсь почтеннейше ваш и т.д.»

Я поставил точку и без малейшего колебания отправил отчет. Чувствовал я себя великолепно. Я торжествующе посмотрел на Клэр и победно улыбнулся.

- Попроси Эмили встретиться со мной. Я уверен, что она согласится. Не потому, что я такой охуенный, а потому, что это следует из расчетов.

- Расчетов, - удивленно переспросила она.

- Ага. Кто-то очень умный рассчитал это, а значит так и будет, сомнений нет. Не спрашивай, я не смогу объяснить.

- Ладно, - улыбнулась она, и ее улыбка мне понравилась.

Клэр поднялась и стала просачиваться между столом и скамейкой, видимо направляясь к выходу. Мое благодушное настроение моментально улетучилось, я спазматично схватил ее за руку, но что я мог ей сказать.

Вопреки моим ожиданиям, её это не разозлило. Она как-то ласково-успокоительно посмотрела на меня, аккуратно отцепила мои пальцы и сжала руку, после чего вылезла из-за стола и пошла к выходу из ресторана. Конечно, она не понимала моих действий, и ее желание успокоить меня исходило просто из дружеских побуждений, а не из трезвой оценки нависающей надо мной угрозы, но так или иначе, этот её жест неожиданно меня успокоил, и прямо на фоне напряженной тревоги вдруг возникла кристальная ясность. Она была настолько прозрачна и стройна, что тревога стала успокаиваться, тем более что секунда шла за секундой, а того ужасного приступа, что был ночью, не возникало. Картина оказалась очень простой. Кем я был, чем являлся в тот день, когда пошел на шестое озеро? Я был полностью увлечен услышанным от Ганса и полностью вовлечен в эти опыты, полностью поглощен полученными результатами и необычными переживаниями. А кем я был тогда, когда с такой пронзительной ясностью почувствовал приближение смерти? Сотрудником Службы. И сейчас я увлечен вопросами «спаек», мне хочется задавать вопросы и получать ответы, я прекратил свою работу на Службу, и нет никаких проблем.

Да... это любопытно... и, кстати, это больше укладывается в схему, согласно которой во всем этом участвует некий разум, нежели в схему каких-то природных явлений. Ну то есть можно извернуться и попробовать объяснить эти эффекты действием чисто природных сил, высвобождаемых созданием «спайки», но уж слишком притянуто за уши. Как ни странно и непривычно, но бритва Оккама в данном случае работает в пользу допущения вмешательства некоего сознания. Ну, значит пока так...

На радостях я подскочил и ускакал на Гокио-ри, оставив Клэр записку. Идти было тяжело, не хватало дыхания, и до вершины я дошел за скромные час ноль восемь. Вернувшись, я нашел свою записку нетронутой, но меня это совершенно не обеспокоило, и я занялся крайне полезным делом — стал учить местного повара, как делать куриный бульон и вареную курятину. Это совсем не так просто, как кажется! Объяснение нужно проводить в три этапа: первым делом говоришь, что делать: сварить курицу в воде. Вторым делом говоришь, чего не делать: не класть карри и вообще ничего, кроме небольшого количества соли. И третий этап: стоять над душой повара и перехватывать его руку каждый раз, когда его рука почти сомнамбулически тянется к карри. Это очень непросто, поверь мне на слово, преодолеть манию непальских и индийских поваров пихать везде карри и прочую другую дрянь. Лет восемь назад в Катманду какой-то русский открыл ресторан русской кухни. Когда мы случайно разговорились, он чуть ли не со слезами на глазах рассказывал, что терпит поражение в войне с карри. Стоит ему отвернуться, и в борщ, сырники, голубцы летит добрая порция карри. Ругать поваров бессмысленно, это происходит помимо их воли... Кстати, ресторан через год закрылся, да и я сам туда не ходил. Уха с карри как-то не вдохновила...

Я насладился своей победой и сожрал вкусный куриный бульон и вкусную вареную куриную ногу с картофельным пюре, после чего почувствовал такой прилив сил, что снова пошел на Гокио-ри. Пятьдесят семь минут и пятьдесят четыре секунды - уже совсем неплохо! Но это потребовало немалых усилий, в том числе и усилий сосредоточения. За весь час я ни на секунду не отвлекся от контроля дыхания, который составляет важный элемент быстрой ходьбы вверх. Если мышцы позволяли идти быстрее, то дыхание – нет. На вершине Гокио-ри (5347 метров) атмосферное давление ровно в два раза ниже того, что на уровне моря. Кислорода маловато. Иногда я делал вдох на шаг одной ногой и выдох на шаг другой – я назвал это «обычным шагом». При обычном шаге возникает оптимальная скорость и минимальная усталость, но начинает сказываться дефицит кислорода и начинаешь задыхаться. Тогда я переходил на «двойной шаг», когда вдох и выдох приходились на каждый шаг каждой ногой. При этом удавалось насытить тело достаточным количеством кислорода, но тем приходилось замедлять, так как слишком частое дыхание избыточно нагружало мускулатуру грудной клетки, и в легкие возникали неприятные ощущения. В конце концов я выбрал несколько основных ритмов, которые чередовал: два двойных шага, два нормальных, или два двойных, один нормальный и так далее. Так как крутизна подъема постоянно менялась, мне приходилось очень чутко прислушиваться к признакам надвигающегося кислородной недостаточности, чтобы вовремя перейти на другой режим ходьбы или сбавит темп или изменить длину шага. Главное – чтобы не сбилось дыхание, потому что тогда, во-первых, придется останавливаться, а во-вторых, потом снова входить в темп, а это значительные потери времени.

Так, занимаясь чуть ли не в основном интеллектуальной работой, я и добрался до вершины. Видимость была очень хорошей, и мне удалось увидеть все пять восьмитысячников, которые вообще можно увидеть с этой вершинки: Эверест, Лхоцзе, Макалу, Чо-Ойю и Канченджангу.

Вернувшись в гестхауз, я вдруг почувствовал усталость от жизни на пяти тысячах метрах. Устал от однообразной еды, от постоянного холода в комнате, от не совсем свежей головы и от сильновыраженного дефицита впечатлений. Горы тут красивые, но с меня, кажется, хватит. Я сграбастал в охапку Клэр, прижал ее к себе и неожиданно почувствовал сильную ответную хватку. Я как-то забыл, что она очень сильная.

- Хватит Гималаев, а?

Я потерся мордой о её волосы, лицо, вдохнул её запах.

- Согласна?

- Согласна, - она пожала плечами. Завтра уходим?

- Уходим. Что Эмили?

- Она хочет с тобой встретиться.

- Где она сейчас? Только не говори, что в Чукхунге:)

- Всего лишь в Гонконге.

- Гонконг... ну пусть Гонконг. Толпы людей по вечерам, крохотные гостиничные номера... ну впрочем, я знаю там пару отличных отелей рядом с Victoria Bay... мы ведь вместе?

- Если хочешь...

- Ну естественно, я хочу! А вообще я люблю Гонконг... в определенных местах. Просто там надо знать эти места, чтобы не затеряться в небоскребах.

Мне нравилось это новое путешествие. Нравилось и то, что оно обещало, и то, что рядом со мной была Клэр.

Глава 06.

До Гонконга мы добирались не торопясь. Вообще я заметил странный эффект. Если раньше при мысли о будущем у меня возникало приятное предвкушение новых познаний, навыков, путешествий, интересного общения, то сейчас к этому добавилось необычное… ощущение, что-ли, залитого солнцем пространства, словно золотистые нити пронизывают все, ими насыщен воздух, и они несут с собой пронзительную и мягкую радость от того, что я живу, что я есть, возникает переливающееся наслаждение в сердце, откуда оно мягко выплескивается куда-то наружу, и это сопровождается щемящей и щенячьей потребностью любить. То, что со мной была Клэр, очень гармонировало с этой потребностью, давало ей предметный выход, что-ли, некую определенную направленность.

По словам Клэр, ей был тоже известен такой эффект, и она относила его к последствиям того, что мы наполняемся энергией, становясь живым звеном, соединяющим настоящее и будущее.

- То, что мое тело становится сильным, это тоже следствие того, что я наполняюсь энергией.

- Это происходит просто само по себе?

- Ну что значит «само по себе». Формально тут нет ничего удивительного с точки зрения физиологии, ну или почти нет. Тут есть два фактора. Нет, три.

Первый состоит в том, что мне стало очень нравиться заниматься чем-то: играть в футбол, заниматься боксом и карате, ходить в треки, плавать, или даже просто качать гантели. Я с детства была вялой и немного болезненной девочкой, а теперь я живу в состоянии, когда почти непрерывно есть мягкое, приятное желание физической активности. Второй фактор вытекает из первого: это самое желание приводит к фоновому состоянию удовольствия в теле – и когда я занимаюсь чем-то, и когда сижу или валяюсь. Телу постоянно приятно. Сейчас я как-то свыклась с этим, сейчас для меня это естественное состояние, и невозможно представить, что можно жить как-то иначе, в резиновом, мрачном, сыром, болезненном теле. И третий фактор, я думаю, вытекает из второго. Мое тело намного, несравнимо более отзывчиво к приятным физическим нагрузкам. Словно вдруг в десять, двадцать раз вырос коэффициент полезного действия моих усилий. Тело очень быстро укрепляется от минимальных нагрузок, и затем сохраняет эту форму, даже если я целый месяц или два не занимаюсь ничем таким активно нагружающим мышцы.

- Мы напитываемся энергией, - задумчиво повторил я. – Энергией… довольно расплывчатый термин, хотя в физике «энергия» - тоже некий термин, некая абстракция, которая служит цели абстрактного объединения разных видов вполне конкретных видов физической, химической … э … энергии как возможности производить работу… ну так себе получилось разъяснение:), - улыбнулся я.

- Читай Боданиса, книгу “E=mc²”, будешь изъясняться более ясно:)

- Значит, вырываясь из настоящего, мы пропитываемся энергией… Мы проникаем к источнику энергии, и эта энергия, как и в физике, проявляет себя в разнообразных формах. Она проявляет себя как наслаждение в теле, как образ насыщающего глубоким восхищением золотистого дождя, как резкое укрепление тела и как что-то, что делает его здоровым и алертным и чувствительным. И ты говорила, что есть множество других форм проявления энергии, и что мы не знаем и одного процента.

Мы разговаривали, гуляли, тискались, целовались, трахались, и снова разговаривали и разговаривали. Мне казалось, я испытываю ненасыщаемую к этим разговорам.

Ничего удивительного, - пояснила Клэр. – Тебе хочется укрепиться в своем положении, хочется испытывать это более живое состояние пропитанности энергией, а разговоры об этом и есть способ поддержать, закрепить это состояние, не дать ткани настоящего снова зарасти и опять заключить тебя в мрачную тюрьму серости и обыденности.

И конечно, мы часто разговаривали о тех «кирпичиках» будущего, о тех элементах, что складывались в один целый образ, в цельную непротиворечивую картину будущего.

- В будущем дети не могут быть рабами своих родителей. Право родителей на своего ребенка сродни феодальному праву барина на первую брачную ночь с любой девушкой, живущей на его земле, - рассуждала Клэр, сидя рядом со мной на скамейке теннисного корта в Куале - Лумпуре, куда мы улетели из Катманду. – Ведь когда-то это считалось совершенно естественным правом феодала, вытекающего из «древних законов». Вообще удивительно, как люди по-дебильному преклоняются перед «освященными древностью законами», как будто непонятно, что чем более древним является закон, тем он более варварский, жестокий, тупой. Вот бы взять таких ценителей древности и сунуть их во время, когда сжигали ведьм.

- Или к Ивану Грозному, - предложил я.

- К Якову первому! – этот пример был ближе ей, но менее понятен мне, хотя в общем это было не важно. Сажание на кол, сдирание кожи или четвертование по прихоти короля или феодала вряд ли удовлетворило бы поборников древности, окажись они в роли жертвы.

- Дети будут обладать правами с момента рождения, - продолжала Клэр, - и даже раньше, с того момента, когда плод становится уже ребенком в утробе, а не просто плодом. Ребенок будет сам решать, с кем он хочет или не хочет жить, так же как и девушка, живущая на определенной территории, сама решает, с кем она хочет или не хочет общаться, жить, трахаться. Фраза «мой ребенок» станет таким же анахронизмом, как «мой вассал», «мой раб». Рабовладельцам это, конечно, не понравится, и без борьбы не обойтись.

- Я думаю, что [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], - добавил я не без опасения вызвать у Клэр негативную реакцию, но она согласилась с этой мыслью, и поддержала ее даже очень горячо.

- Блин… если бы у меня такая возможность, - мечтательно протянула она. – Я бы уже к двенадцати годам стала миллионером. Сколько интересных возможностей было бы открыто передо мною. [ … этот фрагмент - 1 страница - запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

- Защита от сексуального насилия была бы в таком обществе в тысячу, в миллион раз эффективнее, чем сейчас. [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

Мы сидели, перекидывались мыслями о будущем, потом шли и играли несколько геймов, и я чувствовал себя счастливым.

Иногда Клэр рассказывала о своем детстве. Обычная шведская девочка в обычном маленьком шведском поселке на севере. Однообразная, скучная, размеренная жизнь рядом со скучающими подружками. Постепенно растущее отвращение к жизни, накапливающаяся усталость от жизни, подкрадывающаяся уже в подростковости старость.

[ … этот фрагмент – 1 страница - запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]. И еще позже – жуткий скандал, крики, слезы, в ужасе бегающий дядя, стоящий на коленях перед родителями. После этого дядя очень быстро куда-то переехал вместе со своей семьей, и больше она никогда его не видела. А потом мальчик не пришел на свидание, а потом – случайная их встреча и его озлобленное, презрительное лицо, с которым он процедил ей слова «шлюха», «дрянь», и ненавидящее лицо его жирной мамаши, и затапливающий стыд, и ненависть к себе, и желание умереть, которое теперь становится постоянным и заставляет ее фантазировать уже не о сексе, а о смерти. Она ищет в интернете рецепты скорой и безболезненной смерти. Но потом все как-то наладилось. Магнус, бывший мальчик, перестал третировать, затем стал обходить стороной и бросать виноватые взгляды. А потом неожиданно [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]. А потом наконец попросил прощения, и конечного она его простила, потому что мальчиком он был совсем неплохой. Но близкими друзьями они так уже и не стали.

Клэр нравилось рассказывать, а мне нравилось ее слушать. Она рассказывала, сидя рядом со мной в перерывах нашей игры в теннис, в кафе научного музея, на набережной, в кровати – везде, где мы оказывались рядом, и когда было настроение.

- Мне смешно сейчас вспоминать, как это было, но тогда это было нечто… это перевернуло мою жизнь. Я заглядываю в приоткрытую дверь сарая.. [ … этот фрагмент – 1 страница - запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]

Равнодушно слушать такие рассказы было трудно. Невозможно. Зачастую заканчивались они тем, что я раздвигал ей ножки и начинал медленно ее трахать, гладя ее грудки, животик, ляжки.

- Секс был почти единственным удовольствием в моей жизни, ну плюс фантазии о том, как все вдруг изменится, но с какой стати оно могло измениться?

- Но изменилось.

- Да. Совершенно неожиданно. Я один раз пришла в школу, и учительница по литературе сказала, что мое сочинение понравилось какой-то женщине в столичном отделе образования, и она приехала, чтобы встретиться и поговорить со мной. Приехала, представляешь? В нашу северную глушь! Конечно я помчалась в учительскую, и там меня в самом деле ждала женщина. Очень странная женщина.

- Странная? – Не удержался я и переспросил, усмехнувшись.

- Странная. Ей было лет сорок пять или пятьдесят, но в нашей школе, да и вообще в нашем городке было много людей такого же возраста, и между ними ощущалась какая-то пропасть во всех отношениях. Она была мудрее, спокойнее, сильнее. С ней как-то автоматически было интересно, и не хотелось расставаться. В какой-то момент я даже подумала, что стала лесбиянкой.

- Вы занимались сексом? – Удивился я.

- Нет. Но.. она часто прижимала меня к себе, и в этом что-то было… Она помогла мне перевестись в интернат в Стокгольме. Я была абсолютно уверена, что это невозможно, ведь было столько сложностей, но она сказала «не беспокойся об этом», и меня перевели. Прямо посреди учебного года, против всех правил. Это была очень сильная женщина, и она всегда получала, что хотела.

- Ты жила в интернате? В смысле, и училась и жила там?

Что-то в ее истории стало казаться мне не просто необычным, но имеющим какой-то знакомый привкус, и я стал ее расспрашивать более подробно.

- Поначалу да. Но я так часто приходила в гости к этой женщине, мне так нравилось быть с ней, даже когда она проводила целый часы в своем кабинете, куда мне нельзя было входить..

- И ты стала жить у нее? – Догадался я.

- Да. Она сама предложила, и я от радости подпрыгнула до потолка.

- А твои родители…

- Родители, - она пожала плечами, - о ни всегда были очень далеки от меня. В общем, не доставали особо, ну просто посторонние люди. Когда я уехала в Стокгольм, я больше никогда ни разу с ними не связывалась. Я знала, что они иногда справлялись обо мне в интернате, им сообщали, что все ок, и на этом все.

- И после этого вы жили вместе?

- Да. Мне ужасно нравилось. У нее было очень много книг на разных языках, к ней часто приходили в гости интересные люди… моя жизнь ускорилась, я стала чувствовать себя по-настоящему живой. Все-таки огромное значение имеет возможность общаться с интересными людьми. Ее знакомые часто общались со мной, и мне нравилось узнавать, впитывать, я просто физически чувствовала, что становлюсь самой собой, что вялая вобла во мне исчезает.

- Ты говоришь, что она работала в администрации… как получилось так, что она была таким разносторонним человеком? У нее была семья ученых или что?

- Об этом я ничего не знаю. Она никогда не рассказывала о своем прошлом, да никто и не спрашивал. Она как-то так это поставила.

Все-таки, влюбленность делает немножко тупым, потому что только сейчас, спустя столько времени, до меня стало доходить, в чем тут дело.

- Клэр… эта женщина…, это ведь Эмили, да?

Она помолчала с полминуты, и кивнула.

В таком случае, все встало на свои места. И удивительный ум ее «бенефактора», и способность решать вопросы, и большое количество интересных людей, с которыми она общалась, и секретность, окутывающая ее прошлое. Но насколько я понял, отношения Эмили и Клэр не были частью ее работы на Службе. Это было что-то другое, личное. Предстоящая встреча с Эмили окрасилась в новые оттенки, однако…

По предложению Эмили, мы встретились с нею вдвоем, без Клэр, в восемь вечера на набережной, у памятника Брюсу Ли. Я понимал, что мне предстоит серьезнейший экзамен, в том числе и потому, что мы с Клэр были влюблены в друг друга. Мне предстояло встретитьсяс монстром калибра директора, возможно! Ну, на счет директора я конечно загнул, а раз я вполне адекватно смог общаться с ним, то и с ней сумею.

Она подошла сзади, мягко положила руку на плечо и кивнула в сторону скамейки. От волнения я не смог сразу составить о ней впечатление и молча пошел рядом с ней. Мы сели. В это время набережная уже пустеет. Иногда кто-то пробегает по дорожке, редкие туристы подходят и фотографируются у памятника. Она повернулась ко мне и стала в упор рассматривать. Лицо у нее было и в самом деле совершенно необычным. Одновременно вполне симпатичное и женственное, и железно-волевое. «Волк в шкуре овцы», - мелькнуло у меня в голове. И еще я понял, что имела в виду Клэр, говоря, что она не соответствует своему возрасту. Она не соответствовала ему в обоих смыслах: ее тело казалось упругим и сильным, совсем не тот вялый кисель, в который превращаются женщины в 45-50 лет. С другой стороны, она казалась столетней мудрой черепахой.

В общем, мне не удалось «прочесть» ее лицо, и я решил играть в открытую.

- Эмили, я хочу сразу расставить все точки над “i”, - начал я довольно бодро.

- Точки? – Переспросила она. – Ты имеешь в виду твои отношения с Клэр?

- Нет. Дело не в Клэр. Дело в том, что я читал твой комментарий к Правилам. Вместе с комментарием Джулии и Вайса. Вместе с Правилами. Кстати, Вайс погиб.

Вывалив все это, я посмотрел ей в глаза. Ее лицо пока-что было непрошибаемо. Но во всяком случае она не ушла. Уже хорошо.

- Эмили, я три года работал траппером, и почти год кондором. Потом я получил спецзадание от директора. Роб, Олаф, Алекс, Джулия в курсе. Ну как минимум они. С их точки зрения моя миссия продолжается, и наша встреча – часть ее.. что-то сумбурно. Давай сделаем так – давай прогуляемся, и я все подробно расскажу.

- Давай сделаем иначе, - возразила она, и я с ужасом представил, что она сейчас скажет «убирайся к чертовой матери и больше не показывайся». Затем рассудок подсказал, что такой вариант крайне маловероятен, так как он означал бы провал тактики директора, что вряд ли возможно. И еще мне подумалось, что это хороший признак – то, что сначала я ужаснулся этой перспективе, и лишь потом включился рассудок. Значит, я отдаляюсь от роли сотрудника Службы..

Дата добавления: 2015-10-28