История Церкви 25 страница

Однако следует еще раз подчеркнуть, что такой ход развития был неизбежен. Трудно себе представить его принципиально иное течение. Функции церковные и культурные еще не были разграничены; поскольку император и иерархия исходили из общей (несмотря на совершенно разную внутреннюю энтелехию, см. ниже) основной концепции, это смешение усиливалось, а значит, росла и обоюдная угроза.

III. Карл как император

1. а) Политическая власть франкских государей при вступлении Карла на престол еще не была настолько упрочена, чтобы он мог действовать самостоятельно всегда и везде, в том числе на территории, непосредственно подчиненной папе, — в Церковном государстве. Лангобарды все еще были там конкурентами франкской власти и опасными соседями для папы. Все зависело от того, какую позицию по отношению к ним займет франкский покровитель, т. е. будет ли он верен союзу, заключенному Пиппином, или вернется к старой — дружественной по отношению к лангобардам — политике Карла Мартелла. Именно так и поступил сначала Карл Великий. Его женитьбе на дочери короля лангобардов Дезидерия не смогли воспрепятствовать ни резкие слова папы Стефана¹⁶⁵, ни угроза анафемы. Но с другой стороны, острейшее соперничество обеих политических германских властей в Риме не завершилось: при безвольном Стефане IV (768_772) там развязалась кровавая борьба франкской и лангобардской партий.

б) Положение резко переменилось со внезапной смертью в 771 г. Карломана, старшего брата Карла. Карл, ставший единовластным правителем, изменил свою политику. После одного года супружеской жизни он вернул лангобардскую принцессу назад в Павию.

Новый папа, знаменитый Адриан I, образец благочестия и нравственности, также осознает требование времени и предусмотрительно возвращается к союзной политике Стефана II. Вдова Карломана со своими сыновьями бежала к Дезидерию. Лангобардам представился удобный случай в одно и то же время эффективно помешать и опасному для них общефранкскому единству, и союзу франков с Римом. Но папа воспрепятствовал этому; он отказался утвердить через помазание политические претензии сыновей Карломана и возвести их в королевское достоинство.

Когда же Дезидерий объявил, наконец, военный поход против Рима и любые переговоры казались напрасными, папа решился призвать на помощь Карла, короля франков и «patricius Romanorum». Карл сначала велел своим посланцам разобраться на месте в жалобах папы, и чтобы мирным путем побудить Дезидерия возместить потери, даже предложил ему большую сумму компенсации за убытки. Однако, после того как эти попытки потерпели неудачу, Карл решился на войну.

в) Во время осады Павии он неожиданно обратился к Риму с просьбой разрешить ему отпраздновать Пасху (774 г.) в Вечном Городе. В среду на Страстной неделе в Риме он подтвердил, что обещание его отца (так называемый «Пиппинов дар», § 39) остается в силе.

Однако со времени Пиппина обстоятельства сильно изменились. Каролинг, клятвенно обязавшийся защитить от лангобардов и вернуть отнятые ими у св. Петра области, возлагает через несколько месяцев— после падения Павии (июнь 774 г.) — железную корону лангобардов на собственную голову, не обращая при этом внимания на чувства папы. Он демонстративно перестает выказывать почтение римскому титулу (ставит титул «patricius Romanorum» в один ряд с титулом франкского и лангобардского короля). И, наконец, он возвращает далеко не все требуемые папой земли. Новый patricius стал более чем обладателем делегированной власти; он придал растяжимому понятию patricius новый смысл: покровительство превращается в политическое господство.

2. Весь смысл этого обстоятельства в его огромном воздействии на историю (как и во всей сложности взаимопереплетения действующих сил) только тогда станет достаточно понятными, когда мы вникнем в основную концепцию Карла, из которой в конечном счете так или иначе вытекает все остальное: речь идет о его имперской концепции.

а) Идея римской империи не совсем исчезла на Западе (§ 34). Ихотя представления о ней во многом были неопределенными и мало походили на «римские», они, бесспорно, существовали, обладали многообразным потенциям и были уже оформлены юридически. Во франкском королевстве имперская идея в ее христианском толковании была уже выражена формулой «Imperium christianum». Теперь же возникла такая единая власть, которая проявила себя как имперская особенно в том, что она при своем мощном распространении захватила более чем одну «страну» (итальянские, испанские, аварские области). Сам Карл считал себя носителем универсальной власти над всем Западом, включая Рим. Понятие «универсальный» при этом отличается от античного и византийского, где признавался единственный универсальный правитель. Здесь же имеется в виду единая власть над тем, что мы называем Западом. Со всей определенностью признается Византия и область ее влияния (проблема двух императоров).

б) Королевство франкского правителя соединилось с Римской Церковью и вошло в нее, а Церковь, в свою очередь, стала единым целым в границах Франкского королевства. Теперь религиозный элемент, изначально присущий Франкскому королевству и усилившийся с тех пор, как папы стали совершать помазание на царство, испытал благодаря Карлу мощный подъем. Он происходил в предопределенных историей формах Франкской территориальной Церкви. По образцу своих отношений с ней Карл и в отношениях с папой занял позицию верховного главы. Как нам хорошо известно со времен Бонифация, князь главенствовал всегда. Но в результате сильно возросшего могущества Карла и благодаря его необычайной личности проблематика отношений государь-священник и государство -Церковь получила совершенно иное значение для истории.

в) То, что франкский король из «patricius Romanorum» возвысился до римского императора, было естественным следствием и выражением реального соотношения сил. Это возвышение, опять же, имело огромное значение для Церкви. Когда папа Лев III в Рождественскую ночь 800 г. короновал одетого в традиционное императорское облачение Карла, Карл был аккламирован¹⁶⁶ как император и в следующие годы все чаще официально титуловал себя императором (о том же свидетельствует надпись на печати императора «Renovatio imperii Romani» [обновление Римской империи]), что тоже было шагом к осуществлению внешнего единства Церкви, состоящей из множества территориальных церквей.

3. Что конкретно означала для папы коронация императора в рождественские дни 800 г., следует просто и ясно из предшествовавших ей обстоятельств. Положение самого папы было затруднительным. После его единогласных выборов в 795 г. он вел себя по отношению к Карлу так же, как его предшественники по отношению к византийским императорам или их экзархам. Он прислал великому франкскому королю не только протокол выборов, но и ключ от гробницы Петра и знамя Города. Он датировал свои указы (как раньше по годам правления византийских правителей) годами правления Карла.

а) Но в Риме существовала сильная группа личных врагов папы, которые стремились его низложить (используя при этом и самые жестокие средства). Папа нуждался в защите со стороны франкской правящей верхушки. В 799 г. он был вынужден бежать в Падерборн к Карлу, которому он воздал традиционные знаки «adoratio». Карл велел франкской знати препроводить папу обратно в Рим. Поскольку проведенное расследование не смогло удовлетворительно опровергнуть возведенные на него обвинения (в клятвопреступлении и разврате), папа принес очистительную клятву, после чего Карл, прибывший между тем в Рим, наказал противников папы как оскорбителей величества. Через два дня состоялась коронация. И сколько бы еще неясностей ни оставалось в имперской концепции Карла, он несомненно чувствовал себя по отношению к папе господином — в этом проявлялось как расширение его прежних прав над территориальной Церковью, так и заимствование или имитация византийского образца. Для Льва же осталось после венчания Карла императорской короной лишь место молящегося Моисея.

б) Интерпретация отдельных деталей этого венчания императорской короной вызывает серьезные затруднения.

Трудно предположить, что у папы, предшественникам которого еще недавно угрожала непосредственная опасность стать подданными и придворными епископами лангобардского короля, и который теперь мог находиться в своем Городе только под защитой Карла, уже сложились «папистские» тенденции. Однако то, что король франков был возведен в императорский сан, со временем неизбежно должно было привести к освобождению папства от государственно-церковного давления Восточного Рима и к завершению начатого Стефаном, когда тот в 753 г. оставил восточноримских посланцев и лангобардский двор в Павии, чтобы отправиться к Пиппину и заключить союз с франками.

С другой стороны, совместные действия обеих этих сил и коронация императора, естественно, ни в коей мере не означают, что у Карла и Льва были одинаковые представления о роли императора и империи.

Карл считал, что Церковь и все к ней относящееся (за исключением сакральной сферы), так же как и все остальное, должно целиком подлежать власти императора. Поэтому в итоге его программа неизбежно должна была разойтись с программой папы и Церкви. Но это означает по меньшей мере то, что возникающий союз с самого начала нес в себе внутренний конфликт.

в) Теперь, в Рождество 800 г., высшая церковная власть, легитимируя светскую, несомненно ее усилила, как это уже было при помазании и коронации Пиппина. Поэтому в Риме сравнительно легко могла развиться идея «translatio imperii» в отношении франкского правителя. Фактически папы уходящего IХ в. уже «возводят на престол», пользуясь апостольской привилегией, «своего» императора.

Но существует и другой аспект: это отношение самого Карла к своей коронации. Его сомнения не совсем ясны. Ведь он знал заранее о своем предстоящем возвышении и был на него согласен. Что же в этом его не устраивало (или перестало устраивать)? Чем папа и Рим перешли границу желаемого им? Самим фактом коронации? Или эта коронация казалась ему слишком обременительной лишь в связи с проблемой Византии?

Во всяком случае, после свержения императрицы Ирины Карл добивался признания от Византии. Оно последовало в 812 г. Конечно, тогда это означало лишь то, что Византии поневоле, на практике, пришлось отказаться от положения о единственности империи. Но в сознании восточных римлян эта претензия сохранилась. Они не приняли теорию двух императоров; западные императоры так и остались для них узурпаторами (ниже, § 45).

4. Особенно отразился на всем последующем развитии (не вполне однозначный) сакральный характер императорского сана. Церковь сообщала его средневековым императорам посредством особых обрядов и молитв (император позже выполнял диаконское служение на коронационной мессе; коронационная литургия во многом была родственна литургии посвящения в епископы; после помазания император причислялся к клирикам св. Петра); Церковь недвусмысленно признавала за императорами этот сакральный характер (очень разными и юридически едва ли определимыми способами)¹⁶⁷.

а) Сакральное начало стало, как мы увидим, основополагающим для императорской идеи Карла Великого. В правильности такого подхода его уже раньше в значительной степени утвердили христианство и Церковь.

В присяге на верность священник Катвульф после победы над лангобардами в 775 г. называет Карла «наместником Бога», вместо Него защищающим и возглавляющим «все члены»; папа же, который выступает только наместником Христа, оказывается на втором месте.

Еще одно проявление такого понимания: Карл любил, чтобы придворное духовенство именовало его «проповедник», «служитель Господа», «vicarius Dei» или «Давид». Здесь очевиден мотив короля-свя щенника. Сюда же относится и то, как было принято называть Карла до и после 800 г.: «предводитель христианского народа», «повелитель и отец, король и священник, господин над всеми христианами». Для Алкуина он — истинный предводитель «civitas Dei», которому доверено возглавить «Ecclesia universalis» всех латинских христиан и которому для этого в руку должны быть вложены «два меча» (!); Смарагд († ок. 830 г.), учитель в монастырской школе Кастелльу, и другие видят в нем даже наместника Христа, а епископы Майнцского собора 813 г. прославляют его как «Судью в вопросах истинной веры». При этом папе остается только роль митрополита или патриарха франкской имперской церкви. Все эти имена не были пустыми титуловани ями; в каждом из них выражался какой-то конкретный аспект отношения Карла к Церкви, а также его грандиозная государственная программа, в которой «imperium christianum» означало тесное единство светской и церковной сфер под его руководством.

Исторические параллели с Константином становятся еще отчетливее, если обратить внимание на то, что, устраивая свою резиденцию в Ахене, Карл во многом взял за образец дворцовый церемониал и государственную символику византийской столицы. Франкские источники этого важнейшего десятилетия перед рубежом столетий сообщают даже, что наряду с кафедральным собором и «sacrum palatium» [священным дворцом] короля в Ахене было предусмотрено третье здание с многозначительным названием «Латеран»: Эйнхард выразительно называет его в соответствии с его предназначением «домом понтифика». Эта копия «Нового Рима», созданная Карлом и его франками, во всем обнаруживает тенденцию к подражанию и одновременно соперничеству (Ullmann), а может быть, даже и мечту «перенести» в Ахен «древний Рим», отголоски которой звучат у франкских писателей, когда они прославляют королевскую резиденцию как «ventura» или «secunda Roma» [будущий... второй Рим].

На этом еще совершенно не определившемся фоне состоялось знаменательное событие — коронация Карла.

Создание новой империи было в высоком смысле делом всемирно-исторического значения, заложившим фундамент всего будущего средневековья. Теперь рядом с папством, впереди него и вместе с ним оказалась вторая великая сила средневекового Запада — христианская универсальная Западная Римская империя.

б) Конечно, новой империи еще только предстояло осуществить тот потенциал, который был заключен в ее «идее». Сама идея, как и обстоятельства ее обновления с самого начала, как уже подчеркивалось, создали настолько тесную связь между империей и Церковью, что возникли основания для сильно конкурирую щих тенденций: император должен был защищать Церковь. Это свое чрезвычай ное достоинство Карл Великий, «величайший из императоров, коронованный Господом», остро осознавал — как долг, но в особенности как право. Эта концепция нашла наиболее символичное выражение в праве императора утверждать избранного папу; последний был должен перед своей консекрацией присягнуть на верность императору (это означало, что папское правление подлежит суду и контролю императора). Папа со своей стороны обладал правом короновать императора, т. е. реально сообщать ему императорское достоинство, что означало возможность, сообразуясь со своим мнением о достоинстве претендента, вручить ему высшую политическую власть или отказать в ней. Уже Карл Великий положил начало попыткам освободиться от этой юридической зависимости от папства, когда он короновал в Ахене своего сына без участия папы. Но эти попытки не достигли цели. Союз империи с папством, который готовили Бонифаций, Пиппин, Захария и Стефан, впервые реализованный в 800 г., оказался слишком прочным. Об этом же свидетельствует и повторная коронация Людовика, совершенная по его желанию папой в 816 г.

5. Однако скоро обнаружилось, что за тесное объединение папской и императорской властей, бывшее залогом создания Западной империи, пришлось тяжело расплачиваться — как западной Церкви, так и западной государственности. Друг другу противостояли две власти с совершенно одинаковыми взаимными претензиями и во всем зависящие друг от друга, сферы компетентности той и другой не были точно определены: это однозначно должно было привести к конфликтам. Очень скоро они начали по-разному понимать сакральное достоинство императора: «коронован Богом» для императора означало, что он служит непосредственно Богу, а курия считала, что папа поручает императору быть защитником Церкви и контролирует его деятельность.

Правда, и сама эта конкуренция была проявлением их глубинной общности. Вся система в целом строилась на единстве полярно противоположных начал. Соединение двух сил, «imperium» и «sacerdotium», не было чем-то искусствен ным, формальным. Оно было следствием закономерного развития, в основе которого лежало единство христианской веры Латинской Церкви и христианизиро ванных (ею и в ней) народов и которое происходило под знаком этого единства. Под этим знаком и сложился христианский Запад; основой его прочности были жизненная энергия каждой из обеих компонент и их сотрудничество. Если впоследствии такое фундаментальное соединение окажется серьезно нарушенным (что и будет происходить уже начиная с XIII в.), это будет означать непорядок в самом фундаменте средневековья — не какие-то временные функциональные неполадки, но принципиальный разлад.

Это в очередной раз показывает, что разделение, представляющее опасность для всего целого, возникло не случайно и не по злой воле или недальновидности отдельных представителей папской или императорской власти. Нет, перед нами совершенно особый, многое определивший момент внутренней трагедии средневековых взаимоотношений Церкви и мира. Сообща трудясь над созданием единого христианского Запада, обе власти привели его к единству, к его верхней точке. Но, поскольку с самого начала границы общей сферы не были и, вероятно, не могли быть определены достаточно четко и становились все менее четкими из-за захватнических устремлений обеих сторон, и поскольку не удалось и не могло удасться достичь полной внутренней согласованности в деятельности христианс кого организма, нарушалось естественное развитие каждой из них. Великое, постоянно возрастающее средневековое единство изначально несет в себе зародыш разделения и будущей борьбы imperium-sacerdotium.

С папской стороны ее поддерживала концепция Церкви и империи, выработанная, в частности, Львом I, Геласием и Исидором Севильским: священническое служение рассматривается как высшее, а императорское — как низшее и даже ему подчиненное. С такой точки зрения, император возводится на престол «по воле (nutu) Бога и святого ключника Петра».

Дальнейшее развитие событий связано с актом коронации, совершенным в Риме в 800 г. Новая империя уже не была самостоятельной величиной, подобно древней, но была связана с папством. Очень скоро папы стали понимать коронацию как translatio imperii и, исходя из этого, претендовать на самые широкие права.

6. Нужно еще исправить одно ошибочное современное представление: дело в том что власть императора в Церкви, управление иерархией, вмешательство в догматические определения соборов — все это не имело ничего общего с противодействием учительному авторитету верховного понтифика.

Для Карла было совершенно естественным безоговорочно признавать абсолютное превосходство Римской Церкви в вопросах вероучения: это превосходство основывается в соответствии с «libri Carolini» (которые, тем не менее, поучают папу в вопросах иконопочитания) не на решениях соборов, а на Самом Христе; руководствоваться можно только решениями Отцов, признанных Римской Церковью, поскольку они обязательны для всех верующих. На процессе против Льва Алкуин напомнил Карлу о том, что папа не может быть судим никем¹⁶⁸.

Дополняет картину выказываемое Карлом почтение к римской традиции (введение римского чина литургии, римского обряда крещения; облачение и образ жизни римского духовенства были сделаны обязательной нормой во Франкской Церкви).

7. Карл действительно был христианином, все сказанное подтверждает это. Но и в нем еще не были достаточным образом воплощены нравственные представления христианства. Помимо сильной чувственности, его образ пятнает коварная жестокость по отношению к врагам.

Но опять-таки не следует забывать о том, что все восхваляют его за мягкость и чувство справедливости. И несмотря на все свои недостатки он, без кого не было бы христианского Запада, остается Великим, «вершителем всемирной истории» (Ranke). «Его величие в том, что его действиями, поступками и побуждениями управляли соображения всеобщего блага» (Hauck).

В 1165 г. Барбаросса приказал торжественно извлечь останки Карла — в то время это было равносильно канонизации. Назначенный императором антипапа Пасхалий III (1164_1168) одобрил установле ние его почитания как святого, которое, однако, позже было сведено Церковью к почитанию Карла как местночтимого блаженного (в Ахене), а точнее — допускалось ею.

§ 41. Последующий расцвет и упадок раннесредневековой культуры. Папство в IХ веке

I. Духовная жизнь

1. Все значительное, что было достигнуто культурой огромной Каролингской империи, не имело под собой прочной основы (§ 40). Эта культура была лишена той силы, которую дает укорененность в местных традициях. Она перестала существовать, как только распалась защищающая ее организационная структура, созданная Карлом. Важно понять, что этот распад с логической неизбежностью должен был наступить в самом скором времени. Вся грандиозная конструкция была создана сверхчеловеческими усилиями императора и к тому же в ускоренном темпе. В сущности к окружающему миру — франкскому миру того времени — были предъявлены чрезмерные требования; сознание франков — например, их представления о государстве, власти и управлении — еще не созрело для восприятия тех универсаль ных концепций, почерпнутых из римско-бонифациевского наследия, из которых исходил Карл в своей деятельности. Поразительно быстро обнаружилось, что внутренняя сила новой империи и имперской идеи была еще не так велика, как это казалось при Карле.

Да и сам Карл был не вполне тверд в своих установках, иначе в 806г. он едва ли принял бы решение о «разделе империи», признав тем самым франкское право наследования. Его наследник Людовик Благочестивый попытался посредством своего «Порядка империи» (Ordinatio imperii) 817 г. хоть как-то сохранить единство. Но это была лишь полумера (Лотарь как верховный император над королевствами своих братьев); кроме того, Людовик позже (в 824 г.) еще раз изменил свое решение, что привело к злополучной борьбе за наследство между отцом и сыновьями. Уже один только факт низложения Людовика после измены его сыновей и армии (Люгенфельд под Кольмаром, 833 г.) убедительно демонстрирует внутреннюю уязвимость империи (и неопределенность концепции, лежащей в ее основе).

Эти события уменьшили ее вес и в сознании современников. Папство (уже в собственных интересах), напротив, твердо держалось идеи единства империи. Но в решении папского третейского суда со своей стороны обнаружилось все то же отсутствие единомыслия среди франков, а именно, у епископата: имперски мыслящие епископы стояли за императора, а приверженные папству, вместе с Григорием IV (827_844), — за сыновей.

Империя Карла и его дело несмотря на огромное влияние на историю были лишь эпизодом. Семени и в этот раз суждено было погибнуть. Вновь все было поставлено под вопрос, даже связь Церкви с Западом: Иоанн VIII в поисках помощи обратился к восточноримско му императору и выразил свое согласие с Собором 879/880 г., утвердившим патриарха Фотия (см. ниже).

Заложенная в самом основании универсальная структура Запада смогла окончательно установиться на Западе в новой форме только при саксонских императорах после смутного saeculum obscurum (и опять в ходе упорной, опасной, никогда не утихавшей борьбы!).

Но сначала вернулись беспорядки меровингских времен. Это случилось, когда преемники Карла — его потомки, не имевшие достаточной политической силы, вместо того чтобы сохранить единство империи, начали склоку из-за наследства. Идея частного права, лежащая в основе германо-франкского порядка наследования, оказалась сильнее, чем соображения общественного права, присущие «имперской» концепции. В результате восточная и западная части франкской империи резко разделились, в конце концов империя распалась на ряд самостоятельных частей, и эгоистическая борьба мелких франко-итальянских государств за patrimonium Петра, одновременно с нападением норманнов и сарацин, обратилась против Рима, папства и всей Италии.

Следует отметить, что здесь мы имеем дело с настоящим распадом, а не только с перегруппировкой, когда возникают новые созидательные силы. Поскольку он выражается в столкновениях и антагонизме множества малых и разнородных сил, в его течении нет единой общей линии. Поэтому его развитие невозможно обрисовать несколькими штрихами. При исследовани и беспорядка и вызываемых им изменений требуется боvльшая обстоятельность, чем при анализе порядка¹⁶⁹.

2. а) Сверх уже сказанного не следует забывать и о том, что государственные организации, созданные под руководством Карла, и силы, объединенные им, в свою очередь, были неординарными. И первое время они еще продолжали оказывать воздействие. Так возник последний короткий расцвет при слабовольном Людовике Благочестивом и его сыне Карле Лысом (840_877). В собственно религиозной сфере произошли даже важные положительные изменения. По большей части они были связаны с монастырской реформой, которую произвел главный помощник Людовика Благочестивого, аббат Бенедикт (ок. 750_821) из аньянско го монастыря на юге Франкского королевства. В ее основе лежала уже не культурная, а религиозно-аскетическая концепция монастырской жизни — т. е. не «формирование мира» (как при Карле Великом), а «бегство от мира»¹⁷⁰. Кроме того, мы сталкиваемся — снова в отличие от времени Карла — с усиленным основанием новых монастырей: например, Корвей (822 г.), Херфорд (основан в 819 г., потом переведен в Херфорд), оба — в саксонской области, обращенной незадолго до этого. Этот же религиозный импульс привел затем к введению совместной жизни клириков при соборных церквях (по уставу св. Хродеганга, †766г., сходному с уставом св. Бенедикта).

б) И в богословской жизни этого периода, при всей скромности ее уровня в монастырях на континенте¹⁷¹, появляются даже новые направления, оказавшие важное историческое влияние. Мы сталкиваемся с замечательным для этого времени явлением — изучением трудов св. Августина (но вместе с тем мы видим и начатки лжеучений).

В Восточном Франкском королевстве большие монастыри твердо придержива ются традиций Бонифация и Карла Великого. Монастырь Фульда расцвел благодаря ученику Алкуина Рабану Мавру († 856 г.), архиепископу Майнца, одному из знаменитейших экзегетических компиляторов. В мире, который еще многие века не будет знать систематической подготовки духовенства, его книга о служебных обязанностях священников имела большой смысл. Почетное звание Praeceptor Germaniae [Наставник Германии], которое ему дала история, правильно характеризует огромные педагогические заслуги в духовном воспитании народа. С точки зрения церковной политики было важно, что он не присоединился к оппозиции по отношению к Людовику Благочестивому, в которой находился западнофранк ский епископат, сочувствующий папе; он рыцарски требовал оказывать старому, лишенному власти императору почтение и послушание, подобающее повелителю.

Самым знаменитым преподавателем монастыря Рейхенау (осн. в 724 г.) был Валафрид Страбон († 849 г.). Его Glossa оrdinaria служила руководством по экзегетике не менее пяти веков подряд! Он сыграл большую роль и в церковно-поли тической полемике: в отличие от позиции современных ему соборов и епископов, с их скорее епископальной ориентацией, он строил иерархию церковных должностей и их власти (по аналогии с градацией светских чинов, ведущей отсчет от императора) от Summus Pontifex [верховного понтифика].

К последним из представителей культурной жизни этого периода относится Регинон Прюмский († 915 г.), автор хроники, которую он начинает от Рождества Христова и доводит до 906 г.

в) Хранителями духовной жизни в Западном Франкском королевстве также были теперь исключительно клирики и монахи. Придворная школа теряла престиж; ее место заняли монастырские школы (самые значительные — в Туре и Корби). Заслуживают внимания первые опыты чисто богословских трудов, вдохновленных св. Августином, у архиепископа Лионского Агобарда († 840 г.), во многом опередившего свое время. Как и его значительного современника Иону Орлеанского, его чрезвычайно занимала проблема, каким образом можно организовать разделение властей внутри единства Церкви, внутри «corpus christianum» (но с условием, что мирская власть подчинена церковной). Исходя из этого, он пришел к конструктивной критике системы частных церквей. Он ясно понял противоречие, возникающее, когда при дарении сохраняются прежние отношения владения, и обличал вытекающие из них права как святотатственное посягательство на законное право иерархии. Задача мирян — защищать Церковь, а не управлять, и тем более — не владеть ею. Агобард последовательно выступает и против того, чтобы церковь была частной собственностью епископов и аббатов. Его критика нацелена прежде всего на те злоупотребления, которые под именем светской инвеституры будут уничтожены двумя столетиями позже. То, что в это же время один из Римских соборов (826 г.), напротив, полностью одобряет институт частных церквей, свидетельствует о неоднозначности ситуации.

Агобард был человек блестящего ума. Он требовал разумной веры и горячо выступал против народных суеверий и магии, однако также и против иудеев (см. § 72, II 3).

Клавдий, епископ Туринский († 827 г.), равным образом боролся с суевериями в Церкви, а также и с гиперболизированным почитанием святых, реликвий и икон. Применительно к нему приходится говорить даже о спиритуализме, так как он официально отвергал иконопочитание. Он заставлял удалять из церквей даже кресты. Именно он, насколько нам известно, первый в средние века сформулировал положение, так часто используемое позже против римской курии: только тот имеет право быть apostolicus (= папой), кто живет, как апостол.

Дата добавления: 2015-11-03