Встреча в аркадии

Направляемый своим учителем с помощью над­лежащим образом примененного символа, ученик соприкасается с самыми разными элементальными областями, а если человек обладает сильной и твор­ческой натурой, то он может после первых же ша­гов на пути йоги вступить в контакт со сферами вдохновения самой Природы.

Один ученик позволил мне включить в настоя­щую книгу отрывок из своей неопубликованной работы. Он имел большую веру в оккультное уче­ние и достаточно упорства. Он усердно делал ды­хательные упражнения, развивая физическое тело, и, хотя некоторое время ему пришлось занимать­ся самостоятельно, он смог развить свои скрытые возможности и был с легкостью перенесен на внут­ренние планы. После этого его обучили примене­нию символов, и он открыл для себя возможность время от времени получать вдохновение от элемен- тальных иерархий — источник вдохновения для способных привлечь интерес этих сфер величия и красоты.

Ниже мы приводим отрывок, в котором богиня Минерва сообщает печальную историю Аркадии.

«И сказала Минерва:

“Когда мир был юн, эта земля стала колыбелью весны. И весна росла, и аромат и прохлада ее дыха­ния наполнили воздух, они стали сильфами. Там, где ступила ее сандалия, распустились почки, а хол­мы и долины ярко осветились. Когда же она запела, родились птицы и поднялись над землей, а когда она заговорила, воды развернули свои серебряные завитки и последовали за ней. Когда она присела и задумалась, родился маленький народец, а когда она стала молиться, создались боги. И цветы и пти­цы, наяды и сильфы, маленький народец и великие боги работали вместе и замыслили человека. И че­ловек выпрямился, и глаза его засияли от боже­ственной искры, он посмотрел на красоту этой зем­ли, и дух Поэзии вдохновил его, чтобы назвать ее Аркадия.

Это был век, когда человек был достойным в мыс­ли, по-детски непосредствен в желании и прекрасен на вид. Его глаза блистали и были ясны, а под ресни­цами пряталась мудрость, блеск той эпохи еще тлеет в блистательных умах поэтов, в огненных сердцах пророков. Это был Золотой век, блиставший музы­кой, поэзией и любовью.

Потребности человека были просты, желаний бы­ло мало. Жизнь не скакала на стальных ногах и не ре­вела лужеными глотками, мир не двигался мышцами механизмов, наполненный усталостью ежеминутно­го тяжкого, монотонного труда. Вставала заря и ос­вещала радости, а не печали, вечерние же зори поили мир росами, и сон мира был глубок и не тревожим ничем. Счастье пробегало по нему, подобно потоку, мчащемуся с гор, перепрыгивающему с камня на ка­мень, в искристой россыпи звуков и солнечных искр. Любовь плавилась, подобно медовому солнечному свету, а мысли проносились, как скачущие газели. Ибо человек уважал простую веру: эта жизнь дана для радости, он жил с этим в ореоле героического света богов, их защитительные и сильные длани на­правляли его судьбу и разумение.

Ах! Эти боги, боги! Высокородные в Аркадии, чьи цимбалы подобны громам, а сверкающие копья — молниям, правившие некогда человеком, весело рас­певая. Ах! Могущественный Юпитер, судия всего сущего, когда же возвратишься ты, дабы вдохнуть справедливость в умы человеческие? Миру нужна новая мантия и новое величество, ибо его одежды износились, а величество сброшено с трона. Вера, что звучала в свирели фавна и сквозила в безмятеж­ности летних сумерек, исчезла.

Бесценна была и музыка ветра, пробиравшегося сквозь все затворы мира, бесценны любовные пес­ни птиц и лепет потоков. Мы верили в то, что Кра­сота — это драгоценность, соединившая все сущее воедино, что мудрость — огонь, источаемый тем драгоценным камнем. Мы верили, что кровь богов облагораживала человека и текла в его жилах. Тот, кто умелыми перстами играл на лире, тот, кто тесал мрамор и извлекал из него красоту, и тот, кто вы­секал пламя и мечты из слов, были принцами Аркадни. Это был великий век, но теперь лишь шепот остался от него, лишь одинокая струна вздыхает сквозь тьму, лишь птицы слышат, ветры, да порой мечтатель.

Ибо зима сушит лепесток, душа покрывается се­диной, подобно волосам. Человек стареет, но без надежды на весну. Красота, что лежит запертой в мраморе, не открывается более, музыка, спящая в дрожащей лире, не просыпается, мудрость, свер­нувшаяся в стихе, умолкла. Ибо глазам недостает зоркости, пальцам — нежности, умам — глубины. Все темнее и темнее становились годы, омрачаю­щие дух людей, пока их чувства и мысли не стали серыми, пока спины их не согнулись, члены стали медлительными, а голоса тонко заскрипели, подоб­но голосам стариков. Их память становилась все более смутной и неуверенной, и, когда мы бродили меж них, они глядели на нас бессмысленным взо­ром. Порой я ударяла в свой щит, когда рождался великий среди них, но они не слышали, и таланты великого часто умирали вместе с ним. И бывало, что Меркурий возлагал венок на лоб благословен­ного, а они побивали его камнями. И когда Юпи­тер вкладывал меч в руки своего слуги, они смея­лись над ним и отвергали его справедливый суд.

И Аполлон был повергнут в отчаяние: “Я бродил среди руин Аркадии — земли, где произросли пер­вые плоды на свете. Я видел весну и розу, что вы­сохла. Мраморные статуи повалены, лютня Орфея разбитая брошена на пол храма. Увы! Красота чело­веческая более не сияет — он отверг наши храмы, пылью покрыты алтари. Его грация исчезла, отпа­ла, как отцветший венчик. Светел он был, как ут­ренняя заря над водой, быстр, как полет копья, но теперь горечь поселилась в нем, серость обитает в его сердце, как и на висках. Разве наши храмы были не прекрасны для него? Или кущи наши не плодо­родны? Или мир наш не величествен?”

Минерва внезапно умолкла. Джон ждал. Когда она вновь заговорила, в голосе ее звучал надрыв: “Проходя со мной по городу, ты лицезрел все нич­тожество его жителей. Те из них, в ком сверкала трепетная красота, были нищими и преследовались, бесчувственные же эгоисты, не знавшие тонкого трепета вдохновения, восхвалялись. Люди, бывшие когда-то человечными, стали автоматами, а мы, од­нажды правившие ими, вынуждены скрываться. Но вместе с нами сокрылись и царства волшебства, мы покрыли завесой дороги магии. С сожалением зак­рыли мы двери к Чуду. Но лишь только мы скры­лись, человек сотворил себе новых богов, ибо чело­век не может не поклоняться: если не богу — то мечте, машине, герою, женщине, ибо все его по­клонение — лишь эхо утерянного великолепия. Вот что ему следует возвратить себе, прежде чем мы сможем открыться вновь”.

Она закончила свои речи и подняла палец упреж­дающим жестом, видя, что Джон хочет заговорить: “Тише, прислушайся — поют, так необузданно и дико, так тяжеловесно”.

Джон прислушался, едва дыша. На несколько се­кунд воцарилась тишина. А потом он едва услышал — песня звучала издалека; вначале ему показалось, что это плод его воображения. Но звук быстро, по­чти мгновенно, приблизился, обрушился на него, закрутил, ударил по барабанным перепонкам — та­кое отчаяние звучало в нем, такая щемящая сла­дость, что слезы навернулись на глаза. Он увидел горные вершины, пронизывающий холод ветра, потоки вскипающей пенной воды. Песня очищала ум, расширяла его: мозг вдруг раздвинулся до ог­ромного зала, убранного дивными орестиадами*, и с ними пришло ощущение прекрасной нагой сути. Он погрузился в штормовой вихрь языческой све­жести и дикости, он закружился в нем, а потом вы­нырнул свежим и блистательным. Голоса стихли с той же быстротой, с какой прежде воспели, оставив после себя только эхо мелодии и жгучее сожаление, что их более не слышно.

После нескольких мгновений тишины он сдав­ленно прошептал: “О, как прекрасно они пели. Это причиняло боль. Скажи же, кто они?”

Богиня ответила: “Они — сильфы, в их песне — стенания о горестях этого мира”.

Меланхолическая тишина укрыла их обоих, а он все слушал ускользающие аккорды, преследовав­шие его своей щемящей тоской блуждающего духа.

И тогда Минерва продолжила свои речи: “Они ш1ачут, ибо мы скрылись и человек потерял свою свободу. Но однажды Аркадия вновь станет свобод­ной, и дух, запертый в человеке, вырвется, подобно неудержимому потоку, красота откроется вновь, и не будет над ней насмешек, вдохновение пробудится в человеке, подобно тому, как восходит солнце. Утрен­ние восходы раскроют вещи более светлые, чем свет, а вечерние зори — более радостные, чем любовь. За­бытое волшебство, что крепко спит в тиши, пробу­дится и раскроет человека, вернет его глазам высо­кий блеск, ибо он станет величественным, подобно лесу весной. Но это возможно лишь тогда, когда он освободится от стальной хватки машин, от угнетате­лей этого царства, заключивших божественное его начало в оковы, когда он возвратится к простоте Природы. Новая мудрость будет еще благороднее, чем прежняя, ибо она будет столь же мудра, как та мудрость, что пребывает среди богов”.

Ее голос возвысился, и серебристый его оттенок зазвенел чистым золотом: “И тогда он облачится в наши медитации, вступит в наши залы из хрусталя, войдет в наши сады из огня. Тогда Бури преклонят­ся пред ним, и он сожмет мерцающие молнии рукой, и остановит ветры, и бросит их себе под ноги. Пульс Вселенной забьется в его сердце, и он узнает тайные мечты звезды и цветка. Вот клятва, которую я при­ношу ему, дабы он восстал, и отряхнул с ног своих пыль веков, и стал опять юным и чистым”».

Глава 25

МАНТРЫ

Что скрывает Природа под своими покровами? Все в ней имеет свою ключевую ноту. Если мы вос­пользуемся нужными гласными, то получим немед­ленный отклик. Поставьте два фортепиано в ком­нате, нажмите клавишу ноты соль одного из них, и второе гармонично отзовется. Это — один из сек­ретов магии Природы: можно получить отклик от любой вещи, настроившись на ее сознание. Таким образом действует Природа, и мы соотносим свой ум с ее мышлением.

Журчание ручьев, звуки ветра и дождя — все это звуковые волны, которые можно записать, как и звуки, но, прежде чем мы их услышим, мы слышим ключевую ноту Природы. Когда мы используем ма­гию Природы, мы сначала настраиваемся на ключе­вую ноту, а она уже объединяет нас с определенным потоком или водопадом, который мы хотим услы­шать, хотя он может быть очень далеко от нас. Это еще один пример того, как определяющая энергия Природы предваряет звук, так же как она предваря­ет мысль.

Служить Мастеру — значит быть его учеником, а быть его учеником означает стать инструментом его энергии. Закон мага познать нелегко. Он очень точный, и никто не может постичь его без вдумчи­вого и тяжелого обучения.

Подобно нашему стремлению стать инструмен­том Зари и проявиться в его разуме, маг должен погрузиться в собственную Зарю, прежде чем он сможет заставить что-либо повиноваться себе. Дру­гими словами, ему надлежит сделать две вещи: стать правителем в сознании Природы и все же ос­таться ее учеником. В любом разделе этой науки присутствует вполне определенный мост, по кото­рому следует пройти, прежде чем получишь одобре­ние той или иной стороны.

Мастера из Мастеров магии отказываются от всего и уходят от человечества. Тогда они постятся и подавляют свои желания до тех пор, пока не пре­одолеют их. Они более не позволяют желаниям подниматься к области пупка, ибо там находится инструмент, предназначенный для магии, и оттуда черпается сила всей системы. Есть также элемент, который может быть использован как во имя вели­чайшего зла, так же и величайшего добра, и магу придется выбрать между этими двумя принципами. Добро ускоряет наше продвижение по направлению к богоподобному предназначению, в то время как зло подталкивает в глубины Скрытого Врага, где мы становимся его орудием. Желая развивать свои ма­гические силы, мы вступаем в глубины этой энер­гии и используем ее руководящую силу, направляя ее во благо или во зло. Целью магии является пре­одоление любой силы, противостоящей нам. Люди, устремляющиеся к своему Сокровенному, не заин­тересованы в явлениях такого рода, ибо они пони­мают, это не ускорит их продвижение по Пути к Сокровенному.

В своей центральной системе мы наблюдаем тон­кую мембрану, покрывающую органы, и она посто­янно регистрирует тонкие токи Природы, проходящие через них днем и ночью. Эти органы — резонаторы, удерживаемые вместе атомными структурами. Каж­дый регистрирует свою отличную от других длину волны, и их вибрации издают слышимый звук. По­добно им различные группы нервных клеток на­строены на восприятие определенных вибраций. Для того чтобы вызвать активность скрытых атом­ных центров, мы используем семь гласных звуков Природы, они называются мантрами.

В будущем врачи будут пользоваться ими вместо привычных лекарств. Мы начинаем с озвучивания нашей ноты в Природе и учимся возбуждать вибра­ции в каждом центре внутри нас. Например, если атмосфера сонная и замедленная, то нам следует пробудить центр в основании горла, мы почувствуем огромный прилив атомов, которые очистят атмо­сферу и приведут нас в соприкосновение с элементальными Владыками Разума. Это вид физической культуры для атмосферы ума, и чувствительный че­ловек сможет почувствовать, как его атмосфера очистилась. Порой артист, бессознательно высво­бождая эту силу, настраивает всю аудиторию в гар­монии со своим разумом. Именно это называется «подняться выше огней рампы».

Эти мантры представляют собой тайну и препо­даются лишь искренне ищущему. Обратившись к центру через озвучивание гласных, следует прислу­шаться, и, если наше стремление чисто, Страж, или Защитник, соединит нас с искомым центром. Точ­но так же вызываются все разнообразные сферы элементальной природы. Мы так же можем вызы­вать любое состояние низшей природы, и это гораз­до проще, чем связаться с высшим, потому что для нас проще думать внешне, чем внутренне.

Звуковыми мантрами мы очищаем свою мен­тальную атмосферу, когда выходим из тела, отправ­ляясь в ментальный полет, мы купаем свою атмо­сферу в тонком природном элементе, это очищает нас подобно тому, как вода очищает физическое тело.

Какой бы гвалт ни стоял вокруг йога, он с легко­стью отсекает все внешнее, вслушиваясь внутрь себя.

Первобытный человек понимал, что такое ман­тры; некоторые из индейских племен Америки поют мантрические звуки, подобные тем, которые мы слышим на Востоке. Индейцы зуни* возносят мантрические песнопения солнцу, похожие на во­сточные.

На определенном этапе развития ученику дается священное слово для медитации и озвучивания, на­писанное, оно теряет всякий смысл. Тогда же прихо­дит время дать ученику его настоящее имя. Это ключ к достижимым состояниям сознания, открывающий его утерянное достояние в Природе, которое с по­мощью магии ученик запечатал сам, прежде чем воплотился, и которое предписано было открыть по возвращении во вторичную систему.

Когда уходит искренне ищущий истину, он при­тягивается к своему собственному высшему уровню и великим облегчением для него оказывается зано­во открыть свое утерянное достояние в Природе. Он собирает воедино этот материал и запечатывает его магическим способом так, чтобы никто не смог похитить его сокровище. Зная, что оно представля­ет великую ценность для человечества, он во время следующего воплощения ищет связи со своими внутренними сферами и открывает его миру. С по­мощью данного ему ключа — истинного имени — он сможет это сделать.

Если ученик желает заставить вибрировать свою физическую, вторичную и центральную системы, он взывает к солнечной силе — определяющему принципу Природы — Богу Солнца, нашему физи­ческому солнцу, и к Меркурию, который символи­зирует Владык Ума, озвучивая их ноты. Это гармо­низирует тела человека для того, чтобы они могли принять потоки атомной энергии и вибрации Со­кровенного.

Утренняя месса в римско-католической церкви призвана сгармонизировать человека, однако если спросить представителей церкви, они ответят, что, насколько им известно, мессу изначально служат в память о неких событиях прошлого. Церковное пе­ние — это отражение древних церемоний мантри­ческих звучаний.

Приходя в деревню, йог обычно вызывает ка­кое-нибудь необычное явление, дабы привлечь внимание толпы. Он поет мантру, чтобы вызвать вибрации в физическом, психическом и менталь­ном телах своих зрителей, затем распевает простой текст из священной книги. Вибрации его тела вы­зывают ответные вибрации тел собравшихся, что позволяет Высшим Я слушателей запечатлеть его речь и запомнить сказанное.

Входя в свою вторичную систему, мы слышим ноту Природы — теургическую звуковую волну, не воспринимаемую нормальным слухом. Адепт при­зывает ее, когда хочет вызвать естественное явле­ние, он принимает энергию в себя, накладывая ее на свою длину волны и получая тональность, кото­рая может быть использована только так, как поже­лает Природа.

Тональность Природы повышается и понижается на протяжении дня, а наши центры откликаются на это и вносят изменения в соответствии с ее гармони­ками.

Рассматривая мир с точки зрения внутреннего состояния, человек видит его как иллюзию, порож­денную им самим. Настройте ум на вибрацию При­роды, и земля представится парообразной. Холмы и горы исчезнут, поверхность мира растворится, и через эту ментальную перемену Природа раскроет свои тайны, а мы будем стремиться подчиниться ее законам.

Читатель может сказать: «Но мне больше всего на свете не хотелось бы потерять именно красоту мира». Однако Природа втрое воздаст за такое ли­шение, качества, которые она раскроет нам, будут столь прекрасны, что мы содрогнемся, возвратив­шись на внешний план. Вот три этих качества: муд­рость, добродетель, понимание. Не те мудрость, добродетель и понимание, которые привычны нам в этом мире, но их высшие двойники.

Когда мы входим в свою вторичную систему, нам предлагается ощутить, чего мы достигли, обучаясь на объективном плане. Переходя от жизни к жизни и вновь приобретая опыт на этом плане, мы обна­руживаем, что только постижение науки властво­вать над собой и было настоящим образованием. Позже, перейдя к периоду Трансформации, мы вспоминаем ту мудрость, что постигали в каждой своей индивидуальной жизни, и видим, как часто мы упускали возможность истинного переживания, ради которого и воплотились. Мы воочию просле­живаем свои неудачи и сознаем, насколько трудно было заново набрать тот опыт, который мы намети­ли для себя, до воплощения. Некоторые хорошо известные исторические личности помнили свои прошлые жизни и места, где они жили. Пифагор тому пример.

Поскольку мне было известно прошлое воп­лощение одного из моих друзей, человека весьма достойного, у меня созрело решение отвезти его в уединенное место в Париже, в темницу, куда он был заключен и где умер в прошлой своей жизни. В ответ на вопрос, какие чувства возникают у него в этом месте, он внезапно разрыдался: воспоминание прошлой жизни вернулось к нему, и он вновь испы­тал свои мучения.

Не слишком приятно пускаться в такие пережи­вания, например вспомнить смерть на костре. Ви­дишь возбужденную толпу, а ум скользит вдаль, на другой берег реки, во дворец, где живет деспот, от­давший распоряжение о твоей казни и сейчас, как тебе известно, наблюдающий за его исполнением со своей террасы, а все окна переполнены зеваками, как это было всегда.

Ученика порой обучают процессу испытания ог­нем, с тем чтобы он преодолел свой страх. Это ис­пытание практикуется и дзен-буддистами Японии для лечения болезней. В японских школах боевых искусств также приучаются переносить боль, удив­ляя Запад возможностями бойцов.

* * *

Мы не верим, что истинное знание о перевоп­лощении будет открыто в ближайшем будущем, не­смотря на то, что оно стало общей темой в среде оккультистов и приверженцев буддийской филосо­фии. Суфии, как и другие мистики, поняли это, но не допускают пространных рассуждений на эту тему. Позже мы надеемся опубликовать моногра­фию об эзотерической стороне данного вопроса.

Есть вопросы, которые человек никогда не зада­вал себе — тайные вопросы, ответить на которые может только Сокровенное. Мы блуждаем, подобно малым детям, во мраке ночи бытия, надеясь найти свой путь из тьмы. И все же мы никогда не задаем себе вопросы, на которые могли бы получить ответ от Сокровенного. Как правило, лишь к концу жиз­ни возникает вопрос, который мог бы изменить весь ход жизни, если бы его задали в юности, и вдруг мы понимаем, как много лет бесплодных уси­лий можно было бы сберечь.

Многие ли во время медитации задавали себе во­просы, обращаясь как бы к своему Сокровенному? Они вопрошают Реальность — Бога — о разном, они говорят с Ним, но получают ли они когда-ни­будь прямой ответ? Путь к Реальности лежит через Сокровенное — часть Реальности внутри нас — и если мы стремимся, если задаем определенный воп­рос, то, когда наше Сокровенное отвечает, пробле­ма, о которой спрашивает каждый серьезный ищу­щий, будет решена. И это в символической форме отражено в «Парсифале» Вагнера.

Глава 26

Дата добавления: 2015-11-03