Тот, Кто читает это письмо!

Оставь и малейшую мысль о том, чтобы завладеть этими проклятыми сокровищами. Они уничтожили мой род. Испепелили вечные души родных мне людей. И они все еще безмерно опасны. Компас уведет в пустоту, кинжал пронзит любящее сердце, а деньги заполонят живой разум.

Неведомый Друг! Именно так я к тебе обращусь, прежде чем изложить мою тяжелую просьбу. Верни эти проклятые вещи их исконному владельцу. Только в его доме они успокоятся и потеряют свою страшную силу.

Здесь похоронен его предок, некогда бежавший с артефактами в далекую Московию. У них одно имя на двоих. Открой шкатулку, положи в нее компас и кинжал. Затем закрой, положи на нее левую руку и произнеси слова: «Полночный Ветер, невидимый странник, спаси меня, но унеси к владельцу Шкатулки, Кинжала и Компаса». После этого ты окажешься в мире за много лет назад. Ты сам поймешь, что делать дальше. Но помни: не отдавай все сразу. Относи вещи поодиночке, чтобы их владелец не смог завладеть твоей душой. Последней отдай шкатулку, ибо в тот миг, когда он коснется ее, разум его помутится, и ты успеешь убежать. А пергамент поможет тебе вернуться в твое время.

Фердинанд фон Мельхингольц,

неудачник и растяпа»

Все это походило бы на дурацкий розыгрыш, если бы не было столь очевидным. Ну, во всяком случае, для меня. Я уже смирился со всеми странностями, происходящими в моей жизни, и поэтому без долгих размышлений решился выполнить жутковатую просьбу давно почившего автора письма. Совершив все необходимые действия с предметами, я словно рухнул в неведомую серебристую бездну, которая закружила меня, завертела… и уронила в стог сена на окраине просторного поля, раскинувшегося средь холмов.

Был вечер, и крестьяне уже собирались домой, не замечая моего отдаленного присутствия. Я подобрал шкатулку, компас и кинжал, попутно отмечая, что на мне появился новый костюм черного цвета – камзол, шелковые бриджи, сапоги, плащ и шляпа. Из ворота камзола волнами выбивался нелепый пышный бант, который я тут же развязал и выкинул. Прочие детали гардероба пришлись мне по душе.

Не успел я подумать о том, что совершенно не представляю, что мне следует делать дальше, как рядом со мной раздался веселый прокуренный мужской голос:

- А, это вы, Граф! Чертовски рад вас видеть! А то я уже вас совсем заждался!

Из-за стога вышел коренастый мужчина в дорожном платье и заляпанных грязью сапогах. У него были рыжие коротко стриженые волосы, такого же цвета борода и темно-коричневые юркие глазки, постоянно бегающие по сторонам.

- Откуда вы меня знаете? – поинтересовался я, поднявшись на ноги.

- Так мы уже невесть сколько лет ждем появления Черного Графа, который принесет с собой то, что поможет разделаться с колдуном.

- Но с чего вы взяли, что я тот самый Черный Граф, о котором вы думаете?

- А с того, что у вас в руках эти самые чертовы штучки! – усмехнулся он тому, что застал меня врасплох. – А меня звать Ханс, если что. И я провожу вас в город. Поселитесь в постоялом дворе, где вас не достанет никакая бесовщина.

Так я очутился в таверне «Золотой колос», хозяйкой которой была дородная чернокудрая француженка Мишель, суровый внешний облик и громогласный голос которой, действительно, мог с легкостью разгонять не только подвыпивших клиентов, но и всяческую нечисть. Мне предоставили вполне уютную комнату на втором этаже, обстановку которой составляли стол, пара стульев, кровать с резной спинкой, полочка с иконой Богоматери и подсвечник с тремя нещадно чадящими сальными свечой.

- Где же мне найти вашего страшного барона? – спросил я у своего нового знакомого.

- Он живет на северной окраине центральной улицы. Вам надо будет добраться до соборной площади, а там вы легко найдете этот дом. Он наглухо огорожен, так что сразу поймете, где живет старый Вильгельм фон Тофель. Но учтите, что гостей он принимает только после полуночи.

- И как же он меня встретит, если узнает, что я принес то, что отнимет у него темную силу?

- Будьте уверены, Граф, что вас встретят как лучшего друга. Барон не верит, что эти штуки – его верная погибель. Напротив, он считает, что они дадут ему неимоверную власть. Так что, дерзайте смело!

Ханс оказался прав. В доме фон Тофеля я оказался дорогим гостем, как только протянул его хозяину компас. Старик немедленно приказал подать вина и провел меня в свой кабинет, стены которого были отделаны темно-алым шелком, а на стеллажах покоились ряды алхимических книг. Мы уселись в кресла около массивного стола, на котором стояли приборы, колбы, сосуды, препараты, чье назначение было мне не совсем ясно.

- Чем я могу вас отблагодарить, мой драгоценный друг? – лукаво спросил меня Вильгельм, поглаживая ладонью вьющиеся седые пряди, плохо скрывающие лоснящиеся залысины. Он был одет в пурпурный домашний халат и персидские туфли без задников. – И не вздумайте отказываться от заслуженной награды, а не то я рассержусь!

По всей видимости, старый Вильгельм не шутил. Я решил, что злить его не стоит, и спросил:

- А чего вам, господин фон Тофель, будет не жаль в обмен на мою скромную услугу?

- О! Я так долго ждал, когда в моих руках окажется это бесценнейшее сокровище! Да мне не жаль ничего и никого из того, что находится в этом доме. Хотите – берите картину, статую, деньги, драгоценность, а, может, вам придется по нраву конь или слуга… Мне совсем не важно!

И вдруг – словно что-то внутри шепнуло мне: «Не торопись. Потяни время. Здесь есть то, что будет дорого для тебя».

- Позвольте мне подумать, господин фон Тофель, - попросил я.

- Конечно, дорогой Граф! Ведь вы зайдете ко мне еще?

- Непременно!

- Тогда до встречи! Сожалею, что нам приходится так рано расставаться, но у меня есть неотложное дело.

Выпроводив меня таким нехитрым образом из своего дома, короткая прогулка по которому вызвала в моей душе легкий сквознячок, хозяин наглухо запер дверь. Когда я уже был за оградой, из углового окна наверху метнулся отсвет жуткого фиолетового пламени. Раздался чей-то приглушенный расстоянием стон, который, впрочем, тут же и заглох. Я подумал было, что это может перепугать прохожих, но, оглядевшись, понял, что стою один на безлюдной улице. Делать было нечего – пришлось вернуться в гостиницу.

Следующее посещение дома фон Тофеля я отложил на сутки, решив побродить по средневековому Берлину – а это был, как оказалось, именно этот город. Особенно мое внимание привлек собор, который был настолько высок, что для того, чтобы разглядеть шпиль, требовалось отойти на самый край площади и прижаться спиной к стене дома.

Я разглядывал лепнину и витражи стрельчатых окон, высеченные в камне надписи на латыни и узоры алтаря. Каменная махина, которой было положено своей надменной величавостью превратить меня в букашку, напротив, порождала во мне чувство легкости и спокойствия. Мне было хорошо под этими высокими сводами, над которыми святые сражались с бесами, а люди – с пороками, изображенными в виде уродливых животных.

Начиналась месса, и мне пришлось вместе с другими прихожанами, постепенно заполняющими храм, присесть на одну из скамей. На кафедру вышел священник в праздничном облачении и начал молитву, но, едва я стал прислушиваться к его словам, как мое внимание привлек мужчина, сидящий одним рядом ближе от меня к алтарю по другую сторону от прохода. Это был фон Тофель, а рядом с ним…

Рядом с ним сидел худой юноша с прямыми светлыми волосами и теплыми карими глазами, непродолжительный взгляд которых в мою сторону выдавал невыносимое страдание. Я совершенно отвлекся от мессы и стал следить за этой парой. И, когда прозвучала заключительная молитва, решился на преследование. Благо, на нашем пути попадалось немало закоулком и выступов зданий, за которые было легко спрятаться, чтобы не быть замеченным. Я даже услышал, как фон Тофель назвал своего спутника по имени: Марк. Я шел за ними до самого дома, обнесенного непреступной стеной из камня, а затем, в смятенных чувствах, вернулся к себе и проворочался на жесткой кровати всю ночь, не в силах избавиться от дум о несчастном пленнике (а дело обстояло именно так) барона.

- Давно уже он этого парня у себя держит. Мамаша его – беспутная баба, хоть и знатной фамилии, взяла у этого сатанинского отродья в долг приличную сумму, а вернуть не смогла. Вот он и забрал у нее сына. Денег она теперь наскребла, но фон Тофель отказывается от них. Говорит, что истек срок давности, - поведал мне Ханс. – А что уж он там с парнем делает, одному Богу весть. Барон крайне жаден, чтоб ты знал, и ничего не отдает, если ему полюбилось. Ну, или за очень большую сумму…

И тут я вспомнил об обещании барона… Но все же здесь требовалась и хитрость, ведь старый бес мог и слукавить.

Что мне делать, я понял во время нашей следующей встречи. Точнее, сам барон подбросил мне спасительную мысль. Как выяснилось, он любил бахвалится своими грандиозными планами, и это-то его и подвело, а меня выручило.

- Мне нужно собрать три сакральных предмета, чтобы получить могущество, - сказал он, сидя в своем любимом кресле и потягивая алое, как кровь, вино из хрустального бокала. – В моем роду от отца к сыну передается очень древняя книга, где говорится о свойствах этих вещей. Но, к сожалению, из нее какой-то проказник, - он злобно ухмыльнулся, - вырвал одну страницу. И мне известно только о двух предметах из трех: о компасе и кинжале. Кинжал вы мне сегодня принесли. Он совпадает с тем, что указан на рисунке. Но, извольте удовлетворить мое любопытство, что же есть третий предмет? Он ведь у вас, Граф, не так ли?

Я кивнул.

- Ну же, - старик настолько извелся от нетерпения, что расплескал вино, - что еще осталось у вас?

- Медальон, - солгал я, горячо моля провидение, чтобы эти слова сошли за правду.

Я решил подсунуть старику золотой медальон, который нашел у себя на груди после своего появления в этой эпохе. Тяжелый и явно старинный, он никак не открывался, сколько я ни бился с ним.

- Медальон? – переспросил фон Тофель. – Что ж, значит, медальон, - сказал он уже сам себе, а потом вновь обратился ко мне. – Так вы выбрали подарок?

Я кивнул.

- И чего же хочет мой благодетель? – по порочным губам старика скользнула плотоядная улыбка.

- Думаю, три сокровища вкупе куда дороже для вас, чем ваш пленник по имени Марк?

Вопрос застал фон Тофеля врасплох, но старый лис быстренько взял себя в руки и вновь улыбнулся.

- Пленник? – переспросил он и расхохотался клокочущим смехом. – Бросьте, это мой гость. И ученик, между прочим. Как вы понимаете, неволить я его не в праве. Так что ступайте к нему и спрашивайте сами, согласится ли он уйти с вами.

То, что барон так легко сдался, сразу же насторожило меня. Я почуял подвох, но промолчал. Фон Тофель пригласил меня пойти за собой. Он привел меня на верхний этаж дома в темный пыльный коридор с затхлым воздухом. Видимо, люди здесь бывали редко. Мы шли по скрипучим доскам до самого конца этого неприятного коридора, пропахшего запустением, и остановились у последней двери по правой стороне.

- Прошу, - сказал барон и пропустил меня вперед. – Дальше идите сами. Учтите, Марк не в себе. Он странный малый. Будьте осторожнее.

Мне подумалось: «А если со мной что-нибудь случится в этом времени, окажусь ли я тогда автоматически в своем или пропаду без вести?» Сердце мое колотилось, словно хотело проломить ребра и выпрыгнуть из груди, но я толкнул дверь и вошел внутрь.

Сначала меня ослепила, как мне показалось, кромешная тьма, но затем, когда глаза привыкли к полумраку, я увидел, что нахожусь в небольшой комнатке, почти каморке, обставленной скупо, точно… тюремная камера, которую освещала тусклая лучина, закрепленная в щели каменной кладки. На лежанке в углу у окна, припорошенной тонким слоем соломы, свернувшись калачиком, лежал тот самый юноша. Он был недвижим, но, осознав мое присутствие, резко вскочил, сверкая ясными глазами.

- Еще одна сволочь! – закричал он. – Да как вам всем не надоест! Лучше прикончите меня! Я устал! Хватит! Я выброшусь из окна!

- Я не сделаю тебе ничего плохого, - стараясь сделать свой тон уверенным и спокойным, заговорил я. – Я пришел забрать тебя отсюда.

- Куда? В еще более жуткое место?! Да будьте вы все прокляты!

Он подошел ко мне поближе, пригнувшись и чуть выставив голову вперед, точно изготовившийся к прыжку волчонок. Но я понял, что это не ярость, а отчаянная попытка защититься. Я внимательно смотрел на Марка. По его бледному лицу от уголка левого глаза до скулы тянулась свежая царапина. Щеки впали от истощения. Волосы были всклокочены. На выглядывающей из оборванного рукава рубахи правой кисти виднелся след ожога. Еще он прихрамывал на одну ногу… и дрожал.

И все же такое несчастное положение только еще больше подчеркивало его хрупкую красоту. Я осторожно дотронулся рукой до его щеки, ощущая жар. Марк отпрянул от меня, точно я его ударил.

- Эй, волчонок, да поверь же ты мне. Я пришел спасти тебя от этого бесовского отродья, - зашептал я, горячо надеясь, что фон Тофель не подслушивает под дверью.

В глубине его кофейных глаз – о чудо! – вспыхнул огонёк надежды.

- Моя мать должна ему золото. Много золота, - лихорадочно зашептал Марк. – Но прежде чем она соберет такую сумму, я умру.

- Нет, я тебе помогу! – мой громкий шепот стал действовать на него убеждающее. – Я рассчитаюсь со стариком за все, вот увидишь. Жди!

И я развернулся и вышел за дверь. Фон Тофель был тут как тут.

- Мне неудобно обращаться к вам с таким пустяком, - лукаво заговорил он со мной, когда мы возвращались к нему в кабинет. – Но мои дела сейчас идут неважно, а мать этого мальчика… задолжала за его обучение порядочную сумму. Я понимаю, господин Михаэль, что поступаю нехорошо, ведь я обещал подарок. Но поймите мое бедственное положение…

- Сколько она вам должна?

- Три тысячи золотых монет, - уверенно ответил старик, но к нему тут же вернулся плаксивый тон. – Если бы вы компенсировали хоть третью часть… Даже не знаю, зачем вам понадобился этот парень. Он сущая бестолочь, уж поверьте.

- Я верну долг, - прервал его я. – Это пустяки, не беспокойтесь.

И вновь при выходе из двора меня проводил отчаянный крик из комнаты с третьего этажа. И теперь я знал, что он принадлежит Марку, чья чудесная нежная кожа была изранена, в чьих глазах таилась невыносимая боль, но который, я надеюсь, поверил мне и ждал меня.

Так просто он с Марком не расстанется - это я с тревогой понял следующим вечером, когда готовился к очередному визиту в дом фон Тофеля. Мне стало тяжело дышать от этой мысли, но все же я запрятал в мешок шкатулку с деньгами, проверил, висит ли на шее медальон, попрощался с Хансом и Мишель и вскоре был на другом конце города в страшном особняке.

- Вот, господин Тофель, этот медальон.

Вильгельм взял из моей руки золотую вещицу, поднес поближе к прищуренным глазам. Попробовал открыть крышку, но заевший механизм не поддавался.

- Ладно, потом посмотрю, что с этим делать, - буркнул он.

- А вот ваши деньги, - сказал я, протягивая ему шкатулку.

- Поставьте на стол, - попросил барон.

О, нет! Весь мой план строился на том, что он возьмет шкатулку в руки, откроет и начнет пересчитывать гибельные монеты. Как же глупо я просчитался! Но пути назад у меня не было. Это я понял по злобной усмешке, скривившей губы старика.

- Дорогу наверх вы знаете, - сказал мне фон Тофель, и по его голосу мне стало ясно, что вернуться оттуда мне не светит.

С потолка на толстой нитке чуть светящейся паутины свис огромный черный паук. В его челюстях была зажата крупная стрекоза. Меня чуть не вывернуло наизнанку, но я собрался с духом, вышел из кабинета и направился к Марку.

- Глупец! – воскликнул он, когда я переступил порог его комнаты. – Теперь он прикончит нас обоих!

По его пылающим щекам текли слезы. Несмотря на муки, парень не хотел расставаться со своей несчастной жизнью. Я крепко сжал его здоровое запястье и четко проговорил, глядя ему в глаза, широко раскрытые от ужаса:

- Мы выберемся. Ты понял меня? Мы выберемся.

Дверной косяк вспыхнул синим пламенем, образовав пылающий прямоугольник. Затем загорелась оконная рама. Мы очутились в огненной ловушке. Раздался отвратительный рокочущий смех, заполоняющий собой все пространство комнаты. Он сбивал с мыслей, мешал соображать, что делать. Но тут начал действовать Марк. Он нырнул под свою убогую лежанку и вытащил какую-то колбу, отбил о край лежанки горлышко и высыпал себе на ладонь порошок.

- Закрой глаза! – крикнул он мне.

Едва я сомкнул веки, как что-то полыхнуло. Марк потащил меня за руку в дверной проем, в который он мгновение назад запустил горсть порошка, и тот, вспыхнув с утроенной силой, погас. Мы побежали по коридору. Под ноги нам попадался всякий хлам. Один раз я чуть не растянулся, но Марк ухватил меня за предплечье. Но, когда мы спустились на второй этаж и оказались напротив лестницы, ведущей на первый этаж, ее ступени превратились в клубок отвратительно шипящих гремучих змей. А сзади на нас надвигался леденящий кровь грохот, источник которого был пока неразличим в темноте.

- Это Исполин! – воскликнул Марк. – Все пропало!

Снизу раздался крик фон Тофеля, переходящий в хрип.

- Убери! Сними с меня эту гадость! Она придушит меня!

Я глянул вниз и увидел, как по зале мечется барон, пытаясь сорвать с шеи цепочку, на которой болтался медальон. Она душила его. И не просто душила, как я догадался секундой позже, но тянула в сторону кабинета.

Позади послышались отчетливые шаги, принадлежащие, судя по мощи издаваемого ими звука, великану. Я с трепетом оглянулся: к нам приближался здоровенный тролль, воняющий, как гора протухших яиц. В лапах у него была огромная дубинка, рукоять которой венчал человеческий череп.

Я снова обернулся, чтобы посмотреть сквозь перила, что сталось с Тофелем. Медальон вынудил старика взять шкатулку. С ней он выбежал на середину зала. Цепочка продолжала его душить. Лицо барона противно посинело. Его пальцы с кривыми желтыми ногтями скреблись по крышке шкатулки, но сам он сопротивлялся тому, чтобы ее открыть. Но вот – цепочка сжалась еще сильнее, и барон рухнул на колени. Шкатулка выпала из его судорожно бьющихся рук, ударилась об пол, и посыпавшиеся монеты, отскакивая, задели фон Тофеля. От их прикосновений тот забился, как ужаленный, но было поздно. Тело барона загорелось, точно факел, и за несколько секунд обратилось в кучу золы. Тролль тут же исчез, а змеи опять превратились в ступени. Все стихло.

Мы с Марком, едва опомнившись от ужаса, бросились вон из дома. Но Марк все же успел прихватить с собой медальон, без единого пятнышка копоти лежащий на куче золы. Мы долго бежали по ночной улице, хватая ртами прохладный воздух с реки, а Луна освещала нам путь. Наконец, мы выбежали на берег, на деревянный мост, уходящий в воду и остановились.

- Спасены, - одними губами произнес я, но этого хватило, чтобы Марк меня расслышал.

Мы обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий. Затем Марк отпрянул на меня, разжал ладонь и показал мне медальон.

- Это наша фамильная драгоценность, - сказал он. – Я думал, что она давно пропала.

- Она спасла тебе жизнь, - отозвался я.

Ветер гнал по реке легкую рябь и шевелил чернопалки и камыши. Около причала болталась полузатопленная лодка. На той стороне реки светились окна в приземистой рыбацкой хижине. Все было хорошо.

Нас не коснется время. Не убьет своим растянувшимся на годы взмахом клинка. Время превратилось в вечность в твоих глазах, истекающих солнечным медом. Ты смотришь на меня, ты поишь меня этим невообразимым нектаром, и я чувствую невыносимую радость. Разве мог я желать чего-то большего?

Кому из нас дано знать заранее, где и когда произойдет встреча с судьбой? Кто на этой огромной земле – для нас? Какая из тысячи тысяч встреч окажется неслучайной? Она просто происходит – неважно, наяву или в той реальности, которая настоящей всего настоящего и оттого невидима большинству из нас. И тут рождается это ощущение света, ощущение бескрайнего парения над водой и сушей, такое невероятное, такое первозданное, что просто закрываешь глаза и наслаждаешься им.

Это ты подарил мне его. Ты. Марк. Я навсегда запомню твое имя и твои глаза. Даже когда меня уже не будет, это останется моей памятью, высеченной на таком камне, который не размоют дожди и не разрушит ветер. Я смотрю на тебя, на твое хрупкое юное тело, познавшее и нежность и боль, и оттого знаю, что такое Любовь. Мы лежим вдвоем, твоя голова – на моей груди, моя рука – на твоем животе. Я вдыхаю запах твоих волос, стараясь сохранить его в своей душе. Ты смотришь на меня, пока тебя не смаривает дрема. И я глажу и глажу тебя по волосам и по коже, впитывая ощущение тебя усталой ладонью.

ТЫ МОЙ САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ…

Сбежав от случившегося в ту ночь кошмара, мы остались вдвоем на мосту. А мост… мост – это знак выбора. Выбора берега, на котором останешься. И такой выбор дается, на самом деле, всего один раз. Спасение привело к неизбежному расставанию. Но оно подарило нам эту изумительную ночь, когда я был близок с тобой, как ни с кем другим. Ночь в пустующей рыбацкой хижине, в которой мы развели огонь и своей страстью оживили заброшенное ложе. Ты боялся меня, сначала ты ничего не понимал, а теперь… теперь я надеюсь, что и для тебя это останется самым чудесным праздником в твоей жизни.

Мы почти ни о чем не разговаривали. Да и к чему слова, когда все понятно и без них? Я давно научился доверять чувствам больше, чем всему внешнему и логическому. И чутье сказало мне, что наша встреча была предначертана.

Но вот – на востоке за рекой бледнеет тонкая полоса рассвета. Нам была отпущена всего одна ночь. Нет, я не кляну свою жизнь. Большинству не достается и этого. Просто сейчас я знаю, что мне нужно уйти. И тебе жаль, тоже очень жаль расставаться. В твоих волшебных глазах стоят слезы. Ты готов молить меня на коленях о том, чтобы я не уходил. Но, Марк, боюсь, я исчезну раньше, чем ты сможешь ухватить меня за край одежды своими руками, которые я так люблю…

- И все равно я не понимаю, почему ты должен уйти?!

Свой отчаянный вопрос он выкрикнул мне прямо в лицо. Мальчишка, который еще ничего не понимает. И в этом его бесхитростная прелесть.

- Поверь, я очень хочу быть с тобой. Но мое место не здесь. Я не могу тебе этого объяснить, потому что это звучит, как бред, - я почти срываюсь на крик, высказывая такие бесполезные оправдания. – Как только я выйду за порог – ты меня больше не увидишь. Но это не моя воля. Видимо, мне надо было спасти тебя. Поэтому я и оказался здесь.

Марк всхлипывает и мотает головой. Он никак не может поверить, что все случилось так быстро. Он привык к тому, что в его жизни все течет размеренно и своим чередом (если, конечно, опустить эпизод с бароном) и уж никак не способно исчезнуть без следа.

- Ты мне врешь! – воскликнул он и рухнул навзничь на бедное рыбацкое ложе. – Я не могу понять, зачем ты все это сделал!

Затем он обернулся, и его лицо исказила несчастная и злая усмешка.

- Все обращаются со мной, как с вещью, которую можно заткнуть в любой угол по своему усмотрению! – закричал он. - Родная мать распоряжается мной, как своим кошельком! Ты вызволяешь меня от старого беса, но тут же бросаешь! Кому мне верить?! Что мне делать?!

Не знаю, как назвать то, что было дальше: судьбой или безрассудством. Но перед тем как уйти в рассвет, я сказал Марку, глядя ему прямо в глаза:

- Я буду ждать тебя. Верь мне. Я. Буду. Ждать.

Шаг за порог. Серебристая круговерть. Состояние кружения в невесомости, за которым следует плавное падение…

Я очнулся, лежа на полу у окна. По щеке текла теплая струйка. Я дотронулся рукой - кровь. Голова кружилось. Меня тошнило. На душе было паршиво и тоскливо. Я понял, что больше так не могу. Или жизнь отдаст мне Марка или всему этому незачем продолжаться.

Я с трудом поднялся на ноги и выглянул в окно. На улице уже рассвело. Внизу шли в разные стороны незнакомые люди. У подъезда курил дворник. Такса тащила в зубах палку. По дороге в потоке машин тащился бело-голубой троллейбус. Все, как обычно. Впрочем…

Прямо напротив моего окна стоял парень, одетый в черный кожаный плащ и черные джинсы. Его светлые волосы были собраны на затылке в хвост. И смотрел он - на меня. Мое сердце заколотилось: я узнал Марка.

Я быстро распахнул окно и замахал рукой, пытаясь привлечь его внимание. Он заметил меня. Я ожидал, что он бросится ко мне, едва увидев приглашающий жест, но… Марк стоял на месте и ухмылялся. Нет, не за тем он пришел вслед за мной, чтобы быть вместе. Но я же не виноват, что мне пришлось уйти!!! Разве это мое решение?!!

Но уже в ту секунду я твердо знал, что он не захочет меня понимать. Как уж ему удалось выбраться вслед за мной… впрочем, это неважно. Все равно он не может остаться. Значит, пришел за другим…

- Эй, Марк! – крикнул я ему, не обращая внимания на прохожих. – Прости меня! Делай со мной, что хочешь! Можешь избить, можешь убить! Только не молчи, только не смотри на меня так!

Но он не тронулся с места.

- Прошу тебя… иди ко мне… - пробормотал я, чувствуя, что он понимает меня, несмотря на расстояние.

- Это не выход, - я скорее интуитивно почувствовал, чем услышал его ответ. – Ты должен уйти, чтобы быть со мной…

Я тебя дожидаюсь в ванной,
А ты не хочешь ко мне подняться.
Сколько ждать еще, мой желанный?
Я так хочу тебя вновь бояться.

Я дарю тебе букеты алых слез из моего запястья,
Я хочу найти ответы на вопрос о том, что значит счастье.

Я – в горячей воде. И вены
Не болят, только кровь струится.
Белым кафелем давят стены.
Жаль, что времени нет проститься…

Сапогом по губам. И плетка.
Поцелуй – словно жгучий перец.
Кокаин, героин и водка.
Ты – мой самый любимый немец…

Я дарю тебе букеты алых слез из моего запястья,
Я держу в руках ответы на вопрос о том, что значит счастье... счастье...

ТЫ МОЙ САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ НЕМЕЦ!..

P.S.: Кто-то нес меня на руках вниз по лестнице. Я приоткрыл глаза и увидел испещренные надписями стены подъезда. Живой… Все еще живой… Затем больница, запах лекарств и спирта, неясные фигуры в белом… Боль… И голос Марка словно из ниоткуда: «Ну, что же ты наделал?! Ты же совсем меня не понял. А мне казалось, что ты не дойдешь до такого. Ничего, ничего, мой хороший! Все поправимо. Но ты должен понять, как поступить правильно…».

Дальше я ничего не помню.

Дата добавления: 2015-10-28