7 страница. Когда разнеслась весть о записи пластинки, все хотели участвовать в этом

Когда разнеслась весть о записи пластинки, все хотели участвовать в этом, но Квинси лично занялся подбором кандидатур. 28 января 1985 года отобранные исполнители прибыли сразу после вручения наград на конкурсе Американской ассоциации музыки в студию, где их уже ожидали Квинси и Майкл. Трудно поверить в это, но здесь суперзвезды встретились со своими кумирами прошлых лет. Созвездие было прямо-таки ослепительным: Рэй Чарльз, Боб Дилан, Гарри Белафонте, Стиви Уандер, Билли Джоэл, Дайана Росс, Тина Тернер, Смоки Робинсон, Брюс Спрингстин и Джон Оутс...
Музыкальное сопровождение было записано, теперь все дело было в том, чтобы каждый из сорока плести певцов заучил текст, спелся с другими и записал песню вместе со всеми. Прежде всего Квинси попросил исполнителей оставить за порогом свое «я» — и все сделали это за одним исключением. Но атмосфера в студии была такой эмоциональной, что тщеславное поведение одной личности не смогло помешать работе. Прежде чем мы приступили к ре-петиции, Квинси напомнил нам еще раз о цели нашего проекта и сообщил, как серьезен кризис в Африке, Это подтвердили и две подруги Стиви Уандера из Эфиопии. Одна из африканок говорила на своем родном языке, другая рассказывала обо всем по-английски.
Затем Квинси пояснил по настоятельной просьбе Майкла:
— Наверное, многие считают себя обиженными, так как они не смогли принять участие в этом проекте. К сожалению, мы не смогли привлечь к этой работе всех талантливых исполнителей, поэтому не каждый певец найдет свое имя на этой пластинке. Еще раз подчеркиваю, что не хочу отдавать предпочтение кому бы то ни было. По этой же причине никто не должен чувствовать себя ущемленным. По моему мнению, вы все прекрасные исполнители, а для сольного пения выбраны те, чей стиль исполнения подходит к этой музыке.
Нам предстояла долгая, хлопотливая ночь. Я могла наконец-то поговорить с людьми, с которыми до сих пор лишь обменивалась парой слов на ходу. Случайно я оказалась рядом с Бетти Мидлер. Вначале она была очень молчалива, я даже не знала, что и подумать. Но скоро мы разговорились. В тот вечер я была одета в скромный (по моим меркам) горчичного цвета блайзер и черные брюки. Много раз Бетти обращалась ко мне и жалобным тоном говорила:
— Слушай, ты шикарно выглядишь! Я чувствую себя рядом с тобой одетой в мешок из-под картошки.
Она была в простом свитере, почти без макияжа и излучала всепобеждающую самоуверенность. В тот вечер, в отличие от подобных ему, когда собираются вместе много звезд, не было ни пьянки, ни наркотиков. Напротив, все старались помочь друг другу. И хотя в основе песни была очень серьезная тема, мы находили много радости в общении друг с другом. Большинство закончило запись около трех часов ночи, но Майкл и солисты работали до рассвета. Брат наизусть знал каждую сольную партию. Пластинка была выпущена в начале марта и наиграла с того времени десять миллионов долларов для ведения борьбы с голодом в мире. Для меня было большой честью находиться среди исполнителей, которые внесли свой вклад в то, чтобы хоть немного облегчить жизнь обездоленных людей.
Я знаю, что пластинка «Мы — это мир» особенно дорога Майклу: работа над ней еще раз доказала, что музыка может изменить мир.

Глава 8

Я все время просила маму пойти со мной на концерт. Мы были в Акапулько, в Мексике, где я выступала вместе со знаменитыми рок-группами и латиноамериканскими ансамблями на международном музыкальном фестивале. Обычно мама сопровождала меня повсюду, и вот наступило время собираться на открытую концертную площадку.
— Нет! Я не хочу,— ответила она взволнованно.— Я не знала, что он придет туда.
Никто не знал, что Джозеф собирался прийти на этот концерт. Отец никогда этого не делал, хотя и был моим менеджером. И вдруг он без предупреждения появился в Акапулько. Но не для того, чтобы посмотреть на меня — в этом я была уверена,— а чтобы заняться собственной группой под названием «Танцоры Джо Джексона». Мать была вне себя от гнева.
— Я живу здесь, как заключенная, а он приезжает и нанимает собственную свиту. Мы ведь женаты, в конце концов! Какое это производит впечатление? Ла Тойя, я просто не смогу пойти,— заявила она.— Люди просто высмеют меня.
Она имела в виду известную всем неверность своего супруга. В такие мгновения мне было искренне жаль маму. И так как все попытки уговорить ее были бесполезны, я поцеловала ее на прощание и попросила пожелать мне удачи. Я была рада, что мама осталась в гостинице.
— Садитесь здесь, а вы сядете там!— Знакомый мне голос Джуди, подруги отца, заливался флейтой. Джуди — одна из многочисленных женщин отца, с которыми он был связан с тех пор, как мама не захотела разводиться. Я тихонько нашла себе место и смотрела, как она вышагивает по автобусу, распоряжаясь музыкантами, танцорами и техниками. Все время она делала вид, что не видит меня.
— Как только отец вошел в автобус, она демонстративно бросилась ему на шею, чтобы все видели, какие между ними отношения. Ее поведение было настолько омерзительным, что я в последний момент успела выскочить из автобуса и, кипя гневом, вернулась в гостиницу.
— Что случилось? Что с тобой?— крикнул мне вдогонку Джозеф.
Как будто он не знал!
— Ничего!— ответила я сердито и пошла дальше, не оборачиваясь.
Вернувшись с концерта, я сразу зашла к маме. Мы купили билеты на ближайший рейс домой.
— Почему же?
— Не спрашивай.
За кулисами я поймала одного из ассистентов отца и накричала на него:
— Посмейте только еще раз поставить меня в подобное положение! Для меня и моей матери это унизительно, и я не собираюсь еще раз пережить нечто подобное. Вы знаете, что мать терпеть не может Джуди. Сегодня вечером мы улетаем домой.
— Но сегодня вечером нет рейса, Ла Тойя. Не говоря уж о том, что будет с танцорами Джо Джексона,— он попытался отвлечь меня.
— Танцоры Джо Джексона мне безразличны. И то, что думает Джозеф Джексон, тоже. В данный момент мне безразличны все, кроме матери,— резко ответила я.— И мы хотим сегодня же улететь отсюда.
— Хорошо,— сказал он озадаченно.— Завтра утром я позвоню вам и сообщу номер рейса. И еще: я не хотела бы, чтобы мать узнала о том, что Джуди здесь. Если она узнает, Джуди не поздоровится.
Каждый знал, что происходит, но делал вид, будто все в порядке. Точно как дома. Тогда, в Мексике, я ненавидела своего отца больше, чем когда-либо, и еще никогда мне не было так жаль мать. Гнусное поведение Джозефа разбудило во мне желание защитить ее больше, чем я это делала когда бы то ни было. Кроме того, я больше не хотела видеть Джозефа. В то же время я знала, что это невозможно: он был не только моим отцом, но и официальным менеджером. Слова Майкла, которые он часто повторял, оказались пророческими:
— Ла Тойя, если ты от него не откажешься, ничего не достигнешь. До конца жизни будешь вынуждена оплачивать проигранные процессы!
Никто не может оспаривать ранних заслуг Джозефа в становлении «Пяти Джексонов», но с начала 70-х годов без Майкла успехи отца стали все реже. Большинство менеджеров и бизнесменов либо рассорились с ним, либо распускали самые дикие сплетни. И чтобы избежать осложнений, с ним попросту старались не связываться. И, конечно же, это отрицательно сказывалось на карьере тех, кого он представлял, а значит, и на моей карьере.
После того, как бизнесмен Джек Гордон увидел меня во время записи популярного музыкального сериала, он связался с Джозефом, желая предложить мне участие в другой музыкальной серии на телевидении. И хотя она так и не была снята, совместная работа состоялась. Джек частенько бывал у нас в гостях и после деловых переговоров с Джозефом задерживался подолгу, чтобы поговорить с нами, посмотреть телевизор. Джек быстро подружился с Джозефом, тем удивительнее было то, что и мне он понравился. Он был доброжелательным и чутким. Многие люди в музыкальном бизнесе очень своекорыстны, но Джек не был таким. Во время рождественских праздников он раздавал игрушки нуждающимся детям в бедных кварталах Лос-Анджелеса. Пока я не знала Джека, я считала, что все мужчины, за исключением, конечно, моих братьев, были такими же гадкими, как мой отец. Теперь мне пришлось признать, что это мнение было неверным. И хотя газеты писали о нашем якобы романе, тут они явно ошибались. Мы были друзьями: Джек — менеджером, я — исполнителем. Утверждения кое-кого из моей семьи, что он за мной ухаживал, взяты с потолка.
Когда братья вернулись после «Победоносного турне» в Нью-Йорк, я тоже полетела туда, чтобы увидеть, как они играют в Мэдисон-сквер-гарден. Случайно в городе оказался и Джек. Мы встретились всей семьей и пошли в Хеммсли Пэлэс. Вечер оказался на славу, но я заметила, что Билл Брэй, шеф нашей охраны, как-то подозрительно смотрит на Джека. Так как в семейный бизнес, подобный нашему, всегда вкладываются большие деньги, прошлое тех, кто имеет хоть какое-то отношение к совместным делам, тщательно изучалось. Билл раскопал, что Джек несколько месяцев отсидел в тюрьме за взятку. Когда Билл доложил нам о результатах своих расследований, мы не поверили ему. Джек казался всем таким милым, таким честным. Больше всех изумлялся Джозеф, но, выслушав историю до конца, все-таки решил остаться с Джеком. По его мнению, тот совершил не такое уж тяжкое преступление, да и вину свою уже искупил. Итак, наша семья знала о судимости Джека. И это никого особенно не смущало, потому что после того, как мы узнали подробности, все пришли к заключению, что он по наивности попался в ловушку. Более того, мы считали его своим другом. Как близкий сотрудник Джозефа, Джек вскоре понял, как мало общего у нас, детей, с отцом. Он был этому немало удивлен.
— Почему отец так плохо с вами обращается?— не раз спрашивал он меня.— Он ведь хочет вам помочь?
То, что Джозеф издевался над нами, было тщательно скрываемой от всех тайной, которую я в то время не хотела открывать никому из посторонних. Поэтому я в таких ситуациях быстро меняла тему.
Джозеф дал Джеку полную свободу в устройстве моей карьеры. В 1985 году Джек организовал переговоры между известным музыкальным продюсером Сэмом Вайсбордом и мною о различных кино-ролях. И хотя встреча проходила многообещающе, я чувствовала себя не в своей тарелке, зная, что Джозеф взорвался бы, если бы узнал об этом. Кроме того, он обвинил бы Джека в том, что тот действует за его спиной.
Мистер Вайсборд, который опекал таких исполнительниц, как Лоретта Янг, казалось, полюбил меня.
— Мы сделали карьеру многим женщинам,— сказал он, указывая на многочисленные портреты, которые висели на стенах.— Но у вас есть все, что необходимо для того, чтобы стать знаменитостью.
Затем он обратился к Джеку:
— Много лет назад я работал с отцом этой леди, когда дело касалось «Пяти Джексонов». И я хотел бы предупредить вас: с Ла Тойей я хочу работать только в том случае, если он ничего не будет иметь в этом деле.
Я опасаюсь, что многие думают про Джозефа так же, но здесь я впервые услышала, как подобные мысли были высказаны вслух. В довершение ко всему мужчины попросили меня выйти, чтобы переговорить без меня. Когда Джек вышел из комнаты, он был разгневан. На обратном пути я с любопытством спросила его:
— О чем вы говорили?
Джек нерешительно объявил мне, что мистер Вайсборд думал, будто в детстве со мной жестоко обращались.
— Ла Тойя,— строго спросил Джек, — ответь мне, пожалуйста, честно: тебя били или как-нибудь жестоко обращались с тобой?
— Конечно, нет, Джек. Но почему ты задаешь такие вопросы?
— Да, Ла Тойя! Он это делал. Не лги!
Видимо, мне не очень удалось мое притворство, да и Джека было не так-то легко провести.
Мои опасения оказались обоснованными. Джозеф сделал именно то, что я ожидала. Когда он узнал о нашем тайном разговоре, он позвонил Сэму Вайсборду и осыпал его потоком расистских оскорблений, которые касались его происхождения. После этого агент незамедлительно позвонил Джеку и сообщил ему:
— При таких обстоятельствах я не могу заключить контракт с Ла Тойей.
Вот так из-за Джозефа была разрушена моя многообещающая перспектива. Джек, который никогда раньше не видел припадков ярости Джозефа, был в ужасе.
— Я не могу поверить, что твой отец сделал это,— говорил он изумленно.
— Что сделано, то сделано, Джек. Но мне не хотелось бы пережить еще раз нечто подобное. Ты можешь понять это?
Пришло время рассказать ему мою ситуацию подробнее.
— Родители хотят, чтобы я жила в их доме. Если ты хочешь устроить мою карьеру, все повернется только в худшую сторону. Отец и мать делают вид, будто хотят мне помочь, но на самом деле это вовсе не так. Особенно мать. Чем старше я становлюсь, тем больше моя мать обращается со мной, как с маленькой невоспитанной девочкой, которую нужно держать на привязи. Так как всю свою жизнь она посвятила воспитанию детей, это стало ее смыслом жизни. Теперь, когда в Хейвенхерсте остались только Майкл и я, ее очень пугает перспектива опустевшего семейного гнезда. Поэтому она не выносит даже моей кратковременной отлучки из дому за покупками.
— А кто будет со мной, когда ты уйдешь?— жалобно спрашивает она снова и снова.
И я уверяю ее, что никогда не оставлю одну. Она говорит:
— Некоторые из моих детей должны все время что-то предпринимать, как их отец. Но ты, Ла Тойя, ты знаешь, что для дочери гораздо важнее позаботиться о матери, чем идти на танцы. Ты унаследовала это от меня.
Как я радовалась несколько лет назад, когда она утверждала, что я похожа на нее. Но перспектива сделать зависимой всю мою жизнь от ее счастья приводила меня в ужас. Это зашло так далеко, что в представлении матери мы стали единым целым. Хотя мне было уже далеко за двадцать, она вмешивалась во все, что я делала. Когда я пошла на курсы французского языка в колледже, она тоже записалась на них. Для нее не было большего удовольствия, чем выбирать для меня наряды.
Иногда я почти уверена в том, что она в буквальном смысле слова жила мною. Даже сильно любя нас, она когда-то пожалела, что в девятнадцать лет стала женой, а в двадцать пять — матерью четверых детей. Возможно, я в ее глазах — та самая Кэтрин, которой она не смогла стать из-за того, что на ее пути встретился Джозеф. Но мне стало ясно, что мама перепутала понятия Любовь и Контроль. И ей было легче любить меня, верную дочь, готовую пожертвовать своими собственными желаниями ради счастья матери. Но в результате сотрудничества в «Победоносном турне» и неприятностей с постоянными любовными интрижками Джозефа она сильно изменилась. Полная любви, добросердечная женщина, которая запечатлелась в моем сердце, стала подозрительной и озлобленной. Причем ее подозрительность в отношении к посторонним можно было бы понять до определенной степени, но понять ее приступы озлобленности по отношению к своим близким невозможно.
Со временем она привыкла говорить о других, даже о своих детях, за их спиной. Марлон принес нам сразу после записи кассету с предварительными записями к его первому сольному альбому. Брат долго и упорно работал на свою исполнительскую независимость и теперь заслуженно гордился своим трудом. Я ужасно радовалась за него, и когда он ушел в тот день домой, захотела прослушать его кассету.
— Это очень хорошо,— сказала я, постукивая в такт ногой.
Но мама фыркнула:
— Марлон вообще не может петь! И почему он не оставит это дело? У него же нет никакого таланта.
С этими словами она подошла к магнитофону и выключила музыку в середине песни. Но когда Марлон пришел в следующий раз, она сделала вид, будто все замечательно. После того, как я несколько раз пережила ее двуличие, я сказала:
— Мама, а ты ведь в самом деле выдающаяся актриса!
Мне приходилось иметь дело не только с ее немотивированным поведением, но и с тем тяжким бременем, которым было для меня общение с Джозефом. Я боялась его, как и прежде, до смерти, все больше и больше отдаляясь от него. Что-то изменилось во мне, я тогда еще не знала, что,— это были мои первые шаги к независимости. Однажды вечером мы говорили по телефону о деле, и наши мнения были различными. Тон разговора становился все резче, и в конце концов отец разразился ругательствами.
— Ты не мог бы подбирать другие выражения, общаясь со мной?— сказала я сердито.
— Что ты сказала?— пролаял он в трубку.
— Я сказала, что тебе следует прекратить брань.
Щелк! Вскоре позвонил взволнованный сотрудник из его бюро, чтобы предупредить меня:
— Отец очень сердится на вас, он только что выехал в Хейвенхерст.
Я высчитала, сколько длится поездка от Бульвара Сансет до Энчино. Но прошел час, а Джозефа не было и в помине. Мы уже начали беспокоиться, не попал ли он в аварию. Когда он, наконец, вернулся домой, он заявил в удивительно спокойном тоне:
— Счастье твое, что я застрял в пробке и не смог доехать так быстро, как хотел.
Тут он был прав.
У меня не было другого менеджера, кроме Джозефа, и я автоматически подписывала контракт по истечении года на следующий год. Так как я давно мечтала ангажировать кого-нибудь другого, я однажды отказалась подписать новый контракт с Джозефом. У отца не было никакого сомнения в том, что он один мог бы позаботиться о моей карьере. Я сопротивлялась, сколько могла, но он сунул мне контракт в руки и заорал:
— Подписывай!
— Но...
— Подпиши и заткнись!
— Но я его даже не прочла ни разу!
— Тебе и не надо читать,— отрезал он раздраженно.
Ну вот, все начинается сначала, подумала я.
— Ты выступаешь,— продолжал отец,— а бизнесом занимаюсь я.— В последнее время эта фраза стала для Джозефа своего рода молитвой. Да, верно, это я дала ему право распоряжаться делами, поэтому и искала теперь нового менеджера. Я все-таки подписала контракт, и на следующий год моим менеджером опять стал Джозеф. Тайком я обсуждала с Майклом, как мне уклониться от подписания контракта в дальнейшем.
— Ла Тойя,— сказал брат, — только когда ты освободишься от Джозефа, мир узнает, кто ты есть на самом деле.
— И все же я не знаю,— прошептала я.
По грустному выражению лица Майкла я поняла, что он чувствует, каково у меня на душе. У него было точно так же, пока он не нашел в себе силы избавиться от опеки Джозефа. Даже мать, казалось, заметила, что я должна избавиться от Джозефа, и дала мне совет:
— Джозеф не подходит тебе, надо начинать свое собственное дело. Прежде всего найти себе адвоката.
И я это сделала. И если Джозеф еще не догадывался о моем недовольстве, он узнал об этом из официальных уведомлений моего адвоката, где сообщалось, что я не хотела бы возобновлять контракт. Но все это время Джозеф возвращался домой и делал вид, что ничего не произошло. Втайне я спрашивала себя:
— Получал ли он эти уведомления? Читал ли он их? Начинать ли мне разговор на эту тему?
Мои волнения были излишни, Джозеф получал письма, бросал на них беглый взгляд и тут же забывал о них. Когда он заговорил о моей подписи под новым контрактом, мама вдруг изменила свое мнение. Она не встала на мою сторону, а сказала:
— Меня это не касается. Я к этому непричастна.
Я почувствовала себя покинутой в беде.
Вскоре у меня появилась возможность заключить контракт на выступления в Японии, но на этот раз без участия Джозефа. Он поручил Джеку поддерживать меня в переговорах. Перед отлетом я попросила Джека еще раз поговорить с Джозефом о моем желании, и он сделал мне такое одолжение.
- Отпусти Ла Тойю, Джо,— сказал он, пытаясь апеллировать к его разуму.— Она недовольна тем, как ты о ней заботишься, и ты должен согласиться, что ты немного делаешь для ее карьеры. Давай вместе примем решение.
— О, леди недовольна?— саркастическим тоном спросил Джозеф. — Хорошо, тогда я сделаю тебе предложение: ты можешь стать ее менеджером, и мы будем делиться «фифти-фифти» («пятьдесят на пятьдесят»). Но я отстранюсь от дел полностью, а ты возьмешь на себя всю ответственность.
Я даже не могла мечтать о том, чтобы Джозеф сделал такое предложение. Даже если отец и будет во что-то вмешиваться, это уже совсем другая жизнь. И даже если Джек не совсем тот менеджер, о котором можно мечтать, он был все же другом и союзником. Когда Джек принес мне эту добрую весть, он повторил слова Джозефа почти дословно. Впрочем, он умышленно опустил его последнюю фразу, сказанную злорадным тоном:
— Хорошо, пусть получит свою свободу! Посмотрим, как ей понравится, когда ты будешь ее менеджером.
Отец был убежден, что моя карьера под руководством Джека, новичка в музыкальной отрасли, быстро придет к закату. И это будет для меня наказанием за то, что я его оставила.
На следующий день перед отъездом в аэропорт я поцеловала всех на прощание. Сколько себя помню, Джозеф всегда в таких случаях вытягивал руку вперед, заслоняясь, и брюзжал:
— Только не меня! Я не целую!
Но на этот раз он поразил меня, сказав:
— Ты не хочешь поцеловать на прощанье своего папу?
Сбитая с толку, я сделала ему это одолжение и уехала с Джеком.
Только оказавшись в самолете, я впервые почувствовала себя свободной. И хотя меня по-прежнему занимало мамино недоброе отношение, я рисовала себе радужное будущее, в котором я — лучше поздно, чем никогда,— смогу наладить добрые отношения с отцом. Но в этом мне пришлось разочароваться.
Это случилось в Японии. В гостиничном номере Джек передавал Джозефу по телефону свой ежедневный отчет о наших успехах. Перелистывая газеты, погруженная в свои мысли, я вдруг услышала, как мой продюсер сказал:
— Но, Джозеф, ты же обещал, что контроль полностью переходит ко мне.
У меня тотчас брызнули слезы из глаз. Я показалась себе ужасно глупой. Да, все это было бы слишком прекрасно, чтобы стать реальностью!
— В конце концов, она принадлежит мне!— кричал в трубку отец. — И мое слово здесь имеет вес. Она принадлежит мне, и так будет всегда. Я никогда не отпущу ее!
Все боли, обиды и унижения последних лет волной обрушились на меня. Снова ему удалось добиться того, чтобы я чувствовала себя беспомощным ребенком. Вне себя от разочарования, гнева и беспомощности я вцепилась ногтями в рукава платья, причитая:
— Не хочу больше жить, если мне надо оставаться с ним!
Потом я достала из портфеля Джека флакончик со снотворным. Но когда я хотела открыть его, в комнату вбежал Джек и выбил флакон у меня из рук -
— Я не могу больше так жить! — всхлипывала я. — Я больше не могу! Я не выдержу!
Сегодня я знаю, что не хотела тогда умереть, а просто хотела уйти от постоянных переживаний и отчаяния.
И другие дети семьи Джексонов были у такого предела, когда они решали, что дальше так жить нельзя. Многие из нас в определенные моменты приходили к мысли, не лучше ли положить конец своей собственной жизни, чем продолжать ее под тиранией Джозефа.
Джек попытался сначала успокоить меня, а потом снова позвонил Джозефу.
— Ты должен отпустить ее,— просил он.— Отпусти ее! Дай ей свободу! Если и дальше все пойдет так же, как до сих пор, вскоре у тебя не окажется никого для менеджмента. Ла Тойя так несчастна, что хочет умереть. Разве ты не видишь, что натворил?
Скорее всего, эти слова вывели отца из его самодовольного спокойствия. Он подумал и сказал Джеку:
— Хорошо, согласен. Мы делим прибыли, как условлено, но я не вмешиваюсь в дела.
В 1986 году я заключила контракт с дочерним предприятием телекомпании Си-Би-Эс и стала искать изготовителя для моего третьего альбома. Впервые это решал не мой отец. Дэнни Дэвис, сотрудник моей новой фирмы пластинок, предложил мне Фила Спектора, которого он довольно хорошо знал. Конечно, я слышала о легендарных успехах тех групп, о которых заботился Фил в начале 60-х годов, — «Рокитс», Айк и Тина Тернер и «Кристэлз». Кроме того, мне было известно, что он издал один из первых альбомов битлов и в 70-х годах многие сольные альбомы Джорджа Харрисона и Джона Леннона. После смерти последнего Фил работал вместе с его вдовой Йоко Оно и еще одной - двумя группами. Он предъявлял высокие требования, и так как он был живой легендой на музыкальной сцене, я очень радовалась, что судьба свела меня с таким продюсером.
По дороге к дому Фила в предместье Голливуда Дэнни рассказал мне, что многие люди находили Фила Спектора немного странным.
— Но вы хорошо поймете друг друга,— заверил он меня.
Я не имела причин для беспокойства, пока мы не достигли ворот особняка Фила. Когда мы стали подпрыгивать на «тормозящих камнях», которые должны были снижать скорость машины, мой взгляд упал на предупредительные знаки, на которых можно было прочесть, что забор находится под высоким напряжением, а дом охраняется сторожевыми собаками и вооруженной охраной. На одной из досок было написано: «Хождение по газонам под личную ответственность». Сам дом был импозантным зданием в южном стиле, который прекрасно подходил для съемок фильмов ужасов. Нас встретил огромный слуга с невыразительным лицом, которого я мысленно назвала «человек-змея», это очень к нему подходило. Войдя в дом, мы почувствовали себя в другом мире. Несмотря на то, что был ранний вечер и солнце еще не зашло, в доме была угнетающая полутьма. Казалось, только свечи служат здесь для освещения. Роскошные канделябры, мраморные столы, запыленные шелковые покрывала и бархатные диваны, резьба по дереву, старинные книги и тяжелые шторы, ниспадавшие с шестиметровой высоты на плюшевые ковры, — все это выглядело как антиквариат. Пахло гнилью, как будто помещение много лет было необитаемым. Камерная музыка из невидимых усилителей и гнетущее впечатление от присутствия «человека-змеи» довершали эту мрачную картину. Затем мы с Дэнни прождали полчаса в гостиной. Я спрашивала себя, придет ли Фил вообще. Дэнни лакомился со спокойной душой фруктами и сыром, принесенными нам на подносе «человеком-змеей». Наконец, появился Фил. Внешность его очень напоминала убранство его дома. На нем были черные сапоги с тяжелыми каблуками и широкие брюки. Он выглядел, как подросток, а не мужчина сорока лет. В течение всей беседы Фил не сводил с меня глаз. Он сказал, что мысленно сочиняет музыку для моей пластинки.
— О, я бы хотела услышать, что у вас получается,— сказала я и показала на большой концертный рояль.— Сыграйте нам что-нибудь.
— Нет,— ответил он раздраженно, но тут же взял себя в руки.— Нет, в следующий раз. У меня есть много вариантов.
Возможно, он был просто застенчив. По пути домой я сказала Дэнни о моих впечатлениях:
— Честно говоря, Фил показался мне немного странным.
И снова Дэнни ответил мне, что мистер Спектор, возможно, немного эксцентричен, но нисколько не опасен, поэтому я не должна беспокоиться.
— Ну ладно, Дэнни, если вы так считаете...
На следующий день позвонил Фил.
— Мне надо непременно поработать с вами, Ла Тойя,— настаивал он.— От фирмы пластинок я не хотел бы видеть никого, мы будем вдвоем. Тогда мы сможем сделать больше.
Итак, я поехала вечером одна к нему домой. «Человек-змея» поздоровался со мной при входе и провел в гостиную. Опустившись на софу с шелковыми подушками, я заметила, что поднос с фруктами и сыром, который был сервирован вчера, все еще стоит на столе. Ага! Никто его не убирал и не ставил в холодильник. «Человек-змея» вышел, и когда он закрывал за собой дверь, я услышала, как он замкнул ее. В следующие полтора часа он много раз входил и вежливо осведомлялся, не нужно ли мне пройти в ванную. Что за идиотский вопрос, думала я и отвечала отказом. Позже я узнала, что в ванной Фила были глазки, через которые он подсматривал за гостями.
— Не желаете что-нибудь съесть или выпить?
— Нет, большое спасибо.
Чтобы скоротать время, я слонялась по огромному помещению, рассматривала мебель и листала старинные книги. Одно издание карманного формата повествовало о Филе Спекторе и его регулярных заточениях гостей в собственном доме, иногда с угрозой применения оружия. Неужели такое возможно? Я ведь была совершенно одна. Но у меня было такое чувство, будто кто-то пристально наблюдает за мной. Когда я взглянула на одну из старых картин, я увидела глазки там, где должны были быть глаза изображенного на ней человека. Когда «человек-змея» снова вошел в комнату, я сказала:
— Уже довольно поздно! Вы думаете, что Фил сегодня выйдет? Нам уже пора приступать к работе.
Через несколько минут наконец-то открылась дверь, и вошел Фил. Он молча подошел к моей софе, сел и бесцеремонно уставился на меня. Затем спросил:
— Вы не могли бы поехать со мной в мотель «Бейтс»?
— Куда? Нет, конечно!— возразила я.
К счастью, я не видела фильм «Псих» Альфреда Хичкока и не знала, что представляет собой мотель «Бейтс». Более того, я подумала, что он просто захотел пошутить.
— Мы здесь, чтобы работать, Фил,— ответила я, ожидая, что мы, наконец, перейдем к делу.— Зачем же мне ехать в мотель «Бейтс»?
Но Фил не смеялся. Он даже ни разу не улыбнулся. Казалось, он даже не дышал.
— Я хотел бы поехать с вами в мотель «Бейтс». У меня есть ключ, ключ от первого номера. Мотель «Бейтс» принадлежит мне.
Он показал мне ключ. И хотя я продолжала улыбаться, становилось ясно, что все это не было шуткой. Он пытался нагнать на меня страху, и это удалось ему довольно скоро.
— Что с вами? Вы разве не смотрели «Психа»?
— Нет, фильм мне неизвестен.
Я встала и направилась к роялю, Фил шел за мной по пятам. Вдруг передо мной оказался совсем другой человек. Он сунул мне в руки нотный лист и скомандовал:
— Пойте!
Одновременно он стал играть нестройные аккорды мелодии, которую я никогда не слышала.
— Но, Фил, я не знаю этой мелодии.
— Пойте!
Ничего не оставалось, как издавать первые звуки, пришедшие мне на ум. Фил притопывал ногой и кричал надсадным голосом:
— Мы будем хорошо работать вместе, это будет хорошая команда. А ваш слабоумный брат Майкл — ничтожество. Я ему еще докажу, что у него нет таланта. Все, что он делает,— дерьмо!
Я перестала петь и недоверчиво уставилась на него. Фил невозмутимо продолжал свою болезненную тираду:
— Ваш брат — дурачок, ничтожество! Он — ноль! А вы — да сядьте же!
Он заставил меня сесть с ним рядом у рояля и какое-то время лихорадочно выбивал клавишами звуки невообразимо бессмысленной музыки, затем вскочил и заорал:
— Вы делаете меня больным! Все делают меня больным! Я сыт по горло Майклом Джексоном!
Не взглянув на меня, он выскочил и закрыл за собой дверь.
«Как мне отсюда выйти?» - было моей единственной мыслью.
Через несколько минут Фил снова вошел в комнату. На этот раз он спотыкался, смеялся и изображал веселенького пьяного.
— Ну, как деда?
Он бормотал и пошатывался, как будто у него не было опоры под ногами. Он снова выскочил, а когда вернулся, играл уже совсем новую роль. Семь или восемь раз он уходил и возвращался в новой ипостаси. Наконец, мне это надоело.
— Фил,— твердым голосом сказала я,— послушайте меня!
Он перестал истерически хихикать и взглянул на меня.
— Мне надо идти. У меня есть еще одна деловая встреча,— солгала я.— В девять часов меня будут ждать, и люди будут волноваться, если я не приду.
— О, разве я вам не говорил?— спросил он.— Ваша встреча отложена на неопределенное время.
— Как, простите?
— Мне позвонили.
— Кто звонил?
— Вы его не знаете. Сюда не могли звонить. Я никому не давала этот номер.
Сердце, казалось, вот-вот выскочит из моей груди. Дело принимало серьезный оборот.
— Вы проведете здесь две недели,— заявил он.— Я отпущу вас, когда мы закончим работу над пластинкой. Вы меня поняли?
Я изменила тактику.
— Да, Фил, конечно. Я буду упорно работать, как и вы. И... и я верю, что мы прекрасно поладим друг с другом. Но сейчас мне надо уйти.
Его настроение изменилось, он не был более тираном, он перевоплотился в рыдающего несчастного.
— Не покидайте меня, Ла Тойя! Не делайте этого!
— Но, Фил, я же вернусь,— сказала я нежно, как только могла.
— Нет, вы не вернетесь. Если вы уйдете, то я вас больше не увижу. Это я точно знаю. И поэтому я вас не отпущу.
— Пожалуйста, Фил, отпустите меня. Люди, с которыми я должна встретиться, знают, где я нахожусь. Если я не приду вовремя, они заедут за мной, и тогда я никогда не смогу к вам прийти. Если вы меня сейчас отпустите, я смогу вернуться.
— Мое самое большое желание — сделать эту пластинку, которая вызовет сенсацию, а вы — именно тот человек, с которым я смогу достичь этого. Вы мне обещаете?— Сейчас он был похож на маленького мальчика.— Вы обещаете мне, что действительно вернетесь?
— Конечно, обещаю.
Наконец-то Фил уступил и отдал распоряжение «человеку-змее» выпустить меня. Подчеркнуто равнодушно я направилась к двери, но как только очутилась за ней, я побежала, не чуя под собой ног. Пожалуйста, любимый Господь, думала я, сделай так, чтобы ключ от машины находился на прежнем месте. К счастью, так оно и было. Я вскочила в машину, захлопнула дверцу и включила зажигание. И тут, обернувшись, увидела, что Фил стоит у входа и машет рукой «человеку-змее»:
— Держи ее! Держи ее! Закрой ворота! Она не должна улизнуть!
Я успела проскочить через ворота, дав газ, прежде чем тяжелые створки захлопнулись. Дрожа от страха, я понеслась по ближайшему адресу, который пришел мне в голову,— к бывшей подруге Рэнди, Джули. Но ее не было дома. Я поехала к Джеку, но и его не застала. Я была слишком взволнована, чтобы возвращаться в Энчино, и поэтому поездила немного просто так, бесцельно. Во второй раз я увидела свет в окне Джека. Я вошла к нему совершенно обессиленной, дрожа от ужаса.
— Что с тобой?— растерянно спросил он.
— Помоги мне, пожалуйста,— прошептала я.— Ты должен помочь мне!
— Но в чем дело? Что-то случилось, Ла Тойя?
— Фил Спектор...
Джек взглянул на меня, и я поняла, что дальше ему ничего не надо объяснять.
— Хорошо, позвони родителям и скажи, что у тебя все в порядке. Я позабочусь о деле.
Он набрал номер и дал мне трубку. Я выпалила:
— Не беспокойтесь, у меня все в порядке.
Я положила трубку, не зная, что Фил, как только я от него ускользнула, позвонил нам домой. Он угрожал моим родителям и кричал отцу:
— Я знаю, что она у вас, что вы не пускаете ее. Но она обещала мне вернуться. Я сейчас приеду к вам и изобью вас до полусмерти.
— Вы так думаете? Приезжайте, я жду вас с моим «магнумом». Посмотрим, осмелитесь ли вы ступить ногой на наш участок.
Как я потом узнала, мой звонок был как раз в то время, когда отец разговаривал с Филом. Поэтому родители подумали, что я в руках у Фила и он заставляет меня говорить, что у меня все в порядке. Фил представлял дело так, будто он говорит со мной, будто бы я еще у него. Отец сообщил ему, что вызовет полицию. Заварилась такая каша! Немного успокоившись, я поехала домой. Войдя в холл, я увидела маму, Джозефа, Майкла и Дженнет, сидящими вместе, в подавленном настроении. Мне удалось быстро их успокоить. Я подробно рассказала о своем странном приключении. Майкл, поклонник кино, объяснил мне:
— Мотель «Бейтс» — это из фильма «Псих». Там сумасшедший убивал людей.
— А вырезанные на картине глазные яблоки,— добавила Дженнет,— они из другого фильма.
Ну ладно, «Психа» мне уже не нужно было смотреть. Я сама приняла участие в нем. Мечта о сенсации прошла, зато остался страх в душе, надолго остался.
В последующие месяцы я боялась оставаться дома одна, и Дженнет вынуждена была спать рядом по моей просьбе. Я вдруг обрадовалась возможности жить дома и чувствовать себя спокойно.

Глава 9

Дата добавления: 2015-10-24