4 страница. Сейчас я и Майкл стали лучшими друзьями

Сейчас я и Майкл стали лучшими друзьями. Брат прекрасно владел видеокамерой и оказался хорошим художником, поэтому я часто служила ему фотомоделью и натурщицей.
Я охотно помогала ему, когда он увлекся мультипликацией. У нас были общие интересы и наклонности. Прежде всего, это была ненасытная жажда дознания мира, о котором мы так мало знали. Мы придумали игру: каждый день заучивать пару новых слов, а затем пользоваться ими в разговоре как можно чаще, пока не приводили в бешенство окружающих. Мы очень интересовались историей и находили фильмы на исторические сюжеты. Особенно нравились нам документальные фильмы об истории негритянского движения. Мы показывали эти фильмы в маленьком частном кинотеатре, который купил Майкл. В нем было всего тридцать пять мест. Кроме того, мы были страстными книголюбами. Майкл спрашивал меня: «Ла Тойя, что бы ты стала спасать, если бы вспыхнул пожар?» Я еще не успевала дать ответ, а он смеялся: «Твои меха и бриллианты, наверное. Я же брошусь спасать мои книги!»
Стены в комнате Майкла были от пола до потолка заставлены книжными полками. У него были самые разные книги: философские труды, биографии великих людей... Наверное, он знал обо всех великих художниках, изобретателях, бизнесменах, которые когда-либо жили на земле. Прочитав биографию Генри Форда, брат в изумлении воскликнул:
«Как ему пришла в голову такая идея — создать автомобиль?» Майкл пытался доискаться до причин, которые приводят к деградации личности, поднявшейся на вершину успеха.
Многие считали Майкла ребячливым, но я хочу возразить. Это верно, что ему удалось сохранить в себе лучик детского обаяния. Он полон любознательности и смотрит на жизнь широко открытыми глазами. Его, например, заинтересовала анатомия, и он купил себе точно такую же пластиковую модель человеческого тела с выдвижными органами, какую мы привыкли видеть в кабинетах биологии. Он внимательно изучал строение человеческого организма у себя в комнате.
— У нас есть голосовые связки, мы можем говорить, а обезьяна — нет. Почему? Ла Тойя, как ты думаешь, можно научить обезьяну разговаривать?
— Не знаю, все возможно.
— О'кей, я докопаюсь до этого.
Однажды он попросил знакомого врача достать ему полную медицинскую библиотеку.
— Но, Майкл,— изумленно возразил врач,— это же научные труды, они издаются специально для врачей.
— Тогда закажите себе за мой счет новые книги, а мне отдайте свои.
Но это не шло ни в какое сравнение с подарком другого врача. Однажды Майкл позвал меня к себе:
— Т-с-с, Ла Тойя, иди сюда. Я тебе что-то покажу.
Я ответила, что у меня нет времени, но он настоял на своем.
— Пожалуйста, зайди в мою комнату. Я должен тебе что-то показать.
Он провел меня в ванную и закрыл дверь. На столе стояла банка с головным мозгом. Он поднял банку и повернул ее, чтобы я могла получше рассмотреть.
— Вот, полюбуйся-ка!
— О боже, Майкл, откуда это у тебя?
— Т-с-с!
Он высунул голову за дверь, чтобы посмотреть, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Я никогда раньше не видела мозг и с любопытством рассматривала плавающую в формальдегиде серую массу.
— Это человеческий мозг? Откуда это у тебя?
— Один врач подарил,— ответил он уклончиво. Наверное, у многих эта картина вызвала бы отвращение, но для Майкла мозг и тело — чудеса природы, в которых не может быть ничего отталкивающего. В 1984 году, после выздоровления от тяжелых ожогов кожных покровов головы, его заинтересовали процессы регенерации человеческого организма. Он даже получил разрешение присутствовать на некоторых операциях в халате и маске. Читая медицинскую литературу, Майкл заинтересовался разными физиологическими аномалиями и мог часами рассуждать о сиамских близнецах, человеке-амфибии. Узнав о его интересе к таким несчастным созданиям, пресса злословила, называя Майкла «болезненным чудаком». Но, как и большинство оценочных суждений о его личности, это было неверным, так как не вскрывало истинных причин столь необычного увлечения. Это не было кощунством. Могу с полной уверенностью утверждать: как и наша мать, будучи очень чувствительным, Майкл не мог выносить человеческих страданий ни в какой форме. Вид голодного африканского ребенка на экране телевизора давал ему повод расплакаться.
— Ты только представь себе жизнь этих людей,— говорил он с печалью в голосе.— Это, должно быть, ужасно, когда все пялят на тебя глаза. Каждому хочется быть не таким, как все, но болит-то всем одинаково.
Мне понятно, почему Майкл так сочувствовал этим людям: быть звездой — это значит превратиться в витрину для других людей, на которую все глазеют. Я сержусь, когда над Майклом посмеиваются из-за его интереса к таким людям: ему жаль их, он не глумится над ними. Люди этого не понимают, и частично в этом повинен сам Майкл, ведущий уединенный, замкнутый образ жизни. Скрываясь от глаз людских, он скрывает и то, какой он замечательный, великодушный человек. Эти качества раскрываются в его общении с животными. Все Джексоны, включая нашего отца, друзья животных, и кроме привычных всем домашних животных, таких как собаки, кошки, хомячки, мыши, в Хейвенхерсте появлялись время от времени львята, лебеди, утки, шимпанзе, ламы и змеи. Первый раз, когда я взглянула на десятиметрового питона, я испугалась, но потом привыкла к змеям, как к домашним животным. Они прекрасные существа, вовсе не такие отвратительные, как думают люди. Змеи завораживают, когда на них смотришь. Захватывающее зрелище! Они не откликаются на зов, не поддаются дрессировке. Но если знаешь змею, наблюдаешь за ее привычками, можно понять, нравишься ты ей или нет! Если нет, лучше соблюдать дистанцию. Я знаю, что если змея охватывает тебя, надо стоять спокойно: сопротивление вызывает у рептилий ответную реакцию — они инстинктивно сжимаются.
А как нежны и послушны ламы! Лола (она умерла) и Луис всегда лизали наши лица. Вначале мне и братьям не разрешали держать шимпанзе. Мама считала, что они очень неряшливы и слишком «человекоподобны». Что она под этим подразумевала — не пойму. Майкл, которому очень нравились шимпанзе, пытался ее переубедить и брал их иногда напрокат, чтобы доказать, какие они милые. Через несколько лет мама уступила, и мы взяли Бабблза.
Когда он подрос, мы считали его членом семьи. Хотя он принадлежал всем нам, Майкл отвоевал себе особые права по отношению к Бабблзу. Нельзя было видеть Бабблза и не влюбиться в него. У этого шимпанзе был детский характер, и вел он себя, как настоящий ребенок.
Майкл, который редко покупал для себя что-либо из вещей, одел Бабблза, как игрушку. Он притащил домой горы одежды, они были такие красивые, одежки Бабблза, что Ребби захотела взять что-нибудь для своих детей. Каждый вечер Бабблз по указанию Майкла надевал пижаму, становился на колени у кровати, делая вид, что читает на ночь молитву. Потом он залезал под одеяло. Утром его было трудно добудиться. Майкл будил его, шепча: «Бабблз, пора вставать...» Но сонный шимпанзе только зевал, переворачивался на другой бок и натягивал на голову одеяло. Брат тянул одеяло к себе, а Бабблз пытался удержать его.
Вскоре это стало для них своего рода перетягиванием каната. Когда Бабблз, наконец, вставал, он шел в ванную и чистил зубы (честно!). Потом он причесывал шерсть, сначала на голове, а потом на руках, надевал кроссовки и садился с нами завтракать. Майкл всюду брал его с собой, даже в самолет, где Бабблз сидел рядом с ним в салоне-люкс.
Как и все дети, Бабблз вел себя иногда не совсем прилично, придумывая разные шалости. Часто он пробирался в мою комнату и хватал баночку лимонада. Если она была пуста, он швырял ее через всю комнату. Иногда он становился драчливым. Мне пару раз тоже досталось.
А однажды Бабблз взял на руки маленького сына Жермена и стал спускаться с ним вниз по лестнице.
Это было комичное зрелище, хотя мы замерли от страха. Когда подросший шимпанзе начал опустошать наши комнаты и раскачиваться на люстрах, перепрыгивая с одной на другую, мы решили отдать его в руки профессионального дрессировщика.
Впервые посетив Хейвенхерст, дрессировщик испугался, насколько очеловечили мы животное. «Это очень забавно»,— сказал он, не забыв упомянуть, что, пожалуй, со своей обезьяной мы стоим на пороге научного открытия.
Однажды во время работы над альбомом «Со стены» Майклу стало трудно дышать.
— Скорее врача! Я умираю!— простонал он.
Мы отвезли брата к врачу. Оказалось, что у него сравнительно небольшой объем грудной клетки, вследствие чего легкие иногда сдавливаются. Врач дал Майклу с собой кучу лекарств, и маме пришлось его уговаривать принять таблетки. Он проглотил таблетку и тут же начал жаловаться на затрудненное дыхание, и мы снова поехали в больницу. На этот раз дело было в повышенной реакции на обезболивающие средства. Нельзя забывать, что Майкл никогда прежде не принимал таблеток, не употреблял алкоголь. Он даже не пил кофе. И сегодня он страдает от этой обусловленной стрессовыми состояниями одышки, часто попадая из-за нее в больницу, что до начала 1990 года нам удавалось скрывать.
Альбом «Со стены» вышел в конце лета 1979 года, и четыре хита из него заняли место в первой десятке. Речь идет о песнях «Она ушла из моей жизни», «Не останавливайся, пока не насытишься» и «Рок с тобой». Пластинка шла на гребне волны музыкального бизнеса, было продано семь миллионов экземпляров. Брат очень гордился. Ходили слухи, что годом позже он получил бы еще больше наград. Майкл, мама, Дженнет и я смотрели видеозапись награждения по телевизору. К нашему разочарованию, Майкл выиграл только один из двух призов, на которые он был выдвинут: за лучшую интерпретацию ритмов и блюзов.
Я никогда не забуду, как слезы текли по его щекам после того, как огласили имена победителей.
Нам было так жаль его! Честолюбивый Майкл был убежден, что неудача не имела ничего общего с его дарованием. И в музыкальном бизнесе, к сожалению, премии не всегда дают за талант. Майкл подозревал, что люди искусства придерживались такого убеждения, что он в свои двадцать с небольшим еще слишком молод для получения такой престижной премии. Кроме того, нельзя забывать и о цвете кожи. Музыкальный бизнес хотя и был менее расистским, чем другие области искусства, но все же...
Майкл поплакал немного, вскочил, вытер глаза и поклялся: «Больше этого никогда со мной не случится! Я выпущу альбом по самым высоким ценам в истории поп-музыки и завоюю несколько наград. Подождите!» Мать, Дженнет и я кивали головами и ни секунды не сомневались в том, что эти слова не окажутся брошенными на ветер.

Глава 5

— Идем, Ла Тойя, покатаемся на машине!
— Ты же знаешь, Майкл, что сегодня у нас семейный совет. Ничего не получится.
— Да, да, Ла Тойя, но сегодня тебя на нем не будет!
— Это невозможно, Майкл, ведь это, в конце концов, семейный совет,— настаивала я.
— Как хочешь, но я боюсь, что тебе это будет неприятно,— предостерег он меня, качая головой.— Их собирает одна из наших невесток, и все они накинутся на тебя.
— Неужели опять?— простонала я.
Такие встречи в семье Джексонов были традиционными. Каждый, включая наших невесток и зятьев, мог назначить семейный совет. Темы были разные: от покупки подарков ко Дню матери для Кэт до каких-то малозначимых семейных мелочей. Из моих братьев чаще всех назначал такие встречи Жермен. С того времени, как он женился на Хэзел Гордон — симпатичной, но упрямой женщине,— он становился все более невыносимым, чем-то напоминая мне Джозефа.
Большинство детей отделяются от родителей, вступив в брак. Но у моих братьев и сестер все было не так. Для Джозефа семья Джексонов — наша семья — всегда оставалась на первом плане. Жермен звонил каждый день с восходом солнца, что очень радовало отца. Джеки, Тито, Жермен и Марлон жили в нескольких шагах от Хейвенхёрста и заходили почти каждый день, чтобы поболтать с мамой. Большая семья, которая держится вместе, встречается не так уж часто. Но посторонних это
иногда шокирует. Я знаю, что женам моих братьев было сперва очень непросто найти контакт с нашим семейством. Они происходили из семей, где не так сильно развиты родственные чувства, и нужно было время, чтобы привыкнуть.
Вначале я радовалась, когда к нам приходили невестки, потому что надеялась, что они станут моими подругами. Но вместо этого я стала козлом отпущения: они ревновали меня к братьям. Вначале я отказывалась верить в это. Но когда догадки подтвердились, вынуждена была посмотреть правде в глаза. Однажды мальчики решили устроить мне небольшой праздник по случаю дня рождения. Их жены были по вполне понятным мне причинам против и поэтому наметили коварный план: они хотели намекнуть Тито, будто я утверждала, что мой племянник Тэй на самом деле не его сын. Итак, они распространяли обо мне всякие подлые сплетни. К счастью, Марлон услышал этот разговор и рассказал братьям, которые затем потребовали ответа от своих жен. Это событие так повлияло на мое самочувствие, что у меня начались спазматические боли в желудке, и пришлось вызвать врача, который запретил мне вставать.
— Но не могу же я подвести остальных,— слабо протестовала я.
Врач дал мне лекарство. И в этот же вечер я слышала недобрые пересуды моих невесток...
Однажды в порыве откровения Кэрол призналась мне:
— Знаешь, Ла Тойя, почему тебя ненавидят невестки? Я покачала головой.
— Ты даже не представляешь, что мне приходится ежедневно слышать от Марлона: Ла Тойя делает это лучше, Ла Тойя делает это иначе.
— Но я же не виновата,— возразила я.
— Как бы там ни было, но причина в том, что нам все это надоело, и мы обозлились на тебя. Хватит с нас — постоянно слышать твое имя.
Позже я узнала, что ДиДи сказала однажды Тито:
— В конце концов, ты женился на мне, а не на своей сестре.
И она была совершенно права.
Нельзя забывать, что братья почти не имели опыта общения с женщинами до супружества. И так как я была единственной девушкой, которую они знали в юности, они невольно сравнивали своих жен со мной. Я думаю, мальчики не имели ни малейшего понятия, что они обижают тем самым своих жен. Понятно, что это действовало невесткам на нервы. Я благодарна Кэрол за откровенность, но подлые намеки в мой адрес не прекращались. Поэтому я была в ужасе от наших собраний, особенно от предстоящего. Несмотря на предостережение Майкла, я пошла на него, и сразу же Хэзел гневно показала на меня пальцем.
— Я с тобой разберусь!— кричала она.— Ты не будешь ни видеться, ни разговаривать с моими детьми.
— Но почему же?— испуганно выдавила из себя я.
Хэзел знала, как сильно я любила ее детей, и своей угрозой больно ранила меня.
— Что я такого сделала?
— Ты прекрасно знаешь, что ты сделала,— тоном обвинителя ответила она.
— Что же?
— И она еще разыгрывает перед нами невинность.
— Но, Хэзел...
— Не делай вид, что ничего не понимаешь,— вмешался Жермен и укоризненно покачал головой, — ты больше не увидишь наших детей — и баста.
Так как я не имела ни малейшего понятия, что же на этот раз натворила, я умоляла их объяснить, в чем дело. Но все было напрасно. Я побежала в свою комнату. Через минуту в дверь постучал Майкл.
— Я же предупреждал тебя, Ла Тойя,— утешал он меня.— Почему ты позволяешь вести в твоем присутствии подобные разговоры. Ты же знаешь, что невестки всегда готовы наорать на тебя. Не подыгрывай им.
— Ты прав, но меня это ранит. Братья верят каждому их слову, но я же, правда, ничего не сделала.
— Я знаю это,— ответил он сочувственно.— Они лгут, не краснея. Но ты не должна забывать, что эти женщины ужасно ревнивы. Поэтому они и придумывают все эти сказки.
Однажды Майкл позвал меня к себе.
— Я хотел бы спеть песню, которую я написал для тебя,— сказал он.— Мне очень жаль, что случилось между тобой и невестками.
Песня называлась «Когда я что-то начинаю» из альбома «Триллер». После того, как я прочитала измышления некоторых критиков по поводу текста этой песни, мне стало просто смешно. Один из них даже взялся утверждать, что песня наводит на мысль о мании преследования, которой якобы страдает Майкл. На самом деле Майкл здесь абсолютно ни при чем, а если и есть какой-то намек, то разве что на мои сложные взаимоотношения с невестками.

Если кто-то из братьев заезжал в Хейвенхерст, он сразу же звонил домой, чтобы сообщить о своем благополучном прибытии. Затем они звонили еще раз, чтобы сообщить, что выезжают. Джозеф, наблюдая за всем этим, ругался:
— Кэт, это позор. Мальчишки все пошли в тебя. От меня в них вообще ничего нет. Они тихони, тряпки и находятся под каблуком у своих жен.
Как это бывает во всех молодых семьях, у Джеки, Тито, Жермена и Марлона случались семейные недоразумения. Тогда они шли за советом к матери, она, по своему обыкновению, старалась все уладить миром. Вне зависимости от того, что сказала одна из жен, она всегда советовала сыновьям:
— Ты должен вернуться. Будь разумным и подумай о своих детях.
Она сама всегда уступала, чтобы брак не распался, и пыталась убедить своих детей в том, что уступить — лучший путь к согласию.
Семейные проблемы моих братьев сваливались на наши головы. Каждую неделю возникал новый кризис, и по вечерам постоянно звонил телефон. Мама вставала, одевалась и уезжала на поле семейной битвы, чтобы предотвратить самое худшее. Неудивительно, что Джозеф не хотел иметь ничего общего с женами сыновей и был против того, чтобы они вмешивались в семейные дела. Когда Марлон на некоторое время ушел от Кэрол, она почти ежедневно наезжала в Хейвенхерст, плакалась перед матерью, доказывая, как она любит своего супруга. Конечно, я не могу быть объективной в оценке Марлона, ведь я его сестра. На время развода Марлон снова перебрался в родительский дом, а Кэрол уехала в свою Луизиану.
Кэрол была болезненно ревнивой, но ревность ее всякий раз оказывалась совершенно беспочвенной, потому что Марлон был домоседом — ложился спать в десять вечера. И жены других моих братьев подозревали своих мужей в супружеской неверности. Я думаю, только зрелые, уверенные в себе женщины должны становиться женами знаменитых людей, в особенности, если речь идет о таких привлекательных поп-музыкантах, как мои братья. Кэрол призналась мне однажды:
— Ла Тойя, я ревную даже тогда, когда ты целуешь Марлона, здороваясь с ним. Мы с ним всегда после этого ссоримся.
— Но, Кэрол, это же мой родной брат!
— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Если в доме лежит издание «Эбони» или «Джет», я вырываю все пикантные снимки, чтобы они не попались на глаза Марлону. А в «Воге» я вырываю все подряд, особенно снимки с изображением обнаженных девушек,— продолжала она.
— Но все журналы полны таких снимков!
— Ты права, но я не хочу, чтобы он смотрел на кого-то, кроме меня.
Я ничем не могла помочь Кэрол, так как знала, что она действительно очень любит моего брата. Марлон не хотел возвращаться к ней. Но моя невестка была полна решимости вернуть его к себе. Она была уверена в успехе. Можно подумать, что она ясновидящая или обладает тайными волшебными чарами.
— Марлон вернется ко мне. Я не беспокоюсь. Я знаю даже дату и время его возвращения,— утверждала она совершенно спокойно.
Маме иногда казалось, что Кэрол близка к сумасшествию. Но в назначенный день, за десять минут до установленного женой срока, Марлон покинул Хейвенхерст и навсегда возвратился к Кэрол.
Брак Джеки с самого начала сопровождался бурными эксцессами и был, к сожалению, первым, который закончился разводом. В 1975 году, через год после свадьбы, Джеки подал на развод, и «перетягивание каната» длилось до 1984 года. Семейный конфликт привел к тому, что он влюбился в другую женщину. Брат был отчаянным болельщиком бейсбольной команды в Лос-Анджелесе и часто брал меня на стадион. Во время одной из игр я заметила, что одна из девушек не сводит с него глаз. Я толкнула его в бок и спросила:
— Почему она так смотрит на тебя?
— Я ей нравлюсь,— не стал скрывать он. После игры Джеки представил меня ей. Это была изящная брюнетка экзотической внешности.
— Ла Тойя, это Пола Абдул.
Хотя мы были приглашены на ужин, я попросила брата отвезти меня домой. К моему изумлению, девушка тоже села в машину.
— Джеки,— зашептала я,— что ты делаешь? Что будет, если Энид увидит нас? Я не хочу в этом участвовать.
— Она только хорошая подруга, Ла Тойя.
— Джеки, не говори глупостей, у меня же есть глаза. На следующий день Джеки спросил меня:
— Ты находишь ее симпатичной?
— Она очаровательна,— я не льстила.
Я могла хорошо представить себе, почему Джеки был несчастлив в семье, но в его связи с Полой я не могла ничего понять. Связь продолжалась восемь лет и не была легким флиртом или обыкновенной дружбой, как все вокруг предполагали. Они по-настоящему любили друг друга. Одно время они даже поговаривали о браке, но эти планы рухнули, когда она в 1988 году сделала карьеру певицы. Тайная пара влюбленных часто встречалась в Хейвенхёрсте, что было неприятно всей семье.
Пола навещала нас часто, и я иногда беседовала с ней. Иногда мы вместе ходили за покупками. Она рассказывала мне о своих проблемах с Энид. Джеки осыпал Полу дорогими подарками, среди них был элегантный спортивный автомобиль.
Гнев и отчаяние Энид были мне вполне понятны, потому что Пола, не скрывая, часто звонила Джеки. По-моему, оба влюбленных пренебрежительно относились к чувствам Энид.
В конце концов, Пола зашла слишком далеко. Однажды она пришла к Джеки домой. Она была, конечно же, удивлена, когда ей открыла Энид и вежливо поздоровалась с ней, попросив зайти в дом. И только когда дверь за ней закрылась. Пола поняла, что совершила ошибку. Энид грубо толкнула ее на стул и привязала веревкой.
— Энид кричала, что она меня прикончит, но я отговорилась тем, что якобы не знала, что Джеки женат,— рассказывала мне потом Пола.
К счастью, Энид ей поверила.
Дети Джеки тоже были в курсе дела. Однажды за обедом племянница спросила меня:
— Ты знаешь, кто такая Пола?
— Кто же она, эта Пола? — я тщетно попыталась прикинуться дурочкой.
— Ты наверняка знаешь, кто она! Я была шокирована.
— Пола такая миленькая,— пролепетал мой маленький племянник.
— Никакая она не миленькая, — зашипела на него моя племянница.— Она отбирает у мамы папу.
Было грустно видеть, как ни в чем не повинные дети были втянуты в семейные проблемы своих родителей.

Практически все браки вокруг нас не были идеальными. Уже одного примера наших родителей было достаточно для того, чтобы мы с Майклом утратили желание обзаводиться семьями. Мы не собирались участвовать в таком спектакле. Как я уже упоминала, проблематичным был тот факт, что мои братья очень рано женились. Кроме того, они никогда не жили до брака вне родительского дома (только Джеки краткий период времени прожил с Энид до свадьбы).
Когда же 18-летний Рэнди объявил, что он хочет сойтись с женщиной старше его на десять лет, родители были в шоке.
— Это против наших правил,— сказала испуганно мать.— Ты знаешь, что должен жить дома до свадьбы.
— Тогда я буду первым, кто нарушит это правило,— холодно возразил Рэнди.
Его подруга Джули Хэррис была симпатичной хористкой в одной группе, которая во время турне выступала перед программой Джексонов.
— Рэнди, ты же еще ходишь в школу,— сказала мать и сердито добавила: — Эта женщина намного старше тебя. Почему ты хочешь переехать к ней и содержать ее?
— Потому что я люблю ее. Кроме того, я хочу быть свободным.
Мы с Майклом слышали разговор матери, Джозефа и Рэнди. Наконец мать сдалась.
— Джозеф, отпусти его,— сказала она,— не удерживай. Пусть идет своей дорогой.
Мы были удивлены, что мать уступила. Рэнди и Джули переехали в свою роскошную квартиру.
Вскоре после этого мы с Майклом допоздна засиделись у меня на кровати. Мы часто оставались вместе, чтобы поговорить, поиграть во что-нибудь, и спали потом в одной комнате. Зазвонил телефон, но я не снимала трубку. Возможно, это какой-нибудь поклонник, который раздобыл номер моего телефона. Когда позвонили еще раз, Майкл забеспокоился.
— Ла Тойя, я думаю, надо подойти. Я подняла трубку.
— Алло?
Из трубки прозвучал незнакомый голос:
— Ваш брат Рэнди попал в автокатастрофу. Дело плохо.
Мать и Джозеф тоже подняли трубку и слышали все со своего аппарата.
— Какая марка машины?— спросил Джозеф.
— Мерседес 4505Ь.
О боже! Это машина Рэнди. Мы почувствовали, что звонивший не ошибся. Я тотчас позвонила в больницу, и мне ответили, что Рэнди Джексон доставлен в угрожающем состоянии.
— Пожалуйста, приезжайте немедленно!— сказала медсестра. — Я думаю, что вашему брату недолго осталось жить.
Я с рыданиями упала на колени.
— Рэнди! Почему именно Рэнди? Почему именно с ним случилось такое? Брат и сестра сделали все, чтобы успокоить меня.
— Ла Тойя, успокойся,— строго сказал Майкл,— ты только разволнуешь мать.
Они помогли мне одеться, и мы побежали к машине. Дорога в больницу была настоящей мукой. Джозеф очень осторожный водитель, а я, Майкл и Дженнет сидели, сжавшись, на заднем сиденье и опасались, что мы приедем слишком поздно. Мы были готовы выпрыгнуть из машины на полном ходу и остаток пути мчаться, сломя голову.
Я думала в те минуты только об одном:
— Что если Рэнди уже нет?
В этот вечер в Лос-Анджелесе шел сильный дождь. Рэнди занесло на опасном повороте, и он врезался в осветительный столб. Удар был настолько сильным, что капот превратился в гармошку. Крыша сплющилась, а двигатель вдавился в шоферскую кабину, сплющив брата со страшной силой. При первом взгляде на машину полиция и санитары решили, что водитель мертв. Прошел час, когда Рэнди удалось освободить из железных тисков с помощью металлических ножниц. Ноги были сломаны во многих местах, особенно сильно пострадала его левая ступня, она была, по словам врача, полностью раздроблена. Мы побежали в приемный покой, там Рэнди еще лежал на носилках в глубоком шоке.

— Прошу вас, если вы непременно желаете его увидеть, то делайте вид, что все в порядке. Лучше всего вообще не смотреть на его ноги. Они полностью раздроблены.
— У меня дикие боли,— простонал Рэнди. Когда мы вошли к нему, полицейский сказал врачу:
— Ему, пожалуй, не выкарабкаться. Чудо, что он еще жив до сих пор!
— Если он выживет,— тихо ответил врач,— наверное, придется ампутировать обе конечности.
Майкл чувствовал, что я могу разрыдаться в любую минуту. Он отвел меня в сторону и повторил указание врача:
— Ла Тойя, ни слова при нем.
Я пыталась быть спокойной, но когда увидела Рэнди, невольно стала ловить ртом воздух. Это было намного хуже, чем ожидала, хуже, чем сказал врач.
— Помогите мне, пожалуйста,— всхлипнул мой брат. Бедняга даже не подозревал, как плохи его дела. По моим щекам катились слезы. Я ничего не могла с ними поделать. Майкл был просто убит. Он вывел меня из комнаты и попытался утешить. А в это самое время Джозеф читал еле живому сыну со свойственным ему бездушием нудную проповедь:
— Если бы ты остался с нами дома, то ничего не случилось бы.
Всю ночь мы дежурили в больнице. Врачи хотели ампутировать Рэнди одну или даже обе ноги, но он наотрез отказался от этого. На следующий день они сообщили нам, что хотя жизнь его теперь вне опасности, он никогда не сможет ходить. На следующей неделе его состояние ухудшалось несколько раз настолько, что ампутация казалась неизбежной, но каждый раз он противился этому с поразительным упорством.
Во время его пребывания в больнице Джули не покидала его, что заставило моих родителей изменить свое отношение к ней. Когда Рэнди выписали, он был прикован к инвалидной коляске. Мать предложила нанять сиделку. Джули сказала:
— Я буду его сиделкой.
Она следила за тем, чтобы он вовремя принимал лекарства, готовила для него диетическое питание, возила в коляске, меняла повязки.
Рэнди отказывался принимать обезболивающие таблетки и не верил в мрачные прогнозы врачей.
— Я снова смогу ходить,— без конца повторял он.— Я верю в себя и знаю, что смогу.
Рэнди перенес многочисленные операции, делал различные гимнастические упражнения. И благодаря своей несгибаемой воле перечеркнул диагноз врачей.
В 1980 году я начала свою сольную карьеру, или, вернее, отец, который был моим менеджером, заставил меня сделать это. У Джозефа не было сомнений, что я займусь шоу-бизнесом. Одно время я изучала экономику, но он всегда спрашивал:
— Зачем ты это делаешь? Тебе это вовсе не нужно! Я возражала ему, потому что знала, какие сложные юридические ситуации лежат в основе музыкального бизнеса. Но когда я начала петь, несмотря на первоначальные сомнения, я очень старалась. Прожив последние десять лет в Голливуде, я хоть и знала о теневых сторонах шоу-бизнеса, но это не касалось лично меня. Я была тогда настолько наивна, что сегодня не могу вспоминать об этом без смеха. Например, меня все время приглашала к себе домой хорошенькая супруга одной эстрадной звезды. Она меня мало знала, а кроме того, была намного старше, и я сперва не поняла ее настойчивости и чрезмерной любезности. Позже узнала, что она и ее муж были известны своими оргиями. И в определенных кругах не было секретом пристрастие этой дамы к молоденьким девочкам.
Да, работая в шоу-бизнесе, надо быть всегда начеку, даже с друзьями дома. Один известный актер, который был давно знаком с нашей семьей, пригласил меня, однажды в свое бюро, где я должна была договориться о роли в его новом шоу. Мы тогда отдыхали на Гавайях и условились, что подписывать контракт поедем вместе с мамой. Когда мы приехали в бюро этой звезды, его ассистент сказал:
— Он хотел бы поговорить с одной Ла Тойей. Мать осталась в машине. Секретарша провела меня в офис. Он был обставлен элегантной мебелью и отделан ценными породами дерева, а мой руководитель восседал за письменным столом с мраморной поверхностью. Я села напротив. Он тут же нажал на кнопку под столом, и я услышала щелчок позади меня. Он ласково поинтересовался:
— Как поживаете?
— Спасибо, хорошо.
— Хотите выпить?
— Нет, спасибо.
— Спорю, что вы избалованный любимчик в семье,— поддразнивал он.
— Нет, это не так.
— Знаете, я следил за вашей карьерой. Вы очень красивая девушка.
После часа непринужденного разговора он вдруг встал и наклонился ко мне.
— Почему бы вам не поужинать со мной в Лас-Вегасе?
— Я не могу.
— Почему?
— Я не ужинаю с незнакомыми людьми.
— Но вы же меня знаете,— возразил он.— Мы уже битый час беседуем с вами.
— Это так, но для меня вы по-прежнему чужой человек. Кроме того, я улетаю сегодня вечером с мамой на Гавайи.
— У меня сегодня шоу. Пойдемте со мной. Скажите, что вы хотели бы получить,— я все исполню. Мы можем потом пройтись по магазинам.
— Не надо ходить со мной. У меня есть свои деньги.
Я знала о том, что бывают такие случаи, когда роль дают после постели, но чтобы такое случилось со мной... Он же все-таки друг семьи, в дедушки мне годится по возрасту. Я постаралась заговорить в деловом тоне:
— Я думала, что меня пригласили, чтобы утвердить на роль. Было бы очень любезно с вашей стороны приступить к делу. Мама ждет меня в машине.
— Роль и так ваша, Ла Тойя, вы это знаете,— ответил он, улыбаясь.
— Но мы же ни о чем не договорились.
— Она ваша, сокровище мое... при условии, что мы сегодня вместе поужинаем.
Как хищник, он подошел к моему стулу. Я вскочила и пересела на диван, лихорадочно обдумывая, что мне делать, а мой незадачливый обольститель подошел к проигрывателю и поставил пластинку.
— Знаете, что мне напоминают ваши глаза?— спросил он льстиво.
Песня как бы подсказала ответ:
«Когда я вижу твои карие глаза, так хорошо на сердце...»
Боже! Музыка звучала на всю комнату, а я ломала себе голову: как мне поскорее удрать отсюда?
— Вы должны меня отпустить. Я не могу остаться и не пойду ужинать с вами,— сказала я настойчиво.— Вы напрасно на что-то надеетесь. Я не из тех, за кого вы меня принимаете. Я пришла только потому, что вы позвонили, и отец просил меня об этом. Не нужна мне ваша роль. Отпустите меня.
— Нет!— его голос, который раньше звучал обольстительно, принял командный тон.
Я вскочила и побежала к двери, но она, как я и предполагала, оказалась запертой. Он схватил меня своей костлявой рукой.
— Никуда вы не пойдете. Сядьте!— командовал он.— Вы поужинаете со мной, но сначала мы купим вам что-нибудь красивое из вещей на Родео-драйв. Потом вы полетите в Лас-Вегас.
Сопротивление только распаляло его. Я изменила тактику: сделала вид, что готова уступить.
— О'кей,— сказала я покорно. — Я хочу эту роль, очень хочу. Вы выиграли.
Старик улыбнулся.
— Роль как будто специально для вас. И вы должны знать, что я люблю вас. Я всегда вас любил.
Я попыталась переменить тему, делая вид, что рада предстоящему совместному уикенду. Я спросила его, где мы переночуем и где будем есть.
— О!— воскликнул он обрадовано.
— Но мне надо взять пару вещей из дома. Во сколько мне вернуться?
Уже одно это проявление актерского мастерства должно было бы решить распределение ролей в мою пользу. Мне удалось блестяще разыграть мужчину, которого я никогда не собиралась больше видеть. Он наконец-то выпустил меня из офиса, и я спокойно пошла к двери, одарив его улыбкой, и стремглав побежала к машине. Когда я все рассказала матери, она пробормотала:
— В следующий раз мы пойдем вместе. Вероятно, она была напугана так же, как и я, но не хотела это показать. Я хотела как можно скорее забыть о неприятном эпизоде, но когда повзрослела, то никак не могла без недоумения вспомнить тогдашнюю реакцию матери на происшествие. Я представила себе, что было бы со мной, если бы такое случилось с моей дочерью. Равнодушие моей матери было мне совершенно непонятно.

Дата добавления: 2015-10-24