VII. Понятие пространства в правовой науке

Десять лет назад разносторонний историк-эконо­мист и профессор Сорбонны Анри Озер опубликовал лекции, которые он читал в Англии, под заголовком: «Modernite du XVI siecle»'. «Новизну» XVI века, кото­рый он называет даже «предвосхищением» («prefi-guration») XX века, он усматривает в том, что тогда

¹ Hauser. La Modemite du XVI siecle. Paris, 1930.
560 '

яитическая, моральная, интеллектуальная и эконо-^П°ческая революция уже начала демократию XIX ^мИУХ веков, в то время как контрреформация vv/Ц века, напротив, означала шаг назад. Так это со­мнение Hauser стало апологией политической систе­мы либерально-демократических западных держав и status quo Версаля. Ученый автор в 1930 году не заме­тил что новизна XVI века совсем иного рода, чем он _ее себе представлял и как она была заключена в смысле политической системы западных демократий. Так как настоящая новизна той эпохи заключена в том, что революционное для пространства измене­ние средневековой картины мира, как оно наступило _в XVI веке и как оно было научно завершено в XVII веке, предоставляет нам возможность сравне­ния, чтобы лучше и глубже постичь сегодняшнее из­менение образа пространства и представлений о про­странстве. Изменение понятия пространства с чрезвычайной глубиной и широтой происходит сего­дня во всех областях человеческой мысли и действия. И великое всемирно-политическое свершение совре­менности содержит в своей движущей сердцевине та­кого рода изменение прежних представлений про­странства и предпосылок пространства, что мы имеем пригодный исторический случай сравнения Для этого только в той перемене планетарного образа пространства, которая наступила 400 лет тому назад.

Словосочетание «большое пространство» должно послужить нам для того, чтобы научно осознать ^ЭтУ перемену. Несмотря на свою современную по­пулярность, это слово возвышается над любой только лишь повседневно-политическо-журналистской конъ­юнктурой и над изменчивостью популярности моды, ^°торая обычно определяет судьбу лозунгов. Конеч-°> необходимо точное научное выяснение, чтобы Р^еДотвратить недоразумения и злоупотребления и

°бы освободить путь плодотворному и последова-

^Льному применению в теории и на практике.

^Каи ш_мип

Против словосочетания «большое пространство» нельзя выдвинуть в качестве возражения то, что оно соединяет только пространственное представление «большой» с понятием «пространство» и потому со­держит только пространственную характеристику распространенного, более просторного пространства с помощью только внешне сравнивающего обозначе­ния размера. «Большой» содержит здесь иное, чем только лишь количественное, математическо-физи-ческое определение. В языковом смысле это совер­шенно допустимо и также общепринято. Во многих сложных словах с большой — например, великая дер­жава (GroBmacht), великий король (GroBkonig), «ве­ликая» («groBe») революция, «великая» («groBe») ар­мия и т. д. — это слово означает качественное усиление, а не только расширение и увеличение. Об­разование слова и понятия «большое пространство» конечно, имеет переходный характер, поскольку оно исходит из «пространства» и пытается изменить и преодолеть его прежнюю сущность посредством при­ложения «большой». Общее и неопределенное, остав­ляющее открытым для любого наполняющего опре­деления представление пространства сохраняется, и все же понятийно переводится на другой уровень, При этом нельзя избежать того, что «большое про­странство» рассматривается как нечто гораздо боль­шее, чем только лишь отрицание «малого простран­ства». В последнем случае обозначение становится только лишь негативным и только лишь сравнитель­ным определением. Тогда оно остается в идейной и объективной зависимости именно от того понятия пространства, которое оно пытается отрицать и пре­одолеть. Такие недоразумения — неизбежные сопут­ствующие явления каждого переходного времени. Я упоминаю о них только для того, чтобы предотвра­тить опасность отравления болтовней; эта опасность здесь особенно велика. Как только однажды Земля обретет свое надежное и справедливое распределение

_на большие пространства и различные большие про­странства явятся перед нами в своем внутреннем и внешнем порядке как устойчивые величины и фор­мы, пожалуй, найдутся и будут признаны иные, более красивые обозначения нового положения. Но до тех _пор слово и понятие большого пространства останут­ся незаменимым мостом от унаследованных к гряду­щим представлениям пространства, от старого поня­тия пространства к новому понятию пространства. Итак, большое пространство не является относи­тельно большим пространством по сравнению с от­носительно более маленьким пространством, не есть увеличенное малое пространство. Нужно преодолеть именно только лишь математически-физически-есте­ственно-научную нейтральность прежнего понятия пространства. Как говорит Ратцель: «Уже в просто­рном пространстве заключено нечто большее, я же­лал бы сказать, творческое».¹ Прибавление слова «большой» должно и может изменить понятийное поле. Это имеет решающее значение для правовой науки, особенно для государственно- и международ­но-правового образования понятия, поскольку все языковые и потому также все юридические понятия определяются понятийным полем и живут и растут вместе со своими понятийными соседями. Любое юридическое понятие подвержено тому, что Игеринг назвал «первостепенным требованием наличия поня­тийных соседей». В языкознании давно уже было осознано, в какой мере слово в своем содержании определяется таким полем значения.² В правовой

¹ Friedrich Ratzel. Der Lebensraum. 1901. S. 67. Выражение «поле значения» первым употребил, пожалуй, Gunther Ipsen в юбилейной статье, посвященной Wilhelm Streitberg. Heidelberg, 1924. S. 225. Сюда относятся из языко­знания работы Фердинанда де Соссюра, Leo Weissgerber, Jost 'пег. Впрочем, способ выражения еще сильно определяется пространственно в смысле просто плоскости.

науке взаимное определение систематическим по тайным контекстом сразу очевидно. Такие ел ^НЯ~ как: пространство, почва, суша (земля), поле, пове^' ность, территория, область, округ не являются к*" угодно взаимозаменяемыми и только «терминолог^ ческими» нюансами. По своему местоположению кя~ ждое понятие достовернее всего можно понять случае необходимости оспорить,' и «топика» являет­ся, к сожалению, той ветвью правовой науки, кото­рой сильно пренебрегают. Перемена поля значения которую вызывает словосочетание «большое про­странство» по сравнению со словом «пространство» заключается прежде всего в том, что данное прежде* с понятием «пространство» математически-естест­венно-научно-нейтральное поле значения оставляет­ся. Вместо пустого поверхностного или глубинного измерения, в котором движутся физические предме­ты, появляется сопряженное пространство достиже­ния, как оно принадлежит наполненному историей и соразмерному истории рейху, который приносит с собой и несет в себе свое собственное пространст­во, свои внутренние меры и границы.

Рассмотрение пространства как пустого поверхно­стного и глубинного измерения соответствовало пре­жде господствовавшей в правовой науке так называе­мой «теории пространства». Она рассматривает землю, почву, территорию, территорию государства не делая различий как «пространство» государствен­ной деятельности в смысле пустого пространства с линейными границами. Оно превращает дом и двор из конкретного порядка в только лишь кадастровую поверхность и делает из территории государства толь­ко лишь округ господства и управления, компетен­цию, административно-территориальный район, сфе-

¹ Schmitt. Die Wendung zum diskriminierenden ^Kriegsb,^egh_en 1938. S. 7 f.; Kindt-Kiefer. Fundamentalstruktur der staatnen Ganzheit. Bern, 1940, введение.

_Dy компетенции или как еще звучат различные описания. «Государство — это не что иное, как орга­низованный на определенной поверхности для права народ», — гласит определение, которое установил фрикер, основатель этой теории пространства и ко­торое стало потом господствующим благодаря Розе-_Ну, Лабану, Еллинеку, Отто Мейеру и Аншюцу.¹

В случае этой прежде господствовавшей теории пространства нужно обратить внимание на четыре фактора возникновения. Во-первых, ее политико-по­лемическая направленность: она желала отвергнуть определенные прежние восприятия почвы, именно все патримониальные и феодальные представления объекта, которые делали из почвы род частной собст­венности, будь то собственность князя, будь то соб­ственность мыслимого как юридическая личность государства. В этом отношении эта теория простран­ства является выражением политического развития к конституционному государству, на основе разделения публичного и частного права, Imperium и Dominium. В частном праве конкретное представление про­странства устраняется тем, что всякая земельная соб­ственность становится собственностью на «земель­ный участок». В публичном праве государственная

¹ Обозначение «теория пространства» — это пример «чрез­вычайной приспособляемости математического способа выра­жения» (G. Joos). Научно-правовая теория пространства, кото­рая заслуживает этого имени, должна была бы оказаться пригодной именно для различий и особенностей статуса про­странства и статуса почвы, которые та общая теория про­странства разрешает в Ничто, итак, например, для особенно­сти статуса почвы протектората, колонии, территории государства, народной почвы; сравни об этом весьма заслужи­вающий внимания почин Fnednch Klein о различии территори­ального верховенства и пространственного верховенства в Archiv des offentlichen Rechts. Bd 32 1941. S. 258 f., и попытки итальянских правоведов различать territono statale и spazio impenale.

территория становится только лишь «местом дейст­вия Imperium». Эта знаменитая формулировка Ц_и, Тельмана имела большой успех в конце XIX века. Се­годня легко понять, что она находится еще целиком под воздействием барочных и репрезентативных представлений, которые мыслят почву народа как род театральной сцены, на которой исполняется дра­ма публичного, государственного осуществления вла­сти. Но наряду с тем внутриполитически-полемиче­ским и этим барочно-сценическим представлением как третий фактор действует позитивистско-естест-веннонаучное представление пустого пространства как совершенно общей, то есть не специфически юридической категории. Все предметно восприни­маемое и потому и каждое в правовом смысле значи­тельное содержание — это только лишь «явления» в категориальных формах пространства и времени. Су­щественное ядро таких теорий пространства и их до­казательств всегда одно и то же: право — это закон­ный приказ; приказы могут быть обращены только к людям; господство осуществляется не над вещами, но только над людьми; поэтому государственное гос­подство можно определить только персонально, и все пространственные определения в правовом смысле только потому имеют значение, поскольку регулируе­мые нормой факты, как и все воспринимаемое свер­шение, определены пространственно и временным образом. Специфически правовое, конкретный поря­док, становится тем самым бессодержательной общей формой познания.

К этим трем определяющим развитие юридиче­ских теорий пространства, частично конституци­онно, частично естественнонаучно обусловленным факторам именно здесь четко присовокупляется ев­рейское влияние как собственно четвертый момент. Каждому, кто углубляется в исследование последнего отрезка развития этих учений о государственной тер­ритории, бросается в глаза, в какой мере еврейские

566 ''

торы, чьи мнения в иных случаях имеют обыкнове-^аВ распределяться по противоположным теориям и направлениям, здесь вдруг единодушно способствуют

звитию _к пустому представлению пространства. Гоеди юристов я называю только имена Розена, Ла-бана, Еллинека, Навяского, Кельзена и его учеников, среди философов и социологов Георга Зиммеля, ко­торый объявил «нонсенсом» любое другое представ­ление, чем определенное со стороны покорившегося человека представление о господстве и о территории. Своеобразное натянутое отношение еврейского наро­да ко всему, что затрагивает почву, землю и террито­рию, обосновано в его роде политического существо­вания. Связь народа с оформленной собственной работой поселения и культуры почвой и с вытекаю­щими отсюда конкретными формами власти непо­нятна еврейскому духу. Впрочем, он и совсем не же­лает понимать это, но хочет лишь схватить это в понятийном смысле, чтобы поставить на это место свои понятия. «Comprendre c'est detruire»,¹ как прого­ворился один французский еврей. Конечно, эти ев­рейские авторы так же не создали прежнюю теорию пространства, как они не создали вообще ничего иного. Но они были и здесь важным ферментом раз­ложения конкретных, определяемых пространством порядков.

В немецкой научно-правовой литературе обнару­живаются значительные попытки преодоления этого пустого пространства.² И основатель новой науки о пространстве, Фридрих Ратцель, уже познал, что «ов­ладение пространством является признаком всякой жизни».³ Но охватывающее действие и настоящую глубину новых представлений пространства можно

₂ Понять значит разрушить (фр.).

Заслуга первой попытки подобает здесь работе: Walter ^ш™е/. Das Wesen des Staatsgebietes. Berlin, 1933. Der Lebensraum. 1901. S. 12.

будет еще убедительнее осознать, если мы обратим внимание на преодоление прежних естественнонауч­ных, так называемых классических представлений пространства в других, особенно также естественно­научных сферах деятельности. Только тогда обуслов­ленность временем кажущихся вечными «классиче­ских» категорий предстанет в правильном свете Пустое, нейтральное, математически-естественнона­учное представление пространства победило в начале современной политико-исторической и государст­венно- и международно-правовой эпохи, то есть в XVI и XVII веках. Все духовные течения этой эпохи различным образом внесли в это свой вклад: Ренес­санс, Реформация, гуманизм и барокко, так же как и изменение планетарной картины Земли и мира бла­годаря открытию Америки и кругосветным плавани­ям, изменения в астрономической картине мира и великие математические, механические и физические открытия, одним словом все, что Макс Вебер назы­вает «западным рационализмом» и чьим героическим веком было XVII столетие. Здесь побеждает — в той же мере, в какой понятие государства становится господствующим надо всем понятием порядка евро­пейского континента — представление пустого про­странства, которое заполняется физическими пред­метами, объектами чувственного восприятия. В этом пустом пространстве воспринимающий субъект реги­стрирует объекты своего восприятия, чтобы «локали­зовать» их. В нем «движение» само собой происходит благодаря изменению положения точек. Это пред­ставление пространства достигает своей кульминации в априоризме философии Канта, где пространство является априорной формой познания.

В противоположность этому научные изменения этого представления пространства заслуживают на­шего особого внимания. Квантовая физика Макса Планка упраздняет пространство, разлагая любой процесс движения на отдельные, периодические вол-

материи, и приводит, таким образом, к волновой ^Нр_Ханике; согласно этой новой механике каждая от­дельная материальная точка системы одновременно ^д _ляеТся в известном смысле всеми местами всего j*_ах0дящегося в распоряжении системы простран­ства.¹ Еше значительнее для нашего нового, конкрет­ного понятия пространства биологические исследо­вания, в которых за пределами упраздняющей про­странство проблематики понятия пространства, побеждает другое понятие пространства. Сообразно с этим «движение» для биологического познания про­исходит не в прежнем естественнонаучном простран­стве само собой, но наоборот, пространственно-вре­менное оформление происходит из движения. Итак, для этого биологического рассмотрения не мир нахо­дится в пространстве, но пространство находится в мире и подле мира. Пространственное создается только подле предметов и в предметах, и пространст­венно-временные порядки больше не являются толь­ко лишь внесениями в данное пустое пространство, но они соответствуют скорее актуальной ситуации, событию. Только теперь окончательно преодолены представления пустого измерения глубины и только лишь формальной категории пространства. Про­странство становится пространством достижения.

Эти формулировки, которыми я обязан значитель­ному труду гейдельбергского биолога Виктора фон Вайцзекера,² могут стать плодотворными и для нашей научно-правовой проблемы пространства. Общее обозначение «пространство» остается по причинам

¹ Planck. Das Weltbild der neuen Physik. 1929. S. 25 ff. Ср. об p^T°^M интересную статью: Hermann Wein. Die zwei Formen der ^enntniskritik// Blatter fur deutsche Philosophie. Band 14. 1940.

Wah ^^e'^zs^^cl^cer- «Der Gestaltkreis. Theorie und Einheit von к "^rnehrnen und Bewegen». Leipzig, 1940; в нашей связи осо-^снНо важно с. 102.

практического взаимопонимания как общее рамоч­ное понятие для различных представлений простран­ства различных эпох и народов. Но все сегодняшние старания преодолеть «классическое», то есть пустое и нейтральное понятие пространства приводят нас к существенной в научно-правовом смысле связи, ко­торая была живой в великие времена немецкой исто­рии права и которую разложение права разложило до относимого к государству нормативизма закона: к связи конкретного порядка и местоположения. Про­странство как таковое, само собой разумеется, не яв­ляется конкретным порядком. Но, пожалуй, каждый конкретный порядок и общность обладают специфи­ческими содержаниями места и пространства. В этом смысле можно сказать, что любое правовое учрежде­ние, любой институт заключает в себе свою идею пространства и потому привносит с собой свою внут­реннюю меру и свою внутреннюю границу. Так, к родству и семье принадлежат дом и двор. Слово «кре­стьянин» («Bauer») в историко-правовом отношении происходит не от земледелия (Ackerbau), но от строи­тельства (Ваи), здания (Gebaude), как dominus проис­ходит от domus. Город (Stadt) называется местом (Statte). Марка, граница — это не линейная граница, но пространственно-содержательно определенная пограничная зона. «Имение» — это носитель земле­владения, как «двор» — носитель права двора. Земля (в отличие, например, от леса или города или моря) является правовым союзом возделывающих землю и владеющих землей людей в их и пространственно конкретном порядке мира.¹ Отто фон Гирке показал

¹ Otto Brunner. Land und Herrschaft, Grundfragen der ter-ritorialen Verfassungsgeschichte Sudostdeutschlands im Mittelal-ter // Veroffentlichungen des Oesterreichischen Instituts fur Ges-chichtsforschung. 1939. S. 219.

в своей истории немецкого понятия «корпорация», в какой мере правовые представления немецкого Средневековья были прежде всего понятиями про­странства, как он выражается, «юридически-квали­фицированными, пространственно-вещественными единицами». Это справедливо прежде всего и для «города». В то время как в римском праве «civitas» означает совокупность лиц, составленную из отдель­ных «cives»,³ то есть граждан, средневековое «civitas», которое переводится как «город», «крепость» или «бухта», исходит из локального значения, и соответ­ственно латинское слово для обозначения граждани­на звучит иногда даже не civis, a civitatensis. Такое слово как «мир», которое с XIX века стало частично эмоционально расплывчатым, частично мысленно абстрактным обозначением, живет в мысли о поряд­ке немецкого Средневековья также всегда местно и тем самым конкретно: как мир в доме, как мир на рынке, сохранение мира в замке, мир вещей, церков­ный мир, общественный мир. Всегда с конкретным порядком в понятийно-правовом отношении связано и конкретное местоположение.

Этими соображениями здесь, само собой разумеет­ся, не рекомендуется возврат к средневековым по­рядкам. Но, пожалуй, ощущается потребность пре­одоления и устранения боящегося пространства образа мысли и образа представлений, который стал господствующим в XIX веке, который сегодня еще в общем и целом определяет юридическое образова­ние понятий и который, с точки зрения мировой политики, подчинен чуждому земле, упраздняюще­му пространство и потому безграничному универса-

' Von Gierke. Das deutsche Genossenschaftsrecht. 11. 1873. S. 575 f.

² Город, государство {лат.).

³ Граждане {лат.).

лизму англо-саксонского морского господства. Море свободно, в смысле свободно от государств, то есть свободно от единственного представления порядка пространств связанного с государством правового мышления.' Но в отношении земли исключительная относимость к государству позитивистского мышле­ния законами юридически сравняла до tabula rasa чу­десное изобилие живых оформлений пространства. То, что в последнем столетии именовало себя «тео­рией пространства», — это полная противополож­ность того, что мы сегодня понимаем под мышлени­ем пространством. Идея большого пространства служит нам особенно для того, чтобы преодолеть мо­нопольное положение пустого понятия государствен­ной территории и в конституционном и международ­но-правовом смысле возвысить рейх до служащего мерилом понятия нашего правового мышления. С этим вообще связано возрождение правового мышления, которое может снова осмыслить и приме­нить для всех важных институтов старую и вечную связь порядка и местоположения, опять придать слову «мир» содержание и слову «родина» опять при­дать характер определяющего вид существенного признака.

¹ О противостоянии земли и моря в международном праве Нового времени сравни вышеназванное в предуведомлени сочинение «Staatliche Souveranitat und Freies Meet» в «jj Reich und Europa». Leipzig (Koehler und Amelang), 1941. S. 7?

M

Дата добавления: 2015-10-02