Немного nostalgia. По тревоге

Валентин Гораев

Частые тренировки по приведению части в боевую готовность приносят большую пользу. Несомненно, кто бы спорил. Да только как нет худа без добра, так и добра без худа тоже не бывает. Диалектика.

Обычно было так: «Тревога!» - прибежать, доложить, получить задачу, дальше на стоянку – расчехлить, подготовить к запуску, запустить, опробовать, доложить о готовности к боевому применению. «Отбой!» - выключить, зачехлить, на разбор. И так много раз. Потом: «Тревога!» - прибежать, доложить, расчехлить, покурить, покурить, покурить, доложить о готовности. «Отбой!» - зачехлить, на разбор. А потом ещё проще: «Собрались? Ну, молодцы. Отдыхайте».

Кроме этого, должен был быть дежурный экипаж. В те незабвенные времена, когда даже наш славный фотокружок считался боевой частью, с командира эскадрильи трясли с КП Округа доклад с массой всевозможных сведений о каждом члене дежурного экипажа и о самолёте отдельно. Нередко проверяли дежурный экипаж на готовность к выполнению поставленных «сверху» задач. О сборе по тревоге: если бы мы жили далеко от аэродрома, то дежурному экипажу пришлось бы ночевать на аэродроме, а поскольку жилой сектор находился рядом, то ночевали мы дома, а экипаж собирали из тех, кто не успел спрятаться.

Вот и на этот раз так же. То ли суббота была, то ли воскресенье, уж и не помню. «Тревога!» Прибегаю, докладываю. Командир экипажа Саня Бусунин ещё не прибыл. Штурмана и радиста, посыльный докладывает, дома нет. Борттехник Гена Кузнецов с бортмехаником Морозовым уже «чехлы рвут». Я тоже тут под ногами путаюсь. Командир экипажа пришёл. Чего мудрить, доложили о готовности. В ответ с КП Округа команда: «Взлёт!» Вай-вай-вай! Опять посыльного пулей за штурманом и радистом. Хотя бы кого-нибудь найти. Иван Катровский, штурман, прибежал в гражданской шапке и в - мыле. В буквальном смысле – из ванны выдернули. Выловили радиста Витю Шефера – не вовремя из гостей вернулся. Благо трезвый – непьющий.

Подхватились, заметались, но паники большой нет. Такое бывало: взлетим, по кругу прокатимся и на посадку, отбой. Взлетаем. Команда по радио: доложите готовность к полёту на Новосибирск. Ага, ну, скажи, что не готов. Я – «салага», Саня Бусунин не намного меня старше, штурман вообще чуть ли не вчера в часть пришёл. Радист, правда, опытный, регламенты наизусть, можно сказать, знает. Про техника с механиком разговору нет. Ну, Бог даст прорвёмся.

Ясен ясень, как пионеры! «Доложите расчётное прибытия в Толмачёво!» - «Минутку.» - штурман нервно жуёт карандаш, от НЛ-10 дым пошёл. Командир оборачивается на штурмана и у того из-под шапки попёрли мыльные пузыри, - «14.28» Бусунин выдаёт время в эфир. Правак, то бишь я, Валька Гораев, судорожно вцепился в штурвал, лихорадочно соображая: простоял, проболтал, поддавшись общему настроению, а в кармане ни рубля, ни одной бумаги с печатью, даже личных документов нет – кто же мог подумать, что придётся куда-то лететь. У других положение аналогичное. Пока летели навели шмон: на весь экипаж около трёх рублей денег, а из документов только полётный лист да чистый бланк командировочного, что завалялся каким-то образом в ЖПС (журнал подготовки самолёта).

Ладно. Прилетели в Толмачёво, нас встречают говорят примерно таковы слова: и лежит ваш путь, добры молодцы, во горюч Камень-на-Оби реке. И сей же час, мать вашу! Хвост поджали, по газам, колёса в воздух.

Прилетаем. Ночь уж на дворе. Камень-на-Оби. Название красивое, да только кроме названия там степь широкая, ветры морозные да снега до горизонта – дело-то было в феврале. Утром нас за Христа ради покормили в лётной столовой, а пока добрались до аэродрома дело к обеду. А там уж машина с грузом – битые фонари (прозрачные колпаки пилотских кабин) с Як-28: со Славгорода прилетел Ил-28 на запасной, курсант. У Ил-28 крыло высоко расположено, а Як-28 сам весь как присевший. Курсант как рулил вдоль стоянки, так консолью крыла по фонарям-то и прошёлся. Нам велено эти калечные колпаки отвезти в Иркутск. И свободны. Куды беч? Загрузились. Долго мучились с размещением и креплением. Подготовились, прошли контроль.

Наконец взлетаем. А сами помалкиваем, что без документов. Красноярск – траверзом. Нижнеудинск прошли. Ангарск, снижаемся. В эфире некоторое непонимание: «граждАне» утверждают, что у них нашей заявки нет. Командир что-то им втюхивает по теме тягот армейской жизни, мол, свяжитесь с КП, «вояки», якобы, всё знают. Пока сыр-бор, сели, катимся.

Никому из нас по молодости и неопытности в Иркутске бывать не приходилось. За окошком, напомню, ночь. «Посадка» командует: «Работайте с Рулением». Радист кнопочку на РСИУ-4 клац: «Руление, командир». «Понял», - и в эфир: «Иркутск – Руление, 16346 освободил по второй.» - «16346, Иркутск - Руление, по второй на десятую, затем по шестнадцатой на стоянку 32 по командам встречающего.» - «Понял, по десятой, шестнадцатой на 32.» Кой хрен понял, прости, Господи! Свихнуться недолго! Бусунин в лёгком обалдении, Витя Шефер стремительно листает сборник (раньше сборник и регламент печатались отдельными книгами). Мы встали на перекрёстке – дело в том, что в Иркутске зимой дополнительные РД расчищали и соответственно их нумеровали, но в сборник эти временные РД не вносились. Откуда нам-то было о них знать! Вот и стоим, молотим.

Диспетчер «Руления» ситуацию сразу усёк и послал к нам «лидер», «фолоу ми» который. А пока его ждали, на десятую РД выполз Ту-154 и встал, нас ожидаючи. А «лидер» - раздолбаный УАЗик с мигалкой на крыше – за ним, объехать не может: по бокам РД сугробы. Помыкался, помыкался да и поехал через другие РД к нам пробиваться. Пробился и увёл нас, наконец-то, в сторону нужной стоянки. И всё это время командир «тушки» нудил в эфире по поводу нашей сути и плебейского происхождения. Сволочь, однако. Даже на замечания диспетчера не реагировал. Витя Шефер дотянулся до кнопки командной радиостанции и спокойно выдал в эфир этакое нечто. Что-то такое о глубинных корнях языка как речевого органа у отдельно взятых за причинное место индивидуумов с характерным, ярко выраженным расположением головкового мозга в полушариях седалища и особенностях функционирования мозжечка при активном воздействии на него прямой кишки. Заруливали и выключались в тишине.

На том же «лидере» командир со штурманом уехали выяснять обстановку. Мороз под 30. Самолёт мгновенно остыл. Мы забились греться в будку к вохровцам. Где-то через полтора-два часа приехали командир со штурманом и глаголют нам, что попали мы не туда, надобно на Иркутск-2, т.е. на завод, но данных заводского аэродрома взять сейчас, ночью, негде. А посему пошли спать.

Ага, прям щас! А где деньги, Зин? Мы у «граждАней» - за гостиницу платить надо.

И тут на сцену выступает наш маг и волшебник механичек «Морозко» - запускает руку глубоко в штаны, в исподнее, должно быть, (прости, Господи, глаза бы не смотрели) и достаёт… заначку! Хе-хе… А вы о чём подумали? Ну, не Бог весть какая деньга, а только на гостиницу и ужин – стакан чаю с сахаром и мандыбрик – как раз хватило.

А утром долго доказывали врачу - довольно милой и потому, должно быть, особенно настырной и местами, я бы даже сказал, вредной, женщине, что мы не авантюристы (да чистой воды!), что ВЛК (врачебно-лётная комиссия) и квартальные медосмотры у нас пройдены успешно и вовремя, и все мы к полётам допущены, и вощще – как последний довод – мы же хорошие! Уж и не знаю, как нам удалось её уломать, только штампик в полётный лист о допуске к полёту она нам поставила! А тут и офицер с завода приехал, передал нам данные заводского аэродрома и укатил в город.

Взлетаем. Разворот и снижение на заводскую полосу. Садимся. Заруливаем. Выключаемся. И пока мы газуем и разжижаем масло перед выключением двигателей перед носом самолёта крутится какой-то мужичонка с ружьецом. Только это мы выключились, стремянку из двери выкинули и собрались выходить, как он, мужичок этот, ружьишко – СКС, между прочим, 7,62, пять штук в магазине – на нас наставляет и ласково этак просит нас из самолёта не выходить до особого по поводу нас распоряжения и прибытия за нами же машины. Вот.

Ладно. Мы порядок понимаем. Сидим, ждём. От холода так вибрируем, что, кажется, самолёт сейчас развалится. Командир по рации увещевает КП прислать за нами машину как можно быстрее, поскольку промедление чревато для ВВС потерями, причём совершенно не боевыми, обидно. А у них обед и потому ехать некому, вот придёт начальник такой-растакой службы, возможно он знает, кому нужны наши фонари, и вообще: какие фонари, «какие ребята, кто их видел?», не засоряйте эфир, не мешайте работать!

Часа через три, когда воздух за морозно узорчатыми стёклами иллюминаторов нашего многострадального лайнера начал медленно, но уверенно густеть в синеву, пришёл, скрипя всеми суставами, грузовичок немыслимой марки, в кузов которого и сгрузили покалеченные фонари и наши полузамёрзшие тела. Фонари – на склад, нас – на АДП. То да сё, кому зачем, суть да дело – конец рабочего дня. Нами заниматься некому. Взмолился тут Саня Бусунин – отпустите наши грешные души на покаяние, выпустите нас в вольное небо, а уж мы-то не оплошаем, дорогу до дому найдём, потому как нет больше нашей моченьки терпеть, во рту со вчерашнего вечера ни маковой росинки, ни денег, ни документов, ни хрена вообще ничего и штурман в мыле, улетали по тревоге и кабы было из чего застрелиться… йе-е-х-х!.. жисть!!! Сжалились, скупую слезу по небритой щеке размазали, высморкались, куда-то позвонили, чего-то пообещали, полётный лист подписали. Выпустили. Домой мы прилетели к полуночи.

Да-а. Хороший урок. С тех пор и у меня, и у штурмана в портфеле в особом конверте всегда были всевозможные бумаги с печатями и штампами. И деньги! На всякий тревожный случай.

Молодые были, зелё-о-о-ные.

© Copyright: Валентин Гораев, 2011
Свидетельство о публикации №21106150974

Дата добавления: 2015-09-04