Глава 54. Тем, что не сразу доложил о своих подозрениях на мой счет

Тем, что не сразу доложил о своих подозрениях на мой счет, Макс пересек черту. Если хоть немного повезет – ему сойдет это с рук. Теперь, когда я убедилась, что он в безопасности, пришла пора позаботиться о собственной шкуре. Позже я еще разок напомню, что, если бы верил мне, когда я сказала, что Коулмен похищена, его бы не подстрелили. Как я уже объявила Максу, это была только его чертова ошибка. А еще подчеркну, что шум, с которым я вышибла дверь, отвлек обоих, его и Эмери, поэтому, когда тот выстрелил, Макс повернулся. И напомню, что убила бармена, чтобы спасти ему жизнь. Ладно, последняя часть была не совсем правдой: в тот момент я сочла его мертвым и думала лишь о том, чтобы принять вину на себя и спасти этим карьеру Коулмен, а заодно искупить кое‑какие свои прегрешения. Но если ложь выполнит двойную функцию, я не стану этому препятствовать.

Единственное, что оставалось, – прожить остаток дня с Карло, найти мотивацию готовить обед, есть, читать, делая вид, что все будет как прежде. Но после вечернего выгула мопсов, в тот момент, когда мы обычно облачались в банные халаты, выпивали по стаканчику теплого молока и немного скучали у телевизора, чтобы успокоиться, атмосфера вдруг накалилась. Карло снял ключи от машины с крючка у двери, ведущей в гараж, и сказал:

– Пойдем, пора прокатиться.

– Боже правый, именно так всегда и говорят, собираясь кого‑то пришить. – У меня непроизвольно вырвался смешок – из тех, что обычно предвещают истерику.

– Дорогая, пожалуйста, хватит защищаться, – скорее с грустью, чем с раздражением сказал Карло. – Наш брак висит на волоске.

Я села в его «вольво» с не слишком покорным видом. Мы молча поехали по Голдер‑Ранч‑роуд и повернули на юг к Ораклу. Я подумала, что он просто не мог позволить мне болтаться по дому целый день и сейчас отвезет меня назад к жилищу Коулмен.

Карло этого не сделал. Мы миновали торговый центр на углу Оракл и Танжерин, Карло неожиданно повернул налево, к горам, к темноте национального парка Каталина. Именно там мы раньше бродили пешком, там в меня стреляли, но бывать в парке вечером мне не доводилось. Я даже не знала, пускают ли туда после заката.

Не переключив свет на дальний, Карло медленно вел машину по петляющей черной дороге к парковке, откуда днем мы бы увидели все тропинки, разбегающиеся от начала маршрута пешего пути. Сейчас же последнее, что я разглядела, – огромный, с кулак, паук, которого выхватил свет фар за мгновение до того, как Карло погасил их.

Какое‑то время мы сидели в полной темноте: непроглядный мрак будто скрыл нас друг от друга. Если он что‑то задумал – пусть говорит первым. Я была слишком подавленной и уставшей, чтобы помогать ему. Пока я ждала, глаза мои привыкли к темноте, и, хотя профиль Карло по‑прежнему оставался невидим, я начала различать нечеткий абрис горных вершин на беззвездном востоке. И только сейчас заметила, что не было луны – то ли еще не вышла, то ли уже скрылась. Затем, словно протиснувшись сквозь темень, через все небо слева направо вытянулся бледно‑серый мазок: Карло когда‑то говорил, что это Млечный Путь. Такой вот он, Млечный Путь – столько звезд, а каждой отдельной звездочки не разглядеть.

– Никак не могу начать, – наконец заговорил Карло.

– Ты будешь добрым. И ничего с этим поделать не сможешь.

– Просто хотел сказать, что, когда так долго живешь во лжи, очень трудно понять, где правда.

Лучше меня этого не знает никто.

– Если честно, я слишком устала, и боль не прошла, и соображаю не так ясно.

– Да, – сказал Карло. – Я все это знаю. Вот почему мы это делаем ночью: сейчас темно и ты все еще не скинула маску. Может, это единственный момент в наших отношениях, когда я стал хозяином положения, вот только не уверен, что горжусь этим.

– Ты не стремился узнать, – произнесла я, ненавидя себя за жалобные нотки в голосе. – А я делала то, что ты хотел, чтобы я делала.

– Меня волновало не то, о чем ты могла бы мне рассказать. Все дело в тебе самой. – Его голос тоже звучал обиженно.

Пока я лишь кивнула – просто чтобы он продолжал. Это был испытанный с Эмери способ: когда твоя жизнь под угрозой, чем дольше ты даешь другому человеку болтать, тем больше шансов выжить. Подавляющее число людей не могут говорить и убивать одновременно. Поразмыслите об этом. Вы закрываете рот, прежде чем нажимаете курок. Я была готова продержать Перфессера в «режиме лекции», пока не пойму, на что будет похожа моя оставшаяся жизнь.

Только тогда он нажал на курок.

– В тот раз, когда я говорил с Максом… Вообще‑то, он рассказал мне не все подробности твоего прошлого.

– Не так уж много он и знает.

– Я спрашивал его о тебе. В смысле – о тебе лично.

– И что же он рассказал?

– Как ты выразилась, не так уж много. Макс дал мне номер телефона кого‑то из штаб‑квартиры ФБР в Вашингтоне. Друга твоего, психолога, как он выразился. Дэвида Вайса.

Я не сразу поняла, что меня только что убили. Ощущалось то онемение, которое появляется перед болью, перед тем как уходят силы и тебя охватывает шок. Трудно сказать, что Карло знал обо мне.

– Вайс? – переспросила я и будто со стороны услышала, что перешла на визг. И, понимая, что мертва, добавила: – Я говорила тебе, что собираюсь все рассказать. Ты не доверял мне?

– Нет. Да. Я не мог ждать.

Внезапно моя усталость улетучилась.

– Он сообщил, что я убила человека? Не этого, последнего, другого – когда еще работала в Бюро. Зиг информирован лучше, чем кто‑либо.

Знал ли Карло точное количество погибших или нет, он лишь скривил губы в усмешке:

– Ерунда. Забудь. Расскажи лучше о человеке по имени Пол.

И вновь моя реальность опрокинулась, и я почувствовала, будто скольжу к пропасти, вот‑вот готовая сорваться в эмоциональное свободное падение. Но, сидя здесь лицом к ветровому стеклу, словно в исповедальне, мы оба не имели выбора, и я выложила ему все. Рассказала, как каждый человек, становившийся мне близким, родственник или друг, был копом той или иной «разновидности». Как подозревала себя в том, что гоню любого гражданского, которого знаю. Как одна моя половина боялась, что прогоню его, а вторая – что прогнать не смогу. Рассказала ему много больше, чем когда‑то Зигмунду, включая то, что Пол совсем не напоминал моего отца и это означало, что он, наверное, был хорошим парнем.

Я рассказала, что приходила в ужас от мысли, что он бросит меня, если узнает, кто я на самом деле.

Когда закончила, Карло продолжал молча сидеть, словно я говорила слишком быстро и ему требовалось время, чтобы осмыслить услышанное. Затем он произнес:

– Ну и сволочь.

Ошеломленная, потрясенная ответом, я отвернулась от него.

– Тебя бы туда… – удалось выдавить мне.

– Да не ты, – отмахнулся Карло. – Я про Пола. Пол этот повел себя как последняя задница.

Я сидела, часто‑часто моргая и силясь понять, отчего это прозвучало не как прощение, не как покаяние. Один настоящий мужчина в моей жизни называет другого настоящего мужчину задницей. Я уже просто не знала, что думать.

– И ты решила, что я такой же, как он. Видишь ли, когда я учился на пастора, часть своей практики проработал тюремным священником. Мне приходилось соборовать перед смертью убитого заточкой в ухо. Я провожал приговоренного на казнь, когда еще не отменили электрический стул, и оставался наблюдать, как плавится его тело. За кого ты меня принимаешь, за слезливого попика с вином для причастия вместо спинного мозга?

– А нет. – Мне удалось осторожно изъять из интонации знак вопроса.

– Еще как нет. Это было бы отвратительно!

И все же у меня оставались сомнения.

– Погоди, а это, случаем, не один из маневров типа «снизойти, чтобы покорить»? – спросила я.

Карло проигнорировал мой вопрос.

– Не понимаю, почему ты от меня утаивала столько себя.

Я взорвалась:

– Ты не хотел знать! Помнишь наше первое свидание? Ты рассказал мне историю о человеке в маске. Ты все дал понять четко и ясно.

– И что, по‑твоему, я дал понять?

– Сознательно или нет, ты дал понять, что ты хороший, а я плохая. – Перед глазами вдруг пронеслось видение тела Песила, наверное уже не в первый раз. – Что мне надо скрывать все, что видела, все, что сделала, и притворяться такой же хорошей, как ты.

– Боже мой, ты думала, я не представлял себе, чему ты могла быть свидетелем? О’Хари, у меня степень доктора философии и доктора теологии, и я не тупой. Тебе надо‑то всего лишь ничего не скрывать.

– Перфессер, пожалуйста, не заставляй меня говорить тебе чистую правду. Вряд ли из этого выйдет что‑то хорошее. Я быстро разонравлюсь тебе.

– Это твой шанс. Ничего другого я тебе предложить не могу.

– А как по‑твоему, есть шанс, что ты не бросишь меня?

– Это нездоровые отношения. – Карло хватило ума не отвечать мне простым заверением, зная, как часто и умело люди лгут.

– Согласна, но в свое оправдание скажу, что других у меня никогда не было.

– Тогда с максимальной искренностью могу заявить: есть очень крепкая вероятность, что я не брошу тебя. Вот так.

– Прежде чем я начну свое масштабное признание, будь добр, сначала поведай‑ка мне все, что тебе доложил Зигмунд.

Карло ненадолго задумался, затем покачал головой:

– Знаешь, с этим мы можем не спешить. Но давай начнем с того – извини за банальность, но за последние двадцать четыре часа мне просто не удалось подобрать нужных слов, – что ты должна доверять людям, которых любишь. И должна доверять их любви к тебе. Да, чтобы внести окончательную ясность, могу добавить: когда рассказывал тебе сказку о человеке с маской, я имел в виду себя.

В этот момент я на мгновение увидела всех мужчин, которыми был Карло, все его маски. Но мне нравился именно этот Карло, здесь и сейчас, этот сильный человек, который встретил и принял меня такой, какая я есть. Может, потому я и вышла за него, что разглядела именно эту версию в тот первый день в его аудитории. До этого момента все остальное между нами просто было «притиранием» двух разных людей. Наверное, так бывает в любом возрасте.

– Дафни, – выпалила я.

– Что?

– Меня на самом деле зовут не Бриджид. Меня крестили под именем Дафни, но я сменила его, когда пришла работать в Бюро, чтобы ребята не дразнили.

– Хорошее начало.

Карло накрыл мою руку своей и сжал ее. Прикосновение будто разрядом пронизало все тело. До этого я не сознавала опасности момента. Он притянул меня к себе с таким напором, который показал, что я сильно недооценила его. Я оказалась так близко, что могла видеть его лицо даже в темноте.

– А теперь поцелуй меня, красотка, – прошептал он.

Я повиновалась.

А затем очень серьезно, на каком‑то хрипловато‑низком регистре голоса, о существовании которого я и не подозревала, чуть оскалившись, Карло с силой проговорил:

– Бриджид, я люблю тебя.

Карло произнес мое имя. До этого момента он не называл меня по имени. Грубое обнажение мужчины в любви пугающе, даже для меня. Я задрожала, отпрянула и почувствовала, что ресницы стали влажными.

– Зачем… – с трудом выдавила я, продолжая сомневаться и все еще страшась такой тесной близости.

Он знал. Серьезность слетела так же внезапно, как и зажгла его, вернув деликатность и такт, Карло просиял мне улыбкой и пожал плечами:

– Будь я проклят, если знаю.

Я собралась ответить резкостью, чем‑то вроде «хватит придуриваться», но вместо этого снова потянулась к нему через разделявшую нас консоль и поцеловала его плечо так нежно, что, уверена, он ничего не почувствовал. Ощущение моей верхней губы на его рубашке стало спасением для настоящей меня, что бы это ни значило. Я уже не страшилась тесной близости, приняла ее и отважно прошептала его имя:

– Карло, я тоже люблю тебя.

Он запустил нежные пальцы мне в волосы и вытянул заколку. Волосы упали, и краешком глаза я увидела белый завиток сбоку на моем лице.

– Боюсь, я чувствую себя немножко старой, мой родной.

Карло кивнул. Больше ни капли лжи – мне это нравилось.

– И ко мне такое чувство то приходит, то уходит. Так оно и будет, наверное, пока не помрем. Но ты знаешь, что еще сказал о тебе Дэвид Вайс?

– Что?

– После того как тебя видят молодые мужчины, они грезят тобой, не понимая, отчего так происходит. Чрезвычайно проницательный человек, этот твой доктор Вайс. – Он ненадолго приобнял меня одной рукой.

Конечно, наши трудности с Карло не миновали: еще очень много правды предстояло рассказать и, откровенно говоря, сначала решить, как ее преподнести. Я не была, например, уверена, как он среагирует, когда я сообщу ему, что могу угодить в тюрьму за убийство Джеральда Песила. Нет, Макс ничего не скажет. Верно же?

Мы поехали обратно к дому, где я без сил упала на пол к мопсам. Они завозились, заскакали вокруг, радуясь и словно бы улыбаясь. С этим ощущением безрассудного легкомыслия оттого, что осталась жива и в данную минуту и на ближайшее будущее в безопасности со своей стаей, я вскрикнула:

– Всем обниматься!

Мопсы запрыгнули на меня. В ответ на песью атаку я потрепала их по головам.

Им вскоре надоело, и они убежали, оставив на моих джинсах светлые короткие шерстинки, но я не поднималась с пола еще несколько минут, глядя через дверь в гостиную с этого непривычного ракурса. Надо сказать, полоска обоев с розовато‑лиловым виноградом под потолком отсюда казалась такой же мерзкой.

– Джейн? – прошептала я. – Джейн? Ты здесь?

Было двадцать два тридцать, миновал уже час с того момента, когда мы обычно ложимся, и Карло ушел готовиться ко сну. Мопсы лакали воду из их общей миски. Этот чмокающий звук – единственное, что нарушало тишину дома. Хотелось думать, что здесь сейчас нет призрака Джейн. Может, никогда и не было. Я перекатилась на живот и рывком поднялась. Завтра, перед официальным допросом, моей первой остановкой будет «Крейт и Баррел» – нет, лучше «Поттери Барн». Надо купить новый набор тарелок, абсолютно непохожих на антикварный баварский фарфор. И новое покрывало, не розовое и не атласное.

Когда я вошла в спальню, то увидела, что Карло стянул покрывало. А еще заметила, что кресло из гостиной стояло у изножья кровати – в нем он, наверное, дежурил всю минувшую ночь напролет.

Мне надо было начать сначала, и я вдруг открыла для себя, что могу обрести в своей жизни целый счастливый год. Какой бог – не важно, насколько свирепый и злой, – отказал бы мне в мгновении счастья? Я вспомнила о признании Карло в темноте, о моем эмоциональном падении в бездну, которой всегда страшилась. Только на этот раз был кто‑то, кто ждал меня на краю – ждал, когда я к нему вернусь.

Дата добавления: 2015-09-04