Жан-Люк Наиси

политика, и есть искусство или то, что остается от них. Это значит идти по улице, это значит пересекать грани­цы, это — праздник, и это — траур, это — кипучая дея­тельность и нахождение в купе вагона, это знание того, как капитал капитализирует социальность и растворяет приставку «в», это вопрошание о том, что такое «револю­ция», это сопротивление, это существование.

Бытие «есть» это «в» (лучше сказать так: бытие есть в «в», внутри того, что не имеет своего внутреннего), ко­торое разделяет и одновременно присоединяет и разделя­ет, это предел, на котором оно открывается. Предел есть не что иное, как крайняя степень покинутости, при кото­рой любое свойство, всякое частное проявление качества для того, чтобы стать тем, чем оно, будучи самим собой, является, оказывается по своей сути обращенным к внеш­нему (но к такому внешнему, у которого нет внутренне­го...). Возможно ли мыслить эту заброшенность, в которой случается собственное (качественно специфичное), т.е. то, что первоначально, следовательно, с самого начала, с края, с предела своей качественной определенности, является принятым, воспринятым, манипулируемым желаемым, от­брасываемым, называемым, призываемым, сообщаемым? На самом деле эта заброшенность предшествует ее рож­дению, является ничем иным, как самым этим рождени­ем, бесконечным рождением до смерти, которая его пре­рывает, осуществляя заброшенность. Эта заброшенность бросает на произвол судьбы именно совместное бытие, а не общение и не сообщество, как если бы эти последние были всего лишь инстанциями приема и записи. Но сама заброшенность «сообщает», она наделяет себя уникально­стью благодаря бесконечно «внешнему» и в качестве бес­конечно «внешнего». Она дает качественно специфичное (личности, группе, собранию, обществу, народу и т.д.) со­стояться, открывая его. Хайдеггер называл это пришествие

Дата добавления: 2015-09-04