Портрет цивилизованного человека. талях связано закоснелое и нездоровое удовольствие

талях связано закоснелое и нездоровое удовольствие. Мы изобретательно разрушаем репутации, в первую очередь репутацию Бога; но в наше оправдание следует сказать, что еще больше усилий мы прилагаем, чтобы разрушить и свою репутацию, ставя под вопрос прежние истины и дискредитируя их, в результате чего в нашем сознании от­рицание плавно переходит в сомнение.

В то время как отрицают обычно ради чего-то, что находится вне самого отрицания, сомнение не извлекает никакой пользы из того, что выходит за его пределы, оно обращено к собственным конфликтам, к той войне, ко­торую разум объявляет самому себе, когда, утомленный собственной деятельностью, покушается на свои основы и опрокидывает их, чтобы, наконец освободившись, избе­жать нелепости, заставляющей его утверждать или отри­цать что бы то ни было. Пока он раздваивается в борьбе с самим собой, мы строим из себя судей и полагаем, что можем подвергнуть его анализу или даже противодейство­вать ему во имя того самого «я», над которым разум яко­бы не имеет власти или для которого он вообще оказался бы случайностью, если не принимать во внимание того факта, что никакая логика не позволит, чтобы мы поста­вили себя над ним, дабы признать или оспорить его за­конность, ибо нет ни инстанции, что была бы выше его, ни решения, которое не исходило бы от него самого. Тем не менее на деле все происходит так, как если бы с помо­щью какой-то уловки или чуда нам удалось освободиться и от его категорий, и от его уз. Возможно ли такое? В дей­ствительности все сводится к простейшей вещи: тот, кто поддается его доводам, забывает, что сам пользуется ра­зумом, и это забвение является условием плодотворной мысли, а то и вовсе мысли как таковой. Учитывая, что мы следуем за спонтанным движением разума и, размышляя, ставим себя на место самой жизни, мы не должны думать,

Эмиль-Мишель Чоран

что думаем; а как только мы начинаем об этом размыш­лять, наши мысли вступают в междоусобную брань и та­ким образом нейтрализуют одна другую внутри пусто­го сознания. Состояние стерильности, в котором мы и не движемся вперед и не отступаем, это преимущественное топтание на месте и есть то состояние, к которому ведет нас сомнение и которое во многих отношейиях проявляет­ся в «холодности» мистиков. Мы уж было поверили, что достигли определенности и обосновались в невыразимом; мы бросились в неопределенность и погрязли в пошло­сти. Все опошляется и распыляется обращенным на само­го себя разумом, застывшим в яростном оцепенении. Со­мнение обрушивается на нас как бедствие; мы не выби­раем его, мы в него попадаем, как в ловушку. И тщетно пытаемся вырваться из него или избежать его, оно не те­ряет нас из виду, ибо неверно будет сказать, что оно об­рушивается на нас: оно всегда было в нас, и мы были на него обречены. Никто не согласится добровольно огра­ничить свой выбор и не станет стремиться к тому, чтобы выбора вовсе не было, принимая во внимание, что ничто из того, что глубоко трогает нас, не является желанным. Мы, конечно, можем придумывать для себя разные му­чения; в основном это поза и видимость; настоящие же муки — это такие, которые возникают в нас помимо на­шей воли. Имеют значение лишь те из них, которые не­избежны и зависят от наших недугов и наших испыта­ний, словом, от нашей несостоятельности. Подлинное со­мнение никогда не является добровольным; даже в своем окончательном виде сомнение — всего лишь яркое одея­ние, в которое облачается наша нетерпимость к собствен­ному бытию. Поэтому, когда сомнение охватывает нас и мы испытываем его муки, нет ничего такого, что мы мог­ли бы считать несуществующим.

Дата добавления: 2015-09-04