Глава третья Первое знакомство 6 страница

– Спокойно, Наташа, это я. Найдите уголок, я отниму не больше пяти минут.

Она растерянно последовала за ним, а потом провела из большого помещения в коридор и за угол, где находилось нечто вроде склада какого‑то.

Девушка была явно разочарована: вместо красавца Иванушки верхом на сером волке к ней явилась какая‑то невзрачная личность. У нее и в голове мелькнуло, что, наверное, произошла какая‑то ошибка, потому что она помнила, видела того Гришу, и уложить его на землю, причем надолго, мог разве что богатырь. А тут?..

Да, слишком явственно было все это написано на круглой мордашке – милой и симпатичной. Хуже нет таких разочарований.

– Что, не похож? – усмехнулся Филя.

– Я вас… другим представляла… – почти пролепетала девушка, будто застигнутая вопросом Фили врасплох.

– Я так и полагал. А теперь слушай меня, девочка, сколько б тебе ни было, я в любом случае вдвое старше. Посмотри потом на себя в зеркало. Ты же плавишься от счастья! Разве так можно? Еще вчера‑позавчера ходила туча тучей, а сейчас сияешь. Вопрос: почему? А потому… Вот возьмет тебя этот Гриша за горло, согнет дугой, и ты молить его будешь, чтоб он эти свои деньги проклятые забрал у тебя. Если после этого он тебя еще захочет отпустить, в чем я не уверен. Уверен в обратном, они из тебя котлету фаршированную сделают, эти мерзавцы, пока мы их не остановим, поняла? А мы не можем хватать кого ни попадя, кто рожей не вышел, нам доказательства нужны, причем железные. И пока их не будет, эти гады еще побегают и много беды натворят. Поэтому – можешь считать приказом! – улыбку убрать с лица, можешь раскраситься так, будто сутками не спишь, устаешь. С Юлией не ругайся, просто объясни, что все тебе, как и она сама, осточертело и никуда ты больше с ней не пойдешь, ни к каким художникам, пусть хоть озолотят. Тебе твой парень… кстати, кто он и как его зовут?

– А зачем вам? – Наташа прямо‑таки ощерилась сердитой кошкой.

– Чтоб тебе помочь, балда, – усмехнулся Филя. Он умел иногда так улыбаться, что собеседники проникались к нему доверием.

Вот и сейчас Наташа, насупившись, посмотрела на него, а потом вдруг улыбнулась.

– Его Сережей зовут. Сергей Николаев, – почти мечтательно произнесла она. – Он далеко живет. В Хабаровске. Я на карте смотрела – на другом краю земли.

– Не может быть! – удивился Филя. – И зовут Сергеем Николаевым?!

Девушка растерялась:

– Вы его знаете?

– Да кто же не знает в стольном городе Хабаровске Сережу Николаева?! Все его знают! А чем он занимается там?

– Так вы ж сказали… – еще пуще растерялась она.

– Милая, – проникновенным голосом сказал Филя, – Сереж Николаевых по Руси видимо‑невидимо бродит, но какой – твой, а какой – чужой, это уж я узнать могу. Так чего он там делает?

– Мы с ним в Интернете встретились… Он писал, что его профессия называется странно – летнаб. Ну, что‑то связанное с авиацией, за чем‑то наблюдает.

– А‑а‑а, это он у тебя серьезный человек. Дураков или ничего не смыслящих ни в авиации, ни в природопользовании на такие должности не назначают. Десантник, наверное?

– Он писал, что нередко вынужден прыгать с парашютом.

– Разумеется. Причем чаще всего в самый огонь, в эпицентр пожаров. А тайга знаешь как горит? У‑у‑у, страшное дело, не приведи, Господи, во сне присниться. Герои ребята, я таких знал… Ну и как у вас? Получается что‑нибудь?

Наташа потупилась.

– Он мне нравится. И письма такие пишет, как поэт. Он и стихи тоже сочиняет, говорит, что их издательства печатали.

– А ты хочешь к нему?

– Так он же сам приедет! Вот как отпуск на два‑три дня дадут, так и прилетит. У нас уже и встреча в «домике» назначена. Хлебников говорит…

– Спокойно, Наташа, – жестом остановил ее Филипп. – Это у вас что, ритуал такой? Приводить своего знакомого в «домик», точнее, в бордель к Хлебникову? Условия такие он ставит?

– Да нет! – воскликнула она. – Он просто делает из добрых… ну, как сказать?

– Ты скажи еще: из отеческих побуждений. Ему надо, чтобы вы пришли, соблюли, так сказать, ритуал знакомства. Мол, вот как Интернет приносит свои плоды. Вас интервьюируют, а потом отправляют в соседнее помещение. Где вы имеете полное право заняться любовью. Под прицелом телевизионной камеры. И это все снимается, а затем вас начинают шантажировать, так? Скажи, в каком пункте я ошибся? Где соврал?

Наташа смотрела с ужасом.

– Не веришь? А я сам телекамеры там видел. Просто я опытный человек, а ты нет. И я первым делом всегда, когда нахожусь в незнакомых мне помещениях, обращаю внимание на потолки и другие места, где может быть установлена подслушивающая и подсматривающая аппаратура. Служба у меня такая. А ты, – он широко теперь улыбнулся, – на потолок смотришь только тогда, когда кавалера обнимаешь, верно?.. Ладно, ладно, не красней, я ведь шучу, не собираюсь тебя обижать… А про твоего Сережку, если хочешь, узнаю. Каков он, твой поэт, чем дышит, хочешь?

Она в знак согласия затрясла головой.

– Есть у меня в тех краях большой друг и бывший начальник. Он зверье от браконьеров охраняет, мировой мужик, бывший генерал милиции. Представляешь, все здесь оставил и укатил в тайгу. И не так, чтобы стар, к шестидесяти подошел. Такие дела… А теперь еще раз возвращаюсь к нашему Робину Гуду и его подаркам. Забудь как минимум на месяц, совсем забудь о том происшествии. Возьми там сотню‑другую, поменяй и живи не транжиря. Это ты успеешь сделать, когда Сережка прилетит. А пока веди себя тише воды, ниже травы. Можешь сколько угодно жаловаться на усталость, на что угодно, вплоть до своих женских болезней. И ни под каким видом не соглашайся с Юлией. Хлебникова для тебя больше нет. А если совсем она тебя прижмет, сознайся, что Гриша хотел тебя изнасиловать на скамейке той ночью, а там оказались свидетели и затеяли драку, ты убежала. И больше слышать об этом человеке не желаешь.

– А если он?..

– Сейчас и до этого дойдем… Если ты считаешь, либо Юлия тебя в этом убеждает, что Степка ваш – благородный человек, ты сильно ошибаешься. Все без исключения, его соседи, – тут Филя просто не мог отказаться от преувеличения, – называют Хлебникова гнидой. Он и есть та самая гнида, которая на ваших соках вырастает в крупную вошь и питается исключительно вами. Вы, молодые девчонки, на которых так падки зрелые мужики, и есть его основной доход. А все остальное, включая Интернет, ловкий, увлекательный антураж. И не «чайный домик» для церемоний знакомств оборудовал в своей мастерской этот великий художник, а самый обыкновенный публичный дом, где вы – его служащие. Потому и держит он вас у себя с помощью компромата. Разве не так?

Наташа глядела на него остановившимися глазами и была красной, словно из парилки.

– Ты можешь мне ничего не говорить, достаточно того, что ты со мной согласна. И учти, если Юля уже крепко сидит у него на крючке и не может отказываться от его «приятных» предложений, то у тебя, по‑моему, другое дело. Он только еще пытается посадить тебя на крюк. И сейчас не требует ничего, а просто уговаривает. И будет продолжать лебезить перед тобой до той минуты, пока на тебя не заберется его клиент. И вот тут пойдет киносъемка, после чего ты останешься его рабой. И у тебя останется такая альтернатива: либо всенародный позор, либо головой в прорубь. Потому что Сережа Николаев, человек героической профессии, не простит обманувшую его проститутку…

– Я не!.. – вскрикнула девушка, будто споткнувшись.

– Тсс! – Филя приложил палец к губам. – Пока так, Наташа. Но длиться это будет недолго. Юлия сильно тебя уговаривает? Или еще дает время обдумать?

– Да она все время говорит, что это – чепуха, ничего неприличного. А я уже была там несколько раз, и никто ко мне не приставал. А вы говорите!

– Правильно, – Филя пожал плечами. – Ты когда‑нибудь рыбу ловила? Нет? Так вот узнай или Сережу своего спроси, как это делается. А очень просто. В воду, где ты собираешься закинуть удочку, надо сперва прикормку посыпать. Чтоб осторожная рыба привыкла к такой халяве. А как только стала брать прикормку без опаски, вот тут и закидывай крепкий крючок с вкусной наживкой. И рыба – твоя. Готовь сковородку. Ясно, глупая? А происходит это оттого, что каждый считает, что он может и должен выживать в одиночку, ни на кого не полагаясь. Как звери живут. Это понимаешь?

Она лишь кивнула.

– Вот и умница. Теперь слушай снова. Ты болеешь. К Юльке не бегай, придумай что‑нибудь вроде гриппа. Когда позвонит Хлебников…

– А он мне никогда не звонил! И адреса моего домашнего никто не знает. Почему вы считаете?..

– А потому что упускать такую красавицу, как ты, вовсе не входит в его планы. И Юлия, твоя лучшая подруга, не тебе, а ему в этом грязном деле помощница, как ни грустно это тебе слышать. Она же знает твой адрес. А что знают двое, знает и… Ну, кто? Слышала такую поговорку? Нет? Так вот, знает и свинья. Немцы так говорят, сам не слышал, но где‑то читал. А они оба еще обязательно будут тебя уговаривать. Даже предложат машину прислать, лишь бы ты согласилась. Тот Гриша этого дела так не оставит, не та порода. Он как бультерьер, вцепился – уже не отпустит, пока крови не напьется. Это говорит о том, что ты должна быть сейчас вдвойне осторожна. И пожалуйста, никаких широких улыбок. Нахмурься, сосредоточься. Лучше вообще бюллетень взять на несколько дней, если можешь, и посидеть дома. При мне с тобой у него ничего не получится, но когда будешь одна, опасайся. Не показывай вида, но постарайся не находиться на улице одна.

– И долго так будет продолжаться? – уже сердито спросила девушка.

Она, видел Филя, находилась на распутье: и побаивалась того, о чем он рассказывал, и не верила. Счастливая юность… Конечно, цветет, и все ей побоку…

– Думаю, недолго. Вот возьмем его, и жизнь твоя устаканится, как мужики говорят. А там и Сережа появится. И еще, поменьше пользуйся Интернетом. Если Хлебников поймет, что ты отказываешься, так сказать, от сотрудничества с ним, он может слить на тебя какую‑нибудь гадость. Порнуху, например, и будешь потом оправдываться, да никто не поверит. Поэтому, повторяю, отказывай не резко, а мягко – мол, вот выздоровею, тогда…

– Да, но как же мне с Сережей?!

– А ты позвони ему по телефону или телеграмму дай, что компьютер полетел и, пока появится новый, напишешь ему длинное письмо. Уверяю тебя, оно его обрадует больше, чем весь этот ваш обмен посланиями в Интернете, вот убедишься… Ладно, девочка, я все сказал. И последнее – строго между нами. Ты без этой своей сумочки тоже не ходи, пусть она с тобой будет или рядом. Так надо, понимаешь? Это необходимо не для того, чтобы подслушивать тебя, а лишь затем, чтобы знать, что с тобой все в порядке либо тебе грозит опасность, которую ты еще и не замечаешь. И не копайся в сумке, все равно ничего не найдешь. Но на всякий случай. Беги работай и помни, что твоя охрана рядом. Но глазами не ищи, я сам все увижу. Пока, девочка. А насчет Сережи я сегодня же позвоню…

– А как вас звать? – спохватилась она.

– Потом, милая, потом…

Кажется, она поняла… И результаты проведенной беседы вскоре дали о себе знать.

Глава пятая То, что отсутствует в дневнике…

Наверное, каждый человек, минуя свой жизненный перевал, вопреки логике, утверждающей, что обратного пути не бывает, тем не менее пытается отступить назад, чтобы еще разок, напоследок что ли, заглянуть в прошлое. Зачем? Оттого ли, что жалко расставаться с тем, что уже никогда не вернется? Или это попытка хотя бы мысленно исправить совершенные ошибки, за которое тебе, может быть, по высшему счету, не должно быть прощения? Или желание оправдаться перед самим собой, сделать вид, будто ты все еще стараешься учиться на собственных ошибках? А возможно, и все, вместе взятое, круто замешалось на ностальгии и на четком понимании теперешнего своего бессилия.

Подобное ощущение, словно бы предшествующее искреннему покаянию, всякий раз испытывал Турецкий, залезая в свои дневниковые записи. И чувствовал, что с каждым разом все сильнее испытывает он жажду залезть, вернуться туда, куда, по идее, не должно быть возврата и где все было совсем иначе, чем теперь кажется. А вообще, это путешествие в прошлое сродни острому желанию расчесать зарастающую болезненную рану, заранее зная, что закончится очередной приступ мазохизма жгучим раздражением. И тем не менее лез и ковырялся… нестрижеными ногтями… кстати…

Неясное душевное томление заставило Александра Борисовича набрать номер Агеева. И когда тот откликнулся сладким, как бы поддатым голосом, Турецкий задал ехидный вопрос:

– Празднуете приезд дяди из Гомель‑Гомеля?

– Почему? – сразу перешел на акцент Филипп.

– Ну, как же, если князь Голицын едет на воды в Баден‑Баден, то Цыперович – не дальше, к сожалению, Гомель‑Гомеля, – напомнил Турецкий старый анекдот.

Филя засмеялся. Похоже, удача ему улыбалась.

– У нас тут, докладываю, полный порядок. Готовы приступить.

– «У нас»? – с иронией переспросил Турецкий.

– Вот именно, – хохотнул Филя, похоже, он там явно расслаблялся. – И если ты захочешь посмотреть или послушать, можешь подъехать, только захвати собственный приемник в конторе, у Щербака, и сунь в машину, чтоб мне не таскать туда‑сюда, а я настрою. Без проблем.

– Отлично. Молодец. А то – несанкционированное проникновение, понимаешь ли!

– Вот именно, – довольно повторил Филя. – Я на связи… – И добавил торопливым шепотом: – Слушай, тут такие возможности открываются, я тебе скажу! И кстати, ты разговор девчонок в машине, что я записал, внимательно прослушал? Не забыл?

– Нет, а что?

– Там шла речь о том, что одной из них что‑то здорово надоело, а другая, то есть Юлька, сказала, что и сама не знает, когда это «что‑то» у них кончится, помнишь?

– Ну, Филя, такие незначительные детали, сам пойми…

– Так вот, Сан Борисыч, кажется, я все понимаю. Больше того, я теперь уже уверен, даже и без всяких «почти», что девчонки в какой‑то момент по собственной дури и неопытности оказались на добротном, кованом крючке у этого дядюшки Хэ, сечешь? Как Наташка, еще не знаю, но Юлька – та, говорю со всей определенностью. Ну, мы ведь знаем, как это делается! Хиханьки да хаханьки, рюмашка‑другая, пара затяжек, и просыпается девочка в койке в натуральном виде, а ей предъява: такие фотки, что хоть прямо в петлю… И рады бы сорваться, да… увы! Вот я все и думал, какое отношение мог иметь тот душевный крик и самой Юльки, и ее подружки к своему кавалеру, который только еще собирается откуда‑то приехать? И для встречи с которым она квартиру собирается снять. А когда осмотрел сегодня апартаменты этого хмыря, понял, что ничего придумывать и не надо, все давно придумано. Здесь же, у него, все фактически оборудовано под это дело, ну под общественно значимый секс, ты представляешь? В общем, сегодня же вечерком, я полагаю, и понаблюдаем. Картинка должна быть четкой, проверено, сигнал идет нормальный. И кстати, я считаю, что твоей Нинке здесь нынче делать абсолютно нечего. Притормози ее.

– Даже так? – насторожился Турецкий. – Ну да, начнутся разборки, она же свидетелем пойдет, ты представляешь? Нет, категорически!..

– Ну, это в том случае, если я не ошибаюсь и девчонок занесет именно сюда. Наташке я запретил появляться здесь и старательно болеть дома. А Юлия? Вряд ли, конечно, она захочет приводить в этот элегантный притон Нинку, это может быть ей самой в первую очередь чревато нежелательными последствиями. Не думаю, что она этого не понимает. Ну, а вдруг? Правда, в любом случае беды не произойдет, я‑то ведь буду фактически рядом. А двери у них тут, я прикинул, легко вышибаются ударом ноги. Просто не хотелось бы лишний шум поднимать, и чтобы до серьезного конфликта дело дошло. Светиться нам пока тоже лишнее. Брать‑то можно только на «горячем», иначе действительно черт‑те чего навешают, начиная с незаконного проникновения.

– Согласен… Ну, хорошо, до Нинки я дозвонюсь, ее дома, как всегда, нет. А что дальше‑то делать? Ведь если девчонки сами туда прибегают?.. Я тут посмотрел парочку сайтов знакомств. Внешне все у них чисто: знакомятся, переписываются, наконец встречаются. И эти встречи им как бы обеспечивают владельцы сайтов. Получается, кругом одни добрые дела творятся! Даже бранить их не за что… Ну а если они, извини меня, втихаря любовью занимаются с посетителями этих сайтов, так на то имеется их собственная воля, чай, совершеннолетние, а не дети. Ох, Кузьмич, чувствую, зависаем мы с тобой…

– А что остается делать? Смотреть да фиксировать? Ждать, когда кто‑то проколется? Вот если бы конфликт возник у хозяина с гостьей, тогда другое дело. На сцене появляется, к примеру, ревнивый ухажер, который у «доброго дядечки» вышибает признание, что тот – сволочь и поганый шантажист – использует девочку в своих грязных целях. А там, как говорится, тронули камешек, и покатилась лавина. Кстати, и девочки, если я правильно оценил ситуацию, наконец освободятся от черной зависимости. Опять же, если таковая имеет место быть. А с дядюшкой Хэ разговор будет короткий, ты легко можешь представить себе. До того, как милиция прибудет, причем очень неохотно, «наш друг» обязательно поскользнется и нечаянно ударится лицом о бетонную ступеньку. Ну, как в том анекдоте, где Гиви на соседа немного рассердился, помнишь? И пришел ему сказать об этом. А сосед тоже так расстроился, что вышел с ножиком на лестничную площадку, а там нечаянно поскользнулся и упал на нож. И так семнадцать раз, вах, какой неловкий, понимаешь! И я с удовольствием расскажу сутенеру этот анекдот, даже в лицах могу разыграть.

– Смешно, – без тени юмора ответил Турецкий. – И как ты там порезвишься, тоже представить нетрудно. Да, между прочим, я тут попробовал пробежать по следам путешествия одного ночного авантюриста. И получил неожиданный результат. Позвонил ребяткам в МУР и расспросил их о происшествиях за прошедшие сутки. Объяснил частным интересом «Глории», ну, охрана клиентки. Помогли, естественно. Оказалось, что на территории Западного округа, в районе Можайской и Студенческой улиц, было совершено хулиганское нападение с избиением на работника милиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей. Пострадавший дерзко ограблен… Фамилию жертвы я не стал запоминать, не важно. Но он пришел в себя посреди ночи в незнакомом месте, в каком‑то заброшенном дворе. Вышел на улицу и, на свое счастье, увидел патрульную машину. Ну, кинулся к ним, вместе вернулись во двор, все осмотрели, нашли какую‑то мелочь, банковские карточки, пустой бумажник и массу следов ног. Рядом же детская площадка, так что говорить было не о чем. Патруль доставил его в ОВД, где и был составлен протокол о нападении и ограблении. Машина марки «мерседес» не фигурировала, значит, скрыл. Подозревают подростков, орудующих как раз под боком у ОВД «Дорогомилово», представляешь? Не, Филя, ты понял, что творят, беспредельщики?

– Да неужто? Ай‑я‑яй! Нет слов, нет слов. Вот хулиганье, ну ничего святого! И на кого напали, а? Да еще при исполнении, кошмар, и к чему страна катится?..

– Точно. Ребятки там у меня знакомые еще по мотоциклам – помнишь? – говорят, что это деятели с Киевского вокзала орудуют.

Было такое дело у Турецкого, киллеры на мотоциклах разъезжали, пока их не выловили. Роскошные мотоциклы – «Черная вдова» назывались… Вся команда тогда в розыске участвовала…

– Ладно, бог с ними, – продолжал Турецкий, – я вот о чем думаю. Нам с тобой невозможно будет убедить их, девчонок этих, дать показания. К сожалению… А может, попробуем и без их признаний пока обойтись? Ты подумай, Филипп Кузьмич. И потом, уж тебе‑то ночных разбойников опасаться, я полагаю, нечего.

– Ну, не думаю, что совсем так уж и невозможно будет объяснить им… Это ж еще и от зависимости избавление. Вспомни нашу старую операцию в Опалихе, за кольцевой… Ну, Сан Борисыч, когда мы джип твоего приятеля цэрэушника отнимали у «азеров», забыл? И «подставлял» кололи. Но я не о джипе, а об одной симпатичной дамочке, которая любила очень быстро ездить. Наша команда устроила тогда крутую разборку с обидевшими эту дамочку шантажистами. Причем именно по ее настоянию! Так что не всякая женщина готова простить обидчиков, это тоже надо иметь в виду. Да ты ж сам тогда ездил с нами, чего я рассказываю? А беспокоились мы, если помнишь, только об одном: чтоб на Вячеслава Ивановича не повесили очередного «глухаря», – Филипп засмеялся, но так же резко оборвал себя. – Прости, Борисыч, я совсем как‑то упустил, что она…

– Ладно, чего уж теперь… – после паузы глухо сказал Турецкий. – Увы, все под Богом бегаем.

…Это была его личная боль…

Пять лет прошло, а вот Филя напомнил, и показалось, что те события случились вчера. Так, вероятно, всегда представляется, когда ты особенно сильно хочешь о чем‑то забыть. Сбросить со своих плеч ношу вины. Пусть и косвенной. Даже на самом деле несуществующей… Хотя, как ее может не быть, если люди живут – жили! – фактически рядом, на одной земле, в одной стране и в одном, оказывается, городе? И если ненадолго воскресло вдруг звонкое прошлое, в котором был старый лодочный сарай на берегу голубой бухты в Гурзуфе. И словно вернулось то далекое, пожалуй, даже за гранью памяти, сумасшедшее, опаляющее лето… И великолепная пловчиха…

А он был тогда точно в ударе. Сам потом поверить не мог, что сумел буквально двумя фразами поставить девушку перед выбором, в котором у нее не было альтернативы. Господи, что ж он нес?.. Десяток лет спустя она сама ему и напомнила…

«Хочешь, буду изо всех сил за тобой ухаживать, а через два дня ты все равно станешь моей, после чего мы будем вынуждены расстаться, но ты горько пожалеешь о двух потерянных днях?.. Или ставим вопрос иначе: отдаешься прямо сегодня, а потом у нас впереди целых два прекрасных, бесконечных дня!»

Ну и куда было девушке после такого приглашения деваться? Тем более что имелся великолепный старый лодочный сарай со стеллажами для отсутствующих спортивных лодок. А еще – сторож‑татарин, которому все было до лампочки, лишь бы казенный инвентарь не портили и не орали по ночам, мешая спать.

Много позже, когда выражение «оборотни в милицейских мундирах» уже нередко звучало в устах журналистской братии, но еще не вошло в повседневный обиход, Турецкий расследовал дело о нападении на своего коллегу, тоже следователя, папа которого работал в Генеральной прокуратуре. И не потому, что как бы свои люди, а по той причине, что наезд был грубым, наглым и рассчитанным на полнейшую безнаказанность. Кстати, и папа пострадавшего тоже попросил Александра Борисовича взяться за это расследование – через Меркулова, разумеется.

Тогда же и возникла снова та прекрасная женщина Эмма, ставшая жертвой подставлял и шантажистов с Московской кольцевой автодороги. Она, по совету подруги, появилась в «Глории», переступив через естественный стыд, только с одной‑единственной мольбой: наказать мерзавцев, которые тянули из нее огромные суммы, угрожая показать мужу Эммы, кажется, владельцу нескольких судоходных компаний, компрометирующие ее фотоматериалы. Вот так они и встретились, спустя десяток лет. И случилось поистине невероятное: вопреки всякой логике, Турецкий словно вернулся в тот старый лодочный сарай…

Поначалу дела о нападении на следователя и краже его автомобиля, а также об изнасиловании и шантаже не показались связанными друг с другом. Но расследование убедило и «важняка» Турецкого, и бригаду частных сыщиков «Глории», что и в этих, и в ряде других подобных случаев, превратившихся в «висяки», действует одна направляющая рука. И ее удалось вычислить. Оказался им ближайший товарищ и партнер мужа Эммы, чей криминальный авторитет распространялся не только на одну из многочисленных преступных группировок Москвы и ближайшего Подмосковья, но с ним были повязаны также и некоторые крупные чины из патрульной службы госинспекции безопасности дорожного движения, не говоря уже о рядовых постовых. Серьезный клубок!

Несмотря на постоянные строгие предупреждения Александра, Эмма, только однажды присутствовавшая при разборке с насильниками сотрудников «Глории», выдавших себя за крутых конкурентов, уверовала и в собственную неуязвимость и тем самым совершила непоправимую, страшную ошибку: «засветила» свой приезд в Генеральную прокуратуру. И в тот же вечер случилась автокатастрофа на Рублевском шоссе. У машины Эммы оказались испорченными тормоза. Хоронили в закрытом гробу.

Александр Борисович несколько превысил свои служебные полномочия. Он заявил высокопоставленному бандиту при его аресте, что сделает все, чтобы муж покойной, известный олигарх, узнал, чьих рук дело эта катастрофа. И лучший, ближайший друг Эмминого мужа не дожил до дня суда, хотя у его адвокатов была абсолютная уверенность в том, что дело развалится за недоказанностью, шаткостью представленных следствием улик. Но тем не менее в тюрьме нашелся «беспредельщик», который и завалил по‑черному человека, одно имя которого приводило в трепет братву, действующую по всему периметру МКАД.

Так закончилась и для Александра Борисовича короткая, трагическая попытка «возврата в прошлое».

Конечно, ребята знали об этом и сочувствовали. Но Филипп заговорил о той истории не для того, чтобы разбередить былую рану. Он напомнил о том, как была устроена сама разборка. А это уже, можно сказать, песня!..

Механизм этого сволочного бизнеса был предельно прост и отработан. Две иномарки. Одна сгоняет «навороченную» пассажирку, которую «пасут» обычно от дома до места происшествия, с ее полосы движения, а вторая – битая‑перебитая – ловко подставляет под удар свой бок. И начинается «базар». «Плати! Вон во что новье превратила – в кучу металлолома!» Немедленно появляются вежливые «гаишники», которые осматривают повреждения и советуют виновнице ДТП закончить дело миром, подсказывают даже адрес ближайшего, удобного автосервиса, где есть толковый оценщик. Жертва поддается обману. «Металлолом» оценивается в баснословную сумму, жертва, естественно, пытается возражать. И тогда начинается спектакль. Двое‑трое братанов устраивают показательное, под фотосъемку, групповое насилие. После чего жертву отпускают, но вскоре ее находят и демонстрируют «увлекательное зрелище», называя при этом стоимость каждой фотографии. И все. С такого крючка женщина, как правило, жена какого‑нибудь крупного бизнесмена, если она не сумасшедшая и не самоубийца, сорваться уже не может.

С Эммой произошла именно эта история, что называется, от «а» до «я».

Пришлось поездить, чтобы вычислить негодяев, даже нарочно пару раз подставиться. Но вышли‑таки на «бизнесменов» с большой дороги. А дальше началась настоящая раскрутка. Турецкий знал, что и Филя, и Голованов, и другие ребятки прошли Афган, захватили и часть чеченской кампании. То есть учить их ничему не надо было. И всякие там горячие утюги, раскаленные щипцы, иголки, булавки, даже электрошокеры и прочая ерундистика им не требовались. Было в наличии слово, направленное к убеждению, и в том случае, если слово не действовало, имелось еще и знание возможностей человеческого организма – на предельно допустимых его порогах. Никто никого не мучил, не калечил, но больно делал. Даже очень больно, чтобы сосед того, кого в данный момент допрашивают, видел и уверовал, что все в натуре. Но это обычные действия, когда необходимо срочно получить те или иные данные, доказательства и улики, а времени на уговоры нет.

Другими словами, применялся армейский метод «развязывания языков», прописанный во всех закрытых инструкциях, а также сконцентрированный в многолетнем опыте спецслужб всех без исключения стран мира. Можно возразить, что, мол, в ситуациях с бандитами все‑таки не война же идет! Мирное время, надо договариваться, есть уголовный и прочие кодексы, без которых никуда! Все правильно. Превышение? А как же! Но мы никому не скажем. И пострадавший лучше промолчит, а то не ровен час… Вот он, скажут, государственный беспредел! И ведь это тоже правильно. Но – увы! – законы беззубые. А женщин как насиловали, так и продолжают насиловать. И шантажировать. И грабить. И убивать. И благодарить своих «казачков» за то, что не оставляют братву заботами на самых высоких уровнях, куда не только дотянуться, куда и посмотреть‑то невозможно ввиду наличия сотен закрытых дверей.

В общем, как помнил Турецкий, он не стал возражать против того, чтобы ребятки выяснили обстоятельства «наезда» на Эмму всеми доступными и, главное, максимально результативными для прояснения дела способами. И между прочим, много времени операция не заняла.

С братвой было проще. Двоих, самых крутых, уложили на пол сразу, а за третьего взялись основательно. И тот вскоре так заговорил, так «запел», что пришлось даже прерывать, останавливать поток красноречия.

Кстати, позже с этими троими Александр Борисович крепко прокололся. Обычно он не позволял себе торопливость и несдержанность. Но в тот раз именно время и поджимало. А перед ним сидел в наручниках откровенный мерзавец, сержант милиции, замешанный в целом ряде уголовных преступлений. Да и не просто мерзавец, а убежденный. И, чтобы сломать его, Турецкий воспользовался информацией, полученной от того братана, которого допрашивали, кажется, Голованов с Володей Демидовым. Затем и воспользовался, чтобы показать продажному менту, что его карта действительно бита. А получилось иначе. Сумел‑таки сержант кинуть на волю «маляву», и трое братанов были зарезаны, как свиньи, о чем охотно писала московская пресса. Жестокость бандитов по отношению к своим товарищам кое‑кому показалась невероятной. Но этот же факт окончательно вернул здравомыслие тому менту. В общем, раскололся он до донышка, устрашенный судьбой проданных им же корешей. Сумел обставить свой проигрыш Александр Борисович таким образом, что вина за их гибель полностью легла на плечи мента, о чем тот и был извещен. И вот тогда Александр Борисович объявил самому себе очень серьезный и строгий выговор. Собственноручно. Но так, чтоб никто не знал, – стыдно ведь, такая промашка!..

Дата добавления: 2015-09-02