|
Читайте также: |
Категорическое "можно", которое вдумчивые немецкие юристы расслышали в кантовской этике долга, относилось к правомочиям рассудка и совести. Если наш практический разум говорит о том, что только соблюдения запретов каждый может требовать с каждого, все с одного и государство со всех, то власть не вправе предписывать никаких "советов", касающихся нашего благополучия и нравственного совершенствования. Каким промыслом человеку пристало заниматься, чего и сколько производить или потреблять, в каких случаях быть доброжелательным, сострадательным, скромным, ревностным, радивым, — этого "сверху" определять нельзя (категорически нельзя!). Это частное дело каждого. Доверие к государству как к административной системе, заботливо рецептирующей все людские предприятия, пошатнулось, а на стороне подданных впервые обозначилось понятие автономии (нормативной независимости), отнесенное к утилитарному расчету и нравственному чувству.
Но чего правоведы-кантианцы еще не расслышали (и что в 1793-1797 гг. Канту пришлось разъяснять лично), так это мысли об автономии самого разума, учреждающего категорические запреты.
Человек освобождается от внешней властной нормативизации его поведения сразу и непосредственно, в самом акте разумного полагания связующих его обязательств, — вот что трансцендентальная этика предполагала изначально, еще до разделения человеческих обязанностей на "совершенные" и "несовершенные". Не просто от патерналистских советов государства свободен я через запрет, принятый по разуму, но от всех противоречащих ему предписаний (запретительных, указных, командных, доверительных и т.д.).
Положим, человек через процедуру универсализации возвел в собственное непреложное правило максиму "не лжесвидетельствуй", а государство требует от него дать ложное показание, необходимое для спасения доброго имени монарха и престижа отечества. Каково отношение этого человека к подобному требованию? -Он защищен от него, категорически свободен, — требование не имеет для него силы. Мне могут возразить, что это не так, что в действительности человек, о котором я говорю, как раз нравственно принужден: он обязан отвергнуть низкое предложение, предъявленное ему от лица государства. Однако вглядимся в проблему внимательнее и проанализируем ее в соответствии с логикой Канта, который понимал дело лучше и тоньше нас.
Человек, давший себе закон "не лжесвидетельствовать", категорически отвергает всякое поползновение к лжесвидетельству, к которому его может побудить склонность или расчет, — на себя самого направляет он гневную строгость запрета. Что касается предъявленного ему внешнего требования, то последнему он просто не повинуется. "Отвержение низкого требования" — это слишком сильно, это очень похоже на подстрекательский совет: "Плюнь в лицо тому, кто тебе такое предлагает". Подобного бунтарского поведения кантовская этика никак не подразумевала. Она очень близка к концепциям ненасильственного сопротивления и так же, как они, видит в моральном законодательстве просто базис свободного, внутренне оправданного неучастия в любых антиморальных мероприятиях, чьим бы именем они ни проводились в жизнь (государя, отечества, сословия, республики, революции, истории или Бога). Эта свобода тем шире, чем универсальнее внутренние запреты и чем строже личность относится к их соблюдению.
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 85 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Все, что не запрещено, разрешено | | | Признание моральной автономии личности как основной смысл правовой нормы |