Дыхание

Шизоид не дышит нормально. Его дыхание поверх­ностно, ему не удается захватить внутрь достаточное коли­чество воздуха. Все, кто работал с шизофрениками, в том числе и физиологи, отмечают это. Э.Уиттковер, которого ци­тирует Кристиансен, говорит: «Дыхание шизофреника час­то бывает поверхностным». за То же самое подчеркивают В.Райх33, Р.Марло34 и Р.Дж.Хоскинс. Последний отмечает важность поверхностного дыхания так: «...результаты недо­статочной ассимиляции кислорода проявляются практичес­ки во всех основных симптомах шизофрении. Это ограни­ченное поле внимания; персеверация; апатия; угнетенность духа; неуместные аффекты, сопровождаемые глупым смехом; слабая способность рассуждать; непонимание угрожающей опасности; утрата самоконтроля; тревожность; возбуждение без видимых причин, неконтролируемые эмоциональные вспышки; внезапная утрата сил при необходимости принять решение и отсутствие воли при принятии ответственности; поверхностность ассоциаций; постепенное по­мутнение рассудка и ощущение неуместности окружающего мира».

Этот список включает в себя многие симптомы, на которые жалуются шизоиды; но пациент не понимает, конечно, что психологические затруднения тесно связаны с физиологическим функционированием. Фактически ши­зоид не сознает, что удерживает собственное дыхание. Ос­лабляя эту жизненно важную функцию, он переводит соб­ственное тело на более низкий уровень энергетического метаболизма. Обычно недостаток кислорода при вдохе не воспринимается как физический недостаток. Время от времени, однако, пациент может спонтанно осознать его и заявить: «Я понял, что не дышу». Он имеет в виду, что дышит неадекватно. Такие замечания становятся более ча­стыми после того, как внимание пациента направляется на процесс дыхания.

Удивительно то, что многие сознательно возража­ют против более глубокого вздоха. Одна пациентка сдела­ла важное наблюдение о своем нежелании дышать, кото­рое, я уверен, имеет отношение ко многим шизоидам. Она сказала: «Я очень чувствительна к запахам, особенно к телесным. Я не переношу чужой парфюмерии и сама не пользуюсь ей. Поэтому я не могу дышать. Я боюсь, что если вздохну, то вдохну эти запахи других людей, и они тогда останутся внутри меня».

Невротичный человек обычно выражает противо­положный страх. Он сдерживает дыхание, потому что боится, что его «запах» распространится, то есть опасает­ся обидеть других людей. Тревога, связанная со слабым дыханием, обнаруживается у многих невротичных пациен­тов, они часто бывают уверены, что их дыхание имеет неприятный запах. Тревожность по поводу телесных запа­хов и слабое дыхание отражает чувство, что эманации тела отвратительны и «грязны».

Шизоид отказывается глубоко дышать по другой причине. Многие люди шизоидного типа говорят, что звук проходящего через горло воздуха отвратителен. Эти пациенты, описывая раздающиеся при дыхании звуки, на­зывают их «животными», «нецивилизованными» или «от­талкивающими». Они бессознательно ассоциируют их с тяжелым дыханием, которым сопровождается половое взаимодействие. Звучное дыхание заставляет человека со­знавать собственное тело, которое шизоид считает отвратительным. Оно требует, чтобы внимание направля­лось на физическое присутствие, что смущает шизоида. Одна из техник выживания, которой пользуется отчаяв­шийся человек, состоит в том, чтобы стать незаметным, а когда он шумно дышит, этого сделать невозможно. Ра­зыгрывание смерти — другой защитный маневр, который осуществляет шизоид и который, конечно же, ведет к ослаблению дыхания.

Наиболее важная причина ослабленного дыха­ния — необходимость отсечь неприятные телесные ощу­щения. Эта потребность не сознается, пока такие ощуще­ния не возникают. Особенно это относится к чувствова­нию нижней части тела. Поверхностное дыхание превентирует всякие чувства, не позволяя им проникнуть в об­ласть живота, где шизоид «хранит» вытесненную сексуаль­ность. Всякая попытка расслабить брюшную стенку паци­ента и освободить его диафрагму встречает сопротивле­ние. Он объясняет, что это «плохая поза» или что «это выглядит грязно». Первое объяснение лишено смысла, по­скольку хроническое мускульное напряжение совершенно не нужно при правильной осанке. Второе — подразумева­ет, что это выглядит «очень сексуально». Естественная поза человека, при которой брюшная стенка расслаблена, сталкивается с наличием малоразвитых бедер и жестким животом (что, побочно, представляет отвержение тазовой сексуальности ради орально-грудного эротизма).

Прежде всего, отпустив живот для более глубоко­го «животного» чувствования, пациент начинает чувство­вать себя неестественно. Он жалуется на неприятные ощущения. Его жалобы могут быть трех видов: ощущение тревожности, садистские чувства и чувство пустоты. Как отметил один из моих пациентов: «Это заставляет меня почувствовать в животе настоящий испуг. Мне хочется заплакать». Фактически, глубокое животное дыхание час­то высвобождает затаенный плач, который множество лет был блокирован и не получал выхода. После такого плача пациенты всегда говорят, что чувствуют себя гораздо луч­ше. Чувство пустоты видно в следующем рассказе, который прислал мне пациент: «Некоторое время назад я пе­режил много ужаса, когда дышал. Я взял два урока у сво­его наставника, о котором я Вам рассказывал. Замечатель­но. Я думал, что научился чему-то, что, касалось моей про­блемы с дыханием. Застывшая диафрагма? Я дышу грудью и испытываю шок. Он заставил меня дышать, расслабив нижнюю часть живота, а потом наполнять грудь, а затем сокращать мышцы в обратном порядке. Правильно ли это? Если да, то я никогда не буду использовать диафрагму. В течение дня я всюду старался дышать таким образом. Это очень неудобно (я чувствовал пустоту), но это, как будто, временами смягчало ощущение удушья».

У некоторых пациентов ощущение пустоты в жи­воте бывает столь пугающим, что они отшатываются от попытки глубокого дыхания. Они говорят, что под ло­жечкой возникает ощущение, будто «выпало дно». Зас­тывшая диафрагма, как люк, раскрытие которого угрожа­ет повергнуть их в бездну. Я обращал внимание этих па­циентов на то, что ощущение пустоты возникает в ре­зультате вытеснения сексуального чувствования (тазово­го чувствования), и на то, что если они «отпустят» ды­хание, то смогут раскрыть эти чувства. Когда наблюда­ешь за такими людьми, невольно возникает следующая картина: человек стоит на уступе на высоте семи футов над землей, но боится спрыгнуть с него, потому что не видит земли под ногами. В первый момент падения его паника так сильна, будто он был подвешен на высоте целых ста футов. Когда шизоид отпускает дыхание и уда­ряет по крышке люка, которым в теле является тазовое дно, то удивляется, чувствуя возникшее удовольствие и безопасность. Когда это происходит, пациент начинает сознавать, что его паника возникла из страха сексуально­сти и независимости.

Затруднения с дыханием в первую очередь связа­ны с неспособностью расширить легкие и вдохнуть доста­точное количество воздуха. Грудь шизоида, как я уже го­ворил, узка, сжата и жестка. Как правило, она фиксирова­на в позиции выдоха, то есть остается относительно «спущенной». Невротик, напротив, страдает от неспособнос­ти полностью выдохнуть воздух. Его грудь имеет тенден­цию оставаться расширенной чрезмерным количеством воздуха, сохраняя, таким образом, фиксированную пози­цию вздоха. Надо заметить, что эта особенность отража­ет две личностные позиции. Шизоид боится открыть себя миру и принять его внутрь; невротик боится отпустить себя и выразить свои чувства. Но сказать, что невротик и шизоид дышат абсолютно по-разному, нельзя. Различие не столь явное, как я показываю его здесь. Шизоидная склон­ность диссоциироваться с собственным телом и сдержи­вать дыхание присутствует у невротичного человека, а у шизоида вполне можно встретиться с невротическими зат­руднениями. Однако в этой книге нас интересует не столько клинические различия, сколько динамика шизоид­ной диссоциации с телом.

Как правило, когда дыхание шизоида углубляется, его тело начинает дрожать и проявлять склонность к клонизму, то есть мышечным контрактурам. По ногам и ру­кам бегают мурашки, пациент ощущает специфическое по­калывание. Он начинает потеть. Если новые телесные ощущения пугают его, он может придти в состояние тре­вожности. Тревога явно связана со страхом потерять кон­троль или «развалиться на части». Если тревожность ста­новится очень сильной, пациент впадает в панику. Он прекращает дышать, чтобы избежать новых ощущений, и застывает. В результате он, конечно же, теряет способ­ность вобрать в себя воздух, чего вполне достаточно для того, чтобы эта паника возникла. Таким образом, паника является непосредственным результатом неспособности ды­шать перед нахлынувшим страхом. Поскольку шизоид сдер­живает дыхание, возникающее телесное чувствование дер­жит его в постоянном уязвимом «предпаническом» состо­янии. Он живет в своеобразной ловушке. Если в процессе терапии пациент физически подготовлен к новому опыту, в результате углубления дыхания он получает возможность открыться жизни. Вот реакция одного из пациентов на такое переживание: «Господи, я теперь чувствую, что у меня живая кожа! И глаза — изумительно, это — фантас­тика! Я чувствую, что могу открыть их. Все вокруг ярче. Вот так штука, ноги свободны! Они ведь были словно каменные, как натянутые скрипичные струны.»

В другой раз я попросил, чтобы он продолжил свой рассказ: «После той сессии я чувствовал, что мое тело очень живое. Я весь вибрировал. Я смог идти толь­ко через час или даже через два. Как будто бы я заново учился ходить, расслабив ноги. Я чувствовал, что выздо­ровел. Но через сутки это закончилось».

Нарушение дыхания шизоида отчетливей всего заметно, когда он совершает активные движения. Выпол­няя удары ногами по кушетке, он дышит с трудом, ему явно не хватает кислорода, чтобы поддерживать интен­сивное движение. Он быстро устает и жалуется на тя­жесть в ногах и боль в животе. Он напрягает верхнюю половину тела, разъединяя ее с движениями ног. Ритм его дыхания не синхронизирован с ударами по кушетке. Пат­терн дыхания становится преимущественно реберным, живот при этом остается неподвижным или еще больше контрактируется. В результате такого маневра напрягает­ся диафрагма и брюшная стенка, а это не позволяет лег­ким полноценно вдыхать воздух в тот момент, когда по­требность в кислороде возрастает. Пациенту необходимо указать, что движение нужно совершать всем телом.

Есть некоторые шизоиды, которые могут дольше осуществлять это упражнение, компенсируя напряжение живота чрезмерно раздутой грудью. У таких людей ребра развернуты, и легкие имеют большую возможность разду­ваться при вдохе, но диафрагма при этом остается непод­вижной. Грудь в этих случаях приобретает специфический вид, известный под названием «цыплячья грудь» или «го­лубиная грудь», поскольку грудина остается депрессированной из-за хронически контрактированной диафрагмы и прямой мышцы живота. Это состояние вызывает чрезмер­ное расширение легких в боковые стороны.

У среднего невротика в подобной ситуации откро­ется то, что называется «вторым дыханием», оно позволит ему продолжать движения. С шизоидом этого, как правило, не происходит. Чтобы понять почему, необходи­мо рассмотреть механизм дыхательных движений.

При нормальном дыхании вдох сопровождается расширением груди и живота. Во-первых, диафрагма сжи­мается и, опускаясь, уплощается, толкая внутренности вперед и вниз. Их смещение аккомодируется переднезадним расширением брюшной полости. Во-вторых, про­должительное сжатие диафрагмы вокруг сухожильного центра приподнимает нижние ребра, расширяя, таким об­разом, нижнюю часть груди. Это вызывает расширение легких вниз и вширь, именно в этом направлении они могут расшириться наиболее свободно. Такое дыхание, называемое диафрагмальным, или животным (брюшным), позволяет вдохнуть наибольшее количество воздуха с наи­меньшим усилием. Такой тип дыхания присущ большин­ству людей.

В состоянии мышечной активности, когда потреб­ность в воздухе увеличена, поскольку надо снять вызван­ный усилием стресс, в игру вступают дополнительные мус­кулы. Мобилизуются небольшие межреберные мышцы, прикрепляющие ребра к грудине и к позвоночному стол­бу, а также зубчатая мышца, фиксирующая два нижних ребра. Эти мускулы, действуя вместе с диафрагмой, позво­ляют расширить верхнюю часть грудной полости, добавив пространства для расширения легких. Данное действие за­висит от фиксированности диафрагмы в сокращенном положении, которое удерживает нижние ребра, позволяя верхним раздвинуться. Расширение верхушек легких огра­ничено, поскольку они зафиксированы в хилусе, где находятся кровеносные сосуды и куда открываются бронхи, а также неподвижностью двух первых ребер. Реберное дыхание, нормально дополняет брюшное дыхание в стрессовых и чрезвычайных ситуаци­ях, когда организму необходимо дополнительное количе­ство кислорода. Само по себе реберное дыхание не мо­жет обеспечить достаточный приток воздуха в организм. В противоположность брюшному, оно позволяет вдохнуть минимальное количество воздуха, затрачивая максималь­ные усилия.

«Второе дыхание» невротика возникает потому, что он способен мобилизовать дополнительный механизм реберного дыхания, чтобы поддержать и углубить живот­ное дыхание. Когда два типа дыхания интегрированы, диафрагма полностью сокращается и расслабляется, обес­печивая единый процесс. Такое дыхание свойственно де­тям, животным и здоровым взрослым людям. Ключ к еди­ному дыханию — высвобождение напряжений в диафраг­ме, что позволяет всему телу целиком принимать учас­тие в дыхательных движениях. Единое дыхание похоже на волну, которая при вздохе начинается в животе и дви­жется вверх. При выдохе волна опускается от груди к животу.

Шизоид не может освободиться от напряжения в диафрагме и брюшной мускулатуре. Это напряжение со­храняет его живот «пустым» или «мертвым», чтобы пре­дупредить всякое чувствование страдания, страстного стремления или влечения и сексуальности, чтобы не дать этим чувствам достичь сознания. Дыхание шизоида пре­имущественно реберное или костальное, исключе­ние составляют те случаи, когда оно бывает очень повер­хностным, причем надо заметить, что в этих случаях раз­личие между реберным и животным дыханием трудно уви­деть. Когда шизоид выполняет активные действия, при которых задействована нижняя часть тела, во время по­лового акта, например, или при выполнении ударов нога­ми по кушетке, когда он находится в состоянии эмоцио­нального стресса, напряженность диафрагмы возрастает. В результате он полагается почти исключительно на ре­берное дыхание, поскольку потребность в кислороде рез­ко возрастает.

У некоторых пациентов этот феномен бывает вы­ражен чрезмерно, и они начинают дышать особым типом дыхания, который я называю «парадоксальным». В этом случае при вдохе происходит не расширение вперед и наружу, а движение вверх. Поднятие и расширение груди достигается за счет элевации плеч, которые тянут диаф­рагму вверх и контрактируют брюшную стенку. Таким об­разом, расширение груди сопровождается сжатием брюш­ной полости. Иногда можно наблюдать, как живот во вре­мя вдоха всасывается, а во время выдоха выпячивается вперед. Этот тип дыхания возникает только в стрессовых ситуациях. Парадоксальность такого дыхания состоит в том, что, несмотря на повышенную потребность в кисло­роде, человек вдыхает его меньше, чем в расслабленном состоянии.

Неспособность шизоида мобилизовать энергети­ку для встречи со стрессовой ситуацией непосредствен­но связана с дефектами его дыхания. Регулярное исполь­зование реберного дыхания отражает его зависимость от «подсобного» или «чрезвычайного» способа дыхания, хотя потребность в кислороде в данный момент может быть нормальной, а не повышенной. Такой же феномен наблюдается в том случае, когда он совершает повсед­невные действия с помощью волевого усилия, в то вре­мя как действия нормального человека мотивирует удо­вольствие. Функционируя обычно на собственных резер­вах, шизоид постоянно находится в состоянии «повышен­ной опасности», от которого не может освободиться, пока остается зависимым от чрезвычайного типа дыха­ния. Глубоко лежащее ощущение паники присутствует всегда, даже в тех случаях, когда компенсирующее чрез­мерное развитие грудной клетки позволяет осуществить поддерживающее усилие.

Насколько важную эмоциональную роль для шизо­ида играет дыхание, наиболее ясно видно на примере «парадоксального» типа дыхания. При вдохе верхней час­тью тела, когда поднимаются грудь и плечи и втягивается живот, человек переживает испуг. Если попробовать вос­произвести этот тип дыхания, можно заметить, что это отчетливая экспрессия испуга. Испуганный человек подтя­гивает живот и ограничивает дыхание верхней полови­ной тела. Он может задержать дыхание, или оно может стать быстрым и поверхностным. Когда испуг проходит, он испытывает облегчение, опускает грудь и отпускает живот. Грудь и плечи остаются поднятыми, а Живот контрактированным, а это указывает, что испуг не прошел, даже если чувство страха вытеснено из сознания. Шизо­идный тип реберного дыхания — физиологическая мани­фестация вытесненного страха. Это еще один признак глу­бокого ужаса, притаившегося в теле шизоида. Защита про­тив этого испуга и ужаса — редукция дыхания. Слабо ды­шать — значит мало чувствовать.

Шизоид испытывает еще одну трудность во время дыхания, которая связана с напряженной шеей, горлом и ртом. Напряжения в этой области бывают столь суровы­ми, что пациенты жалуются на ощущение удушья, возни­кающее, когда они пытаются вдохнуть побольше воздуха. Если поощрить пациента открыть горло и пропустить сквозь него воздух, он пугается. Он чувствует себя уязви­мым, будто должен приоткрыть внешнему миру свое внут­реннее существование. Если страх снят в процессе тера­пии, и пациент может держать горло во время дыхания открытым, он сообщает об очень приятных ощущениях, прокатывающихся по телу и приходящих в гениталии. Ощущение удушья — это результат бессознательного стрем­ления сузить, сжать горло в попытке отсечь ужасающие чувства.

Горловые напряжения шизоида связаны с его не­способностью делать мощные сосательные движения здо­рового грудного ребенка. Когда нормальный ребенок со­сет, в этом действии участвуют все мускулы головы и шеи. Он напоминает птенца, очень широко распахнувшего клюв, чтобы захватить червяка, и тело его в этот момент похоже на маленький круглый мешочек. Когда шизоид «протягивает рот», это движение ограничивается губами, а голова, щеки и шея к нему не подключаются. В процес­се терапии, когда человек обретает способность мобили­зовать всю голову для того, чтобы сделать этот жест, его дыхание спонтанно углубляется и становится животным. Тесная связь между дыханием и сосанием проясняется, когда он высвободит первое в жизни инфантильное агрессивное движение — «всасывание» воздуха в легкие. Следующее значительное движение — «всасывание» моло­ка в желудок. Сосание — это первая модель, с помощью которой ребенок поддерживает уровень своей энергии. Всякое отклонение в сосании немедленно влечет за собой отклонения в дыхании.

М.Риббл в книге «Права детей» подчеркивает, что неадекватное дыхание многих младенцев повинно в сдер­живании сосательных движений. Если поощрять эти дви­жения, дыхание облегчается. Дети, вскормленные грудью, дышат лучше, чем те, кого кормили через рожок, потому что сосание груди более активный процесс, чем сосание резиновой соски. Почти все мои пациенты говорили о каком-либо нарушении этой жизненной функции в ран­ний период их жизни. Их депривированность и фрустрированность в этой области повлекла за собой отвержение и отрицание сосательных импульсов. Когда-то в очень раннем детстве они задушили страстное стремление удов­летворить свои оральные эротические желания ради того чтобы выжить в условиях депривации. Эти инфантильные чувства и импульсы пробуждаются вновь, когда пациент пытается подышать поглубже. Он реагирует удушьем, как делал это, когда был младенцем.

Дыхание с широко открытым горлом вызывает у некоторых пациентов чувство утопления. Один из таких людей несколько раз говорил о подобных ощущениях. Ему не удавалось отыскать в памяти какой-нибудь инцидент, который прояснил бы это переживание. Логическое объяс­нение состояло в том, что чувство утопления представля­ет его реакцию на поток слез и печали, которые заполня­ют его горло, когда он расслабляет эту постоянно напря­женную область. Ощущения удушья пациенты описывают сходным образом, часто упоминая о потоке печали. Но чувство утопления удивительным образом ассоциируется с внутриутробным существованием, когда плод плавает в око­лоплодной жидкости. Теперь известно, что находясь в матке, плод совершает дыхательные движения, начиная приблизительно с семимесячного срока своего существования. Они незначительны с точки зрения функциониро­вания. Однако, если сокращение матки отсекает поток обо­гащенной кислородом крови, поступающей в плаценту через определенное время, можно допустить, что такие «предварительные» дыхательные движения становятся ре­альной попыткой задышать. В этой ситуации чувство утоп­ления возникает в результате попадания амниотической жидкости в горло плода. Все это чистое предположение, но возможность такого внутриутробного переживания нельзя не принимать во внимание.

Дыхательные упражнения мало помогают при ле­чении шизоидного отклонения. Когда они выполняются механически, дыхание не вызывает чувств, а его эффект теряется сразу после окончания упражнения. Пациент не будет глубоко дышать спонтанно, пока его напряжения не расслаблены, а чувства не высвобождены. Это печаль, плач, ужас и крик, ненависть и злость. Высвобождение происходит, когда грусть выражается в плаче, страх — в крике ужаса, а ненависть — в экспрессии злости. И плач, и крик, и злость требуют голосовой экспрессии, а она при ущербном дыхании невозможна. Таким образом, ши­зоид оказывается еще в одном порочном круге: сдержи­вая дыхание, он не может выразить свои чувства, а по­давленные чувства вынуждают его сдерживать дыхание. Круг можно разорвать, если пациент осознает, что сдер­живает собственное дыхание, то есть ощутит напряжения, которые удерживают его и сознательно постарается рас­слабить их. Он поможет своему дыханию, если будет из­давать гортанные звуки. Как правило, такая процедура вызывает чувства, которые спонтанно переходят в плач, если, конечно, человеку удается расслабиться.

Когда пациент плачет впервые, он не чувствует печали или грусти. Поскольку его дыхание углублено и охватывает брюшную область, он начинает плакать мягко, происходит примитивное реагирование на прежнее напря­жение. Этот плач представляет собой своеобразный рико­шет, так реагирует младенец, который плачет в ответ на фрустрацию, не понимая эмоциональной важности этого отклика.

Плач, если рассматривать его примитивно, явля­ется конвульсивным реагированием на напряжение, он мобилизует мускулы, участвующие в процессе дыхания, для высвобождения. Этот процесс связан с издаванием звука. Использование голосовых связок для воспроизве­дения коммуникативных сигналов начинается позже. Луч­ший пример такой примитивной реакции — первый крик младенца в тот момент, когда напряжение рождения релаксируется. Этот плач «запускает» процесс дыхания, в процессе терапии происходит то же самое. Организм за­стывает при любых формах напряжения, а с плачем он оттаивает.

Развитие эго и моторной координации позволяет откликаться на чувство фрустрированности злостью, кото­рая нацелена на то, чтобы устранить фрустрированность, в то время как плач служит только для того, чтобы снять напряжение. Если фрустрация связана с тем, что злость блокирована или неэффективна, заплакать — значит быть неспособным высвободить напряжение. Даже взрослые люди могут заплакать, когда фрустрация существует, не­смотря на все усилия, направленные на то, чтобы пре­одолеть ее с помощью злости. Наличие фрустрации со­здает ощущение утраты и приводит к печали, которая затем связывается с плачем. В этой точке плач обретает эмоциональную значимость. Пациент, который плачет, чув­ствуя при этом печаль, находится в соприкосновении со своими чувствами.

Крик тоже может быть оторван от сознательно­го ассоциирования с ужасом. Именно это произошло с молодым человеком в процессе терапии. Его дыхание уг­лубилось и, под моим руководством, он, лежа на кушет­ке, опустил нижнюю челюсть и широко открыл глаза. Это была экспрессия испуга, но он этого не сознавал. Однако, он издал крик, не чувствуя при этом страха. Он перестал кричать, когда опустил глаза, но опять непро­извольно закричал, едва снова широко раскрыл их. В курсе терапии этот пациент осознал, что глубоко в нем присутствовал латентный страх, который проявился, ког­да он широко раскрыл глаза. Он ощутил, что существо­вало нечто, на что было страшно смотреть, некий образ на сетчатке глаза, который оставался туманным и нечет­ким, но пугал его. Затем, однажды, образ сфокусировал­ся. Он увидел глаза своей матери, которые смотрели на него с ненавистью и снова закричал — на сей раз с ужа­сом. У него возникло впечатление, что видение было связано с инцидентом, который произошел, когда ему было около девяти месяцев. Он лежал в коляске и кри­чал, зовя мать. В конце концов она появилась, но иска­женная злостью, которая выражалась в полном ненавис­ти взгляде. После того, как перед пациентом прошло это видение, испуг из его глаз исчез.

Диссоциация между выражением чувства и его вос­приятием указывает на то, что задействован механизм от­рицания. Плач без печали, крик без испуга или ярость без злости — признак того, что эго не отождествлено с телом.

Дата добавления: 2015-08-27