Сонное зелье

Когда-то, совсем недавно и одновременно так давно, этот город был самым обычным, маленьким, уютным, скучным. Полным своей, немного сонной деловитой жизни, голосов людей, детского смеха… Но как же сложно поверить в это сейчас! После того, как сама смерть спустилась на Землю и своим зловонным дыханием отравила воздух, воду, саму кровь, текущую в жилах каждого живого существа. Сейчас это место мертво, захоронено заживо. Плотно закрыты городские ворота, завалены с той стороны перепуганными до смерти людьми, отчаянно старающимися не слышать крики за стеной.

— Пожалуйста! Хотя бы ребёнка! Спасите, спасите его! — отчаянно кричит какая-то женщина, вытягивая над собой младенца, словно и впрямь надеясь, что кто-то сейчас откроет только что закрывшиеся деревянные ворота, обитые железом, чтобы принять его из её заражённых рук. Но голос её тонет в потоке других криков и мольбы, каждый просит о своём, кто-то — о себе, кто-то — о других. У кого-то есть золото, бесполезное сейчас, но он, не понимая того, отчаянно сыпет им вокруг, умоляя о помощи. У кого-то нет даже того… Ад, настоящий ад на земле царил здесь в ту ночь, ад, в котором равны все — и грешники, и святые. Никого не щадит красная смерть, и на лицах несчастных её кровавые следы, они в их тяжёлом горячем дыхании, воспалённых глазах, полных слёз и безумия. И дикие вопли их, сливающиеся в одну непрерывную какофонию, не похожи на человеческие голоса — сами демоны вопят в сто глоток, оглушая и внушая ужас.

Но сейчас в округе тихо. Страшная, мёртвая тишина царит вокруг, ставни и двери домов плотно закрыты, так, что ни лучика света не проникает сквозь них. Кажется, даже время остановило свой ход, и редкие горячечные вскрики, и стоны, разносящиеся холодным ветром, только усиливают ощущение пустоты. В домах, где ещё остались живые, двери и ставни плотно захлопнуты, так, что не проникает ни лучика света. Обречённые, эти люди всё ещё пытаются спастись, словно по инерции, но болезнь рано или поздно придёт за ними. Она рядом, в телах их родных, в запасах воды и пищи, в писке крыс, скребущихся по углам… От неё нет спасения, она слепа и безжалостна, и замурованные в четырёх стенах жители маленького города гибнут один за другим, и дома их становятся гробами, могилами. Иногда среди горы трупов, распластавшихся на полу, слышится ещё хриплое дыхание или детский плач, иной раз на улице можно увидеть забившихся по углам беглецов, чьи дома оказались поражены, — издали они похожи на кучи грязного тряпья, и только подойдя ближе, можно увидеть блестящие, молящие глаза. Но никто не подойдёт к таким, не поможет. В ужасе бегут ещё способные бежать от этих несчастных, зажимая уши, чтобы не слышать жалостливых просьб и рыданий тех, кто совсем недавно были друзьями, родными и близкими.

Центральная улица перед воротами пуста. Их деревянные створки сплошь покрыты глубокими вертикальными полосами и выбоинами, вымазаны кровью с того часа, как толпа отчаянно билась в них, в исступлении царапала дерево зубами и когтями, не смея даже обернуться назад, туда, где ждала их мучительная смерть. Где разлагались заживо заражённые, крича и хрипя, отчаянно вытягивая руки в пустоту, словно ещё надеясь на помощь.

Лишь посреди площади сидит на коленях девушка. Запавшие глаза смотрят в небо, губы шепчут горячие молитвы. Холодный ветер пронизывает насквозь, треплет длинные русые волосы, лёгким плащом покрывающие спину, но она, кажется, даже не замечает этого. Слишком много страданий, слишком много ужаса видели эти синие глаза, и ничто уже не трогает её, ничто не пугает. Только все поднимаются в небо сцепленные в молитвенном жесте руки и словно по инерции льются из уст мольбы о спасении. Ведь не может быть, чтобы их совсем покинули, верно? И даже если на город их упала кара божья — как иначе можно назвать то, что случилось, пусть хоть души невинных спасутся и обретут вечный покой в царстве небесном.

Когда на пустынной улице появляется хрупкая фигурка в потрёпанном светлом платье, молящаяся даже не замечает этого. И лишь когда незнакомка подходит совсем близко и, светло и грустно улыбаясь, протягивает маленькую бутыль с прозрачной жидкостью, глаза медленно обретают осмысленность. Доверчиво поднимая голову, синеглазая девушка послушно делает глоток, облегчённо вздыхает, напоследок прижимаясь к чужому теплу. Затем всё ещё сцепленные руки медленно опускаются на землю, взгляд застывает, дыхание замирает. Разом словно ставшее легче тело аккуратно опускается на пыльную землю. Болезнь ещё не успела забрать юной красоты, скорее даже чуть оттенила её — хрупкостью, мягкими тенями под глазами, прозрачной бледностью… Неподвижно лёжа на земле, сейчас эта девочка кажется спящей красавицей из рыцарских легенд. Только вот едва ли кто-то сумеет вновь согреть её остывающее тело — совершенство заморожено смертью, останется нетронутым, застывшим во времени и пространстве. Это ли не вид бессмертия во всём его величии?

А тем временем другая девушка — та, что одета в подвенечные одежды, прижимая к груди заветную склянку, продолжает свой путь. Увы, не надеть ей больше этот наряд, не увидеть милого друга, оставшегося по ту сторону, в мире, закрытом от жителей проклятого города. Дочка аптекаря — оставшиеся жители города легко узнают её, первую невесту, красавицу и умницу, любимицу местных, осталась последней из своей семьи. Той, что может ещё исполнить священный долг. И спасти хоть кого-то от страданий.

Медленно бредёт она по пустынным улицам, осторожно стучится в дома, бесстрашно подходит к стонущим умирающим старикам, мечущимся в лихорадке детям и их измученным, едва двигающимся матерям, идёт туда, где слышатся крики и плач. При её появлении в глазах вновь загорается надежда — на что? На чудо ли, или на скорое избавление от страданий?

И каждому она с мягкой улыбкой протягивает эликсир сонного зелья, один глоток которого дарит вечное забвенье. Это ли не избавление здесь, среди ада на земле? И, навеки закрывая тонкими пальцами слепо распахнутые в пустоту глаза, она едва слышно шепчет про себя: «Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis».

«Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный».

Дата добавления: 2015-08-27