Наполеон бонапарт

1) ВОЛЯ («царь»)

2) ФИЗИКА («труженик»)

3) ЛОГИКА («скептик»)

4) ЭМОЦИЯ («зевака»)

Бонапарт сам определил порядок своих двух первых функций, когда заявил: «На свете есть лишь две могущественные силы: сабля и дух. В конечном счете дух побеж- дает саблю». «Дух», в данном случае, конечно, синоним Воли, а «сабля» — метафора Физики. Поэтому, называя «дух» и «саблю» самыми могущественными силами в мире, Наполеон просто указывал на то, что у него Вверху, а отдавая из этих двух предпочтение

«духу», называл свою Первую функцию, т.е. у Наполеона были 1-я Воля и 2-я Физика, о чем он, если не знал, то, судя по приведенной фразе, догадывался.

Хотя надо сказать, что и без добровольного признания императора, его 1-я Воля видна невооруженным глазом. Поразительная простота, бестрепетность и естественность, с какими он занимал командные посты, вплоть до императорского, ясно указывают на

«царственное» его происхождение. Одна история как он, играя в карты, умудрялся не замечать, что некий немецкий князек успевает на лету целовать его руку, чего стоит.

Из «царственного» по природе характера Наполеона, вместе с тем не следует, что власть ничего не меняла в его поведении, проще говоря, его не портила. Заняв начальст- венное положение, Бонапарт разрешил себе хамить, хамить даже женщинам, чего прежде за ним не замечалось. Биограф, специально занимавшийся отношением Наполеона к женщинам, писал: «Он мог их иногда публично поставить в самое неловкое положение. Во время приемов дама со страхом ждала того момента, когда император заговорит с ней. Он делал им нелестные комплименты по поводу их туалета и выдавал перед всеми их тайны. Это была его манера исправлять нравы при дворе. Молодая девушка могла ожи- дать, что ее спросят, сколько у нее детей. Молодых женщин он мог спрашивать, в кото- ром месяце счастливого ожидания они находятся, а старым дамам он говорил в глаза, что они, по всей вероятности, будут не долго сбираться на тот свет. Если дама была некраси- ва или не в его вкусе, то он говорил ей, когда она представлялась ему: «Боже мой, мадам, мне говорили, что вы недурны собой...»«

Будучи крайне самолюбивым, Бонапарт менее всего склонен был щадить самолю- бие других. Единственной любимой женщине, Жозефине, он с удовольствием, в деталях описывал свои измены и в ответ на ее слезы заявлял: «Я не такой человек, как другие, и общепринятые законы морали и благопристойности неприменимы ко мне.» Так, если не

говорит, то думает любой обладатель 1-й Воли. Хотя в данном случае подобное поведе- ние, похоже, являлось еще и местью за незаживающую рану от рогов, поначалу настав- ленных Наполеону женой.

У хамской прямоты Наполеона была и своя оборотная, положительная сторона — способность, отсутствующая у множества других начальников и начальничков, без обид выслушивать горькую правду. Коленкур писал: «Порой даже во всем его обхождении, в тоне его голоса проявлялось настроение человека, довольного той откровенностью, с которой с ним говорят и к которой так не привыкли государи». Солдатской прямотой и честностью дышит бюллетень, выпущенный Бонапартом после бегства из России. Однако в нем отсутствует самый важный пункт — имя виновника катастрофы. Самокритичность никогда не была сильной стороной императора, и читателю трудно представить себе, на какие жалкие уловки шел этот «гений», к каким убогим софизмам прибегал лишь бы оты- скать причину бед за пределами истинных, лежащих на поверхности причин: своей соб- ственной глупости и безграничного властолюбия.

Как и все «цари», Бонапарт был бесстрашен перед лицом возможной конкуренции со стороны других даровитых честолюбивых людей и чувствовал это бесстрашие в себе. Он говорил: «Я не боюсь энергичных людей. Я умею пользоваться ими и руководить ими; кроме того, я ничем не нарушаю равенства, а молодежь, как и вся нация, дорожит только равенством. Пусть у вас будет талант, я вас выдвину; будут заслуги — я буду вам покровительствовать. Все знают это, и общая уверенность в этом идет мне на пользу.» В этом высказывании Наполеона много правды и много лукавства. Не боясь никого, он тем не менее безумно ревновал и к чужой славе, чужому авторитету, готов был погубить и губил тысячи людей из одного страха, что лавры триумфатора могут достаться другому. Например, во главе остатков отступающей из России Великой армии Бонапарт специаль- но оставил бестолкового, слабохарактерного Мюрата вместо энергичного, уважаемого в армии пасынка Евгения Богарнэ. Катастрофа не заставила себя ждать. В связи с ней Ко- ленкур замечал: «...своего рода недоверие к близким и вообще ко всем, кто приобрел личный авторитет, было всецело в духе императора и уживалось с его характером».

Власть сделала Наполеона более подозрительным и циничным, чем прежде. Наде- юсь, читатель простит мне пространность цитаты из мемуаров Коленкура, но она дает почти исчерпывающую картину отношения Наполеона к людям: «В частной жизни он проявлял не больше благодушия, чем в политических делах. Все истолковывалось им против ближнего. Держась всегда, словно он на сцене в роли императора, он думал, что и другие разыгрывают с ним заученные ими роли. Поэтому его первым чувством всегда было недоверие, — правда, только на мгновение. Потом он менял отношение, но всегда надо было быть готовым к тому, что его первое представление о вас будет мало прият- ным, а может быть, даже и оскорбительным для вас. Всегда подозревая, что под вашими замечаниями или предложениями скрывается какой-нибудь личный или тайный интерес, независимо от того, друг вы или враг, он путал сначала друзей с врагами. Я часто испы- тывал это и могу говорить об этом с полным знанием дела. Император думал и по всяко- му поводу говорил, что честолюбие и интерес — движущие мотивы всех поступков. Он редко поэтому допускал, чтобы хороший поступок был совершен из чувства долга или из щепетильности. Он, однако, замечал людей, которыми, по-видимому, руководили щепе- тильность или сознание своего долга. В глубине души он учитывал это, но не показывал этого. Он часто заставлял меня усомниться в том, что государи верят в возможность иметь близких людей». Автор этих строк, Коленкур, познакомился с Наполеоном, когда тот уже был императором, но недоверчивость, отчуждение — общие, не зависящие от общественного положения свойства 1-й Воли.

Но пойдем дальше вслед Наполеону. Для 2-й Физики насилие — нормальный, час- тый и естественный способ защиты и утверждения своего «Я». Не исключение здесь На- полеон, который, вспоминая свое детство, рассказывал: «Ничто мне не импонировало, я

был склонен к ссорам и дракам, я никого не боялся. Одного я бил, другого царапал, и все меня боялись». Свою любовь к драке он унес из малолетства во взрослую жизнь и куль- тивировал ее в себе, начиная с избрания военной карьеры до Ватерлоо.

Однако из этого не следует, что исключительно в эффективном насилии воплоща- лась наполеоновская 2-я Физика. Бонапарт был заботливым и нежным сыном, братом, мужем, отцом. Мысль о благосостоянии подвластных ему народов так же не покидала его. Император говорил: «...меня трогают горести народов. Я хочу, чтобы они были сча- стливы, и французы будут счастливы. Если я проживу еще десять лет, благосостояние будет у нас всеобщим. Неужели вы думаете, что я не люблю доставлять людям радость? Мне приятно видеть довольные лица, но я вынужден подавлять в себе эту естественную склонность, так как иначе ею стали бы злоупотреблять». Этим словам Наполеона, вопре- ки фактам, невольно веришь: он сам был трудоголиком, высоко ценил трудолюбие в дру- гих и, не чешись у него постоянно руки повоевать, за десять мирных лет он вполне мог бы заметно улучшить условия жизни в стране. Вообще, эпиграфом к сочетанию 1-й Воли и 2-й Физики можно взять наполеоновские слова:»...я человек. Что бы ни говорили иные, у меня тоже есть кое-что внутри, есть сердце, но это — сердце монарха.»

* * *

Единственно, что может остановить «наполеона» в его победоносном и необори- мом, как кажется, походе к вершинам власти — это его ахиллесова пята — 3-я Логика. И непосредственным препятствием может стать конкурент с Логикой, стоящей выше, нек- то, располагающий мнимым или реальным интеллектуальным превосходством. Когда маршала Жукова, еще одного видного представителя рода «наполеонов», спросили, по- чему он не устранил от власти Сталина, в первые дни войны впавшего в прострацию, Жуков дал чисто «скептический» ответ: «Я не считал себя умнее Сталина (с его 2-й Логи- кой — А.А.)».

К счастью для Наполеона, в своей карьере он не столкнулся с проблемой интеллек- туальной конкуренции, поэтому его 3-я Логика и проявлялась иначе. С одной стороны, страхи ее воплотились в жесточайшей газетной цензуре. С другой стороны, хорошая за- висть к чужому интеллекту заставила Наполеона брать с собой в походы ученых, забо- титься о них как ни о ком другом, гордиться званием члена Национального института, как ни каким другим титулом.

По мере карьерного роста представления Наполеона о собственных умственных способностях, очевидно, сильно менялись, самоуверенность его по этой части со време- нем достигла такого градуса, что из некогда вечно молчавшего артиллерийского капита- на, он к моменту коронования превратился в неутомимого говоруна. По словам Коленку- ра, Наполеону «недостаточно было могущества власти и могущества силы. Он хотел еще обладать могуществом убеждения.» На то, что его жажда убеждения была непрак- тична и представляла собой форму самоутверждения указывает то, что император часто тратил свой полемический пыл на людей маленьких, ничего не решающих, того же Ко- ленкура, который сам удивлялся наполеоновскому азарту по этой части и писал: «Чем труднее было императору меня убедить, тем больше искусства и находчивости он прила- гал для достижения этой цели. Судя по его стараниям, по блеску его аргументации и по форме его речи, можно было подумать, что я был державой, и он был чрезвычайно за- интересован в том, чтобы эту державу убедить.

Я часто наблюдал в нем это стремление и эту настойчивость. Я далек от того, чтобы отнести это на мой собственный счет. Он точно так же поступал со всеми, кого хотел убедить, а он всегда хотел этого».

Поддакивание придворных, однако, ничего не меняло в наполеоновском порядке функций, и Логика его как была 3-й, так ею и оставалась со всеми своими производными:

скепсисом, склонностью к суевериям, недолгосрочностью прогноза и превосходством необоримого «Хочу!» 1-й Воли над отрезвляющим лепетом рассудка. Ущербность логи- ческого аппарата императора не составляла для придворных тайны и просто замалчива- лась ими. Коленкур, недолго пробывший вблизи Бонапарта, писал: «Когда императору приходила в голову какая-нибудь мысль, которую он считал полезной, он сам создавал себе иллюзии. Он усваивал эту мысль, лелеял ее, проникался ею; он, так сказать, впиты- вал ее всеми своими порами. Можно ли упрекать его в том, что он старался внушить ил- люзии другим? Если он пытался искушать вас, то он сам уже поддался искушению рань- ше, чем вы. Ни у одного человека разум и суждение не обманывалось до такой степени, не были в такой мере доступны ошибке, не являлись в такой мере жертвой собственно- го воображения и собственной страсти, как разум и суждения императора...

Обладая таким гением, таким закаленным характером и такой могучей волей, де- лавшей его сильнее неудач, он в то же время до такой степени был склонен предаваться мечтаниям, как будто действительно нуждался в этом средстве утешения слабых душ».

* * *

4-я Эмоция Наполеона, по обыкновению всех Четвертых функций, была беспартий- на, пластична и могла создавать иллюзию неплохих артистических способностей. 1-я Воля обычно использует 4-ю Эмоцию в политических целях, что и делал Наполеон, лю- бивший говорить:» Я бываю то лисой, то львом. Весь секрет управления заключается в том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим.» Пробовал использовать свои арти- стические дарования Наполеон и в своих переговорах с Александром I, в критические минуты играя перед русским царем состояние аффекта. Однако Александр был актером поталантливее Наполеона (см.»дюма»), сам тонко играл и тонко разбирался в игре дру- гих, поэтому наполеоновскому аффекту не поверил и в ответ, решительно берясь за ручку двери, гораздо лучше сыграл оскорбленную добродетель.

* * *

Тип «наполеона» можно считать довольно распространенным в мире. Благодаря 2-й Физике он хорош на любом месте. Правда, «наполеон» хорош как рабочий, но в качестве мастера он еще лучше; он хороший спортсмен, но еще удачливее в роли тренера. Одним словом, во всем, что касается лидерства (1-я Воля) в практической сфере (2-я Физика)

«наполеона» превзойти трудно.

Из числа известных людей к «наполеонам» с большой долей вероятности можно отнести: Цезаря, апостола Павла, Лютера, Бисмарка, Черчилля, Франко, Тито, Ден Сяо Пина, маршала Жукова, папу Иоанна Павла II, Валенсу и множество других больших и маленьких «бонапартов», для которых сфера приложения — лишь повод для реализации главной потребности, потребности в лидерстве.

Обычный «наполеон» — нерослый, плотный человек с упорным, добродушно- насмешливым взглядом. Одежда подчеркнуто аккуратна, чиста, снабжена множеством застежек и не броска. Прическа короткая, практичная. Речь эмоционально свободная, но несколько заторможенная. — плотный, приземистый человек с твердым, прямым, на- смешливым взглядом. Лицо круглое. Он осанист, церемонен, невозмутим. Жест спокоен, величав, уверен, точен. Речь ровна, напориста, иронична, монотонна. Втайне питает сла- бость к музыке, литературе, искусствам, а, выпив, не прочь сам спеть что-нибудь негром- ким, маловыразительным голоском. Взгляд упорный, внимательный, вдумчивый, без бле- ска. Мимика и жест почти отсутствуют. Стрижка короткая и аккуратная, к окраске волос редко прибегают даже женщины «Твардовский» заботлив, домовит, рукаст, хотя не без высокомерия и иронии относится к простым житейским заботам

Дата добавления: 2015-08-27