Бог и Малевич

"Пафос религии (т.е. восстановления связи между человеком и Бо­гом) есть пафос расстояния и вопль ее – вопль богооставленности" (Булгаков). Малевич, безусловно, искал божество и на пути жизни (дао) скидывал "человекоподобных" богов, не оставив и библейского Бога, отчего вопль его богооставленности не был услышан, а пафос расстояния сублимировался у него в пространство космоса, "коро­лем" которого он себя и назначил.

Он поставил задачу отказаться от такого представления о Боге, которое господствовало у "религиозников", "фабричников" и пред­ставителей традиционного искусства. Человек предначертал себе три пути к Богу: духовно-религиозный (Церковь), научный (фабрика) и путь красоты (искусство). Этими тремя дорогами и идет он к совер­шенству, к абсолюту и не может избавиться от Бога. Религия суще­ствует в силу признания совершенства Бога и безгрешности души и тела человека; фабрика и наука – из желания сделать человека Богом и из бессилия доказать исчезновение материи или энергии; искусство – из-за притязаний на обладание божественной красотой. То есть религия, наука и искусство приходят к оправданию Бога и поэтому для человечества "Бог не скинут". Но в этом оно и заблуж­дается, ибо Бог несовершенен, так как Он – "несмысл" и бездвижен, а душа и тело человека – грешны. Более того, человек не может стать Богом, но может стать сверхчеловеком, перейдя в сферу супремати­ческой беспредметности. И, наконец, божественной, образной красо­ты нет, а существует лишь красота "новой формы", красота супрема­тической динамики, красота таинственного и необъяснимого "воз­буждения".

Что же такое "возбуждение" по Малевичу? Оно есть неосознанное внутреннее движение в человеке или предмете (вещи), беспредмет­ное, беспричинное, подсознательное, таинственное духовное начало всему. Это – некое деятельное волевое начало, ибо слово "духов­ный" ("одухотворенный"), которое Малевич употребляет в своих литературных трудах, по существу, является случайным и не несет в себе традиционного смысла, будучи фактически синонимом слова "возбуждение". Последнее имеет свое смысловое продолжение в сло­ве "ощущение": слияние художника с миром происходит в ощуще­нии, а вещи с художником – в "возбуждении", которое и вводит его в беспредметное состояние. Это как бы два вектора – первый направ­лен от предмета к созерцающему его, а второй – от творца к произ­ведению. Действительно, Малевич отбрасывает прежние понятия духа и материи, считая их "чисто предметным техническим потреб­лением" и заменяет словом "возбуждение" в смысле "внутреннего движения" неких стихий, лежащих в основании жизни человека, общества ("общежития") и природы (вещей) – всего того, что "воз­буждено и мыслит в себе". Что касается "ощущения", то оно "разви­вается в психофизиологических областях человеческого существова­ния".

Поэтому вся окружающая видимость предметов есть ничто, скор­лупа, тлен – действительно только "возбуждение", переливающее­ся из формы в форму, из предмета в предмет, так же как и сотворен­ные произведения (предметы) культуры есть ничто, ибо они созданы, обрели предметность и "через пятьдесят лет" из них ушло "возбуж­дение". "Возбуждение", таким образом, мыслится как некий началь­ный огонь, изначальный "хаос".

Первое проявление "возбуждения" в жизни вселенной выражает­ся в ритме, который, видимо, есть только момент мысли. Мысль – это вторая ступень жизни, процесс или состояние "возбуждения", проявляющегося в виде реального действия, т.е. в виде идей, а реаль­ное – в виде натурального, т.е. природного факта, предмета. "Воз­буждение" не имеет формы, не имеет границ, и когда человек в своих проявлениях пытается передать действительность своего "возбужде­ния", то он в силах только условно включить его внутрь натуральной формы, но как только форма проявлена, она делается мертвой, и мысль уходит в возбуждение другой формы. "Возбуждение как кос­мическое пламя колышется во внутреннем человеке без цели, смыс­ла, логики, оно беспредметно в действии".

Человек заботится о совершенстве своей жизни, стремясь прове­сти "возбуждение" в план практического проявления, тогда как при­рода один раз "помыслила" и теперь уже больше не мыслит. Она, таким образом, в своей предметности и совершенстве бесконечна как "бесконечная скважность сит и скважность не пустотелая" (видимо, имеется в виду пространство как "сито" предметов в "сплошности" эфира). Эта застывшая природа не раскрывает себя в вещах, она в своих проявлениях не имеет ни языка, ни формы. Нужно "раз-умить" (понять) маленькое зерно, чтобы раскрыть всю вселенную. Вещь – это признак того, что в ней существует "возбуждение" как беспредметное состояние.

Исследовать действительность – значит исследовать несуществу­ющее, ибо вещи распадаются, они исчезают, они – ничто. Предмет "построить" нельзя, так как он или "мерцает", то исчезая, то появ­ляясь, или "мерцает" одноразово, во время наполнения его форм ы "возбуждением", а с уходом последнего превращается в ничто. Пер­вый тип "мерцания" Малевич иллюстрирует "пульсацией" черного и белого квадратов на своих абстрактно-геометрических полотнах.

Действительность – это "бесконечность, не имеющая ни веса, ни меры, ни времени, ни пространства, ни абсолютного, ни относитель­ного, никогда не очерченного в форму". Она – вечное "ничто". Человек общежития (человечества) поэтому все свои представления строит на фундаменте понятий духа и материи, т.е. на том, что "не существует в основах им выведенных".

Бог – это "несмысл", бездействие, небытие, абсолютный покой седьмого дня. Вселенная – это движение, вихри, мышление беско­нечного "человеческого" ума. Человек не выносит покоя, он мыслит, в нем кипит "возбуждение", как в космосе, поэтому его страшит вечное бездействие, страшит смерть, и он кричит всеми силами своего безумия: "нет, я не хочу быть, не хочу быть Богом!", и только Цер­ковь и фабрика хотят бесконечного: первая в блаженном покое души, вторая – в мире неисчезающих вещей и энергий, которые "только принимают новый вид".

Для Малевича Бог скинут и скинут навсегда. Необходимо: 1) духовную силу содержания сделать принадлежностью земного мира, 2) отвергать все блага небесного и земного царствования и все их изображения (т.е. Церковь и иконы), 3) солнце как костер отнести к системе земного мира, т.е. обеспечить "победу над солнцем" (опера Матюшина с художественным оформлением Малевича). Надо сбро­сить солнечного Бога с небесных высот, чем будет обеспечена победа черного "квадрата" земной самости, т.е. "возбуждения". Сбросить истинного Бога необходимо для того, чтобы освободить злые силы духа, темную энергию в человеке, которую Христос превратил в скрытую потенциальность, поставил в зависимость от воли человека. Только с помощью свободного акта воли человек может путем собст­венного возбуждения вызвать их из небытия. К этому призывал Ма­левич.

"Я всегда был революционером и умру в деле крушения старых идолов, Аполлонов и Дионисов"[141], – пишет Малевич. Икона и рели­гия отмирают, по его мнению. Церковь должна быть немедленно запрещена как частная торговля, надо разбить Церковь, семью и воспитывать в бесцерковном, безрелигиозном духе – обществом. Через такое внешнее разрушение Малевич хотел прийти к беспред­метному миру новой супрематии. "Христос раскрыл на земле небо,

создав конец пространству..., но пространство больше неба, сильнее, могучее, и наша новая книга (есть) учение о пространстве пустыни". Пространство Малевича осталось без духовного неба Христа.

Дата добавления: 2015-08-26