Эротика текста

Здесь он развивает по-

нятие об "эротическом тексту-

альном теле" -- словесном

конструкте, созданном по

двойной аналогии: текста как

тела и тела как текста: "Имеет ли текст человеческие формы,

является ли он фигурой, анаграммой тела? Да, но нашего эроти-

ческого тела" (84, с. 72). При этом Барт открыто заявляет о

своем недоверии к науке, упрекая ее в бесстрастности, и пыта-

ется избежать этого при помощи "эротического отношения" к

исследуемого тексту (80, с. 164), подчеркивая, что

"удовольствие от текста -- это тот момент, когда мое тело

начинает следовать своим собственным мыслям; ведь у моего

тела отнюдь не те же самые мысли, что и у меня" (цит. по

переводу Г. Косикова, 10, с. 474).

Как мы уже видели, рассуждения об "эротическом теле"

применительно к проблемам литературы или текста были топо-

сом -- общим местом во французском литературоведческом

постструктурализме. Во французской теоретической мысли ми-

фологема тела была и ранее весьма значимой: достаточно

вспомнить хотя бы Мерло-Понти, утверждавшего, что "очагом

смысла" и инструментом значений, которыми наделяется мир,

является человеческое тело (315). То, что Барт и Кристева

постулируют в качестве эротического тела, фактически пред-

ставляет собой любопытную метаморфозу "трансцендентального

эго" в "трансцендентальное эротическое тело", которое так же

внелично, несмотря на все попытки Кристевой "укоренить" его в

теле матери или ребенка, как и картезианско-гуссерлианское

трансцендентальное эго.

Может быть, поэтому самым существенным вкладом Барта

в развитие постструктурализма и деконструктивизма стала не

столько предложенная им концепция текстового анализа, сколь-

ко его последние работы. Именно в этих работах была создана

та тональность, та эмоционально-психологическая установка на

восприятие литературы, которая по своему духу является чисто

постструктуралистской и которая во многом способствовала

особой трансформации крити-

ческого менталитета, поро-

дившей деконструктивистскую

генерацию литературоведов.

"ТЕКСТ - УДОВОЛЬСТВИЕ\ТЕКСТ - НАСЛАЖДЕНИЕ"

Именно благодаря этим

работам постструктуралист-

ская терминология обогати-

лась еще одной парой весьма

популярных понятий: "текст-

удовольствие /текст-наслаж-

дение". Хотя здесь я их графически представил в виде двух-

членной оппозиции, это не более чем условность, отдающая

дань структуралистскому способу презентации, ибо фактически

они во многом перекрывают Друг друга, вернее, неотделимы

друг от друга как два вечных спутника читателя, в чем Барт

сам признается со столь типичной для него обескураживающей

откровенностью: "в любом случае тут всегда останется место для

неопределенности" (цит. по переводу Г. Косикова, 10, с. 464).

Тем не менее, в традиции французского литературоведческого

постструктурализма между ними довольно четко установилась

грань, осмысляемая как противопоставление lisible/illisible, т. е.

противопоставление традиционной, классической и авангардной,

модернистской литератур (у Барта эта оппозиция чаще встреча-

лась в формуле lisible/scriptible), которому Барт придал эроти-

ческие обертоны, типичные для его позднем манеры: "Текст-

удовольствие -- это текст, приносящий удовлетворение, запол-

няющий нас без остатка, вызывающий эйфорию; он идет от

культуры, не порывает с нею и связан с практикой комфорта-

бельного чтения. Текст-наслаждение -- это текст, вызывающий

чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоск-

ливости); он расшатывает исторические, культурные, психологи-

ческие устои читателя, его привычные вкусы, ценности, воспо-

минания, вызывает кризис в его отношениях с языком" (там же,

с. 471).

В конечном счете речь идет о двух способах чтения: пер-

вый из них напрямик ведет "через кульминационные моменты

интриги; этот способ учитывает лишь протяженность текста и не

обращает никакого внимания на функционирование самого язы-

ка" (там же, с. 469-470; в качестве примера приводится твор-

чество Жюля Верна); второй способ чтения "побуждает смако-

вать каждое слово, как бы льнуть, приникать к тексту; оно и

вправду требует прилежания, увлеченности... при таком чтении

мы пленяемся уже не объемом (в логическом смысле слова)

текста, расслаивающегося на множество истин, а слоистостью

самого акта означивания" (там же, с. 470). Естественно, такое

чтение требует и особенного читателя: "чтобы читать современ-

ных авторов, нужно не глотать, не пожирать книги, а трепетно

вкушать, нежно смаковать текст, нужно вновь обрести досуг и

привилегию читателей былых времен -- стать аристократиче-

скими читателями" (выделено автором -- И. И.) (там же).

Перед нами уже вполне деконструктивистская установка на

"неразрешимость" смысловой определенности текста и на свя-

занную с этим принципиальную "неразрешимость" выбора чита-

теля перед открывшимися ему смысловыми перспективами тек-

ста, -- читателя, выступающего в роли не "потребителя, а про-

изводителя текста" (Барт, 89, с. 10):

"Вот почему анахроничен читатель, пытающийся враз

удержать оба эти текста в поле своего зрения, а у себя в руках

-- и бразды удовольствия, и бразды наслаждения; ведь тем

самым он одновременно (и не без внутреннего противоречия)

оказывается причастен и к культуре с ее глубочайшим гедониз-

мом (свободно проникающим в него под маской "искусства

жить", которому, в частности, учили старинные книги), и к ее

разрушению: он испытывает радость от устойчивости собствен-

ного я (в этом его удовольствие) и в то же время стремится к

своей погибели (в этом его наслаждение). Это дважды расколо-

тый, дважды извращенный субъект" (10, с. 471-472).

Барт далек от сознательной мистификации, но, хотел он

того или нет, конечный результат его манипуляций с понятием

"текста" как своеобразного энергетического источника, его сбив-

чивых, метафорических описаний этого феномена, его постоян-

ных колебаний между эссенциалистским и процессуальным по-

ниманием текста -- неизбежная мистификация "текста", лишен-

ного четкой категориальной определенности. Как и во всем, да

простят мне поклонники Барта, он и здесь оказался гением того,

что на современном элитарном жаргоне называют маргинально-

стью как единственно достойным способом существования.

Роль Барта и Кристевой в создании методологии нового

типа анализа художественного произведения состояла в опосре-

довании между философией

постструктурализма и его де-

конструктивистской литерату-

роведческой практикой. Они

стали наиболее влиятельными

представителями первого ва-

рианта деконструктивистского

анализа. Однако даже и у

Барта он еще не носил чисто

литературоведческого характера: он, если можно так выразиться,

был предназначен не для выяснения конкретно литературно-

эстетических задач, его волновали вопросы более широкого

мировоззренческого плана: о сущности и природе человека, о

роли языка, проблемы социально-политического характера. Ра-

зумеется, удельный вес философско-политической проблематики,

как и пристрастия к фундаментально теоретизированию у Барта

и Кристевой мог существенно меняться в различные периоды их

деятельности, но их несомненная общественная ангажирован-

ность представляет собой резкий контраст с нарочитой аполи-

тичностью йельцев (правда, и этот факт в последнее время

берется под сомнение такими критиками, как Терри Иглтон и

Э. Кернан; 169, 257).

Дата добавления: 2015-08-26