Глава 15. Первая проба.

Просыпаюсь от того, что в комнате рядом кто-то разговаривает шепотом.

Смотрю в сторону кресел. Тут же сталкиваюсь с ним взглядом. Снейп. В руке — чашка, которую он держит у самых губ, закрывая нижнюю часть лица, чуть выше — опасный блеск глаз, впившийся в меня не хуже зубов Нагини. Я спросонья быстро вспоминаю, за что он может так на меня смотреть, и снова откидываюсь на подушку.

Сейчас будет язвить. Не сможет ведь промолчать.

— Мистер Гарри Поттер будет ужинать? — Мари стоит прямо перед кроватью, умильно заглядывая мне в глаза. Судя по всему, осознание того, что все живы, и я не выдал его Снейпу, сделало его вечер чрезвычайно приятным. При мысли о еде я прислушиваюсь к голодному урчанию в животе и согласно киваю. Судя по всему, уже поздний вечер. Я проспал часа три.

Возле дальней стены накрыт маленький журнальный столик. Снейп откидывается в кресле, продолжая наблюдать за каждым моим движением внимательным взглядом поверх чашки, как паук за мухой в своих сетях. Я приближаюсь к столику, но сама мысль о том, что я могу сесть ужинать рядом со Снейпом, приводит меня в недоумение. Он позволит мне такую вольность? Он даже не встанет сейчас, не пересядет в другое место, оставляя меня жевать в одиночестве?

Я сажусь, опасливо косясь на его ногу, заброшенную на другую, и протягиваю руку к чашке с чаем. Он не встает. Не пересаживается и не уходит. Он позволяет мне есть в его обществе, ощущая себя частью некоей группы, собравшейся в вечернее время за одним столом.

Мари усаживается чуть поодаль и с благоговением взирает то на меня, то на Снейпа. Я бы уже прикрикнул на него за то, что он таращится на меня, когда я жую, но при Снейпе я себе этого не позволяю и молча сношу это безобразие, умудряясь не подавиться под пристальным взглядом восхищенного картиной эльфа.

— Как вы себя чувствуете, Поттер? — внезапно произносит Снейп в полной тишине, которая повисла между нами троими.

Я не могу даже перевести на него взгляд. Какое-то странное ощущение того, что мне разрешили присутствовать на некоем интимном ритуале, смущает меня неимоверно.

— Нормально, — я нахожу компромисс между набитым ртом и тягостным молчанием в ответ на его вопрос, и он тянется к столу, чтобы поставить пустую чашку. Складывает пальцы в замок на колене и едва заметно шевелит носком туфли. Я ловлю движение, на мгновение задумываясь о том, как он нашел их у кровати и несомненно понял, кто это сделал, и отвожу взгляд в сторону от неловкости. Не думаю, что Мари разрешено прикасаться к нему, а значит, надеяться на то, что мою глупую заботу спишут на эльфа, нет смысла.

— Мне нужно будет осмотреть вас.

Я киваю, допивая чай, и кошусь в его сторону. Мерлин, он сверлит меня взглядом прищуренных глаз, будто пару минут назад застал за чем-то очень подозрительным.

Следующая фраза убивает меня окончательно.

— Мари, убери со стола и оставь нас.

Он хочет остаться со мной наедине. Для чего? Чтобы четвертовать по полной программе за глупое внимание к его персоне?

Смотрю, как Мари убирает со стола, и впервые за все это время не хочу, чтобы он уходил. Но эльф, как назло, оказывается необычайно проворен. Не проходит и пяти мнут, как его уже нет в комнате. Я сижу, вцепившись в чашку с глотком чая на дне, и жду, поглядывая по сторонам поверх ободка.

Снейп встает, делает несколько шагов по комнате и останавливается прямо передо мной, глядя сверху вниз внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей. Я осторожно ставлю свою чашку на стол и тоже встаю. Он не оставляет мне места, и я стою очень близко к нему, почти вплотную. Привычным движением протягивает ко мне руку, расстегивает пуговицы на рубашке, продолжая смотреть на мое смущенное лицо. Скидывает рубашку с плеч и кладет на мои плечи чуть прохладные ладони. Я стою, не шевелясь и не дыша. Поднимаясь движениями пальцев по моей шее, приподнимает мне голову вверх, и я вынужден перевести на него взгляд. Смотрю на сосредоточенное лицо, пока он оглядывает шрамы на моих щеках, лбу, подбородке, отводит лицо в сторону, изучает шею. Пальцы скользят по боковой поверхности шеи, задевая мочку уха, касаются края волос. Я невольно расслабляюсь под этими касаниями, мне приятно.

Спускает с меня рубашку, оставляя ее, как обычно, свисающей с застегнутых на манжетах рукавов. Но на этот раз она там не остается. Поднимает мои руки, как будто играет с куклой, расстегивает манжеты, стаскивает рубашку с меня полностью.

— Вы не будете одеваться, пока я вам не скажу, Поттер.

Я невольно зябко повожу плечами.

Заходит мне за спину, проводит кончиками пальцев от самой шеи до пояса джинсов, заставляя мою кожу покрываться мурашками. Пережидаю, пока он за моей спиной тщательно осматривает каждый дюйм моего тела, стою не шевелясь.

— Сейчас двенадцатый час ночи. Вы будете спать?

Я даже вздрагиваю от звука голоса, так расслабили меня мимолетные прикосновения.

— Да… наверное…

— Хорошо. Ложитесь.

Он садится в кресло в кабинете, берет в руки книгу, открывает и утыкается в нее носом. Я пробегаюсь взглядом от кровати к нему и обратно. Он собирается сидеть здесь, пока я не засну, что ли? Но спросить неловко. Придется ложиться спать при нем. Хотя так я вряд ли засну.

Косясь на него, снимаю джинсы, кладу их в другое кресло, ныряю под одеяло.

Ну что ж. Спать так спать.

Но заснуть долго не могу, ворочаюсь, поглядываю на него, не отрывающегося от книги. Смешно, но само его присутствие в комнате — угроза. Что такого в том, что он сидит так далеко от меня и просто читает, сказать не могу. Но и заснуть при нем мне трудно.

— Принести вам снотворное, Поттер?— это он, не опуская книги, не глядя на меня.

— Нет, спасибо.

Ишь, слышит все, как я ворочаюсь. Я закрываю глаза, перебираю во сне мысли, останавливаюсь на списке гостей на нашей с Джинни свадьбе, и не замечаю, как тяжелеют веки.

Я даже понимаю, что это сон. Но мне все равно жутко страшно. Ощущение опасности, какой-то погони. Мне не по себе, сердце бьется, как пятнадцать запертых в клетке пикси.

— Поттер! Поттер! — просыпаюсь, вижу его взволнованно лицо над собой.

Смотрю на сведенные брови и понимаю, что ощущение опасности — не просто сон. Это сердце. Сердце стучит с невероятной силой, причиняя боль, проецируя в моем сне картины погони, волнения. Смотрю на него испуганным со сна взглядом, пытаюсь сесть.

— Больно? — он наклоняется надо мной, заглядывает в глаза, лицо бледное, сосредоточенное.

Едва могу кивнуть.

— Не садитесь. Не надо. Прилягте.

Рывком вскакивает, несется к столу, хватает какую-то банку со странной голубой жидкостью и небольшой кубок, возвращается.

Какое там лечь. Я скручиваюсь в клубок от боли, прижимаясь грудью к ногам, пытаюсь втянуть в себя вырывающееся из груди сердце.

— Выпей вот это. Один глоток. Только один.

Он подносит к моим губам бокал. Я тянусь к нему губами, но предательская дрожь тела не дает мне нормально охватить ими край. Он смотрит на все это, хватает меня за подбородок, вливает глоток жидкости в мое горло, я глотаю… и кричу от боли.

— Потерпи, потерпи. Сейчас будет легче! — он держит меня за плечо, пытаясь выпрямить мои судорожно поджатые ноги.

Меня всего трясет, но боль постепенно стихает, успокаивается сердце, и я в изнеможении падаю на подушку, ощущая только, как он неловко проводит рукой по моим волосам.

— Поспи, поспи.

Засыпаю снова, напрочь обессиленный.

Но не проходит и часа, как все повторяется снова.

Когда он подносит к моим губам кубок, я толкаю его ладонями в грудь, отбиваюсь. Но он что-то шепчет мне, успокаивая. Слова, которых я не слышу из-за шума в ушах. Я отпихиваю его, но он силой вливает в меня глоток голубой жидкости, и тут же, как при нашем лечении, обнимает меня, прижимает к себе, садясь на постели рядом.

Так продолжается почти всю ночь. Я падаю без сил на подушку, едва не теряя сознание от усталости. Проходит с час, и он снова будит меня. Я уже не могу понять, ночь сейчас или день, сколько раз я уже просыпался. Только под утро, когда за окнами уже сереет, наконец, падаю в смятые простыни и забываюсь тревожным сном.

Утро встречает меня неожиданным теплом. Я открываю глаза и вижу прямо перед собой край одеяла. Нагретый моим дыханием материал взмок, я недовольно отпихиваю его рукой… И тут же дергаюсь в испуге. Он лежит совсем рядом, в окружении черных прядей волос, в своем бессменном сюртуке с мягким платком вокруг шеи и острыми уголками рубашки под самым подбородком. Кошусь на резкий, словно набросанный углем на холсте профиль, изучаю малейшие морщинки и бледную до синевы кожу. Волосы на его, на моей подушке, я вздрагиваю всем телом, когда моя рука случайно задевает их. Спит. Глаза закрыты, дыхание ровное. Это отдает бредом, но у меня такое впечатление, будто мы провели эту ночь вместе. Я смотрю на изогнутую линию носа, чуть поблескивающий шелк черных бровей и думаю о том, что никогда не видел его настолько близко.

Откидываюсь на подушку, но закрывать глаза уже не хочется. Скольжу взглядом по комнате, глаза болят, будто засыпанные песком. Сегодняшняя ночь вспоминается, как глупый кошмар — я не верю, что такое могло быть на самом деле. Внезапно меня осеняет — я ведь уже сегодня вечером могу попробовать! Сегодня состоится последний сеанс нашего лечения! После него уже не будет этой боли, не будет ожидания ее в моей жизни. Я буду проводить день, как хочу.

Поймав себя на том, что больше всего на свете хотел бы сейчас хотя бы раз облететь Хогвартс на метле, не замечаю, как он открывает глаза. Уже столкнувшись с ним взглядом, понимаю, что не смогу точно сказать, сколько времени он уже наблюдает за мной.

Просто лежит и смотрит на меня. Ни тревоги, ни подозрения, ни снисходительности. Просто взгляд.

— Не вставай. Тебе нужно сохранить силы. Сегодня еще последний сеанс лечения, ты знаешь.

Я киваю.

— Я скажу Мари принести тебе завтрак. Ты должен спать до самых двенадцати часов.

Смотрю на него, пожимаю плечами. Как я могу столько спать? Да и есть мне совсем не хочется.

Он уходит, и через несколько минут Мари действительно приносит завтрак.

Нехотя запихиваю в себя хоть что-то. Эльф услужливо подает мне кубок с чем-то, похожим на сок. Жадно приникаю губами к его краю. Вот пить я точно хочу.

Но, не успевая допить, понимаю, что не сок это вовсе. Едва ставлю его на пол у кровати, глаза закрываются сами собой.

Просыпаюсь от того, что кто-то трясет меня за плечо. Снейп.

— Уже двенадцать. Не пропустите сеанс, Поттер.

Я недовольно морщусь и сажусь в кровати. Сегодняшний — последний. Последний. Повторяю себе снова и снова.

Двенадцать. Значит, зелье уже готово. Я даже еще толком не проснулся, а уже предстоит переносить боль в который раз за эти сутки.

Он подходит ко мне, протягивает бокал с восстанавливающим.

— У меня для вас хорошая новость, Поттер.

Смотрю на него с недоверием. Хорошая? С каких пор?

— Лечение принесло успех, сегодня ночью был некий переломный момент в нашем курсе. Поэтому доза лекарства, предназначенная для сегодняшнего приема, почти не содержит той субстанции, которая доставляла вам страдания.

Я не верю своим ушам. Неужто сегодня не будет боли?

— Да, сегодняшний прием будет лишь слегка болезненным, не более.

Он приближается, принимает мою руку, пододвигает меня к себе.

Я стою, не шевелясь, держа в руке стакан с зельем, который он принес, и смотрю на зеленоватую жидкость. Ну вот и все. Мучения окончены. Наконец-то.

Выпиваю содержимое, и он сам забирает из моей руки стакан.

Боль есть, но сравнить ее с тем, что было до этого, невозможно. Меня немного дергает, знобит, но, в общем, все терпимо.

— Ну вот и все, — он отходит, ставит стакан на стол. — Вы можете быть свободны, Поттер. Хотите — отдыхайте, хотите — можете пройтись.

У меня в голове другие мысли. Я тут же их озвучиваю.

— Мы пойдем к зеркалу? Сегодня вечером?

Он переводит на меня тяжелый взгляд, задумывается. Его многозначительное "да" падает на пол стеклянным шариком. Я сжимаю кулаки. Он согласен.

— Мне ведь нужен костюм. Его, конечно, можно трансфигурировать.

— Я думаю, не в нем дело.

Мы идем в кабинет директора молча. Я нервничаю. Макгонагалл встречает нас серьезным, даже несколько строгим выражением лица.

— Хорошо. Я покину вас, чтобы не мешать сосредоточиться, — произносит она, исчезая за одной из дверей, ведущих из кабинета.

Я прохожу вперед, здороваюсь с Дамблдором.

— Здравствуй, Гарри! Как вижу, момент настал.

Я согласно киваю. Даже не знаю, что ему сказать. Во мне как-то все перемешалось.

Оглядываюсь назад. Снейп стоит у камина, глядя на огонь.

— Северус, мой мальчик, ты бледен. Ты нормально чувствуешь себя?

Ага, думаю я, нормально. Вчера — кровь горлом, сегодня полночи надо мной. Нормально. Как всегда.

Он кивает, едва удостаивая директора взглядом.

— Ты чем-то удручен. Не веришь в положительный исход дела?

Снейп переводит взгляд на Дамблдора, и меня дергает от выражения его глаз. Он действительно очень бледен. И как будто сильно чем-то опечален. Или это просто последствия бессонной ночи?

— Мы должны перепробовать все, что можем, — уклончиво отвечает он.

Я направляюсь к Зеркалу, чувствуя спиной взгляды обоих где-то между лопаток.

Снейп разворачивается, скользит взглядом по портрету на стене и подходит.

— Как ты стоял?

Зеркало закрыто покрывалом, я не вижу его, но прекрасно чувствую магию, которая от него исходит. Мне не по себе от всего этого. Я ждал этого момента долгих пять дней, но сейчас отдал бы все за возможность бежать и никогда сюда не возвращаться. Мне почему-то кажется, что это же чувствует и Снейп.

— Вот здесь, — я указываю на плиту пола под своими ногами, — стоял здесь и смотрел в Зеркало.

— Где был я? Как я стоял?

Я кошусь на Снейпа. Как же это, оказывается, тяжело. Такое впечатление, что я рассказываю свой сон и прошу исполнить его наяву, делюсь чем-то личным и от того смущаюсь. Мне неловко говорить ему, как именно он стоял.

— Рядом со мной, вот здесь. И вы…

Снейп устремляет на меня изучающий взгляд прищуренных глаз. Мне бы возмутиться в своих мыслях, что он так демонстративно не стремится занять свое положение, но отчего-то я чувствую только, что ему так же тяжело исполнять эту роль. Он не хочет этого не меньше, чем я. Нет, так не пойдет. Нужно хотя бы себе придать уверенности.

Я становлюсь прямо перед Зеркалом и приподнимаю подбородок. Я был уверенным в себе, гордым и счастливым. Я должен быть таким сейчас.

Не смотрю на него. Я показал ему место, где он должен стоять. Не стоит заглядывать ему в глаза в надежде на то, что он согласится играть свою роль.

— Что я делал? — доносится сбоку.

Я даже не перевожу на него взгляд. Пытаюсь сосредоточиться на Зеркале, пытаюсь вспомнить то ощущение.

— Вы стали рядом и положили руку мне на плечо. Я повернул голову и посмотрел на вас, а вы смотрели на меня.

Мерлин, я сам только что это все произнес? Это мой язык выговорил подобное? Я не оборачиваюсь к нему и сейчас. Тем более не буду.

Он проходит вперед, и я со всем вниманием наблюдаю, как шевелятся полы его сюртука, как сминаются под коленями брюки. Я сосредоточен как никогда. Закрываю глаза, когда он сбрасывает покрывало. Вспоминаю свое уверенное и счастливое отражение. Повторяю, как заклинание: "я могу видеть, я могу видеть".

Шорох обуви по каменному полу, он становится рядом, и его ладонь ложится мне на плечо. Я даже не вздрагиваю. Этот жест настолько интимен, настолько соединяет нас, стоящих рядом друг с другом, что я просто замираю, впитывая кожей тепло его ладони.

Взмах палочкой, я ощущаю запах новой ткани, приятную стянутость ремня на талии, крахмальную жесткость выглаженной парадной рубашки. С закрытыми глазами представляю нас двоих, стоящих сейчас у Зеркала. Он не торопит меня, ничего не говорит, и я благодарен ему за терпение.

Медленно, очень медленно открываю глаза.

Поднимаю невероятно тяжелые веки, перевожу взгляд на зеркало…

Я. Вот, на берегу реки, среди вороха осенних опавших листьев, взъерошенные волосы, простая потрепанная куртка. Вокруг — желтые, багряные, золотые краски. Осень. Парк. Я смотрю вперед, на реку, на какой-то мост, впереди передо мной по воде плывет пара уток. Я достаю из кармана хлеб и бросаю им.

А вот он. Меня на миг пробивает дрожью. Знакомый образ, но какой он тут! Высокий мужчина в черных брюках, черном пальто, расстегнутом и распахнутом, руки в карманах, с задумчивой легкой улыбкой смотрит на меня, прислонившись затылком к стволу дерева. Я не могу назвать его красивым. Нет, он светится каким-то внутренним спокойствием, в его глазах весь этот мир в неспешном течении приятно грустного осеннего дня. Я слышу запах прелой листвы, костра, тины от реки, слышу, как пахнут его пропитавшиеся дымом волосы, покрытые мельчайшей дымкой моросящего дождика. Оборачиваюсь и улыбаюсь ему. Мне становится страшно — как я смотрю на него…

Так не смотрят люди, испытывающие плотскую страсть, так не смотрят влюбленные. Мой взгляд пробирает меня самого до глубины души. Я смотрю на него, будто он все, что было и будет в моей жизни. Смотрю, впитывая в себя каждый изгиб его тела, каждую прядь волос, каждый жест и взгляд. Меня просто распирает изнутри от этого ощущения. Сердце бьется у горла, я едва дышу. Никто никогда не был настолько дорог мне. Я едва сдерживаю какие-то странные непрошенные слезы. Мне хочется подойти к нему, прижаться к рубашке на его груди, ощутить прохладной от дождя щекой его тепло, обвить руками талию, поднырнув под пальто, и стоять так, пока не кончится дождь, пока не кончится моя жизнь, пока не настанет вечер, и мы вернемся домой, бродить по полутемной квартире в вязаных высоких носках, пить горьковатый кофе с шоколадом и снисходительно поглядывать из окна на спешащих под дождем запоздалых прохожих.

— Гарри…— это его голос. Он позвал меня.

Я оборачиваюсь. То же лицо. Только будто лежавшая на окне фотография. Буроватые выцветшие краски, покореженные края. Но это он…

Смотрю на него, понимая, что в моей жизни никогда не будет такого. Вот такого, как сейчас там, в зеркале.

— Гарри, — снова зовет он и склоняется ко мне, не убирая руки с моего плеча, — что с тобой?

Я поднимаю на него глаза, уже возвращаясь в реальность, пряча себя, закрывая в пустой сундук горьковато-сладкий привкус той осени.

— Все нормально…

Он смотрит на меня, пристально, нахмурившись.

— У тебя слезы на щеках…

Я спохватываюсь и быстро прижимаю к лицу ладони. Четко ощущаю кожей рубцы на щеках, лбу. Ничего не изменилось. Ничего не сдвинулось с места. Все было зря…

— Все зря. Ничего не изменилось, — я прислоняюсь спиной к колонне позади и съезжаю по ней к самому полу, опускаясь на корточки.

Дамблдор поглаживает рукой бороду, я слышу звон колокольчика в его седых прядях.

— Мда. В чем же причина?

Я поднимаю на него взгляд и остаюсь сидеть так, откинувшись затылком на мрамор колонны, с раскинувшимися вокруг меня крыльями парадной мантии.

Как будто враз выпили всю мою уверенность в том, что будет хорошо, и в том, что что-то будет вообще, мою жажду жизни, мое стремление к свету и воздуху. Я ощущаю себя проколотым воздушным шариком. Впервые за все эти годы понимаю, в какой форме может проявляться влияние Зеркала. Когда Дамблдор говорил мне, что оно не дает ни знания, ни истины, что его влияние тлетворно, и что подвергшиеся его чарам теряли рассудок, я считал его слова преувеличением, старческой нотацией, проявлением его склонности к рассуждению вслух о морали и должном. Но сейчас я на себе ощутил, как может оно влиять на меня, как может издеваться и дразнить, показывая в самых пронзительных, самых чувственных красках то, что тлело у меня в душе, мою жажду покоя, тихой размеренности, уюта, тепла, близости другого существа, одно присутствие которого рядом наполняет дождливый день хрупким запахом жасмина и свежемолотого кофе с корицей. Ему под силу выжать из меня соки, одним видением отбросив ударом в грудь самоуверенного мальчишку, посмевшего надеяться.

— Что же мешает ему забрать назад магию? — Дамблдор рассуждал вслух, размахивая рукой в воздухе и поджимая губы, — сейчас ведь соблюдено все, не так ли? Северус здесь, ты можешь видеть, твой костюм, ваши позы и место, на котором вы стояли…

Я опускаю голову на руки, прячусь в сложенных на коленях руках, зарываюсь в них лицом.

— Гарри, ты точно ничего не забыл? Может, какая-то деталь…

Я четко ощущаю взгляд Дамблдора на своем темени. Так не люблю, когда на меня смотрят, будто пытаясь раскусить, увидеть за моим равнодушным лицом спрятанные эмоции и тайны!

— Я стоял перед зеркалом, вот на этом самом месте, — я на миг выныриваю из кокона собственных рук и киваю подбородком на каменную плиту напротив зеркала.

— Хорошо. Опиши подробно, что ты видел.

Я мотаю головой. Так не хочется говорить об этом снова!

— Увидел себя в парадном костюме: брюки, рубашка, парадная мантия.

— Что дальше? Что делало твое отражение?

— Ничего. Тот Гарри просто стоял и смотрел на меня.

— И все?

— Да.

— Ты послал в Зеркало проклятие. Значит, тебя что-то вывело из себя?

— Да…

— Что же?

— Тот Гарри был уверенным, ухоженным, в красивой одежде, он смотрел на меня так… Нагло, высокомерно.

— И это тебя раздражало?

Я поднялся, выпрямился у колонны, сложив руки за спиной. Как не хочется все это выносить наружу снова! Не хочется поднимать всю эту муть и мерзость!

— Да. Тогда, после войны, я ощущал себя ненужным. Все годы на меня смотрели, как на героя, я привык к этому, привык к опасности, к риску. Я жил каждый день, зная о том, что надо мной, над всеми нами висит иго, с которым мне предстоит бороться. У меня была своя собственная маленькая армия, в меня верили, я был нужен.

А потом, когда всего этого не стало, от меня враз все отвернулись. Я был как выстреливший патрон, как сыгравшая карта. Никто не знал, что делать с героем, которому больше не с чем сражаться. Я даже сбежал в одно прекрасное утро, меня не было в Хогсмите полгода. Я жил как маггл, пытался принять себя. Но потом все же вернулся. Не чувствуя себя родным ни тому, ни этому миру. Я как будто повис посредине. Мне некуда было идти и у меня не было цели. Я приехал на годовщину этой самой победы в Хогвартс, встретил своих давних друзей. У всех была своя жизнь, бывшие сокурсники создавали семьи, кто-то работал, кто-то продолжал учебу. У меня же не было ни занятия, ни дома, ни семьи. Я слонялся по школе, пока меня не позвали к вам, директор. Дальше вы знаете.

Дамблдор смотрел на меня внимательно сверху вниз, будто взвешивая каждое мое слово.

— Да, знаю. И тебя вывел из себя тот уверенный, спокойный, хорошо одетый Гарри. И ты послал заклятие в зеркало.

— Все так и было. Я был слегка пьян. Шампанское, радость встречи. Я ничего не ел ни на фуршете, ни до него. Меня слегка развезло, и ощущения потерялись. Я понял, что натворил, только когда заклятие уже ударило в поверхность Зеркала.

— Каким заклятием ты хотел его разрушить?

— Да обыкновенное Diffindo, я же говорил. Ничего особенного.

Дамблдор покивал, задумчиво охватил рукой подбородок.

— Хорошо, давай перейдем к профессору Снейпу.

— Я не знаю, почему видел именно профессора…— понимаю, что предваряю еще не заданный вопрос, но не хочу этих пояснений снова.

— Расскажи, как именно ты видел Северуса, — Дамблдор кидает на Снейпа внимательный взгляд поверх очков-половинок.

Я тоже бросаю на него взгляд, но он ни на кого из нас не смотрит. Снейп стоит боком, со сложенными на груди руками, и смотрит куда-то в одну точку прямо перед собой.

— Тот Гарри стоял и смотрел на меня, и когда я послал заклятие, увидел рядом с ним фигуру человека в темном, а потом ему на плечо легла рука.

— Ты точно видел, что это был именно Северус? Или просто человек в темной одежде?

— Точно видел.

— Почему ты в этом уверен?

Пикси вас кусай, директор! Что мне нужно сказать? Что я его горбоносый профиль и во сне узнаю?

— Я четко видел профиль.

— Понятно. И что дальше?

— Профессор смотрел на того Гарри. И тот Гарри, в отражении, обернулся и посмотрел на профессора Снейпа.

— Как именно посмотрел? Что-то говорил? Улыбался? Грустил?

Я сжимаю кулаки и стискиваю зубы. Снейп стоит в нескольких шагах от меня, и слушает каждое мое слово. Как я могу сказать, каким взглядом тот Гарри смотрел на него? Как я могу вообще это произнести?

— Ничего не делал. Просто смотрел. Так…

Я замолкаю. Ну пойми это сам, если сможешь. По-видимому, не может. Или не хочет.

— Как?

— Я не знаю…

— С любовью?

— Нннуууу… нет…

— С благодарностью? Признательностью?

— Похоже на то.

— С нежностью?

Я чувствую, как пересыхает во рту, и не могу сглотнуть. Мне кажется, что звук сейчас будет слышен на весь кабинет.

— Да…

Снейп поднимает голову, но на меня не смотрит. Мерлин, ну почему я видел именно его? Зачем мне это унижение? Почему я должен говорить это все при нем?

— Думаю, именно это и будет основным фактором, Гарри, — задумчиво произносит Дамблдор.

Я смотрю на него с вопросом во взгляде, он молчит и смотрит на меня.

— Твое отношение к профессору Снейпу. Видимо, Зеркало интерпретировало то, что творилось в твоей душе, как желание прекратить вашу извечную вражду, убрать натянутость из ваших отношений, дать тебе возможность выразить свою признательность к профессору, твое восхищение его выдержкой и отвагой, о которых ты говорил мне после войны.

Я, поначалу расцветший буйным цветом облегчения оттого, что мои тайные желания, которые неизвестно где и как нашло во мне зеркало, были поняты всего лишь как благодарность к человеку, спасавшему меня бесчисленное количество раз, вернувшему мне зрение, под конец директорской речи не знал, куда девать глаза.

Я говорил ему о своем восхищении Снейпом? Ну, допустим, говорил. Но я ведь считал профессора погибшим. Это было после его смерти, в которой я ничуть не сомневался. Сейчас же я в собственных глазах выглядел этаким сопляком, который втайне обожествлял своего ненавистного учителя, но всеми силами скрывал это от окружающих хотя бы просто из подросткового чувства противоречия. Дамблдор умеет поднять на поверхность все то, что заставляет ощущать себя ничтожеством, в этом ему не откажешь.

— В таком случае, Альбус, нас ждет успех только после моей гибели на бис на глазах у Поттера, — он не смеется, он даже не улыбается, но меня передергивает от насмешки, которая сквозит в его голосе.

Дамблдор склоняет голову вперед и осуждающе смотрит на него поверх очков.

— Ты слишком строг с Гарри, Северус.

Он хмыкает.

— Я просто смотрю на вещи реально. Если единственным условием для Зеркала будет такой взгляд, который Поттер описывает сейчас, то можно заранее поставить жирный крест на наших попытках.

Что мне сказать ему? Что тот, зеркальный Гарри испытывал к нему, Снейпу, какие-то чувства посильнее благодарности? Что в том взгляде была не просто нежность, направленная на приятный взгляду объект. Это были взгляды двух людей, которым тот, кто перед глазами, был действительно дорог. Которые хорошо понимали друг друга. Которые принимали друг друга такими, какими они были на самом деле. В таком случае, Снейп прав — нам никогда этого не достичь. Ни я, ни он на такое не способны.

— Что ты намерен предпринимать, Северус? — Дамблдор испытующе смотрит на Снейпа, и я вновь вижу в этом взгляде давно устоявшийся ритуал беспрекословного подчинения зельевара директору. Мне противно видеть этот взгляд, и я отвожу свой в сторону.

— Не знаю, Альбус. Мне нужно подумать,— Снейп медленно проходит мимо, пронзая меня холодным снисходительным взглядом, и исчезает за дверью в коридор.

20.01.2013

Дата добавления: 2015-08-17